Глава тридцатая
Художник. Москва. Август, 2012
В последние сутки работы над картиной Андрей впал в какую-то творческую прострацию, из которой все, что не касалось конкретного дела живописца, прекратило существовать. Он даже перестал пить свой крепкий кофе, прикладываться к красному вину и реагировать на заносимые в мастерскую ароматные кушанья. Единственное, на что его хватало, это со стонами восклицать:
– Уходите! Не мешайте! Последние штрихи остались!
Его слушались. Уходили. Порой затихали, садились в
уголке и смотрели. Потому что любой смотрящий на картину начинал испытывать какой-то священный трепет. Даже издалека или сбоку творение завораживало непередаваемой на словах силой, размахом и величием несущегося по уступам горного потока. Скорее даже не потока, а целого каскада бурлящих, смертоносных водопадов. Ну а уж если подходили и всматривались в полотно с расстояния в шесть метров, редко кто мог удержаться от непроизвольного вздрагивания всем телом. Из бурунов пенящейся воды просматривалось жуткое чудовище с расставленными в сторону конечностями, готовое вот-вот схватить душу зазевавшегося, загипнотизированного стремительным бегом воды существа. Причем существа любого, лишь бы дышало, двигалось или мыслило.
Оставалось только поражаться, как оно до сих пор не схватило своими клешнями заметно похудевшего в творческом экстазе Санрегре.
А уж на восхищение мастерством художника просто не оставалось сил. Любому зрителю только и хотелось просто сидеть и бездумно пялиться на эпохальное творение.
Но всему когда-то наступает конец.
Двадцать четвертого августа в кабинет к экспертам ворвался генерал Рублев и с округлившимися глазами воскликнул:
– Все! Конец! Картина готова!
Чернов попытался усадить взвинченного до предела генерала в кресло:
– Анатолий Дмитриевич, вы уверены? Вроде как к вечеру, а то и к завтрашнему утру планировалось окончание.
– Уверен! Уж я его знаю! Конечно, он будет твердить, что еще картина сырая, ее надо дорабатывать, исправлять, но! Если он более двух часов уже только ходит вокруг мольберта, смотрит на картину и не делает ни одного мазка, значит, все готово. Больше он к ней не прикоснется красками. Все свои гениальные вещи он заканчивал точно так же. Разве что еще через час, а то и два просто усядется в дальнем углу мастерской и тоже будет что-то издалека высматривать, пока не свалится в сон. Порой прямо на пол.
И первым двинулся к двери с призывом:
– Кто хочет взглянуть первым – за мной!
Прежде чем выскочить за коллегами из кабинета, Чарли Бокед дал наказ «удаленному оператору»:
– Евгений, начинай раскручивать всемирную новость о продаже картины. При этом акцентируй, что окончательный срок аукциона назначен на завтра, в шесть вечера. Ну и готовь все остальное.
То есть вся подготовительная работа перед эпохальными торгами уже была проделана заранее. Знаменитый детектив даже предвидел вариант досрочного аукциона и заблаговременно запустил в инфосеть несколько предварительных дат. Теперь это давало некоторые преимущества организаторам аукциона: у них все готово, а вот «золотая рыбка», для которой и сделана приманка, лишнего временного маневра не имеет. Так что в любом случае неведомому, таинственному сопернику придется ошибаться.
Андрея и в самом деле увидели сидящим в дальнем углу мастерской. В руке он держал так и не надпитую бутылку с вином и склонял голову в разные стороны.
Вначале его трогать не стали, зато все дружно, а потом и по отдельности, а потом и в разной очередности постояли на шестиметровой отметке. И лишь через час, кое-как справившись с хлещущими через край эмоциями и чувствами, вспомнили про художника. Тот так и сидел в прежней позе, словно окаменев.
Пришлось Андреем заняться вплотную. Отвели в другую комнату, почти с ложечки накормили, заставили выпить хорошего коньяка и, только уже укладывая в кровать, дождались от него первых осознанных слов:
– Что, картина закончена?
– Давно, – отвечал Сергей Николаевич, и ему тут же вторил Анатолий Дмитриевич:
– А теперь постарайся хорошенько выспаться!
– Но там еще надо…
Художник попытался вскочить с кровати.
– Ничего больше не надо! – Старый приятель придержал его с силой за плечи. – Картина принята заказчиками, оплата тебе уже переведена. Завтра на аукционе получишь премию, которая будет зависеть от окончательной суммы продажи. Так что ты теперь человек более чем обеспеченный и можешь смело заниматься живописью только в свое удовольствие.
– Удовольствие – это не то слово, – прошептал Санрегре, проваливаясь в сон.
На следующий день его с самого утра откармливали и отпаивали, а часто наведывающаяся Лилия Монро просто сидела при этом рядом, так и продолжая прикрываться непроницаемой вуалью. Причем ее странный взгляд даже сквозь ткань прожигал почти физически, и когда она в очередной раз ушла, Санрегре поделился своими сомнениями с неотступно возле него пребывающим приятелем:
– Анатоль, мне возле этой знаменитой дамочки страшно становится порой. Чего она так на меня смотрит?
– Жалеет она тебя! – воскликнул со смехом генерал. – Вон как за шесть дней исхудал: шкура да кости. С самого можно чудовище рисовать! – Но после этого перешел на шепот, оглянувшись предварительно на дверь: – Мне академик подсказал по секрету, что Лиля может у человека аппетит повышать воздействием своей ауры. Ну? И чего ты так на меня вылупился? Не веришь, что ли?
Санрегре прислушался к себе, потом растерянно пожал плечами:
– Хм, если припомнить хорошенько мои прошлые всплески творчества да сравнить с этим, то я и в самом деле в тростник превратился. И куда сало подевалось? Но самое загадочное, что и в самом деле аппетит чувствую. Вон как недавно две порции котлет по-киевски навернул. Чудесатость сплошная!..
Рублев самодовольно улыбнулся:
– В такое время живем! Ну и в нужное место вовремя попали.
Ближе к вечеру художника и генерала нарядили в изящные костюмы по последней моде, и они, заранее нервничая, поглядывали в окно и пытались занять себя отвлеченными разговорами.
– Я тут о собаке вспомнил, – переживал художник. – В тот день, когда мы сюда отправились, моя жена забрала ее с дачи? Так и не проконтролировал.
– Все в порядке с твоим Айсором. И жена привет передавала, обещала присутствовать на аукционе.
– О! Как это я сам запамятовал позвать?
– За нас позвали.
– Какое же платье она наденет? И так никуда не выходит. А тут еще этот ливень! Как некстати!
– Тоже не переживай, в машине под дождем не намокнешь.
– И все равно мерзкая погода! – жаловался Андрей, сквозь мокрые стекла пытаясь рассмотреть низко нависшие тучи. – Такое впечатление, что не август на дворе, а поздний ноябрь.
– Увы! Парадоксы глобального потепления! – добродушно посмеивался Анатолий Дмитриевич. – Тем более что такая погода сейчас накрыла всю Европу и всю Азию почти целиком. Льет как из ведра, кое-где уже объявили тревогу из-за наводнений. Но истинный светоч искусства сейчас греет мир прямо из выставочного зала. Слышал, что Лиля про ажиотаж напоследок говорила?
Имелось в виду, что с самого утра картина уже стояла в выставочном зале здания аукциона и перед ним проходила густая очередь как желающих просто осмотреть, так и купить впоследствии эту картину. Коллекционеры, эксперты, критики и среди них богатейшие люди не только Москвы или России, но и из разных частей планеты. Оставалось лишь удивляться, как они успели добраться до Москвы и до выставочного зала. Причем только за один просмотр в течение одной мину ты на шестиметровой отметке организаторы брали сумасшедшие деньги. И делали это лишь по причине отсечения тех, кто заведомо не сможет даже поучаствовать в торгах за картину.
Но и одной мину ты вполне хватало для осознания величия созданного произведения живописи. Некоторые замирали в ступоре, и подавляющее большинство зрителей целой плеяде помощников и консультантов приходилось просто уводить дальше, в следующие залы и коридоры, откуда ошарашенные любители живописи уже сами потихоньку выбирались на улицу. И там, прямо под струями льющегося дождя, начинали давать интервью страждущим корреспондентам. Тем самым щедро поливая водой на мельницы грядущих прибылей организаторов аукциона.
Говорили только восторженно. Порой при этом кривились от зависти. Порой внутренности некоторых выкручивало от разливающейся желчи. Иногда некоторые скалились хищными улыбками, напоминающими злобный оскал. Но сказать хоть одно плохое слово на творение Санрегре не осмелился никто. А может, просто и не смог выдавить из себя хулу.
Только восторг. Только упоение. Только восхищение и экстаз от воспоминания единственной минуты ощущения полного единения с двойственным миром живописного сюжета.
Так что перед выходом из штаб-квартиры партии славянских анархистов России бравый генерал даже побаивался немного за своего старого друга:
– Итоги аукциона непредсказуемы. Но вот как бы тебя самого не порвали потом на сувениры. Закавыка.
А у Андрея, наоборот, к тому времени организм заработал полноценно: хорошее настроение, веселость и оптимизм так и перли из него наружу.
– Генерал, я дам вам парабеллум! – голосом Остапа Бендера дурачился он, усаживаясь в машину, – И вообще, почему такой грустный вид? Анатоль, улыбайтесь, за нами следят! Улыбайтесь!
Как прошла сама распродажа, художник запомнил плохо. На него напала веселость, неуемная бодрость, и он только и делал, что развлекал встревоженного генерала да сидящего с другой стороны бледнеющего главного бухгалтера партии САР.
Вначале довольно быстро продали четыре полотна иных живописцев. Хотя еще неделю назад они считались лучшими в Москве и за их работы давали огромные деньги. Сейчас складывалось впечатление, что полотна скупили быстро и походя, лишь бы они не задерживали продажу самого главного лота. Ну и когда стали торговаться за последнюю картину Андрея Санрегре, которую почему-то назвали «Миф» и утверждали, что она нарисована месяц назад, в зале стало твориться что-то невообразимое.
Вначале цену пытались поднять очень и очень многие покупатели. Но до большинства очередь даже не дошла, и они разочарованно опустили свои номера: цены всего за три мину ты стали астрономическими. Ведущий напоминал облитого потом робота и, похоже, уже не соображал, какие суммы он выкрикивает, но действовал как истинный профессионал: хоть умри, но вначале сделай дело!
Через полчаса в торге осталось всего трое, а выпавший из этой группы Гордоковский делал вид, что сейчас покончит с собой от расстройства или как минимум откусит собственные кулаки. А может, и не делал вид, может, и в самом деле одуревал от горящей на электронном табло суммы.
Дальше пошла некая тягомотина, потому что представители и посредники покупателей после каждого прибавления обязаны были советоваться со своими хозяевами. Здесь уже молоток не спешил так быстро отсчитывать удары, сопровождая счет «раз, два, три!». Ну и всем присутствующим, перешедшим в разряд зрителей или болельщиков, ничего не оставалось, как дождаться финиша и выяснить для себя гипотетического, скорее всего, так никогда и не раскрывшего свое лицо победителя.
Победитель определился на сумме в сто пятьдесят девять миллионов евро. Мировой рекорд подобных аукционов. И новым обладателем полотна оказался единственный из троицы покупатель с «открытым забралом», всем хорошо известный российский олигарх.
Представление века закончилось, людей попросили покинуть зал.
После чего начались странные перемещения по залу и не совсем понятные переговоры. Бледного бухгалтера куда-то увели под руки, а рядом с Санрегре подсел представитель покупателя:
– Мой шеф хотел бы установить картину в своем кабинете немедленно. И для этого требует консультацию автора.
Продолжающий веселиться художник попытался отмахнуться от такого заявления:
– Издеваешься, товарищ? Мы сейчас с компанией отправляемся в лучший ресторан Москвы! Надо же такое выгодное дело отметить. Ха! Может, заодно и сам ресторан прикуплю. Ха-ха!
– Но в условиях договора купли-продажи обусловлен такой пункт и вами же подписан, – более настойчиво стал приставать представитель. – Тем более что за ваши труды по выбору места в кабинете для картины будет предоставлена отдельная оплата, в размере еще одного… миллиона евро.
Услышав это, генерал Рублев покраснел еще больше, не зная, что подсказать другу. А тот и на это рассмеялся:
– Миллион? Всего лишь?
– Так там и работы всего на час максимум. И близко это, в новом небоскребе.
В самом деле, новая обитель известного олигарха находилась чуть ли не вплотную к зданию аукциона. Так что и на улицу выходить под дождь не придется. И Санрегре неожиданно даже для самого себя согласился, хотя мог бы отложить это дело под любым предлогом на завтрашний день:
– Согласен! Тем более давно хотел посмотреть, как живут подобные люди, да полюбоваться открывающимися панорамами из окон на вечернюю Москву.
Представитель тут же вскочил и приглашающим движением откинул ладошку в сторону:
– Прошу за мной! – Двинулся первым, но при этом пробормотал с некоторым злорадством: – Какие там сейчас панорамы наверху? Облака сплошные!
Находящийся невдалеке Гордоконский только кивнул генералу Рублеву и жестами отправил за парой друзей еще и четверку самых опытных телохранителей. Хоть и рядом, хоть и в конкретное место, но рисковать в последнее время лидер партии САР совсем не собирался.
К кабинету олигарха на самом верхнем этаже небоскреба и в самом деле добрались весьма быстро, и четверти часа не прошло. Там уже находились какой-то плотник с инструментами и техник с дрелью в руках, которые с рабской преданностью посматривали на хозяина здания и ждали он него распоряжений: как, где и что повесить. Сам олигарх вначале дождался, пока секретари из кабинета вытолкают посторонних охранников, плотно закроют бронированные двери, и, только когда осталось лишь четверо посторонних, соизволил коротко поздороваться за руку с генералом, а потом словно клещ вцепился в руку так эпохально взлетевшего на вершину своей славы художника.
Оказалось, что и такой желчный, сухой и педантичный миллиардер может восторгаться, говорить комплименты и прославлять прямо в глаза иного человека. До прихода Санрегре он уже успел и осмотреть доставленную картину, и содрогнуться несколько раз от увиденного на втором, внутреннем плане образа, поэтому заливался соловьем и не собирался останавливаться.
Да только Андрею и это хорошего настроения не испортило. Чуть ли не панибратски выдернув свою кисть из рук олигарха, он хлопнул того по плечу и ухарским тоном предложил:
– А не отметить ли нам такое событие несколькими глотками коньяка?
– Несомненно! – завопил в восторге олигарх. – У меня такой есть уникальный!
– И под черный крепкий кофе. А?
Тотчас, ни на что не нажимая вроде и ни к чему не прикасаясь, хозяин кабинета огласил приказ своим секретарям:
– Три кофе и к нему легкую закуску! – А сам двинулся к той части помещения, где за матовым стеклом стенки угадывались очертания редчайшей хрустальной посуды. Про два кофе для плотника и техника он, естественно, и не подумал.
Это и были последние слова и действия олигарха, которые запомнил провалившийся в омут бессознательности генерал Рублев.
Тревогу подняли секретари, когда с подносами в руках попытались войти в кабинет. Дверь оказалась с внутренней стороны блокирована напрочь. Ни на какие вызовы и сигналы с той стороны тоже не раздалось ответа. И больше всего свиту, а потом и охрану миллиардера переполошил скрежет и хруст взламываемого наружного бронированного стекла.
Вот тогда все и забегали. Хотя вначале и попытались вскрыть дверь собственными силами, но экспертам и почему-то Гордоковскому доложили о событии сразу. Через полчаса в центре событий оказался уже и Чарли Бокед с академиком Черновым. Они, не скрываясь, снимали все на камеры и с кем-то вели непрекращаемый диалог по весьма хитроумным переговорным устройствам. Минут пять возни, подсказок и несущихся для внутренней охраны здания распоряжений, и дверь оказалась открыта.
И когда ворвались внутрь, то сразу поразились бушующим внутри холодным, промозглым сквознякам. Казалось, тучи прямо вломились в высаженное, огромное окно в два человеческих роста. Сам хозяин кабинета с глупой улыбкой лежал возле дальней стены, а прямо в кресле шевелился начавший приходить в сознание генерал Рублев. Ни Андрея Санрегре, ни его картины, ни плотника с техником в помещении не было.
А когда окончательно привели в чувство Анатолия Дмитриевича, то услышали от него лишь описание последней сцены в кабинете да замеченного за окном объекта. Как человек военный и наблюдательный, генерал, хоть и боковым зрением, успел рассмотреть достаточно:
– В виде закругленного на концах веретена, хотя четыре грани вдоль всего НЛО просматриваются как у параллелепипеда. Впереди вроде ровная стена с манипуляторами и неким подобием шлюзовых отверстий или выходов. Передняя стена размерами четыре на пять, ну и в длину веретено не меньше пятнадцати. Шло веретено на большой скорости и, казалось, вот-вот прошибет здание насквозь. Дальше… потерял сознание…
Пока приводили в чувство тоже начавшего шевелиться олигарха, эксперты отошли в дальний угол и стали обмениваться мнениями:
– Тут явно во всем миллиардер замешан! – заявил Чернов.
– Сомневаюсь. Скорее всего, он оказался пешкой в руках того, кто нам и нужен, – досадовал Чарли. – Хуже всего, что даже хваленые радары эскалибура заметили только слабую тень и контуры объекта. Эта искусственная непогода спутала нам все карты.
– Но зато мы теперь знаем, куда он направляется. Следовательно, есть шанс спасти Санрегре.
– Как? И толку от нынешнего знания направления? Вдруг даже и этот след потеряем? Мне кажется, это НЛО
ii есть то самое страшное, что грозит роботу-завоевателю, – рассуждал Бокед. – И я не удивлюсь, если именно о такой «телеге» упоминали в разговоре между собой Таикос и Воларов.
Сергей Николаевич не сдержался от раздражительного фырканья:
– Если это «телега», то я инфузория-туфелька!
