На этом месте Агнес прервала рассказ Эллен и, взяв Марту, отправилась поискать ручей, где можно было бы умыть девочке лицо и почистить одежду. Она и Альфреда взяла с собой на всякий случай, хотя и сказала, что они будут в пределах слышимости, Джек тоже было собрался идти с ними, но Агнес твердо велела ему остаться, и он, похоже, понял, так как снова сел. Том догадался: Агнес увела детей подальше, чтобы они больше не слушали эту нечестивую и крайне непристойную историю, одновременно оставив под присмотром самого Тома.

Однажды, продолжала Эллен, когда они были в нескольких днях пути от монастыря, лошадь аббатисы захромала. Случилось так, что неподалеку находился монастырь Кингсбридж, и аббатиса попросила тамошнего приора одолжить ей лошадь. Добравшись домой, она приказала Эллен вернуть позаимствованную лошадку в Кингсбридж, а хромую привести назад.

Вот там-то, в монастырской конюшне неподалеку от старого разваливавшегося Кингсбриджского собора, она и встретила молодого человека, который выглядел как побитый щенок. У него была расхлябанная щенячья походка, он с опаской озирался и имел такой неуклюжий и испуганный вид, что, казалось, всякое веселье из него навсегда выбили. Когда она с ним заговорила, он ничего не понял. Она попробовала латынь, но он не был монахом и продолжал молчать. Когда же она сказала несколько слов по-французски, его лицо озарила радость.

В монастырь Эллен уже не вернулась.

С того дня она стала жить в лесу, сначала в шалаше, сложенном из веток и листьев, а затем в пещере. Она не забыла навыков, приобретенных в доме отца: охотилась на оленей и лебедей, ставила капканы на зайцев, ловко потрошила дичь, готовила мясо и даже умела обрабатывать шкурки и шить из них одежду. И конечно, ее пищей были лесные фрукты и ягоды, орехи и коренья. Лишь то немногое, что нельзя было добыть в лесу – соль, шерстяную одежду, топор или новый нож, – приходилось красть.

Худшее время наступило, когда родился Джек...

«Ну а что же француз?» – недоумевал Том. Действительно он был отцом Джека? Если да, то когда он умер? И как? Но по лицу Эллен было видно, что она не расположена говорить на эту тему. И уговорить ее не удастся. Так что свои вопросы Том оставил при себе.

К тому времени отец уже умер, его шайка разбежалась кто куда, и на всем белом свете у нее не осталось ни родственников, ни друзей. Когда подошло время рожать, Эллен развела у входа в пещеру большой, на всю ночь, костер; под рукой были вода и кое-что поесть, а чтобы защититься от волков и диких собак, она приготовила лук, стрелы и ножи и даже разложила украденную у епископа плотную красную мантию, в которую собиралась завернуть младенца. Единственное, что ее страшило, это муки, связанные с рождением ребенка; мысли о возможной смерти постоянно тревожили ее. Но, как бы там ни было, она выжила, и малыш родился здоровым и крепким.

С тех пор прошло одиннадцать лет. Эллен и Джек жили просто и скромно. Лес давал им все необходимое. На зиму они припасали дикие яблоки, орехи, солили и коптили дичь. Эллен часто думала, что если бы на земле не было ни королей, ни лордов, ни епископов, ни шерифов, то все могли бы жить такой жизнью и быть абсолютно счастливыми.

Том спросил, как ей удавалось обезопасить себя от других разбойников, таких, например, как Фарамонд Открытый Рот. «Что было бы, если бы однажды ночью они набросились на нее и попытались изнасиловать?» – подумал Том, и, хотя он никогда не овладевал женщиной против ее воли, даже собственной женой, при этой мысли дрожь возбуждения пробежала по его пояснице и бедрам.

Но Эллен ответила, что разбойники боялись ее, и, глядя в ее светящиеся глаза, Том понял, что это правда: они считали ее ведьмой. Что же касается других людей, проезжавших через лес, людей, которые знали, что они могут совершенно безнаказанно ограбить, избить и даже убить разбойника, то от них Эллен просто-напросто пряталась. Почему тогда она не испугалась Тома? Да потому что увидела, какая беда приключилась с Мартой, и захотела помочь. Ведь у нее у самой есть ребенок.

Она показала Джеку, как нужно обращаться с оружием и охотиться, затем, вспомнив знания, полученные в монастыре, научила его читать, писать, считать, петь, рисовать и даже говорить по-французски и по-латыни; познакомила его с Библией. Наконец, долгие зимние вечера она коротала, рассказывая сынишке баллады и поэмы, услышанные когда-то от француза, который знал их бесчисленное множество.

Тому казалось невероятным, что Джек умел читать и писать. Сам-то он мог написать только свое имя и лишь несколько слов, таких как «пенс», «ярд» или «бушель». Агнес, будучи дочерью священника, знала больше слов, но писала она медленно, с громадным напряжением и, выводя буквы, обычно высовывала кончик языка. Альфред же не мог написать ни слова и лишь с трудом узнавал свое имя, а Марта и этого не умела. Возможно ли, чтобы этот полоумный ребенок был более грамотным, чем все семейство Тома?

Эллен попросила Джека написать что-нибудь, и он, разровняв землю, нацарапал на ней несколько букв. Том узнал первое слово: «Альфред», но, не в силах прочитать остальные, почувствовал себя круглым дураком. Спасая его от позора, Эллен произнесла: «Альфред больше Джека». Мальчик быстрыми движениями нарисовал двух человечков – одного побольше, другого поменьше. И, хотя они были изображены довольно примитивно: один был широкоплечий с глуповатым выражением лица, а другой – маленький, ухмыляющийся, Том, который знал толк в рисовании, был поражен простотой и точностью нацарапанной на земле картинки.

Тем не менее ребенок казался ненормальным. Угадав мысли Тома, Эллен призналась, что ей это тоже было очевидно. Дело в том, что, кроме матери, Джек никогда не имел возможности общаться с другими людьми и в результате развивался как дикое животное. Несмотря на свою грамотность, он не знал, как следует себя вести, и производил довольно странное впечатление.

Впервые она выглядела уязвленной. Ее неприступная самонадеянность улетучилась, уступив место озабоченности и отчаянию. Ради Джека ей нужно было вернуться к людям, но как? Будь она мужчиной, можно было бы попросить у какого-нибудь знатного господина клочок земли для обзаведения хозяйством, особенно если придумать правдоподобную историю о возвращении из паломничества в Иерусалим или Сантьяго-де-Компостела. Конечно, и женщины ведут хозяйство, но все они вдовы, у которых есть взрослые сыновья. Ни один лорд не даст хозяйство женщине с маленьким ребенком. Ни в городе, ни в деревне никто ее не наймет, кроме того, жить ей тоже негде, а простым работницам редко предоставляют угол для жилья. Деваться некуда.

Том сочувствовал ей. Она дала своему ребенку все, что могла, но этого было недостаточно. Он тоже не видел выхода из положения. Красивая, предприимчивая, бесстрашная женщина, она была обречена провести остаток дней, скрываясь в лесу со своим чудаковатым сыном.

Вернулась Агнес с детьми. Том с тревогой посмотрел на Марту. Она выглядела так, словно ничего страшного и не произошло – вот только лицо поцарапано. На какое-то время история Эллен отвлекла его, но теперь он вспомнил и о том положении, в котором оказался сам: работы нет, свинья украдена. Солнце уже клонилось к закату. Том начал собирать пожитки.

– Куда путь держите? – спросила Эллен.

– В Винчестер, – ответил он. В Винчестере были замок, дворец, несколько монастырей и, что самое главное, собор.

– Солсбери ближе, – сказала Эллен. – Когда я была там в последний раз, я видела, как перестраивали собор.

У Тома забилось сердце. Это как раз то, что он искал. Если бы только ему удалось получить работу на строительстве собора, возможно, когда-нибудь он стал бы старшим строителем.

– В каком направлении Солсбери? – с готовностью спросил он.

– Надо вернуться на три-четыре милиназад. Помнишь развилку, где вы повернули налево?

– Да. Там еще заросший пруд.

– Точно. Так вот правая дорога приведет вас прямо в Солсбери.

Они двинулись в путь. Агнес не питала симпатии к Эллен, но все же нашла в себе силы снисходительно поблагодарить ее:

– Спасибо, что помогла позаботиться о Марте.

Эллен улыбнулась.

Пройдя по дороге несколько минут. Том оглянулся.

Эллен стояла на том же месте, слегка расставив ноги, и, приложив к глазам ладонь, чтобы не слепило солнце, смотрела им вслед. Чудаковатый мальчик был рядом. Том на прощание помахал рукой. Она ответила.

– Интересная женщина.

Агнес промолчала.

– Странный мальчишка, – сказал Альфред.

Они шли навстречу низкому осеннему солнцу. Тому было любопытно, что за город этот Солсбери. Прежде он никогда там не бывал. Он почувствовал, что волнуется. Конечно, его заветной мечтой было построить собор от первого камня до последнего, но такое случается крайне редко. Обычно же просто улучшают, расширяют или частично перестраивают старое здание. Ему и это подошло бы, а там, глядишь, когда-нибудь и предложат построить собор по его собственному проекту.

– Почему тот дядька меня ударил? – спросила Марта.

– Потому что он хотел украсть нашу свинью, – ответила ей Агнес.

– Свою надо иметь, – возмущенно сказала Марта, словно до нее только теперь дошло, что разбойник сделал что-то нехорошее.

«Эллен устроила бы свою жизнь, если бы владела каким-нибудь ремеслом», – размышлял Том. Каменщик, плотник, ткач или кожевник просто не могли оказаться в таком положении. Любой из них всегда мог пойти в город и поискать работу. Были среди них и женщины, правда, как правило, вдовы или жены ремесленников.

– Чего ей не хватает, – сказал Том, – так это мужа.

– Ну уж моего она не получит, – твердо заявила Агнес.

День, когда у них украли свинью, выдался теплым. Ночь они провели в амбаре, а когда на следующее утро вышли наружу, то небо было затянуто свинцовыми облаками, и на них обрушились порывы холодного ветра и косые струи дождя. Они надели плащи из толстой валяной ткани, наглухо их застегнули и, чтобы вода не заливала лица, подняли капюшоны. В подавленном настроении они двинулись в путь, четыре мрачных привидения, шлепающих деревянными подошвами башмаков по лужам и раскисшей грязи под проливным дождем.

Тому не терпелось поскорее увидеть Солсберийский собор. В принципе собор – это та же церковь, но в которой имеется епископский трон. Однако на самом деле кафедральные соборы были самыми грандиозными, самыми богатыми и наиболее сложными в архитектурном отношении зданиями. Собор, представляющий собой туннель с окнами, можно было встретить крайне редко. Большинство из них состояло из трех туннелей – самого высокого в середине и двух пониже по бокам, словно голова и плечи, – образующих неф с боковыми проходами. Стены центрального туннеля заменяли двумя рядами опор, соединенных арками; получалась сводчатая галерея. Боковые проходы использовали для пышных религиозных шествий; в них также располагались небольшие часовенки во славу наиболее почитаемых святых, что привлекало больше прихожан и позволяло собирать дополнительные пожертвования. Это было особенно важно, ибо содержание соборов стоило очень больших денег, гораздо дороже, чем содержание замков или дворцов, и средства эти каждый собор вынужден был добывать сам.

Солсбери оказался ближе, чем предполагал Том. Было еще утро, когда они, поднявшись на вершину холма, очутились на дороге, которая, слегка изгибаясь, плавно спускалась на равнину, бежала через прибитое дождем поле, а затем снова забирала вверх к стенам стоящего на возвышенности города Солсбери. Несмотря на завесу дождя, Том различил несколько башен, четыре или пять, высоко парящих над городскими стенами. При виде такого количества каменных сооружений он воспрянул духом.

Дорога, по которой они шли, вела к восточным воротам. Ледяной ветер продувал их насквозь. У самого подножия холма, где среди беспорядочно разбросанных домишек сходились четыре дороги, к ним присоединились другие путники, продиравшиеся сквозь непогоду; ссутулившись и низко опустив головы, они надеялись найти за городскими стенами тепло и кров.

Поднимаясь по склону холма к воротам, они нагнали груженную камнями телегу – обнадеживающий знак. Сзади этой грубо сколоченной деревянной повозки, упираясь в нее плечом, пыхтел погонщик, пытаясь помочь выбивающимся из сил быкам. Том решил познакомиться с ним. Он кивнул Альфреду, и они, навалившись, тоже стали толкать телегу.

Массивные деревянные колеса загрохотали по бревенчатому мосту, который был перекинут через глубокий пересохший ров. Том отметил про себя внушительный объем земляных работ: чтобы выкопать такой ров, должно быть, понадобились сотни людей, здесь работы гораздо больше, чем на рытье котлована под фундамент собора. Мост трещал и скрипел под тяжестью телеги и двух могучих животных, которые ее тянули.

Подъем закончился, и к городским воротам телега покатила уже легче. Погонщик наконец выпрямился и сказал:

– Премного благодарствую.

– А на что камень? – спросил Том.

– Новый собор строим.

– Новый? А мне говорили, расширяют старый.

– Десять лет назад так говорили, – кивнул погонщик. – Теперь от старого-то уже ничего не осталось.

Доброе известие.

– А кто там старшим строителем?

– Джон из Шефтсбери, хотя и епископ Роджер внимательно следит за работами.

Это было вполне естественно. Епископы редко предоставляли строителям возможность работать самостоятельно. Поэтому одной из главных задач старшего строителя частенько было охладить разгоряченное воображение святых отцов и загнать полет их безудержной фантазии в рамки практических возможностей. А вот нанимает людей на работу, должно быть, сам Джон из Шефтсбери.

– Каменщик? – Погонщик кивнул на инструменты Тома.

– Да. Ищу работу.

– Может, и найдешь, – неопределенно сказал погонщик. – Если не на соборе, так на строительстве замка.

– А замком кто управляет?

– Да тот же Роджер. Он и епископ, и смотритель замка.

«Конечно», – подумал Том. Он уже слышал о могущественном Роджере из Солсбери, который с давних пор был весьма близок к королю.

Они вошли в город, который был так забит домами, людьми и животными, что казалось, все это месиво вот-вот разорвет городские стены и хлынет в ров. Деревянные домишки жались друг к Другу, словно зеваки, собравшиеся поглазеть на казнь. Каждый клочок земли подо что-нибудь да использовался. Если и были дома, построенные так, что между ними оставался проход, то в этом проходе обязательно кто-то уже поставил хижину-маломерку без окон, ибо дверь занимала практически весь фасад. А где места было еще меньше, стоял ларек, в котором продавали эль, хлеб или яблоки; и уж если места совсем с пятачок, так там либо стойло, либо хлев, либо навозная куча, либо бочка с водой.

Шум стоял неимоверный. Несмотря на дождь, улицы были заполнены какофонией звуков: стук и скрежет доносились из мастерских ремесленников, уличные торговцы зазывали покупателей, повсюду слышались громкие голоса людей, приветствующих друг друга, заключающих сделки, ругающихся на чем свет стоит, с которыми смешивались ржание лошадей и лай дерущихся собак.

– Чем это воняет? – повысила голос Марта. Том улыбнулся. Последний раз она была в городе года два назад.

– Это человечий дух, – сказал он ей.

Улица была чуть шире воловьей повозки, но погонщик не давал животным останавливаться, боясь, что потом они уже не сдвинутся с места, поэтому он, не обращая внимания ни на какие преграды, хлестал их что было сил, и могучие быки тупо шли вперед, заставляя посторониться и рыцаря на боевом коне, и лесника, держащего лук, и толстого монаха, сидящего верхом на пони, и стражников, и нищих, и домашних хозяек, и уличных девок.

Старик пастух гнал небольшое стало овец, следя за тем, чтобы они не разбежались. «Должно быть, сегодня базарный день», – подумал Том. Когда повозка поравнялась со стадом, одна из овец шмыгнула в открытую дверь пивной, а за ней туда устремились и остальные перепуганные овцы, блея и опрокидывая столы, скамейки и кувшины с пивом.

Земля под ногами представляла собой сплошное месиво грязи и нечистот. Том посмотрел на дождевые струи, стекавшие с крыш, и прикинул на глаз ширину сточной канавы – было ясно, что на эту улицу попадает вода с крыш почти всех домов доброй половины города. «В сильный ливень здесь понадобится лодка, чтобы переправиться на другую сторону», – заключил он.

По мере приближения к замку улицы становились шире. Дома здесь уже были каменные, и некоторые требовали небольшого ремонта. Они принадлежали ремесленникам и купцам. На первом этаже располагались мастерские и склады, а жилые помещения – наверху. Разглядывая товары, выставленные на продажу, Том пришел к выводу, что дела в городе шли хорошо. Конечно, ножи или кувшины нужны каждому, но только зажиточные люди станут покупать шали с вышивкой, разукрашенные пояса и серебряные пряжки.

Перед самым замком погонщик повернул пару быков направо. Том и его семья шли следом. Дорога описала четверть круга вдоль крепостного вала. Они вошли в ворота, оставив позади суматоху города, и окунулись в водоворот лихорадочной, но строго упорядоченной суеты большой строительной площадки.

Огороженная стеной территория собора занимала добрую четверть города, его северную часть. Том постоял с минуту, пытаясь вникнуть в сущность происходящего. Вид стройки, ее звуки и запахи волновали кровь и приводили его в трепет, словно солнечный весенний день. Навстречу им выехали две только что разгруженные телеги. В сарайчиках, прилепившихся к церковной стене, можно было видеть каменотесов, которые с помощью железных резцов и деревянных молотков обрабатывали блоки, придавая им форму будущих плинтусов, колонн, капителей, столбов, контрфорсов, арок, подоконников, бельведеров, перил. Посередине двора, на значительном расстоянии от других построек, стояла кузница, сквозь открытую дверь полыхали языки раздуваемого пламени, вокруг разносился лязг молотков, ударяющихся о наковальню, – это кузнец мастерил для каменотесов новые инструменты. Для большинства людей происходящее показалось бы хаосом, но Том видел за всем этим большой и сложный механизм, которым ему так хотелось управлять. Он прекрасно понимал, чем занят каждый из этих людей, и мог точно сказать, на какой стадии находится сейчас работа. Шло строительство восточного фасада.

На высоту двадцати пяти – тридцати футов поднимались строительные леса. Укрывшись в глубине паперти, каменщики ждали, когда утихнет дождь, а их работники сновали туда-сюда по лестницам, поднимая наверх тяжеленные блоки. А еще выше, на деревянном каркасе крыши, словно пауки, ползающие по гигантской паутине, копошились мастера-кровельщики. Они прибивали свинцовые листы, устанавливали водосточные трубы и желоба.

Том с сожалением отметил, что строительство уже заканчивалось. Если ему и дадут здесь работу, едва ли она продлится больше двух лет – слишком короткий срок, чтобы подняться до положения старшего строителя, ну да черт с ним. Как бы там ни было, придется соглашаться на любую работу – зима на носу. Его семья еще смогла бы протянуть до весны, имей они свинью, а без нее надо думать о заработке.

Вслед за телегой они пересекли двор и остановились около сваленных в кучу камней. Быки с облегчением опустили головы в корыто с водой. Погонщик окликнул проходившего мимо каменщика:

– Где старший строитель?

– В замке.

Погонщик кивнул и повернулся к Тому.

– Думаю, найдешь его в епископском дворце.

– Спасибо.

– Тебе спасибо.

Том, а за ним Агнес с детьми побрели прочь. Узенькими, переполненными народом улочками они снова подошли к замку. Его окружал еще один ров и гигантский земляной вал. К воротам вел подъемный мост. В караульном помещении, уставившись на дождь, сидел на лавке толстый стражник – в кожаной тунике, у пояса меч. К нему и обратился Том:

– День добрый. Я Том Строитель. Хотел бы повидать Джона из Шефтсбери.

– У епископа, – безразлично ответил стражник.

Они вошли внутрь. Этот замок, как и большинство других, представлял собой пестрое скопление самых разнообразных построек, обнесенных земляным валом. Внутренний двор был шириной ярдов в сто. Напротив ворот, в самом дальнем конце двора, находилась массивная башня – последний оплот в случае нападения, – высоко поднимавшаяся над другими постройками, что позволяло вести с нее наблюдение. Слева они увидели несколько беспорядочно расположенных строений, в основном деревянных: конюшня, кухня, пекарня, склады. Посередине был колодец. Справа, на северной половине территории, стояло большое двухэтажное каменное здание, которое, очевидно, и служило дворцом. Оно было построено в том же стиле, что и новый собор: с закругленными сверху окнами и дверями. Оно действительно было новым – у одного из его углов еще возились каменщики, достраивая башню. Несмотря на дождь, во дворе было полным-полно людей, входящих и выходящих, спешащих из одного дома в другой: стражники, священники, купцы, строительные рабочие, дворцовые слуги.

Все двери дворца были распахнуты настежь. Том стоял в нерешительности, не зная, что делать дальше. Если старший строитель занят с епископом, возможно, не следует мешать. С другой стороны, епископ – это еще не король, а Том – свободный человек, каменщик, занимающийся нужным делом, а не какой-нибудь там презренный смерд со своими жалобами. Решив быть понастойчивей, он оставил Агнес с Мартой и, прихватив с собой Альфреда, направился к ближайшей двери дворца.

Они очутились в небольшой часовне со сводчатым потолком и окошком над алтарем в дальнем конце. Возле входа у аналоя сидел священник и что-то быстро писал на пергаменте. Он поднял глаза.

– Где я могу найти мастера Джона? – спросил Том.

– В ризнице, – ответил священник, кивнув головой на дверь в боковой стене.

Том был уверен: чтобы не терять времени на ожидание, нужно сделать вид, будто его давно ждут. Поэтому, не спросив разрешения, он широким шагом пересек крохотную часовню и вошел в ризницу.

Это был небольшой квадратный зал, освещавшийся множеством свечей. На полу насыпан тонкий слой мелкого песка, поверхность которого была идеально выровнена специальной планкой. Двое находившихся в зале мельком взглянули на Тома и вновь сосредоточили свое внимание на песке. Епископ, морщинистый старик с блестящими черными глазами, что-то чертил на песке заточенной на конце палочкой.

Старший строитель в кожаном фартуке терпеливо наблюдал за ним со скептическим выражением на лице.

Том молча ждал. Он должен произвести хорошее впечатление: быть учтивым, но не лебезящим, показать, что он не выскочка и действительно знает свое дело. Из собственного опыта Том усвоил, что любой мастер хотел, чтобы его подчиненные были послушными, но в то же время опытными работниками.

Епископ Роджер делал набросок двухэтажного дома с большими окнами, выходящими на три стороны. Он был хорошим чертежником:, линии получались ровными, а прямые углы правильными. Он нарисовал общий план и вид сбоку. Тому было ясно, что построить такое здание не удастся никогда.

– Вот, – сказал епископ, закончив.

– Ну что? – Джон обернулся к Тому.

Том, притворившись, что истолковал вопрос так, будто спрашивали, каково его мнение о рисунке, ответил:

– Окна крипты не должны быть такими большими.

Епископ с раздражением посмотрел на него.

– Это писарская, а не крипта.

– Все равно не выдержит.

– А он прав, – сказал Джон.

– Но здесь должно быть много света, чтобы можно было писать.

Джон пожал плечами и посмотрел на Тома.

– Ты кто?

– Меня зовут Том. Я каменщик.

– Об этом я уже догадался. Что привело тебя сюда?

– Ищу работу. – Том затаил дыхание.

Не раздумывая, Джон покачал головой:

– У меня нет для тебя работы.

Сердце Тома оборвалось. Он готов был уже уйти, но из вежливости задержался, чтобы выслушать причину отказа.

– Мы строим уже десять лет, – продолжал Джон. – Большинство строителей обзавелись домами в этом городе. Работа подходит к концу, и теперь у меня здесь больше каменщиков, чем это необходимо.

Том знал, что надежды нет, но все же спросил:

– А дворец?

– Та же история, – сказал Джон. – Здесь я как раз использую людей, оказавшихся лишними на строительстве собора. Если бы не этот дворец и другие замки епископа Роджера, я бы давно уже распустил всех каменщиков.

Том кивнул. Спокойным голосом, стараясь не выдать своего отчаяния, он спросил:

– А не знаешь ли, где-нибудь еще нужны каменщики?

– Да год назад была стройка в монастыре Шефтсбери. Может, еще продолжается. Это день пути отсюда.

– Спасибо. – Том повернулся к выходу.

– Сожалею, – проговорил Джон. – Человек ты, кажется, хороший.

Том вышел, ничего не ответив, в подавленном состоянии. Слишком рано он начал надеяться: в том, что ему отказали, не было ничего необычного. Но его так взволновала возможность снова работать на строительстве собора! Теперь, возможно, ему придется строить однообразные крепостные стены или уродливый дом для какого-нибудь ремесленника.

Идя обратно через двор к поджидающей его Агнес, Том распрямил плечи – он никогда не показывал ей своего разочарования. Том всегда старался сделать вид, будто все в порядке, он держит судьбу за хвост, и нет ничего страшного в том, что здесь не оказалось работы, в следующем городе обязательно будет что-нибудь подходящее. Он знал, если Агнес увидит хоть малейший признак разочарования, она обязательно заставит его найти какое-нибудь место, где можно было бы обосноваться, а этого он как раз и не хотел, до тех пор пока они не найдут город, в котором намечается возвести собор.

– Мне здесь ничего не подходит, – сказал он Агнес. – Пойдем дальше.

Виду нее был унылый.

– Надо думать, на строительстве собора и дворца можно было бы найти местечко еще для одного каменщика.

– Оба здания почти закончены, – оправдывался Том. – Так что людей у них больше, чем требуется.

Семейство Тома прошло по подъемному мосту и вновь окунулось в бурлящий поток городских улиц. Они вошли в Солсбери через восточные ворота, а покинуть его намеревались через западные, ибо именно в этом направлении находился Шефтсбери. Том повернул направо, ведя их по незнакомым улицам.

Вдруг он остановился перед каменным домом, нуждавшимся в основательном ремонте. При строительстве этого дома, должно быть, использовали слишком слабый раствор, и теперь он крошился и осыпался. Холод проникал в дыры и разрушал каменную кладку, и если в таком состоянии оставить строение на зиму, то к весне разрушения могут быть очень серьезными. Том решил сказать об этом хозяину.

Входом в дом служила широкая арка. Деревянная дверь была распахнута, и прямо у входа сидел ремесленник, держа в правой руке молоток, а в левой резец. Он вырезал замысловатый орнамент на деревянном седле, надетом на стоящую перед ним скамейку. В глубине Том разглядел сложенные деревянные заготовки и кожи, мальчик подметал стружку.

– Добрый день, мастер, – заговорил Том.

Седельщик оценивающе посмотрел на него и, очевидно, решив, что Том относится к той категории людей, которые, если понадобится, могут и сами сделать седло, сухо кивнул.

– Я строитель, – продолжал Том. – Вижу, ты нуждаешься в моей помощи.

– Это почему?

– Раствор крошится, камни потрескались, твой дом может не простоять еще одну зиму.

Седельщик покачал головой.

– В этом городе полно каменщиков. С какой стати я буду нанимать незнакомого человека?

– Ну что ж. – Том повернул прочь. – Бог с тобой.

– Со мной, со мной, – пробурчал седельщик.

– Чурбан неотесанный, – ворчала Агнес, спеша за уходящим Томом.

Улица привела их к рынку. Здесь, на небольшой грязной площади, крестьяне из окрестных сел выменивали скромные излишки продуктов – мясо или муку, молоко или яйца – на товары ремесленников и купцов: кувшины, лемеха, веревки, соль. Обычно рынок представлял собой довольно шумное и пестрое зрелище: добропорядочные торговцы, крикливые лавочники, дешевые лакомства для ребятишек, песни бродячих актеров или выступление акробатов, потаскухи, калека-солдат с рассказами об ужасных пустынях Востока и неистовых ордах сарацинов. Те, кто сделал выгодные покупки, редко могли устоять перед искушением спустить последние деньги на стаканчик-другой крепкого эля, и поэтому к полудню многие выглядели изрядно подвыпившими. Другие в пух и прах проигрывались в кости и затевали драки. Но сегодня, в холодный дождливый день, когда излишки урожая уже были распроданы, рынок выглядел притихшим. Промокшие крестьяне без лишних слов покупали у озябших лавочников необходимые товары, причем и те и другие только и мечтали, как бы побыстрее вернуться домой к жаркому очагу.

Том и его семья брели среди угрюмой толпы, не обращая внимания на монотонные призывы колбасников или точильщиков. Они дошли почти до конца рынка, когда Том вдруг увидел свою свинью.

От удивления он не верил своим глазам.

– Том, смотри! – зашипела Агнес, и он понял, что и она тоже узнала свинью.

Сомнений быть не могло. Он знал ее не хуже, чем собственных детей. Их собственность тащил красномордый пузатый детина, который, очевидно, мог есть столько мяса, сколько хотел, и даже больше. Должно быть, мясник. Том и Агнес так и застыли на месте, уставившись на него, и, поскольку они стояли прямо на дороге, он просто не мог не заметить их.

– Ну, чего еще, – нетерпеливо сказал толстяк, несколько обескураженный их удивленными взглядами.

– Это наша свинья, – первая опомнилась Агнес.

– Да, да. Именно так, – спокойно подтвердил Том.

На мгновение глаза мясника воровато забегали, и Тому стало ясно, что он знал, что свинья краденая.

– Я только что заплатил за нее пятьдесят пенсов, и теперь она моя.

– Ты заплатил так дешево потому, что свинья ворованная. У кого ты ее купил?

– У какого-то крестьянина.

– Ты его знаешь?

– Н-нет. Но послушайте, я городской мясник и не могу заставлять каждого, кто продает мне корову или свинью, приводить с собой еще двенадцать свидетелей, чтобы те подтвердили, что скотина действительно принадлежит ему.

Он попытался было обойти их стороной, но Том схватил его за руку. Мясник начал злиться, но затем прикинул, что, если он ввяжется в драку и свинью придется выпустить, кто-нибудь из членов семьи Тома ее подхватит и тогда уже ему самому придется доказывать свое право собственности. Поэтому, подавив в себе гнев, он сказал:

– Вы меня обвиняете? Что ж, пойдем к шерифу.

Поняв, что доказательств у него все равно нет. Том отпустил мясника и спросил:

– Как он выглядит, тот человек, что продал тебе мою свинью?

– Как все, – уклончиво ответил толстяк.

– Он чем-нибудь прикрывал рот?

– Теперь припоминаю. Кажется, да.

– Это разбойник, скрывающий свои отрезанные губы, – с горечью проговорил Том. – Об этом, как видно, ты не подумал.

– Так дождь хлещет! – возразил мясник. – Все кутаются как могут.

– Ладно. Скажи только, давно вы расстались?

– Сию минуту.

– И куда он направился?

– Наверное, в пивную.

– Спустить мои денежки, – мрачно сказал Том. – Давай, ступай себе. Когда-нибудь и тебя ограбят, вот тогда ты пожалеешь, что находятся люди, которые покупают ворованное.

Мясник, зло глядя на Тома, колебался, словно хотел что-то возразить, но, передумав, пошел своей дорогой.

– Ты почему его отпустил? – заговорила Агнес.

– Потому что его здесь все знают, а меня никто. Начни я драться, меня бы еще и осудили. Что, на заднице у свиньи написано мое имя? Кто скажет, чья это свинья?

– Но все наши сбережения...

– Мы еще можем вернуть наши деньги. Заткнись и дай мне подумать, – потерял терпение Том. Ссора с мясником разозлила его, и теперь он выплеснул свое раздражение на Агнес. – Где-то в этом городе сидит человек с отрезанными губами и пятьюдесятью серебряными монетами в кармане. Единственное, что нам осталось, это найти его и отобрать деньги.

– Правильно, – решительно согласилась Агнес.

– Ты возвращайся той же дорогой к собору, а я пойду вперед и подойду к собору с другой стороны. Затем мы пойдем по соседней улице и так далее. Возможно, он в какой-нибудь пивной. Увидишь его, пошли за мной Марту, а сама не выпускай его из виду. Альфред будет со мной. Постарайся, чтобы разбойник тебя не заметил.

– Не волнуйся, – сурово сказала Агнес. – Мне нужны эти деньги, чтобы кормить детей.

Том взял ее за руку и улыбнулся:

– Ты просто львица, Агнес.

Она посмотрела ему в глаза, неожиданно поднялась на цыпочки и поцеловала в губы, быстро, но крепко. Потом повернулась и, держа за руку Марту, пошла через базарную площадь. Том озабоченным взглядом проводил свою бесстрашную жену и вместе с Альфредом двинулся в противоположном направлении.

Похоже, вор чувствовал себя в полной безопасности. Потому что, когда он украл свинью. Том направлялся в Винчестер, а он отправился в другую сторону, в Солсбери. Но Том изменил свои планы после того, как разбойница Эллен рассказала ему, что в Солсбери перестраивают собор, и неожиданно их дорожки пересеклись. Однако вор продолжал думать, что больше никогда не увидит Тома, и это давало последнему возможность захватить его врасплох.

Том медленно брел по грязной улице, как бы ненароком заглядывая в открытые двери. Он старался остаться незамеченным, так как вся эта затея могла закончиться жестокой дракой, и ему не хотелось, чтобы люди запомнили высокого каменщика, высматривавшего чего-то в их городе. Большинство домов представляли собой облепленные грязью, крытые соломой деревянные лачуги, посередине которых находился очаг, а по сторонам стояла убогая самодельная мебель. Бочка и несколько скамеек составляли всю обстановку пивной, кровать в углу за занавеской – это место публичной девки, а шумная компания вокруг единственного стола указывала на то, что здесь идет игра в кости.

Какая-то девица с намалеванными красными губами распахнулась, демонстрируя ему свои голые груди. Том покачал головой и поспешил прочь. Честно говоря, в нем шевелилось тайное желание среди бела дня за деньги переспать с незнакомой женщиной, но ни разу в жизни он этого не испробовал.

Он снова подумал об Эллен. В ней тоже было что-то влекущее. Она была очень красива, но эти сверлящие, глубоко посаженные глаза пугали. Приглашение уличной девки на некоторое время смутило Тома, но очарование Эллен еще не стерлось в его памяти, и он внезапно почувствовал дурацкое желание убежать в лес, найти ее и повалить под себя.

Он добрался до собора, так и не встретив вора. Мастера стучали молотками, прибивая свинцовые листы к брусьям деревянного каркаса крыши над центральной частью здания. Крыть смежные крыши боковых нефов еще не начали, и можно было разглядеть опорные полуарки, которые соединяли наружную стену со стеной главного нефа, поддерживая верхнюю часть церкви. Он указал на них Альфреду.

– Без этих подпорок стены нефа разойдутся в стороны под тяжестью каменных сводов, – объяснил Том. – Видишь, как полуарки установлены на контрфорсы стены бокового нефа? Они также соединены с внутренней сводчатой галереей. А окна боковых нефов составляют одну линию с арками галереи. Получается, что несущие линии как бы чередуются с менее прочными.

Альфред выглядел хмурым и равнодушным. Том вздохнул.

Он увидел подходившую с противоположной стороны Агнес, и его мысли вернулись на землю. Капюшон скрывал лицо, но Том сразу узнал ее волевой подбородок и уверенную походку. Плечистые работники расступались, давая ей пройти. Том подумал, что, если бы Агнес столкнулась с разбойником и завязалась драка, она бы ему не уступила.

– Видел его?

– Нет. Судя по всему, ты тоже не видела. – Тома не оставляла надежда, что вор все еще находится в городе. Едва ли он уйдет, не потратив хотя бы часть денег. В лесу они не нужны.

Об этом же думала и Агнес.

– Он где-то здесь. Надо продолжать искать.

– Пойдем назад по разным улицам и встретимся на площади.

Том и Альфред снова шли по улице. Их одежды промокли, и Том подумал, что неплохо было бы, устроившись в какой-нибудь пивной поближе к огню, пропустить кувшинчик пива да миску мясного бульона. Затем он вспомнил, сколько пришлось работать, чтобы купить свинью, и вновь перед глазами встал отвратительный образ человека с отрезанными губами, который заносит дубину над невинной головкой Марты, и в нем с новой силой закипел гнев.

Искать, придерживаясь какой-то системы, было чрезвычайно трудно, так как улицы в городе располагались как Бог на душу положит; было много крутых поворотов и темных проходов. Единственной прямой дорогой была та, что вела от восточных ворот к подъемному мосту замка. Теперь Том обшаривал извилистые проулки окраины города, где находились самые убогие домишки, самые шумные пивные, в которых промышляли самые старые потаскухи. Эта часть Солсбери была гораздо ниже стоящего на холме центра, где жили более богатые люди, поэтому сюда, к городским стенам, смывались дождем все нечистоты. Казалось, что-то похожее происходило и с людьми, ибо именно здесь было особенно много убогих и нищих, голодных детей, избитых женщин и беспробудных пьяниц.

Но человека без губ нигде не было видно.

Дважды Тому казалось, что наконец он его встретил, но, присмотревшись получше, убеждался, что лица этих людей были нормальными.

Том бросил искать и вернулся к рынку. Там его нетерпеливо ждала Агнес – вся напряжена, глаза горят.

– Я нашла его!

Томом овладело смешанное чувство волнения и страха.

– Где?

– Он пошел в харчевню, что у восточных ворот.

– Веди меня туда.

Они обогнули замок, добрались до подъемного моста и спустились вниз по прямой дороге к восточным воротам. Затем они свернули в лабиринт узеньких улочек, петлявших вдоль городских стен. Через минуту Том увидел харчевню. Это был даже не дом, а покатая крыша на четырех столбах, прилепившаяся к стене. В глубине полыхал огонь, а над ним, медленно поворачиваясь на вертеле, жарился баран и булькала в котле вода. Был полдень, и в маленькой харчевне было полным-полно народу, в основном мужчин. От запаха мяса у Тома забурчало в животе. Он окинул взглядом толпу, боясь, что за это время разбойник мог уже уйти. Но искать долго не пришлось. Он сидел в сторонке и из стоящей перед ним миски ложкой хлебал жаркое, прикрывая шарфом изуродованное лицо.

Чтобы не быть замеченным. Том быстро отвернулся. Теперь необходимо было решить, как действовать дальше. В нем накопилось достаточно злости, чтобы тут же расправиться с подлецом и забрать кошелек. Однако собравшиеся в харчевне люди не дадут ему уйти, и тогда придется держать ответ, причем не перед этими зеваками, а перед самим шерифом. Правда была на стороне Тома, а тот факт, что вор принадлежал к разбойникам, означал, что никто не возьмет на себя смелость поручиться за его честность, в то время как Том был каменщиком и вполне уважаемым человеком. Но для того чтобы все это доказать, потребуется время, возможно даже несколько недель, если шериф сейчас находится в другом конце графства, и, кроме того, за то, что Том завязал драку, его могут обвинить в нарушении общественного порядка.

Нет. Разумнее будет разделаться с вором без свидетелей.

Остаться в городе на ночь тот не сможет, ибо дома у него нет, а чтобы снять угол, нужно представить доказательства своей благонадежности. Так что, прежде чем с наступлением сумерек закроются городские ворота, ему придется отправиться восвояси.

В Солсбери было только двое ворот.

– Скорее всего, он пойдет обратно той же дорогой, что и пришел, – сказал Том жене. – Я буду его поджидать за восточными воротами, а Альфред пусть наблюдает за западными. Ты оставайся в городе и следи за вором. Марту держи при себе, но смотри, чтобы он вас не заметил. Если понадобится что-нибудь передать, пошлешь ее.

– Хорошо, – без лишних слов согласилась Агнес.

– А что мне делать, если он выйдет с моей стороны? – взволнованно спросил Альфред.

– Ничего. Проследишь, по какой дороге он пойдет, и будешь ждать. Марта позовет меня, и мы его догоним, – сказал Том и, поскольку Альфред выглядел несколько разочарованным, добавил: – Делай что тебе говорят. Я не хочу потерять сына, как потерял свинью.

Альфред неохотно кивнул.

– Ну, давайте расходиться, пока он не заметил, как мы тут договариваемся, – сказал Том и, не оглядываясь, поспешил прочь. На Агнес можно было положиться, она все сделает как надо.

Он дошел до восточных ворот и вышел из города, миновав тот расшатанный деревянный мост, по которому утром толкал повозку. Прямо перед ним, устремившись к востоку, лежала дорога на Винчестер, такая ровная, что казалось, это была длинная-предлинная скатерть, постеленная через холмы и долины. Влево, изгибаясь дугой, поднималась в гору дорога на Портуэй, по которой Том – да, очевидно, и вор – пришел в Солсбери.

Том спустился с холма и, дойдя до перекрестка, повернул на Портуэй, подыскивая место, где можно было бы спрятаться. Он прошел ярдов двести, но так ничего и не нашел. Оглянувшись, он понял, что находится слишком далеко и уже невозможно было различить лица людей, подходящих к перекрестку, а это значит, он может пропустить вора, если тот вздумает пойти на Винчестер. Он снова оглядел местность. По обеим сторонам дороги были вырыты канавы, которые в сухую погоду могли бы послужить хорошим укрытием, но сегодня в них бурлили потоки воды. Вдоль каждой канавы тянулся невысокий бугорок. К югу от дороги паслись на стерне коровы. Том заметил, когда одна из них прилегла на краю поля, она почти полностью скрылась за бугорком. Вернувшись немного назад, он перепрыгнул через канаву, затем, пнув ногой корову, отогнал ее прочь, устроился поудобнее, натянул капюшон и приготовился ждать, жалея о том, что, уходя из города, не догадался прихватить с собой немного хлеба.

Им владело смешанное чувство тревоги и страха. Разбойник был небольшого роста, но проворный и жестокий, что он и доказал, когда напал на Марту и украл свинью. Поэтому Том несколько опасался, как бы не пострадать, но еще больше он боялся, что не сможет вернуть свои деньги.

Он надеялся, что с Агнес и Мартой все в порядке. Агнес в состоянии постоять за себя. И даже если этот негодяй заметит ее, что он сможет сделать? Только станет более осторожным, вот и все.

Из своего укрытия Том видел башенки собора. Жаль, что ему так и не представился случай заглянуть внутрь. Интересно, какие опоры они применили в сводчатой галерее. Обычно сооружают толстые колонны, каждая из которых служит основанием для расходящихся в разные стороны арок: две – на юг и на север, соединяющие соседние колонны галереи, и одна – на восток или на запад, перекинутая через боковой неф. Получалось довольно некрасиво, ибо в арке, опирающейся на круглую колонну, было что-то несуразное. Вот когда Том станет строить свой храм, у него каждая опора будет представлять собой связку из нескольких колонн, заканчивающихся аркой, – логичное и элегантное решение.

Он начал рисовать в уме украшения арок. Чаще всего встречаются геометрические фигуры – большого мастерства не требуется, чтобы вырезать зигзаги и ромбы, но Тому нравился орнамент из листьев, который, словно прикосновение природы, смягчал строгие линии каменного сооружения.

Его мысли были заняты воображаемым собором, когда он заметил тоненькую фигурку и светлую головку Марты, которая пересекла мост и помчалась вприпрыжку вниз. Она добежала до перекрестка и, подумав, свернула в правильном направлении. Наблюдая за дочкой, Том увидел, как она нахмурилась – куда это он запропастился? Когда она поравнялась с его укрытием, он тихо позвал: «Марта!»

Она от неожиданности взвизгнула, затем узнала знакомый голос и, перепрыгнув через канаву, подбежала.

– Мама прислала тебе это, – сказала она, вытаскивая из-за пазухи еще теплый пирог с мясом.

– Клянусь Богом, твоя мать – хорошая женщина! – воскликнул Том и откусил гигантский кусок. Пирог с начинкой из говядины и лука имел божественный вкус.

Марта села на травку рядом с отцом и потерла нос, стараясь вспомнить, что ей было ведено передать. Том не мог не умилиться, глядя на эту малышку.

– Тот дядька, что украл нашу свинью, вышел из харчевни и встретил тетеньку с размалеванным лицом, и они пошли к ней домой. А мы ждали на улице.

«Этот негодяй спускает наши деньги на потаскух», – раздраженно подумал Том.

– А потом?

– Он недолго был в тетенькином доме, и когда вышел, то пошел в пивную. Там он и сидит сейчас. Пьет он не много, но играет в кости.

– Надеюсь, выигрывает, – сказал Том мрачно. – Что еще?

– Все.

– Кушать хочешь?

– Я съела булочку.

– Ты уже рассказала все это Альфреду?

– Нет еще. Я пойду к нему после тебя.

– Скажи ему, чтобы постарался не промокнуть.

– Постарался не промокнуть, – повторила она. – Мне это нужно сказать до или после того, как я расскажу о дядьке, укравшем нашу свинью?

– После, – сказал Том и улыбнулся. – Ты умная девочка. Ну беги.

– Мне нравится эта игра, – засмеялась Марта.

Она помахала рукой, затем, сверкнув маленькими ножками, изящно перепрыгнула через канаву и побежала в сторону города. Том смотрел ей вслед с любовью и гневом в сердце. Им с Агнес пришлось так много трудиться, чтобы заработать деньги детям на пропитание, и теперь он готов был пойти даже на убийство, лишь бы вернуть то, что у них украли.

Конечно, разбойник тоже способен на убийство. Ведь разбойники объявлены вне закона, вынуждены скрываться и к жестокости им не привыкать. И возможно, это будет уже не первый раз, когда Фарамонд Открытый Рот встретится лицом к лицу со своей жертвой. Так что опасность действительно была.

Сумерки опустились удивительно рано, как это порой случается в пасмурные осенние дни. Том начал беспокоиться, что не сможет узнать вора. С наступлением вечера движение к городу и из него заметно поубавилось, так как большинство деревенских жителей уже отправились в обратный путь, дабы успеть вернуться к ночи домой. В городе замерцали первые огоньки свечей и факелов. «А что, если этот негодяй остался там на всю ночь? – размышлял Том. – Возможно, в городе у него есть дружки, которые укроют его, даже зная, что он разбойник. Возможно...»

Вдруг Том увидел человека, нижняя часть лица которого была замотана шарфом.

Он шел по деревянному мосту. Вместе с ним были еще двое. Тут Тома осенило, что вор мог явиться в Солсбери со своими сообщниками: лысым и тем, что был в зеленом колпаке. Правда, ни того ни другого в городе Том не видел, но вполне возможно, что, войдя в город, они разошлись, а возвращаясь обратно, снова встретились. Проклятие! Едва ли он справится с тремя разбойниками. Но, когда они подошли поближе, группа разделилась, и Том с облегчением понял, что эти двое вовсе не спутники вора, а крестьяне, скорее всего отец и сын, с темными, близко сидящими глазами и крючковатыми носами. Они направлялись в Портуэй, и тот, что обмотался шарфом, следовал за ними.

Когда разбойник приблизился, Том с сожалением отметил, что он был абсолютно трезв.

В этот момент на мосту появились женщина и девочка – Агнес и Марта. Это встревожило Тома. Он совершенно не предполагал, что, когда встретит вора, они окажутся рядом. Однако иначе и быть не могло, ибо Том сам же и приказал Агнес следить за грабителем.

Напряжение Тома росло по мере того, как они приближались к нему. Он был таким большим и сильным, что в сложных ситуациях люди обычно предпочитали уступить ему, но разбойники – народ отчаянный, и трудно сказать, что может случиться, если начнется драка.

Двое крестьян прошли мимо, они пребывали в легком подпитии и оживленно беседовали о лошадях. В правой руке Том сжал вытащенный из-за пояса железный молоток. Он ненавидел воров, которые только на то и способны, что отнимать хлеб у порядочных людей. А этого он вообще готов был прибить без колебаний.

Приблизившись, разбойник, казалось, начал замедлять шаги, словно почуяв опасность. Том выждал, когда тот подойдет на расстояние четырех-пяти ярдов – слишком близко, чтобы убежать назад, но слишком далеко, чтобы попытаться проскочить вперед, а затем, перекатившись через бугор и перемахнув через канаву, загородил ему дорогу.

Вор остановился как вкопанный и вытаращил на Тома глаза.

– Ты чего? – нервничая, проговорил он.

«Не узнал меня», – подумал Том.

– Вчера ты украл мою свинью, а сегодня продал ее мяснику.

– Да я ни...

– Не отпирайся, – сказал Том. – Отдай мне деньги, которые ты получил за нее, и я тебя не трону.

В какое-то мгновение ему показалось, что вор именно это и собирался сделать, и, глядя, как тот колеблется, он почувствовал, что напряжение спадает. Но затем разбойник резко повернулся и бросился прочь – прямо на Агнес.

Он не успел разогнаться достаточно для того, чтобы сбить ее с ног – а она была не из тех женщин, кого можно легко повалить, – так что некоторое время они стояли друг против друга, переступая то вправо, то влево в каком-то неуклюжем танце. Наконец, поняв, что она нарочно преграждает ему путь, вор оттолкнул ее в сторону и попытался прошмыгнуть мимо. Но Агнес ногой зацепилась за его колено, и они оба свалились на землю.

Том метнулся к ней на помощь. Его сердце бешено колотилось. Грабитель, уперевшись коленом в спину Агнес, уже вставал. Том, схватив его за шиворот, грубо тряхнул и, прежде чем тот сумел обрести равновесие, швырнул в канаву.

Агнес поднялась на ноги. К ней подбежала Марта.

– Все в порядке? – быстро спросил Том.

– Ага, – кивнула жена.

Двое крестьян наблюдали за этой сценой, не понимая, что происходит. Вор начал вылезать из канавы.

– Он разбойник! – крикнула Агнес крестьянам, чтобы убедить их не вмешиваться. – Он украл нашу свинью.

Те ничего не ответили, но продолжали стоять и смотреть, что же будет дальше.

– Верни мои деньги и можешь проваливать на все четыре стороны, – снова сказал Том.

Вор выбрался из канавы и быстро, словно крыса, рванулся к Тому, направив ему в горло нож. Агнес завизжала. Том уклонился. Нож блеснул прямо перед его лицом, и он почувствовал, как щеку обожгла боль.

Он отступил на шаг и, когда снова сверкнуло лезвие ножа, взмахнул молотком. Разбойник отскочил назад. И нож и молоток, не встретив преграды, со свистом рассекли сырой вечерний воздух.

Несколько мгновений они неподвижно стояли, глядя друг другу в глаза и тяжело дыша. Том чувствовал острую боль в щеке. Теперь он осознал, что они равные противники, ибо хотя Том и был крупнее, но у вора был нож, оружие более грозное, чем молоток каменщика. Холодок пробежал по спине, когда он понял, что находится на волосок от смерти. Том почувствовал, что ему трудно дышать.

Краем глаза он увидел какое-то внезапное движение в стороне. Вор тоже заметил и, метнув взгляд на Агнес, быстро пригнулся, уворачиваясь от брошенного ею камня.

Действуя с быстротой человека, охваченного страхом за собственную жизнь, Том замахнулся, намереваясь обрушить молоток на опущенную голову разбойника.

Но в это время вор снова распрямился, и удар пришелся по лбу, в то место, где проходит линия волос. Разбойник зашатался, но не упал.

Том ударил еще раз.

На этот раз у него было достаточно времени, чтобы как следует прицелиться, ибо ошеломленный вор находился в полубессознательном состоянии. Том подумал о Марте и вложил в удар всю свою мощь. Негодяй упал, словно брошенная кукла.

Однако Том был ранен слишком серьезно, чтобы почувствовать облегчение. Он опустился на колени рядом с вором.

– Где кошелек? Где кошелек, черт побери!

Переворачивать обмякшее тело было трудно. Наконец Том уложил его на спину и распахнул плащ. К поясу был подвешен большой кожаный кошелек. Том расстегнул его. Внутри находился мягкий шерстяной мешочек на веревке. Том вытащил его. Он был пуст.

– Ничего нет! – воскликнул Том. – Должно быть, где-то есть еще один.

Он вытянул из-под бесчувственного тела плащ и тщательно обыскал его. Никаких потайных карманов не было. Тогда он стянул ботинки. И в них ничего не оказалось. Снял с пояса нож, отрезал подметки. Ничего.

Теряя терпение, он просунул нож за ворот шерстяной туники разбойника и одним движением распорол ее до талии в надежде найти спрятанный пояс с деньгами. Увы.

Тело вора лежало в грязи посередине дороги, раздетое, если не считать чулок. Двое крестьян вытаращились на Тома, словно он сошел с ума.

– У него нет денег! – сказал он вне себя от бешенства.

– Должно быть, все спустил в кости, – с горечью произнесла Агнес.

– Надеюсь, он уже горит в аду.

Агнес опустилась на колени и приложила руку к груди разбойника.

– Сейчас он именно там. Ты убил его.

Они начали голодать уже к Рождеству.

Зима пришла рано и была невыносимо холодной. На деревьях еще висели яблоки, когда первый снег припорошил поля. Говорили, что это всего лишь внезапное похолодание и оно долго не продлится, но потепление так и не наступило. Крестьяне, припозднившиеся с осенней пахотой, ломали плуги в окаменевшей земле. В деревнях спешили резать свиней и солить мясо на зиму, а богатые помещики забивали Скот, ибо зимние пастбища не смогут прокормить такое поголовье. Но бесконечные морозы нанесли непоправимый вред растительности, так что и оставшимся животным есть было нечего. Когда опускались сумерки, в деревни стали наведываться обнаглевшие волки, которые хватали тощих кур и ослабевших от голода детей.

С наступлением холодов строительные работы повсеместно прекратили до весны, а только что возведенные стены спешно укрыли соломой и навозом, дабы утеплить на зиму, ибо раствор в них еще не успел полностью просохнуть и, замерзни он, могли пойти трещины. Некоторые каменщики были наняты только на лето, и теперь они возвращались в свои родные деревни, где их знали не как каменщиков, а как мастеров на все руки; они намеревались провести холодное время года, изготовляя плуги, седла, сбруи, лопаты, двери и многое другое, что требовало умения держать в руках молоток, пилу или долото. Другие перебрались в окружавшие строительные площадки мастерские и все светлое время дня проводили, вырезая каменные блоки замысловатой формы. Но так как зима выдалась очень ранняя, эта работа скоро подошла к концу, а из-за того, что крестьяне голодали, не имели достаточно денег на строительство и епископы и лорды, так что к исходу зимы многих каменщиков пришлось уволить.

Из Солсбери Том со своей семьей отправился в Шефтсбери, а оттуда в Шерборн, Уэльс, Бат, Бристоль, Клусестер, Оксфорд, Уоллингфорд и Виндзор. Везде в мастерских горел огонь, церковные дворы и стены замков были наполнены звоном железа, ударяющегося о камень, а мастера, надев рукавицы на свои умные руки, изготовляли лекала будущих арок и сводов. Некоторые из них были нетерпеливы, грубы и невоспитанны, другие печально смотрели на исхудавших детей Тома и его беременную жену и разговаривали ласково и сочувственно, но все они говорили одно и то же: «Нет, здесь для тебя нет работы».

Когда представлялась возможность, они пользовались гостеприимством монастырей, в которых путники всегда могли получить еду и место для ночлега, но только на одну ночь. Иногда в зарослях ежевики им удавалось отыскать спелые ягоды, и они, словно птицы, питались ими. В лесу Агнес разводила костер и варила в котелке кашу. Но все же они вынуждены были покупать у булочника хлеб, а у торговца рыбой селедку или есть в трактирах и харчевнях, что было гораздо дороже, чем готовить пищу самим, и поэтому их деньги неумолимо таяли.

Марта от природы была худышкой, но теперь от нее остались кожа да кости. Альфред продолжал расти, словно сорняк на истощенной земле, и становился долговязым. Питание Агнес было очень скромным, но младенец, росший в ее чреве, был настоящим обжорой, и Том видел, что она постоянно страдала от голода. Время от времени Том заставлял ее съесть побольше, и тогда ее железная воля вынуждена была уступать объединенному требованию мужа и еще не рожденного малыша. Но она вовсе не пополнела и не порозовела, как это случалось в предыдущие беременности, а наоборот, несмотря на раздувшийся живот, выглядела изможденной, будто опухший с голоду ребенок.

Выйдя из Солсбери, они отправились кружным путем и, пройдя три четверти огромного круга, к концу года снова очутились в том бескрайнем лесу, что раскинулся от Виндзора до Саутгемптона. Теперь они брели в Винчестер. Том продал свои инструменты, и все, за исключением нескольких пенни, уже было потрачено, и, если он найдет работу, ему придется занимать у кого-нибудь орудия труда или деньги на их приобретение. Он не знал, что будет делать, если в Винчестере не получит работу. В родном городе Тома жили его братья, но это далеко на севере, дорога туда займет несколько недель, и, прежде чем добраться, все они перемрут с голоду. Агнес была единственным ребенком в своей семье, но ее родителей уже не было в живых. В деревне зимой никакой работы быть не могло. Возможно, ей удастся заработать несколько пенни, нанявшись судомойкой в каком-нибудь богатом доме в Винчестере Конечно, дальше идти она уже не сможет – приближалось время рожать.

Увы, до Винчестера было еще три дня, а путники были ужасно голодны. Ежевика отошла, монастырь не предвиделся, а в котелке, который несла Агнес за спиной, не осталось и горсточки овса. В предыдущую ночь они отдали нож за кусок ржаного хлеба, четыре миски жидкого бульона, в котором не было ни крошки мяса, и местечко у огня в крестьянской лачуге. С тех пор они не встретили ни одной деревни. Но к вечеру Том увидал дымок, поднимавшийся над деревьями, и они обнаружили сторожку, в которой отшельником жил лесник из королевской лесной охраны. В обмен на топорик Тома он дал им мешок репы.

Они прошли только три мили, когда Агнес сказала, что слишком устала и дальше идти не может. Для Тома это было неожиданностью: за все годы их совместной жизни он ни разу не слушал, чтобы жена жаловалась на усталость.

Она присела под старым каштаном, росшим у дороги. Давно уже отслужившей свой срок деревянной лопатой, которая только потому и осталась у них, что никто не захотел ее купить, Том выкопал для костра небольшую ямку. Дети принесли хворост, он разжег огонь и отправился на поиски ручья. Вернувшись с котелком, полным ледяной воды, Том установил его над костром. Агнес порезала несколько репок. Марта собрала упавшие с дерева каштаны, и мать показала ей, как следует их очистить и растолочь в муку, которую можно будет добавить в реповую похлебку. Том послал Альфреда за дровами, а сам, вооружившись палкой, принялся ворошить опавшую листву в надежде наткнуться на ежа, пребывающего в зимней спячке, или подбить белку, чтобы сварить из них бульон. Но его поиски успехом не увенчались.

Он сел рядом с Агнес. Темнело. В котелке булькала похлебка.

– А соли у нас не осталось? – спросил Том.

Жена покачала головой.

– Уже несколько недель ты ешь кашу без соли, – ответила она. – Не заметил?

– Нет.

– Да-а, голод – лучшая приправа.

– Ну этого у нас хоть отбавляй. – Внезапно Том почувствовал, что ужасно устал. Неудачи и разочарования последних четырех месяцев придавили его, словно непосильная ноша, и не было сил, чтобы сохранять далее присутствие духа.

– В чем же причина наших несчастий, Агнес? – сказал он голосом, полным отчаяния.

– Во всем, – отозвалась она. – Прошлой зимой у тебя не было работы. Весной ты ее получил, но дочка графа отказала своему жениху, и лорд Уильям прекратил строительство дома. Затем мы решили остаться в деревне и поработать на уборке урожая. Это была наша ошибка.

– Наверняка летом мне было бы проще найти работу на стройке, – согласился Том.

– Да еще зима наступила слишком рано. Но все это мы бы как-нибудь пережили, если бы только у нас не украли свинью.

Том утомленно кивнул:

– Единственное утешение – это знать, что проклятому вору придется теперь испытать все муки ада.

– Надеюсь.

– Ты не уверена в этом?

– Священники только говорят, что им все известно. На самом деле это совсем не так. Вспомни моего отца.

Том отлично помнил. Одна стена приходской церкви отца Агнес совершенно разрушилась, и его наняли, чтобы перестроить ее. Священникам не разрешалось жениться, но у этого была экономка, а у экономки имелась дочка, и ни для кого в деревне не было тайной, что священник-то и был отцом девочки. Красивой Агнес не была даже тогда; но зато молодая кожа пылала румянцем, а энергия буквально переполняла ее. Порой она разговаривала с Томом, пока тот работал, и, случалось, налетевший ветерок прижимал к ней легкое платьице, и Том мог рассмотреть все изгибы ее тела, даже пупок, почти так же ясно, как если бы она была раздетой. Однажды ночью она вошла в крохотную хижину, где он спал, прижала к его губам руку, делая знак хранить молчание, и стянула с себя платье, чтобы он мог полюбоваться ее наготой при свете луны; тогда он обнял ее крепкое юное тело, и они предались любви.

– Мы оба были невинными, – произнес он вслух.

Агнес знала, о чем он думает. Она улыбнулась, но затем ее лицо снова сделалось печальным, и она сказала:

– Кажется, это было так давно.

– Мы уже можем есть? – подала голос Марта.

От запаха похлебки у Тома заурчало в животе. Он окунул свою миску в котелок и зачерпнул несколько кусочков репы, плавающих в жиденькой кашице. Тупой стороной лезвия ножа он надавил на один из них. Репа была еще абсолютно сырая, но Том решил больше не ждать. Он протянул по полной миске детям и жене.

Агнес выглядела задумчивой и опустошенной. Она подула на похлебку, остужая ее, затем поднесла миску к губам.

Дети мгновенно расправились со своими порциями и попросили добавки. Том снял с огня котелок, прихватив его, чтобы не обжечь руки, полой плаща, и вылил остатки в миски Альфреда и Марты.

Когда он снова сел рядом с Агнес, она спросила:

– А ты как же?

– Я поем завтра.

Она была слишком утомленной, чтобы возражать.

Том и Альфред подбросили поленьев в костер и принесли еще дров, чтобы хватило на всю ночь. Затем, закутавшись в плащи, они улеглись спать на опавшую листву.

Том спал чутко, так что, когда Агнес застонала, он моментально проснулся.

– Ты чего? – прошептал Том.

Она снова застонала. Минуту спустя, продолжая лежать с закрытыми глазами, сильно побледневшая, она отозвалась:

– Дите подходит.

Сердце Тома остановилось. «Нет! Только не здесь, – заклинал он. – Только не на замерзшей земле, только не в лесу».

– Но ведь еще не пора.

– Да, прежде времени.

Том заставил себя говорить спокойно:

– Воды уже отошли?

– Вскоре после того, как мы вышли от лесника, – тяжело дыша, произнесла Агнес, открывая глаза.

Том вспомнил, как она вдруг нырнула в кусты, будто бы по естественной нужде.

– А схватки?

– Тогда и начались.

Даже виду не подала! Это было так похоже на нее.

Проснулись Альфред и Марта.

– Что случилось? – спросил Альфред.

– Ребеночек рождается, – отозвался Том.

У Марты потекли слезы. Том нахмурился.

– Сможешь дойти обратно до сторожки лесника? – спросил он, обращаясь к Агнес. Там, по крайней мере, у них будет крыша над головой и солома, чтобы лечь, и хоть какая-то помощь.

Агнес покачала головой:

– Дите уже опустилось.

– Тогда потерпи, скоро все закончится.

Они находились в самой глухой части леса. С утра им не встретилось ни одной деревни, и, если верить леснику, до ближайшего жилья они смогут добраться только к завтрашнему вечеру. Это означало, что найти повивальную бабку им не удастся и принимать ребенка Тому придется самому, на морозе, и только дети будут его помощниками, а если произойдет что-нибудь серьезное, у него нет ни необходимых знаний, ни лекарств...

«Я во всем виноват, – проклинал себя Том. – Это я довел ее до нищеты. Она доверилась мне и вот теперь вынуждена рожать под открытым небом среди зимы». Он всегда презирал мужчин, которые делали детей, а потом бросали их на произвол судьбы, но сейчас он был ничем не лучше их. Его обжигал стыд.

– Я так устала, – слабеющим голосом сказала Агнес. – Боюсь, я не смогу родить этого малыша на свет Божий. Мне бы отдохнуть. – Ее лицо, покрытое испариной, блестело в неверном свете костра.

Том понял, что обязан собраться и поддержать Агнес, придать ей сил.

– Я помогу тебе, – сказал он.

В том, что должно было произойти, не было ничего загадочного или сложного. Ему уже доводилось несколько раз видеть, как рождаются дети. Обычно роженице помогали женщины, и это естественно, ведь они знают, как чувствует себя мать, но если надо, эту работу может проделать и мужчина. Прежде всего нужно устроить ее поудобнее, затем выяснить, скоро ли начнутся роды, затем приготовить все необходимое и, наконец, успокоить и подбодрить жену.

– Ну как ты? – спросил он Агнес.

– Холодно.

– Придвинься поближе к огню, – сказал Том. Он снял плащ и расстелил его в ярде от костра. Агнес попыталась встать. Том легко подхватил ее и бережно опустил на приготовленное место.

Он сел рядом. Шерстяная туника, поверх которой она носила плащ, застегивалась спереди по всей длине на пуговицы. Он расстегнул две из них и просунул ладони. Агнес судорожно вздохнула.

– Больно? – обеспокоенно спросил Том.

– Нет. – Слабая улыбка тронула губы Агнес. – У тебя руки холодные.

Он ощутил округлость ее живота, который, казалось, стал несколько заостренным по сравнению с прошлой ночью, когда они вдвоем спали в соломе на полу крестьянской лачуги. Он слегка надавил и почувствовал контуры еще не рожденного ребенка. Том нащупал начало плода, прямо под пупком Агнес, но никак не мог найти его окончание.

– Попка есть, а головы нет.

– Это потому, что он уже выходит, – сказала жена.

Он укрыл Агнес плащом, подоткнув его со всех сторон. Теперь нужно было быстро все приготовить. Он взглянул на детей. Марта хлюпала носом. Альфред испуганно наблюдал за происходящим. Хорошо бы поручить им что-нибудь.

– Альфред, возьми котелок и сходи к ручью. Помой его как следует и принеси свежей воды. Марта, нарви тростника и сплети мне пару веревок такой длины, чтобы можно было сделать петли. Быстро! К утру у вас будет братик или сестренка.

Они убежали. Том вытащил нож и кусочек твердого камня и принялся точить лезвие. Агнес снова застонала. Том положил нож и взял ее за руку.

Он так же сидел с ней, когда рождались и другие дети: Альфред, затем Матильда, прожившая только два года, потом Марта и, наконец, ребенок, родившийся мертвым, мальчик, которого Том собирался назвать Гарольдом. Но всегда с ними был еще кто-то, кто помогал и подбадривал: мать Агнес при рождении Альфреда, деревенская повитуха, когда рождались Матильда и Гарольд, а Марту принимала сама хозяйка поместья. На этот раз ему придется все делать самому. Но он не будет показывать своего волнения: Агнес должна чувствовать себя уверенной и счастливой.

Схватки прошли, и она несколько расслабилась. Том сказал:

– Помнишь, когда ты рожала Марту, леди Изабелла была у нас повивальной бабкой.

Агнес улыбнулась:

– Ты строил лорду часовню и попросил ее послать служанку в деревню, чтобы привести бабку-повитуху...

– А она как закричит: «Эту старую ведьму? Да я бы не доверила ей принимать даже щенков моей собаки!» И она пустила нас в свою спальню, и, пока Марта не родилась, лорд Роберт не мог лечь спать.

– Она была доброй женщиной.

– Да, не много таких среди знатных дам.

Вернулся Альфред, неся котелок, полный ледяной воды. Том поставил его около огня так, чтобы вода была теплой, но не кипела. Агнес вытащила из-под плаща полотняный мешочек, в котором были чистые тряпки, приготовленные ею заранее.

Пришла Марта с пучком тростника.

– Зачем тебе веревка? – спросила она.

– Для одного очень важного дела. Ты все увидишь, – сказал Том. – Плети как следует.

Альфред выглядел встревоженным и смущенным.

– Пойди принеси еще дров, – приказал Том. – Надо сделать большой костер.

Радуясь, что ему нашлось дело, Альфред ушел.

Лицо Агнес напряглось, когда она снова начала тужиться, выталкивая из утробы младенца; она исторгла низкий звук, похожий на скрип качающегося на ветру дерева. Том видел, что эта потуга ей дорого стоила, так как забрала последние силы. Всем сердцем он желал оказаться на ее месте и самому выстрадать эти муки, лишь бы принести ей хоть какое-то облегчение. Наконец схватки утихли, и Том смог вздохнуть. Казалось, Агнес задремала.

К костру подошел Альфред с целой охапкой дров.

– Мне так холодно, – едва шевеля губами, проговорила очнувшаяся Агнес.

– Альфред, подбрось дров в огонь. Марта, ложись рядом с мамой и постарайся ее согреть, – распорядился Том.

Дети с тревогой переглянулись и послушно исполнили приказание отца. Агнес обняла Марту и, дрожа всем телом, прижалась к ней.

От волнения Тома мутило. Пламя разгоревшегося костра гудело, но воздух становился все холоднее. В такой мороз ребенок мог погибнуть при первом же вдохе. Под открытым небом детей рожали не так уж и редко, но обычно это происходило во время сбора урожая, когда женщинам приходилось работать до последней минуты и земля была сухая, трава мягкая, а погода теплая. Но чтобы кто-то рожал зимой, на морозе – такого Тому слышать еще не приходилось.

Агнес приподнялась на локтях и раздвинула ноги.

– Что?! – испугался Том.

Ничего не отвечая, она тужилась из последних сил.

– Альфред, встань на колени за спиной мамы, чтобы она могла на тебя облокотиться.

После того как Альфред занял свою позицию, Том расстегнул пуговицы платья Агнес. Встав на колени между ее ногами, он увидел, что влагалище уже начало раскрываться.

– Недолго осталось, дорогая, – бормотал он, стараясь сдержать дрожь в голосе.

Она снова расслабилась, закрыв глаза и откинувшись на Альфреда. Влагалище, похоже, несколько сомкнулось. Вокруг стоял безмолвный лес, и только в костре потрескивали дрова. Том вспомнил разбойницу Эллен, которая рожала в лесу в полном одиночестве. Должно быть, это было ужасно. Она так боялась, что нагрянут волки и утащат новорожденного младенца, пока она будет лежать в беспомощном состоянии. Говорят, в этом году волки как никогда дерзкие, хотя напасть на группу людей решатся едва ли.

Агнес вновь напряглась, и на ее искаженном страданием лице выступили бусинки пота. «Начинается», – испуганно подумал Том. Он наблюдал, как снова раздвинулась детородная щель, и в свете костра показалась протиснувшаяся детская головка с прилипшими к ней темными волосиками. Надо бы помолиться, но времени не было. Дыхание Агнес участилось и стало прерывистым. Влагалище раскрылось еще шире – невероятно широко – и лицом вниз вышла головка. Том увидел сморщенные прижатые с боков ушки, затем складочки кожи на шее.

– Голова вышла, – сказал Том, но Агнес, конечно, и сама уже это почувствовала и расслабилась, давая себе передышку. Младенец медленно развернулся, и Том смог разглядеть его закрытые глаза и ротик, мокрые от крови и околоплодной слизи.

– Ой! – пискнула Марта. – Посмотри на это маленькое личико.

Услышав ее, Агнес слабо улыбнулась, но затем снова начала тужиться. Том подался вперед, склонившись над ней, поддерживая левой рукой головку ребенка, в то время как выходили плечи – сначала одно, потом другое. Затем, когда рывком появилось тельце. Том подставил ему под попку правую руку. Наконец крошечные ножки младенца выскользнули в холодный мир.

Родовые пути Агнес тут же начали сокращаться вокруг пульсирующей пуповины, протянувшейся к животику малютки.

Том приподнял малыша и с волнением обследовал его. Было много крови, и сначала он испугался, что произошло что-то страшное, но при ближайшем рассмотрении никаких повреждений не обнаружил. Он заглянул между ножек. Новорожденный был мальчиком.

– Какой страшненький! – воскликнула Марта.

– Отличный, – отозвался Том. Напряжение спало, и он почувствовал, что слабеет. – Отличный парень.

Ребенок открыл ротик и издал крик.

Том посмотрел на Агнес. Их глаза встретились, и они улыбнулись друг другу.

– Марта, зачерпни из котелка миску воды, – прижимая к груди младенца, сказал Том. Дочка бросилась исполнять приказание. – Где тряпки, Агнес?

Она указала на полотняный мешочек, лежавший неподалеку. Альфред передал его Тому. По лицу мальчика текли слезы – впервые в жизни он увидел, как рождается ребенок.

Том обмакнул тряпку в теплую воду и осторожно вытер кровь и слизь с лица малютки. Агнес расстегнула тунику и приняла из рук мужа новорожденного, который заливался пронзительным криком. Соединявшая младенца с матерью синяя пуповина перестала пульсировать, съежилась и побелела.

Том повернулся к Марте:

– Дай-ка мне веревки, которые ты сплела. Сейчас увидишь, зачем они нужны.

Она протянула ему веревочки. В двух местах он обвязал ими пуповину и туго затянул узлы. Затем ножом перерезал ее между узлами.

Том снова сел на корточки. Справились-таки. Самое худшее уже позади. С малышом все в порядке. Он был горд собой.

Агнес придвинула ребенка к груди. Крохотный ротик отыскал ее набухший сосок и, перестав кричать, принялся сосать.

– И как это он узнал, что нужно делать? – изумилась Марта.

– Это – чудо, – сказал Том. Он протянул ей миску. – Налей чистой воды и дай маме попить.

– Да-да, – с готовностью подхватила Агнес, словно только сейчас поняла, как мучает ее жажда. Марта принесла воды, и Агнес выпила целую миску, до последней капли. – Вот теперь хорошо. Спасибо.

Она посмотрела на своего маленького сынишку, сосавшего грудь, затем на Тома.

– Хороший ты человек, – тихо сказала она. – Люблю тебя.

Том почувствовал, что к его глазам подступили слезы, он улыбнулся ей и отвел взгляд. Было видно, что у нее все еще продолжается кровотечение. Сморщенная пуповина постепенно выходила и кольцами сворачивалась в луже крови на плаще между ног Агнес.

Ребенок перестал сосать и заснул. Агнес укутала его своим плащом и тоже прикрыла глаза.

– Ты чего-то ждешь? – через минуту раздался голос Марты.

– Детское место, – ответил Том.

– А что это?

– Увидишь.

Мать и новорожденный подремали немного, затем Агнес снова открыла глаза. Она напряглась, ее влагалище слегка раздвинулось, и показалась плацента. Том взял ее в руки. Она выглядела как какой-то бесформенный кусок мяса. Приглядевшись, он обнаружил, что плацента, казалось, была от чего-то отодрана, словно не хватало еще куска. Но ему раньше никогда не приходилось рассматривать детское место столь подробно, и он предположил, что так и должно быть, ибо оно оторвалось от утробы. Он положил плаценту в костер. Сгорая, она ужасно воняла, но просто выбросить ее было нельзя, ибо это могло привлечь лисиц и даже волков.

Кровотечение все не прекращалось. Том помнил, что отторжение детского места всегда сопровождалось потерей крови, однако на этот раз ее было слишком много. Ему стало ясно, что кризис еще не прошел. От напряжения и голода он почувствовал слабость, но вскоре приступ миновал, и он заставил себя собраться.

– Все еще идет кровь... немного, – сказал он Агнес, стараясь не выдать своего беспокойства.

– Скоро перестанет, – отозвалась она. – Накрой меня.

Том застегнул юбку и обернул плащом ноги.

– Можно мне передохнуть? – подал голос Альфред.

Он до сих пор стоял на коленях, поддерживая мать. Должно быть, оттого, что он так долго находился в одной позе, у него онемели руки и ноги.

– Я подменю тебя, – сказал Том, подумав, что Агнес будет удобнее держать ребенка, если она останется в полусидячем положении, и, кроме того, находящийся сзади сможет ее согреть и защитить от ветра. Он поменялся местами с Альфредом. Тот закряхтел от боли, разгибая затекшие ноги. Том обхватил руками Агнес и малыша.

– Как себя чувствуешь? – спросил он.

– Просто устала.

Ребенок заплакал, и Агнес подвинула его так, чтобы он мог найти сосок. Она, казалось, спала, пока малыш сосал грудь.

Чувство тревоги не оставляло Тома. То, что Агнес устала, было естественно, но ее сонливость беспокоила его. Она слишком ослабла.

Малыш спал, и вскоре двое других детей тоже заснули. Марта свернулась калачиком рядом с Агнес, а Альфред растянулся по другую сторону костра. Обняв жену. Том нежно ее поглаживал. Время от времени он целовал ее в голову. Тело Агнес расслабилось, и она стала погружаться во все более и более глубокий сон. Возможно, решил Том, сейчас это было для нее самым лучшим. Он коснулся ее щеки. Кожа была холодной и влажной, несмотря на все его усилия согреть ее. Он просунул руку под плащ Агнес и потрогал младенца. Ребенок был теплым, сердечко стучало уверенно. Том улыбнулся. «Крепкий малыш, – подумал он. – Молодец!»

– Том! – встрепенулась Агнес.

– Да.

– Помнишь ту ночь, когда я пришла в твою хижину? Ты тогда строил церковь моему отцу.

– Конечно, – отозвался Том, лаская ее, – как я могу забыть это?

– Я никогда не жалела, что отдалась тебе. Никогда, ни минуты. И каждый раз, когда я вспоминаю ту ночь, мне становится радостно.

Он улыбнулся. Ему было приятно услышать это.

– Я тоже, – сказал он. – Хорошо, что ты пришла тогда.

Она подремала немного, затем снова заговорила:

– Надеюсь, ты еще построишь свой храм.

Том удивился:

– А я думал, ты против этого.

– Я была против, но я ошибалась. Ты действительно заслуживаешь чего-то прекрасного.

Он не мог понять, что она имела в виду.

– Построй красивый-красивый собор для меня, – прошептала Агнес.

Ее сознание помутилось, и Том был рад, что она снова заснула. Ее тело обмякло, голова склонилась набок, так что ему приходилось поддерживать ребенка, чтобы тот не упал.

Так они пролежали довольно долго. В конце концов младенец проснулся и заплакал. Агнес не реагировала. Плач разбудил Альфреда, и он, перевернувшись, взглянул на своего маленького братика.

Том тихонько потряс Агнес:

– Проснись. Малыш хочет кушать.

– Отец! – вдруг закричал Альфред испуганным голосом. – Посмотри на ее лицо!

У Тома уже давно было дурное предчувствие. Она потеряла слишком много крови.

– Агнес! – взмолился он. – Проснись!

Ответа нет. Она его не слышала. Том поднялся, опустив ее на землю. Лицо Агнес было мертвенно-бледным.

Содрогаясь от страха перед тем, что может увидеть, он отвернул полы плаща, прикрывавшие ее бедра.

Все было в крови.

Альфред вскрикнул и отвернулся.

– Боже милостивый, спаси нас, – прошептал Том.

Крики малютки разбудили Марту. Увидев кровь, она разрыдалась. Том подхватил ее на руки и шлепнул по лицу. Она затихла.

– Не вой, – сказал он спокойно, поставив ее на ноги.

– Мама умирает? – выговорил Альфред.

Том прижал ладонь под левой грудью Агнес. Сердце не билось.

Не билось.

Он надавил сильнее. Тело было еще теплым, ее тяжелая грудь коснулась его руки. Нет, она не дышала, и сердце ее не билось.

Холод оцепенения, словно туман, окутал Тома. Агнес ушла из жизни. Он, не отрываясь, смотрел на ее лицо. Как она могла покинуть их? Он молил Бога, чтобы она шевельнулась, открыла глаза, вздохнула. Ведь говорят, что иногда остановившееся сердце может снова начать биться, но тут, увы, она потеряла столько крови...

Он перевел взгляд на Альфреда.

– Нет больше мамы. – Голос Тома был чуть слышен.

Альфред молча уставился на него. Марта заплакала. Малыш тоже плакал. «Я должен позаботиться о них, – сказал себе Том. – Ради них я должен быть сильным».

Но ему хотелось выть, обнять ее остывающее тело и вспоминать, какой она была в молодости, как смеялась, как любила. Ему хотелось рыдать и проклинать безжалостную судьбу. Сердце его ожесточилось. И только ради детей он не мог позволить себе впасть в отчаяние, ради них он должен был оставаться мужественным.

Слез у него не было.

С чего начать?

Выкопать могилу.

«Я должен вырыть глубокую яму и положить ее туда, чтобы уберечь от волков и сохранить ее мощи до дня Страшного суда, а затем помолиться за упокой души усопшей. О Агнес, ну почему ты бросила меня?»

Новорожденный захлебывался от крика и, крепко прижмурив глазки, то и дело открывал и закрывал ротик, глотая холодный воздух, словно этим он мог утолить свой голод. Его нужно было покормить. «Груди Агнес полны теплого молока. А что, если?..» – подумал Том. Он поднес младенца к груди матери, и тот, найдя сосок, успокоился и зачмокал. Том бережно укрыл его плащом Агнес.

– Можешь подержать малыша, чтобы он не упал? – обратился Том к Марте, которая наблюдала за происходящим, засунув в рот большой палец и широко раскрыв глаза.

Кивнув, она присела рядом с мертвой матерью и маленьким братцем.

Том взял лопату. Это место Агнес выбрала, когда присела отдохнуть под ветвями старого каштана. Так пусть это будет местом ее последнего успокоения. Он горько вздохнул, подавив в себе желание упасть и наплакаться вволю, отметил на земле прямоугольник в нескольких ярдах от ствола дерева, где у поверхности не должно быть корней, и начал копать.

Ему стало легче. Когда он сосредоточился на работе, горестные мысли как бы отошли на второй план, и это позволило ему сохранить самообладание. Время от времени он менялся с Альфредом, чтобы и тот, работая, мог встряхнуться и прийти в себя. Копали они быстро, в исступлении, так что, несмотря на лютый мороз, по их лицам, словно в жаркий день, струился пот.

Наконец Альфред сказал:

– Может, хватит?

Том обнаружил, что стоит в яме глубиной в его собственный рост. Жаль, что работа закончилась.

– Ладно. – Он неохотно кивнул и выбрался наверх.

Пока они копали, забрезжил рассвет. Марта взяла ребенка на руки и, сев у костра, баюкала его. Том подошел к Агнес и опустился на колени. Он завернул ее в плащ, оставив открытым только лицо, поднял и перенес к могиле. Там он положил ее на краю ямы и спрыгнул вниз. Затем бережно опустил жену на дно. Долго-долго смотрел он на дорогое ему лицо, стоя рядом на коленях в ее холодной могиле, потом нежно поцеловал в губы и прикрыл веки навсегда угасших глаз.

Снова вылез наверх.

– Подойдите сюда, дети.

Альфред и Марта с младенцем на руках встали по обеим сторонам от отца. Том положил руки им на плечи. Они молча смотрели в могилу. Том проговорил:

– Скажите: «Господи, помилуй маму».

– Господи, помилуй маму, – повторили дети.

Марта всхлипывала, в глазах Альфреда стояли слезы. Том крепко обнял их, к его горлу подступил комок.

Он взялся за лопату. Когда первые комья земли полетели в могилу. Марта зарыдала в голос. Альфред обнял сестру. Том продолжал закапывать. Он не мог бросать землю на лицо Агнес, поэтому сначала он засыпал ее ноги, затем туловище, и, когда образовался высокий холмик, земля сама стала скатываться вниз, постепенно покрывая шею, затем губы, которые он целовал, и наконец ее лицо исчезло навеки.

Том быстро заполнил могилу.

Потом он разбросал вокруг оставшуюся землю, чтобы не было холма: разбойники нередко откапывали покойников в надежде найти кольца. Он постоял, глядя на то место, где была похоронена Агнес.

– Прощай, дорогая, – прошептал он. – Ты была хорошей женой, и я любил тебя.

Усилием воли Том заставил себя отвернуться.

Его плащ, на котором рожала Агнес, все еще лежал на земле, нижняя половина пропитана свернувшейся засыхающей кровью. Он взял нож и, резким движением разрезав плащ пополам, бросил окровавленную часть в костер.

Марта по-прежнему держала ребенка.

– Дай его мне, – сказал Том.

Она уставилась на него испуганными глазами. Он завернул заходящегося в крике младенца в остатки плаща и повернулся к молча наблюдавшим за ним детям.

– У нас нет молока, чтобы выкормить малыша, поэтому ему придется остаться здесь со своей мамой.

– Но ведь он умрет, – пролепетала Марта.

– Да, – сказал Том, едва справляясь со своим голосом. – Что бы мы ни сделали, он все равно умрет.

Он собрал пожитки и, положив их в котелок, привязал его за спиной, как это делала Агнес.

– Пойдем.

Марта расплакалась. Лицо Альфреда побелело. Они двинулись вниз по дороге в сером свете холодного утра. Постепенно безудержный плач малютки растаял позади.

Не стоило оставаться около могилы, ибо дети бы там ни за что не заснули, а от ночного бдения проку мало. И, кроме того, сейчас им лучше было подвигаться.

Том шел быстрым шагом. Теперь его мысли были свободны, и он больше не мог их контролировать. И делать ничего не надо – только идти вперед: никакой работы, никаких хлопот, даже смотреть-то не на что, если не считать мрачного леса да мечущихся в свете факела теней. Он будет думать об Агнес, и память уведет его в прошлое, и он улыбнется сам себе и станет рассказывать ей о своих воспоминаниях, а затем мысль о том, что ее больше нет, пронзит его физической болью. Он был в полной растерянности, словно случилось что-то абсолютно непостижимое, хотя, конечно, в ее возрасте женщины нередко умирали от родов, оставляя своих мужей вдовцами. Но такая потеря – будто тяжелая травма. Люди, потерявшие пальцы на одной ноге, поначалу постоянно спотыкаются, пока снова не научатся ходить. Вот и у Тома было чувство, словно у него отняли часть его существа, и он не мог отделаться от ощущения, что утрата эта невосполнима.

Он попробовал не думать о ней, но мысли упрямо возвращались к предсмертному образу Агнес. Казалось невероятным, что всего несколько часов назад она была жива и вот теперь ее уже нет рядом с ними. Он все не мог забыть ее измученное родами лицо и гордую улыбку за своего новорожденного сына. Он вспомнил ее последние слова: «Надеюсь, ты еще построишь свой храм» и затем: «Построй красивый-красивый собор для меня». Она говорила так, будто знала, что умрет.

Он шел вперед, но все чаще задумывался об оставленном на свежей могиле завернутом в плащ младенце. Возможно, он все еще был жив, если только его не почуяла лисица. Однако скоро умрет. Покричит немного, а потом закроет глазки, и, пока будет спать, замерзая, жизнь его угаснет.

Если только его не почуяла лисица.

Том ничего не мог сделать для несчастного ребенка. Чтобы выжить, ему нужно было молоко, но взять его негде: ни деревни, в которой можно было бы поискать кормилицу, ни коровы или козы, молоко которых могло бы заменить материнское. А у Тома, кроме репы, ничего не было.

Рассвело. Все больше и больше Том осознавал ужас совершенного им поступка. Да, он знал множество случаев, когда обедневшие крестьяне умерщвляли своих детей, и священники порой закрывали на это глаза, но Том был не из тех людей. Он обязан был взять малыша на руки и нести его, пока тот не умрет, а потом похоронить.

Пусть в этом не было смысла, но все равно он должен был поступить именно так.

Он внезапно остановился.

Дети тоже остановились и выжидающе смотрели на отца. После того что случилось, они были готовы ко всему.

– Я не должен был оставлять ребенка, – сказал Том.

– Но нам нечем его кормить. Он обречен, – заметил Альфред.

– Давай вернемся, – предложила Марта.

Том все еще колебался. Пойти назад значило признать, что совершил грех, бросив новорожденного.

Но ведь это так и есть – он совершил грех.

– Хорошо. Возвращаемся.

Теперь те опасности, которые он лишь воображал, стали казаться ему вполне реальными. Наверняка лиса уже учуяла ребенка и утащила его в свое логово. Или даже волк. И дикие кабаны могли наделать беды, хотя они и не едят мясо. А совы? Унести его они не смогут, а вот выклевать глаза...

Он пошел быстрее, чувствуя, как кружится от голода и усталости голова. Чтобы не отстать, Марта вынуждена была бежать, но она не жаловалась.

Он содрогался от страха, представляя себе картину, которую, возможно, увидит, подойдя к могиле. Ведь беспощадные хищники каким-то чутьем угадывают, когда живое существо беззащитно.

Потеряв ощущение времени, Том не знал, как далеко они ушли. Лес казался совершенно незнакомым. Он с тревогой озирался вокруг, пытаясь найти то место, где была могила. Костер, должно быть, еще не погас – он так ярко горел... Том метался среди деревьев, ища знакомые листья каштана. Дорога повернула в сторону. Он не помнил этого поворота и, теряя надежду, подумал, что они уже прошли могилу, не заметив ее. Но тут он увидел впереди оранжевый отблеск.

Его сердце дрогнуло. Он ускорил шаг и прищурился, вглядываясь в глубь леса. Да, это был костер. Он побежал. Марта заплакала, подумав, что отец убегает от нее. Том обернулся и крикнул: «Туда!» Дети со всех ног бросились вдогонку.

Он добежал до старого каштана. Сердце в груди колотилось как бешеное. Дрова в костре весело трещали. На том месте, где рожала Агнес, осталось окровавленное пятно. Вот и могила, чуть заметный холмик свеженасыпанной земли, под которой она теперь лежит. А на могиле – пусто.

В смятении Том озирался по сторонам. От ребенка не осталось и следа. Слезы отчаяния подступили к глазам. Даже половинка плаща, в которую был завернут младенец, и та исчезла. Однако могила не тронута, и не видно ни следов зверей, ни крови, ничего, что указывало бы на то, что младенец унесен...

У Тома потемнело в глазах. Он был уже не в состоянии думать и знал только, что совершил страшный грех, бросив еще живого ребенка, и не будет ему покоя, пока он его не отыщет. Возможно, малыш еще не умер и лежит где-нибудь... где-нибудь совсем рядом. Он решил искать, кругами прочесывая лес.

– Ты куда? – спросил Альфред.

– Мы должны найти его, – ответил Том, даже не оглянувшись. Он обошел поляну, заглядывая под каждый куст, по-прежнему чувствуя слабость и головокружение, но так ничего и не обнаружил, ни малейшего намека на то, в каком направлении волк мог утащить свою добычу. Теперь он не сомневался, что это был волк. Вероятно, логово было неподалеку.

– Надо искать, – сказал он детям.

Они двигались по кругу, продираясь через кусты и все дальше и дальше удаляясь от костра. Том начал было терять терпение, но усилием воли заставил себя сосредоточиться на одной мысли: главное – отыскать ребенка. Он уже не чувствовал горя и был исполнен только яростной, неудержимой решимости найти брошенного младенца, где-то в глубине сознания его мучила страшная мысль, что во всем случившемся виноват был именно он. Том шел напролом, обшаривая глазами землю и то и дело останавливаясь в надежде услышать монотонный плач новорожденного, но лес был безмолвен.

Он не замечал времени. Постоянно увеличивающиеся круги время от времени снова выводили его на дорогу, и ему казалось, что последний раз они пересекли ее давным-давно. Он все не мог понять, почему они никак не наткнутся на сторожку лесника. В голову пришла мысль, что они заблудились и уже ходят не вокруг могилы, а просто наобум бродят по лесу. Впрочем, какая разница? Ведь они продолжают искать.

– Отец, – окликнул его Альфред.

Том оглянулся, раздраженный, что ему не дают сосредоточиться. Альфред нес Марту, которая уже крепко заснула.

– Чего тебе?

– Можно мы отдохнем?

Том колебался. Он не хотел останавливаться, но Альфред, казалось, вот-вот упадет.

– Ладно, – неохотно согласился Том. – Только не долго.

Они стояли на пригорке. Возможно, внизу течет речка. Хотелось пить. Он взял у Альфреда Марту и стал спускаться, покачивая ее на руках. Как он и предполагал, они нашли маленький чистый ручей, по краям которого образовалась корочка льда. Том опустил Марту на землю. Она не проснулась. Сын и отец, встав на колени, принялись черпать пригоршнями холодную воду.

Альфред лег рядом с Мартой и закрыл глаза. Том огляделся. Они находились на поляне, покрытой опавшими листьями. Вокруг росли невысокие крепкие дубы. Их голые ветви сплетались в вышине. Том пересек поляну, намереваясь продолжить там поиски, но едва он достиг ее края, как ноги его подкосились, и он сел, не в силах больше двинуться.

Уже наступил день, туманный и такой же холодный, как прошедшая ночь. Том не переставая дрожал. Только сейчас он понял, что на нем не было ничего, кроме легкой туники, а куда подевался плащ, вспомнить не мог. То ли туман усилился, то ли что-то случилось со зрением, но Том больше не видел детей на другом конце поляны. Он хотел встать и подойти к ним, но ноги не слушались его.

А через некоторое время слабое солнце пробилось сквозь тучу, и к нему явился ангел в женском обличье.

Она шла через поляну, с восточной стороны, одетая в почти белый длинный шерстяной плащ. Он следил за ее приближением, не испытывая ни удивления, ни любопытства. Изумление или страх были ему уже недоступны. Он смотрел на нее таким же печальным, пустым и потухшим взглядом, каким только что одарил массивные стволы окружавших его дубов. Ее овальное лицо обрамляли густые черные волосы, плащ скрывал ноги, так что чудилось, она просто плыла по опавшей листве. Она остановилась перед ним, своими бледно-золотыми глазами словно заглянула ему в душу и поняла его боль. Она казалась знакомой, будто он мог видеть этого ангела на картине в какой-нибудь церкви. И тут она распахнула свой плащ и предстала перед ним абсолютно голой. У нее было тело земной женщины с белой кожей и розовыми сосками. Том всегда предполагал, что на телах ангелов не может быть ни единого волоска, но этот ангел был исключением.

Она опустилась на одно колено рядом с сидящим Томом, наклонилась к нему и поцеловала в губы. Но он был так оглушен предшествовавшими ударами судьбы, что не удивился даже этому. Она тихонько толкнула его, заставив лечь на спину, затем, раскрыв плащ, легла сверху, прижавшись к нему своим нагим телом. Он почувствовал, как в него проникает тепло, и через несколько минут перестал дрожать.

Она взяла в ладони его бородатое лицо и снова поцеловала, жадно и ненасытно, как пьют воду в знойный день после долгой дороги. Затем ее руки скользнули вниз, она нашла ладони Тома и притянула их к своим грудям. Он непроизвольно сжал их. Они были мягкими и упругими, соски под его пальцами набухли и поднялись.

Где-то в глубине его сознания родилась мысль, что он уже умер. И хотя Том знал, что рай должен выглядеть несколько иначе, сейчас это не имело никакого значения. Он утратил способность трезво мыслить и полностью покорился зову своей плоти. Он подался вперед, стараясь крепче прижаться к ней, набираясь силы от ее тепла и наготы. Ее жаркие губы разомкнулись, и Том почувствовал, как в его рот протиснулся ее подвижный язычок. В нем просыпалось желание.

Она слегка отпрянула и приподнялась над ним. Ошеломленный Том смотрел, как она задрала вверх его тунику и, раздвинув ноги, обхватила ими его бедра. Сверлящим взором она заглянула ему в глаза и снова опустилась. Когда их тела соприкоснулись, Том понял, что ему уже не устоять перед соблазном. Она замерла на мгновение, а затем он почувствовал, что проникает в нее. Ощущение было настолько захватывающее, что ему казалось, он вот-вот лопнет от восторга. Ее таз начал подниматься и опускаться, она улыбалась Тому, покрывая его лицо поцелуями.

Вскоре ее глаза закрылись, дыхание участилось, и она начала терять власть над своими действиями. Восхищенный Том смотрел на нее как зачарованный. Она слабо вскрикивала в такт своим движениям, которые становились все быстрее и быстрее, и ее экстаз тронул Тома до глубины его израненной души, так что он даже не знал, чего ему хочется – то ли рыдать от отчаяния, то ли кричать от радости, то ли истерически хохотать. Затем их потряс взрыв блаженства, потом еще раз и еще... пока наконец их страсть не утихла и она не упала, обессилев, на его грудь.

Так они и остались лежать. Согретый теплом ее тела Том забылся в полусне. Ему показалось, что он не спал, а всего лишь недолго подремал, но, когда он открыл глаза, его сознание было ясным.

Он взглянул на прекрасную женщину, лежащую на его груди, и тут же понял, что это не ангел, а разбойница Эллен, которую он встретил в тот день, когда у них похитили свинью. Она почувствовала, как Том встрепенулся, и, открыв глаза, взглянула на него с любовью и тревогой. И тут он вспомнил о детях. Он бережно перекатил Эллен, положив рядом с собой, и сел. Альфред и Марта лежали, закутавшись в плащи, на опавшей листве; их спящие лица нежно ласкало сияющее солнце. Затем кошмар прошедшей ночи вновь встал перед его глазами, и он вспомнил, что Агнес умерла и что младенец – его сын! – бесследно исчез. Он закрыл лицо руками.

В этот момент Том услышал, как Эллен свистнула, и, взглянув, увидел вынырнувшую из леса знакомую фигурку ее странноватого сына Джека, бледнолицего, рыжеволосого, с ярко-зелеными птичьими глазами. Том поднялся, поправляя одежду. Эллен тоже встала и запахнула свой плащ.

Подойдя, мальчик протянул Тому какую-то вещь. Том сразу узнал ее. Это была половина его плаща, в которую он завернул малютку перед тем, как положить его на могилу Агнес.

Ничего не понимая, Том уставился на Джека, затем на Эллен. Она взяла его за руки, посмотрела прямо в глаза и сказала:

– Жив твой ребенок.

Том не смел в это поверить. Это было бы слишком чудесным, слишком большим счастьем в этой жестокой жизни.

– Не может быть, – прошептал он.

– Может.

В сердце Тома начала теплиться надежда.

– Правда? – бормотал он. – Ну скажи, это правда?

Она кивнула:

– Правда. Я отведу тебя к нему.

Том понял, что она не шутила. Волна облегчения и счастья нахлынула на него. Он упал на колени и наконец, словно прорвало плотину, разрыдался.

– Джек услышал детский плач, – рассказывала Эллен. – Он шел к реке. Это к северу отсюда. Там можно камнем подбить утку, если, конечно, ты достаточно меткий. Он не знал, что делать, и побежал за мной. Но когда мы шли на место, то увидели священника, который ехал на лошади, держа на руках ребенка.

– Я должен найти его... – начал было Том.

– Не волнуйся, – успокоила его Эллен. – Я знаю, где он. Священник повернул недалеко от могилы – эта дорога ведет к маленькому монастырю, спрятавшемуся в лесу.

– Ребенку необходимо молоко.

– У монахов есть козы.

– Благодарю тебя. Господи! – с жаром воскликнул Том.

– Я отведу тебя туда после того, как ты что-нибудь поешь. Только... – она нахмурилась, – не говори пока детям о монастыре.

Том посмотрел на другую сторону поляны. Альфред и Марта мирно спали. Джек подошел к ним и уставился на них своим пустым взглядом.

– Почему не говорить? – спросил Том.

– Не знаю... Просто думаю, что лучше пока с этим подождать.

– Но твои сын им все равно расскажет.

Она покачала головой:

– Он только видел священника, но я не думаю, что он понял что к чему.

– Ладно, – серьезно сказал Том. – Если бы я знал, что ты была рядом, возможно, ты бы спасла мою Агнес.

Эллен встряхнула шапкой темных волос.

– В таких случаях ничего поделать нельзя, кроме как попытаться согреть женщину, что ты и сделал. Когда у роженицы внутреннее кровотечение, оно либо прекратится и она поправится, либо нет и она умрет, – сказала Эллен и, видя, что на глаза Тома навернулись слезы, добавила: – Мне очень жаль.

Том молча кивнул.

– Но живые должны позаботиться о живых, а тебе нужно поесть горячего и переодеться, – закончила Эллен, вставая.

Они разбудили детей. Том сказал им, что с малышом все в порядке: Эллен и Джек видели, как его увез священник, и что позже он и Эллен собираются найти его, но сначала им нужно поесть. Они восприняли эту потрясающую новость без всяких эмоций – ничто уже не могло их взволновать. Том тоже был погружен в свои мысли. Жизнь неслась с такой скоростью, что он просто не успевал за всеми ее переменами. Ему казалось, что он словно сидит на мчащейся во весь опор лошади: все происходит столь быстро, что невозможно уследить за мелькающими предметами и остается только вцепиться покрепче и постараться не сойти с ума. Его жена рожала в лесу, морозной ночью, и – о чудо! – ребенок выжил, и казалось, что все будет хорошо, но потом Агнес, друг сердечный, истекла кровью у него на руках, и сознание его помутилось, и он оставил умирать обреченное дитя, потом бросился его искать и не нашел, потом появилась Эллен, которую он принял за ангела, и, словно в волшебном сне, они предались любви, и она сказала, что ребенок жив и здоров. Да замедлит ли когда-нибудь жизнь этот невероятный бег и даст ли она ему возможность осмыслить весь ужас произошедших событий?

Они тронулись в путь. Том всегда считал, что разбойники живут в грязи и нищете, но, глядя на Эллен, этого нельзя было сказать, и ему не терпелось увидеть ее жилище. Она вела их через лес, петляя среди деревьев. И хотя не было даже тропинки, она ни разу не остановилась, уверенно перешагивая через ручейки, ныряя под низкие ветви, пробираясь через замерзшее болото, густой кустарник и огромные стволы поваленных дубов. Наконец она подошла к зарослям ежевики и, казалось, исчезла в них. Том убедился, что там был узкий извилистый ход, и последовал за ней. Смыкавшиеся над головой ветки создавали полумрак. Он остановился, чтобы подождать, когда глаза привыкнут к темноте, и, оглядевшись, обнаружил, что находится в пещере.

Воздух был теплым. В очаге, сложенном из плоских камней, горел огонь. Дым поднимался прямо вверх – очевидно, где-то был естественный дымоход. По обе стороны от Тома висели волчьи и оленьи шкуры, прибитые к стенкам деревянными колышками. Над его головой свисала копченая оленья нога. Он увидел самодельный ящик, полный диких яблок, свечи на полочках и сухой тростник на полу. Над огнем был подвешен котелок – точно такой же имелся в любом доме, – и, судя по запаху, в нем варился самый обыкновенный суп из овощей, мясных костей и приправ. Том был поражен. Это жилище было гораздо уютнее, чем хижины крепостных.

По ту сторону очага лежали два матраца, сделанные из оленьей кожи и набитые, очевидно, тростником, в головах вместо подушек – аккуратно скатанные волчьи шкуры. На них, должно быть, спали Эллен и Джек, отгороженные от входа в пещеру пылающим очагом. В дальнем углу располагалась внушительная коллекция оружия и охотничьего снаряжения: лук, стрелы, сети, капканы, несколько грозных кинжалов, искусно сделанное деревянное копье с острым наконечником из закаленного металла, и среди всех этих примитивных орудии – три книги. Это вызвало у Тома величайшее изумление: прежде он никогда не видел книг в домах, а о пещерах и говорить нечего; по его разумению, книги – принадлежность только церкви.

Джек, взяв деревянную миску, окунул ее в котелок, зачерпнул варева и принялся есть. Альфред и Марта следили за ним голодными глазами. Эллен бросила на Тома извиняющийся взгляд и сказала:

– Джек, когда в доме гости, нужно сначала угостить их, а потом уже есть самому.

Мальчик озадаченно уставился на нее:

– Почему?

– Потому что этого требует вежливость. Дай ребятам супа.

Не слишком удовлетворенный этим объяснением Джек все же послушался свою мать. Эллен подала супа и Тому. Он сел на пол и принялся есть. Горячая пища согревала его изнутри, а снаружи – лохматая шкура, которую Эллен набросила ему на плечи. Выпив жижу, Том пальцами стал вылавливать кусочки овощей и мяса, которое он последний раз ел многие недели назад. Похоже, это была утка, возможно, подбитая камнем, пущенным Джеком из пращи.

Они доели все до последней капли, и Альфред и Марта улеглись на сухой тростник. Прежде чем они заснули, Том сказал им, что он и Эллен собираются отправиться на поиски священника, а Эллен велела Джеку остаться в пещере и позаботиться о детях до их возвращения. Двое измученных детей кивнули в знак согласия и тут же закрыли глаза.

Том в накинутой на плечи шкуре и Эллен отправились в путь. Как только они вышли из зарослей ежевики, Эллен остановилась, повернулась к Тому и, пригнув его голову, поцеловала в губы.

– Люблю тебя. – В голосе ее слышалась страсть. – Люблю с той самой минуты, как увидела. Я всегда мечтала, чтобы у меня был сильный и нежный мужчина, хотя не была уверена, что такие бывают. Но я видела, как ты любил свою жену. Боже, как я ей завидовала! Мне жаль, что она умерла, правда жаль, потому что я вижу горе в твоих глазах и слезы, стоящие в них, и мое сердце разрывается оттого, что ты так страдаешь. Но теперь, когда ее больше нет, я хочу, чтобы ты был моим.

Том не знал, что ответить. Трудно было поверить, что такая красивая и гордая женщина могла полюбить его с первого взгляда, но еще труднее было ему разобраться в своих собственных чувствах. Потеря Агнес была для него страшным ударом. Права Эллен: в его глазах стоят еще не выплаканные слезы. Но в то же время он был охвачен страстным влечением к Эллен с ее волшебным горячим телом, ее золотистыми глазами и ее беззастенчивым желанием любви. Он чувствовал ужасный стыд оттого, что так хочет ее, хотя прошло только несколько часов с тех пор, как он похоронил Агнес.

Том уставился на нее, и снова ее глаза заглянули ему в душу, и она сказала:

– Не говори ничего. И пусть не мучает тебя стыд. Я знаю, ты любил ее. И, поверь мне, она тоже это знала. Ты и сейчас ее любишь... да, любишь. И будешь любить всегда.

Ему нечего было ответить. Она сказала, чтобы он ничего не говорил! Том просто онемел от слов этой удивительной женщины. Но, как бы там ни было, он почувствовал облегчение оттого, что она знала все, что было у него на сердце, стало быть, теперь вроде бы и стыдиться нечего. Он вздохнул.

– Вот так-то лучше, – сказала Эллен. Она взяла его за руку, и они пошли прочь от пещеры.

Около мили они продирались сквозь девственный лес, а затем вышли на дорогу. Шагая по ней. Том то и дело поглядывал налицо Эллен. Он вспомнил, что когда в первый раз встретил ее, то подумал, что эти странные глаза портили ее красоту. А теперь он даже не мог понять, как такое могло прийти ему в голову. В этих поразительных глазах словно отражалась вся неповторимость ее существа. Теперь она казалась ему абсолютным совершенством, и единственная загадка – почему она выбрала его.

Они прошли три или четыре мили. Том чувствовал усталость, но горячий суп придал ему сил, и, хотя он верил Эллен, ему не терпелось увидеть малыша своими собственными глазами.

Когда за деревьями показался монастырь, Эллен сказала:

– Надо постараться, чтобы монахи не заметили нас.

Том был озадачен:

– Почему?

– Ты бросил ребенка. Это считается убийством. Мы будем следить из леса и увидим, что они за люди.

Том не думал, что в данных обстоятельствах ему могут грозить неприятности, но и осторожность тоже не повредит, поэтому, кивнув, он последовал за нырнувшей в заросли кустарника Эллен, и вскоре они притаились у края большой поляны.

Монастырь был совсем маленький. Том, которому случалось прежде строить монастыри, сделал вывод, что это, должно быть, всего лишь скит, принадлежащий какому-нибудь крупному монастырю или аббатству. Каменными были только два здания: часовня и опочивальня. Остальные – деревянные домишки: кухня, конюшня, амбар и целый ряд небольших хозяйственных построек. Все было чистым и ухоженным, из чего можно заключить, что монахи работали так же усердно, как и молились.

Людей было совсем мало.

– Большинство монахов ушли работать, – объяснила Эллен. – Они строят скотный двор на холме. – Она посмотрела на небо. – К полудню придут обедать.

Том окинул поляну взглядом. Справа он увидел две фигуры, частично скрытые небольшим стадом пасущихся коз.

– Гляди... – Он указал в направлении людей и, пока они изучали их, увидел кое-что еще. – Тот, что сидит, священник, и...

– И он что-то держит в подоле.

– Давай подойдем поближе.

Лесом они обогнули поляну и очутились прямо около козьего стада. У Тома замерло сердце, когда он взглянул на сидящего на скамье священника. В подоле его сутаны был ребенок, ребенок Тома.

Том почувствовал, как у него перехватило горло. Правда... Все оказалось правдой: малыш жив. Он готов был броситься к этому священнику и обнять его.

Рядом со священником стоял молодой монах. Приглядевшись, Том увидел, что он окунал тряпочку в бадью с молоком, вероятно козьим, и затем засовывал ее намокший кончик в ротик младенца. Все очень просто.

– Ну и ну, – с опаской проговорил Том. – Лучше уж я пойду и заберу назад моего сына.

Эллен спокойно посмотрела на него.

– Подумай немного. Том. А потом – что ты собираешься делать?

Он не вполне понимал, к чему она клонит.

– Попрошу у монахов молока. Ведь они увидят, что я беден, и не откажут в милостыне.

– А потом?

– Ну, я надеюсь, они дадут мне достаточно молока, чтобы прокормить ребенка в течение трех дней, пока я не доберусь до Винчестера.

– А когда доберешься? – не унималась Эллен. – Как тогда ты будешь кормить его?

– Найду работу...

– Да ты ищешь работу с тех пор, как я тебя встретила в конце лета. – Казалось, она немного злилась на Тома. Он не мог понять за что. – У тебя нет ни денег, ни инструментов, – продолжала Эллен. – Что случится с малюткой, если и в Винчестере не окажется работы?

– Не знаю, – ответил Том. Ему было обидно, что она разговаривала с ним так резко. – Но что же мне делать – жить, как живешь ты? Я не умею охотиться на уток – я каменщик.

– Ты мог бы оставить ребенка здесь.

Том был ошеломлен:

– Оставить? Когда я только-только его нашел?

– Ты мог бы быть уверен, что малыш сыт и обогрет. И тебе не пришлось бы таскать его повсюду с собой, пока ты будешь искать работу. А когда ты что-нибудь наконец найдешь, то можешь вернуться сюда и забрать ребенка.

Всем сердцем Том противился этой идее.

– Не знаю... А что подумают монахи, когда узнают, что я бросил новорожденного?

– Они уже это знают, – раздраженно сказала Эллен. – Вопрос заключается только в том, когда ты признаешься – сейчас или через какое-то время.

– А ты думаешь, монахи знают, как ухаживать за детьми?

– Да уж не хуже тебя.

– Я не уверен.

– Однако они додумались, как можно покормить новорожденного.

Том начал понимать, что она была права. Как он ни стремился прижать к себе этот крохотный комочек, он не мог не признать, что монахи смогут лучше, чем он, позаботиться о ребенке. У него не было ни денег, ни еды, ни уверенности, что скоро ему удастся получить работу.

– Снова оставить его, – печально сказал Том. – Боюсь, мне придется это сделать. – Из своего укрытия он пристально вглядывался в маленького человечка, завернутого в подол черной сутаны. Волосы младенца были темными, как у Агнес... Да, Том принял решение, но сейчас он во все глаза глядел на своего сына, не в силах оторваться.

Пятнадцать или двадцать монахов, несущих топоры и пилы, появились на другом конце поляны. Оставаться дольше стало опасно – их могли заметить. Том и Эллен нырнули в заросли, и Том больше уже не мог видеть своего сына.

Они осторожно прокрались сквозь кустарник, а когда вышли на дорогу, со всех ног бросились прочь. Держась за руки, они пробежали триста или четыреста ярдов, на большее у Тома не хватило дыхания. Однако расстояние уже было безопасное, и они, сойдя с дороги, нашли укромное местечко для отдыха.

Они уселись на травянистом берегу речки, пестревшем пятнышками солнечного света. Том посмотрел на Эллен, которая лежала на спине, тяжело дыша; ее щеки горели, а губы улыбались ему. Ее одежда съехала, распахнувшись, и обнажила шею и холмик одной груди. Он снова любовался ее наготой, и испытываемое им вожделение было гораздо сильнее, чем чувство вины. Том наклонился было, чтобы поцеловать ее, но задержался на некоторое время, потому что она была так прелестна, что он просто не мог отвести глаз. Когда он вдруг заговорил, то от неожиданности изумился собственным словам.

– Эллен, – сказал Том, – будь моей женой.