Как всегда, перед решающим прыжком последовало кажущееся ослабление безудержной идеологической кампании, его любимая пауза – затишье перед бурей. На сей раз – перед мировой бурей.

В конце года Хозяин переключил страну на празднование своего юбилея.

Весь 1949 год, одновременно с идеологическими погромами, страна готовилась к величайшему празднику – 70-летию Вождя (отсчет шел от выдуманного им самим года его рождения). В преддверии юбилея Берия развлек его письмом от другого императора, захваченного его войсками, последнего императора Маньчжурии Пу И. Оно осталось в «Особой папке» – иероглифы, написанные Пу И, и перевод письма:

«Для меня высшая честь писать Вам настоящее письмо... Я пользуюсь вниманием и великодушием властей и сотрудников лагеря. Здесь я впервые начал читать советские книги и газеты. Впервые за 40 лет жизни я прочел „Вопросы ленинизма“, „Краткий курс истории ВКП(б)“. Узнал, что СССР – самая демократическая и прогрессивная страна в мире, путеводная звезда малых и угнетенных народов... Ваше гениальное предвидение в книге об Отечественной войне о неизбежном крахе фашистской Германии... В прошлом я просил об оставлении меня в СССР, но до сего времени нет ответа. У меня одинаковые интересы с советскими людьми, я хочу работать и трудиться так же, как советские люди, дабы тем отблагодарить за Ваше благодеяние».

Так обычный император писал ему – Богосталину.

В каждой строчке письма видно, как старался заслужить освобождение бедный Пу И. Но у Хозяина были другие планы. Государство Пу И вошло в состав коммунистического Китая, и он переправил поверженного императора своему «китайскому брату» – Мао Цзедуну. Из советского плена несчастный император отправился в китайский – для нового перевоспитания.

К 1949 году он создал свою особую «религиозную» литературу, воспевавшую Богосталина. «Вождь и Учитель», «Корифей науки и техники», «Величайший гений всех времен и народов» – теперь его постоянные эпитеты. Но были и любопытные, например: «Солнце нашей планеты». Его придумал Довженко – научился.

Но это было не просто сумасшествие. Нет, этот культ имел важнейшую цель.

Одним из его признанных писателей был Петр Павленко. Четырежды Хозяин присуждал ему высшую литературную награду – Сталинскую премию 1-й степени. Удачливый Павленко на самом деле был несчастнейшим человеком. В 1920 году он вступил в партию, был связан со многими расстрелянными – и всю жизнь боялся своего прошлого, всю жизнь замаливал его... После войны Павленко написал сценарии двух кинофильмов, официально объявленных Хозяином «шедеврами советского искусства»: «Клятва» и «Падение Берлина».

Но в этих сценариях у Павленко был соавтор.

«Клятва» – фильм о клятве Сталина над гробом Ленина. Рукопись этого сценария Павленко с благоговением показал моему отцу. Сценарий был изукрашен пометками... самого героя! И все пометки касались лишь его одного. Сталин правил образ Сталина!

Павленко рассказывал: «Берия, передавший сценарий со сталинскими пометками, объяснил режиссеру Чиаурели: „Клятва“ должна стать возвышенным фильмом, где Ленин – как евангельский Иоанн Предтеча, а Сталин – сам Мессия».

Лексика семинариста выдавала автора замечаний.

«Клятва» стала фильмом о Богочеловеке. В «Падении Берлина» эту тему успешно продолжили. В конце фильма был некий апофеоз: мессия Сталин приезжает в поверженный Берлин. Нет, не на скучном поезде – он прилетает на самолете. Одетый в ослепительно белую форму (белые одежды ангела, спускающегося с неба), он является ожидавшим его людям. И все языки планеты славят мессию.

"Возникает мощное «ура». Иностранцы, каждый на своем языке, приветствуют Сталина. Гремит песня: «За Вами к светлым временам идем путем побед» – так записано в сценарии.

Богочеловек... Константин Симонов, член Комитета по Сталинским премиям, в своих воспоминаниях описывает, как Сталин присутствует на заседании во время обсуждения литературных произведений, выдвинутых на премию его собственного имени.

"Неслышно ходит Хозяин за спинами членов Комитета. Это его обычная манера – чтобы не видели лица бога, чтобы в напряжении старались угадать, угодить... Ходит, посасывая трубку...

Секретарь объявляет: "Писатель Злобин представлен на Сталинскую премию 1-й степени за роман «Степан Разин». Но тут Маленков выдает неожиданную реплику: «Товарищ Сталин, Злобин был в немецком плену и вел себя нехорошо». Воцаряется изумленная тишина, все знают: кандидатов старательно проверяли. Значит, это испытание для них, членов Комитета?

И тогда в тишине раздается тихий голос Сталина: «Простить или не простить?» Все молчат – боятся. А он медленно проходит круг за кругом. И опять: «Простить или не простить?» В ответ та же мертвая тишина: ведь предъявлено страшное обвинение! Какая там премия – голову бы спасти Злобину! Хозяин проходит еще круг. И опять: «Простить или не простить?» И сам себе отвечает: «Простить...» И Злобин вместо лагерей становится лауреатом – вмиг вознесен на вершину славы и богатства!"

Да, он один решает человеческие судьбы. Ему, Богочеловеку, дано простить и любое преступление. Так он их учит.

И вот наступил юбилей Богосталина. Соратники, уже сходившие с ума от страха, ломали головы, как его отметить.

В 1945 году за победу над Германией они уже присвоили Вождю странное звание – генералиссимус. Как вспоминал маршал Конев, Хозяин тогда ворчал: «Зачем это нужно товарищу Сталину? Подумаешь, нашли ему звание! Чан Кайши – генералиссимус, Франко – генералиссимус... Хорошая компания...»

Но он стал генералиссимусом, принял высочайшее звание царских полководцев. Теперь он все чаще изображается в маршальской форме с красными лампасами на брюках – одной из главных примет формы царской армии... Он не только переименовал наркоматы в министерства, но и ввел форменные мундиры для чиновников – опять как при царе... Соратники, конечно, понимают устремления Хозяина. К юбилею явно требовалось придумать что-то этакое... титул, вроде царя, но все-таки революционный. Что придумать? Между тем юбилей все ближе и ближе, напряжение нарастало.

В архиве я нашел следы их мук: "Секретно. 16.12.1949. Проект указа «Об учреждении ордена Сталина и юбилейной медали», «О медали лауреата международной Сталинской премии»... Ничего нового они так и не придумали. И Хозяин еще раз понял: обленились соратники. От ордена Сталина, который по проекту «размещается за орденом Ленина», он отказался.

Они не понимали его. Не в старческой любви к славословию было дело. Приблизилось осуществление Великой мечты, когда он поведет народы на штурм враждебных твердынь. Образ Богосталина должен был вести народ в этот решительный и воистину последний кровавый бой – в этом был смысл культа. Вот для чего ему нужен грандиозный юбилей, вот почему день и ночь газеты и радио должны славить его имя.

Гремит, гремит имя... «Сталин туда, Сталин сюда, Сталин тут и там. Нельзя выйти на кухню, сесть на горшок, пообедать, чтобы Сталин не лез следом: он забирался в кишки, в мозг, забивал все дыры, бежал по пятам за человеком, звонил к нему в душу, лез в кровать под одеяло, преследовал память и сон», – писала в дневнике современница.

В конце жизни, усмехаясь, он говорил о сподвижниках: «Все великие! Все гениальные! А чаю выпить не с кем».

На вершине могущества он был совсем один. Соратники – эти будущие мертвецы – его раздражали. Дочь стала чужой...

В 1944 году Светлана решила выйти замуж за студента университета Григория Мороза. Она знала его давно – они учились в одной престижной школе. Григорий был красив, из обеспеченной интеллигентной семьи (отец – заместитель директора научно-исследовательского института). Но он был еврей.

Светлана поехала на Ближнюю дачу – объявить отцу о замужестве. В своих воспоминаниях она рассказывает: «Был май, все цвело... „Значит, замуж хочешь?“ – спросил он. Потом долго молчал, смотрел на деревья. „Да, весна, – вдруг сказал он и добавил: – Черт с тобой, делай что хочешь!“ Но не велел приводить Григория в дом».

Она родила мальчика, странно похожего на самого Сталина, и назвала его именем. Но уже вскоре развелась. Нет, он ее не подталкивал – развелась сама и потом опять вышла замуж за сына его покойного сподвижника – Жданова.

Он был рад этому браку, но они по-прежнему виделись редко.

Однажды он заговорил с нею о матери – впервые. Это случилось в день главного праздника страны – годовщины Октябрьской революции. В день гибели Надежды.

«Это отравляло ему все праздники, – пишет Светлана, – и он предпочитал их теперь проводить на юге...»

Дочь приехала к нему на юг. Они сидели одни. «И ведь такой маленький был пистолет, – вдруг сказал он в сердцах и показал, какой маленький... – Это Павлуша привез ей! Тоже – нашел, что подарить!»

И замолчал. Больше они об этом не говорили...

Дочь уехала. И опять они подолгу не виделись, хотя на отдыхе он часто думал о ней. Вспоминал, как она была Хозяйкой.

Теперь уже много лет рядом с ним Валечка Истомина, горничная на Ближней даче. Она не Хозяйка – покорная служанка. Но главное – преданная.

Он старел и, как положено старику грузину, полюбил сына. Ворчал на него, все знал о его похождениях, но все больше любил.

После войны наступает взлет Василия. В 27 лет он – командующий ВВС Московского военного округа. Сын готовит знаменитые воздушные парады, наблюдать которые на летное поле в Тушино приезжает Хозяин вместе с Политбюро. Они смотрят фигуры высшего пилотажа, инсценировки воздушных боев – игры современных гладиаторов. Вся страна сидит у приемников и слушает рассказ о параде. Голос диктора звенит металлом, когда он объявляет о самолете, ведомом Василием.

Маршал авиации Савицкий: «Это миф, будто Вася возглавлял воздушные парады над Красной площадью и в Тушино. Летал Василий на правом сиденье бомбардировщика, то есть просто сидел, а за штурвалом находился командир экипажа, который вел самолет».

За него боялись – Вася пил все больше и больше. Он развелся с женой, ушел из «Дома на набережной» в особняк на Гоголевском бульваре, забрал туда обоих детей... Мать приходит тайком – ей запрещено видеться с ними. Происходит сцена из «Анны Карениной»: няня, не выдержав ее горя, тайно устраивает ей встречи с детьми... А у Василия – очередное приключение: он женится на знаменитой пловчихе Капитолине Васильевой. Это была любовь сына цезаря: ради пловчихи Вася сооружает памятники своей страсти – спортивный комплекс, до сих пор украшающий Ленинградский проспект, и первый в стране крытый бассейн. Но и Капитолина недолго пробыла его женой...

В Архиве президента хранится уголовное дело: после смерти Сталина Василий был арестован по обвинению «в систематическом расхищении казенного имущества». В деле – подробности его жизни.

Из показаний его адъютанта Полянского: «Пьянствовал Василий почти ежедневно, неделями не появлялся на работе, ни одной женщины не пропускал... Этих связей у него было так много, что если бы у меня спросили, сколько, то я не смог бы ответить. За счет средств ВВС создал охотничье хозяйство в районе Переславль-Залесского в 55 гектаров, где были выстроены 3 дачи, соединенные узкоколейной дорогой. Были приобретены по его приказу и доставлены в хозяйство 20 пятнистых оленей, белые куропатки и так далее...»

Показания писателя Б. В-а: «Зимой, в конце 1949 года, приехав на квартиру второй своей жены, актрисы Марии П., застал ее в растерзанном виде – сказала, что только что у нее был в гостях Василий и пытался принудить ее к сожительству. Я поехал к нему на квартиру, где он пил в компании летчиков... Василий встал на колени, назвал себя подлецом и негодяем и заявил, что сожительствует с моей женой. В 1951 году мы помирились, у меня были денежные затруднения, и он устроил меня в штаб референтом. Работы я не выполнял никакой, а зарплату получал, как спортсмен ВВС».

Из воспоминаний шофера А. Брота: «У него в штабе был свой большой гараж. Для него дорожных правил не существовало. Когда он был выпивши, он, сидя рядом со мной, нажимал ногой на педаль газа, требовал мчаться. Требовал часто, чтобы мы выезжали на встречную полосу».

При этом слабый Вася мечтал походить на отца. Как он хотел, чтобы его тоже боялись!

Из показаний майора А. Капелькина: «Как-то ночью, перед ноябрьскими праздниками, он позвал меня на квартиру, сказал: „Мы должны допросить террориста“. Он был пьян и сообщил, что начальник контрразведки полковник Голованов „арестовал группу террористов, которые имели будто бы намерения совершить теракт против И. В. Сталина“. Василий заявил, что будет пытать одного из них – бывшего сотрудника отдела кадров майора Кашина. Он приказал одному из подчиненных разуться и встать коленями на стул. И стал его бить хлыстом по ступням ног, проверяя орудие пытки. Когда привезли Кашина, Василий ударом кулака сбил его с ног. После такого вступления начался допрос Кашина, который не признал себя виновным. Ему велели встать на стул коленями, однако после первого удара по его ступням хлыст сломался. Тогда мы все начали бить Кашина, чтобы сознался. Когда он падал, били ногами. А потом все начали пить».

Шофер Брот: «Вскоре Василий женился в третий раз – на дочери героя войны маршала Тимошенко. Она была очень строга и даже жестока. Детей Василия она не любила. Их тайно подкармливали мы с поварихой. Как-то адъютант сказал мне, что придет грузовая машина с вещами – подарками для высшего командования из завоеванной Германии. Действительно, пришел грузовик, адъютант отобрал кое-что для Василия, в основном письменные приборы, а остальное приказал отвезти на дачу жене Екатерине... Это были золотые украшения с бриллиантами и изумрудами, десятки ковров, много дамского белья, мужские костюмы в огромном количестве, пальто, меховые шубы, горжетки, каракуль... Дом у нее после войны и так ломился от золота, немецких ковров и хрусталя. И просила она меня все это продать в комиссионках. Целый месяц я возил это туда, деньги сдавал Екатерине».

Отец надеялся: Тимошенки – положительные бережливые люди, может, они образумят Василия... Не образумили. Скандалы продолжались, и ему, отрываясь от Великой мечты, приходилось разбираться.

Главной заботой Василия было спортивное общество ВВС. Он истово любил футбол и хоккей и быстро сумел создать знаменитую хоккейную команду ВВС. Игроки команды сына цезаря получали главное богатство – квартиры, не говоря уже о спецпайках и прочем. Все звезды хоккея быстро оказались в команде ВВС. И все они погибли в одночасье.

Команда летела в Челябинск на очередную игру. Из-за сильной метели аэропорт назначения не принял, пришлось приземлиться в Казани. Игроки скучали, позвонили в Москву. И тогда Вася Сталин своей властью разрешил продолжать полет. Одиннадцать хоккеистов погибли при аварии во время посадки самолета в пургу.

Вместе с игроками разбился спецсамолет, на котором летали только члены Политбюро. На нем Вася возил своих любимцев.

Отцу тотчас доложили, и он запретил печатать сообщение о катастрофе – в его стране катастроф не бывало! Просто лучшие хоккеисты куда-то исчезли, и никто не смел ни о чем спросить.

Но подлинной страстью Василия (да и всей страны) был футбол. При помощи тех же благ «принц» создал звездную футбольную команду. В начале 50-х годов по составу игроков с ней могло соперничать только «Динамо» – команда МВД, команда Берии. Но хотя Вася собрал блестящих футболистов, команда ВВС по-настоящему не заиграла – не было достойного тренера.

И Вася вспомнил о знаменитом тренере «Спартака» Николае Старостине. Он отбывал срок где-то на Дальнем Востоке.

Дальнейшее Старостин описал сам. Однажды ночью в 1948 году его разбудили и привели в кабинет начальника лагеря. По телефону секретной правительственной связи он услышал: «Николай, здравствуйте. Это Василий Сталин...»

Вскоре на военном аэродроме приземлился личный самолет командующего ВВС Московского округа. Старостина вывезли в Москву. Он оказался в особняке на Гоголевском бульваре. В огромной зале стоял стол, на нем – графин с водкой. Вася выпил за встречу... И уже скоро Старостин сидел в восьмиметровой комнате (все, что оставили его семье от огромной квартиры), рядом – плачущие от счастья жена и дочь.

Но начать тренировать команду ВВС он не успел. Через несколько дней главный болельщик «Динамо» Берия ответил: к Старостину явились двое в форме: «Гражданин Старостин, вы хорошо знаете, что приехали незаконно, и вы должны в 24 часа уехать обратно».

Вася пришел в бешенство: «Как они посмели?!» И решил: «Будешь жить вместе со мной в моем доме, там уж никто не тронет».

Теперь заключенный Хозяина и сын Хозяина стали неразлучны. Вместе ездили в штаб, на тренировки, на дачу, даже спали в одной широченной кровати.

Василий ложился спать с револьвером под подушкой. Он запретил Старостину выходить одному из дома. Но Николай тосковал по семье и однажды, когда Василий уснул пьяным сном, вылез в сад через окно и ушел к себе. Утром его разбудили звонки, вошли два полковника... Старостина выслали из Москвы.

Но на первой же остановке в поезде появился начальник контрразведки Василия: «Я догнал вас на самолете. Хозяин (Вася обожал, когда его называли, как отца. – Э. Р.) приказал вас доставить любыми средствами в Москву».

Когда Старостина привезли, Василий схватился за телефон, позвонил в МВД, вызвал одного из заместителей Берии и заявил: «Два часа назад вы мне сказали, что не знаете, где Старостин... Но сейчас он сидит напротив меня. Это ваши люди его похитили. Запомните: в нашей семье обид не прощают».

В конце концов отцу пришлось вмешаться. Порядок должен быть! И Старостина выслали обратно.

Все это время Василий спивается. И в 1952 году наступает катастрофа: командующий дальней авиацией С. Руденко и главком ВВС П. Жигарев отстраняют пьяного Василия от командования парадом в Тушино.

Парад прошел великолепно. Сталин объявил благодарность всем его участникам. Пьяный Василий, с трудом держась на ногах, явился на традиционный прием после парада: присутствовали отец, соратники, руководители ВВС.

– Это что такое? – спросил отец.

– Я отдыхаю.

– И часто ты так отдыхаешь?

Наступила тишина.

– Часто, – сказал Жигарев.

Василий послал его матом. Тишина стала страшной.

– Вон отсюда, – коротко сказал Сталин.

У него не было выхода: Василий был снят со всех постов. Он отправил его слушателем в Военную академию.

Но Хозяин запомнил, с какой радостью его соратники и военачальники – надутые фанфароны, забравшие волю в войну, – смотрели на унижение сына. Даже не старались скрыть...

Он, конечно же, понимал, почему так пьет и безобразничает Вася. Его слабый сын смертельно боялся того, что с ним неминуемо должно случиться, когда не станет старого отца. И старался забыться – заливал страх вином. Его несчастный сын, с детства лишенный женской ласки и жаждавший найти ее в бесконечных любовных похождениях...

Конечно, его старые соратники тотчас избавятся от Васи – слишком много он о них знает. Может быть, это тоже было подсознательной причиной того, что Хозяин решил их всех убрать?

Наступил 1950 год. Он по-прежнему жил по раз и навсегда заведенному распорядку – те же застолья в ночи, мешающейся с рассветом. И соратники после трудового дня в Кремле должны ехать с ним на дачу на муку – бессонную пьяную ночь. Но они счастливы: зовет, значит, пока не погубит.

Через четыре десятка лет его престарелые охранники подробно расскажут о «секретном быте» одинокого человека на закрытой от мира Ближней даче.

Во время его застолья с соратниками к каждому блюду прикладывался акт: «Отравляющих веществ не обнаружено...»

Чистые тарелки, приборы, хрустальные фужеры стоят рядом с пиршественным столом. Здесь самообслуживание – чтобы обслуга не слушала их разговоры.

Иногда он командует: «Свежую скатерть!» И тогда появляется обслуга, скатерть вместе с посудой поднимают с четырех сторон, сворачивая кульком, – и звенит битый драгоценный хрусталь, мешаясь с остатками еды.

И. Орлов, комендант дачи: «В большом зале, где собирались, висели портреты – портреты членов Политбюро. И он любил, чтобы каждый сидел под своим портретом».

Но уже убрали портреты Вознесенского и Кузнецова. Уже не зовет он на дачу Молотова, но тот уныло приходит сам – как верный пес. А он с холодной усмешкой называет бывшего главу правительства американским шпионом.

Он знает: скоро исчезнут и другие портреты...

Коротая ночь, рассказывают мужицкие анекдоты – в кругу соратников он употребляет мат. Он заставляет гостей напиваться, и они не смеют отказываться, ибо это означает: нечестен и оттого боится, что вино развяжет язык. Начинаются шутки: подкладывают помидор на стул, когда жертва стоя произносит тост, или сыплют соль в бокал с вином... Или толкают в мелкий пруд посреди участка. И они счастливы: издевается, значит, не гневается. А он следит за унижением будущих мертвецов, посасывая трубку...

Застолье кончается в четыре утра – он разрешает обессиленным шутам отправляться спать. Но его одинокая ночь продолжается.

После их ухода он еще работает в кабинете или в саду. Он любил ночью срезать цветы. В свете фонаря орудовал секатором, срезанные головки цветов собирала охрана. Но руки уже не те – дрожали от старости, и он часто ранил пальцы. Тогда вызывали фельдшера, но и у того дрожали руки – уже от страха. И он, усмехаясь, сам перевязывал обрезанный палец.

Под утро он немного спал. Летом – на топчане, закрыв лицо фуражкой, чтоб не тревожило утреннее солнце. Зимой любил по ночам ездить в санках по аллеям. В последнюю зиму ездил редко: усилился ревматизм, болели ноги, и он стал очень раздражителен.

Из всех комнат дачи он выбирал одну и жил практически только в ней. Спал там же – на диване, который ему стелила Валечка. Ел на краешке стола, заваленного бумагами и книгами. На стене висел портрет Ленина, под ним круглосуточно горела лампочка. Бывший семинарист сам придумал эту негасимую лампаду, освещавшую лицо Боголенина.

В отсутствие шутов из Политбюро он полюбил разговаривать с охраной. Полуграмотные охранники становились теперь его главными друзьями, с ними он беседовал, рассказывал случаи из времен своих ссылок, по-старчески привирая. Он все чаще обращался в прошлое.

«Одинокий, жалко его было, старый стал», – сказал мне бывший его охранник.

Нет, жалкого старика не существовало! Был вечный хищник, знавший одно – кровь. Старый тигр лишь немного расслабился – отдыхал перед большим прыжком.

А великая чистка, задуманная им, уже шла. Повсюду.

Как и в 1937 году, начали исчезать люди из его собственной охраны. И он печально говорил об очередном исчезнувшем: «Не сумел оправдаться старик».

Ему действительно было их жаль. Но так было надо. Все прежние должны были исчезнуть. И как когда-то Паукер, вскоре должен был исчезнуть Власик. Многолетний глава его охраны, обремененный множеством тайн, будет арестован в 1952 году.

А пока – весь «тихий 1950 год» – шли тайные убийства. По его приказу в августовскую ночь были расстреляны десятки военачальников – генералы Гордов, Рыбальченко, Кириллов, Крупенников, маршал авиации Худяков; осенью – сотни арестованных по ленинградскому делу.

Напряженно работал крематорий близ Донского монастыря, и прах расстрелянных сбрасывали в бездонную общую «могилу No 1» Донского кладбища...

Тогда же началась репетиция грядущих шоу. Была арестована группа врачей, работавших в медицинской части крупнейшего автомобильного завода имени Сталина (ЗИСа). К ним прибавили сотрудников дирекции, работников министерства и даже журналистку, писавшую о ЗИСе.

У всех арестованных были выразительные имена – Арон Финкельштейн, Давид Смородинский, Мириам Айзенштадт, Эдуард Лифшиц... Все они были евреями.

После гибели Еврейского антифашистского комитета – это было первое открытое антисемитское кровавое дело.

Все обвиняемые были расстреляны в ноябре 1950 года. Он уже начал готовить «дело кремлевских врачей», и будущие следователи немного попрактиковались. Поэтому «дело ЗИСа» (так его называли) прошло без особой огласки.

В то время вышли две его теоретические брошюры: «Марксизм и вопросы языкознания» и «Экономические проблемы социализма в СССР».

Он давно не радовал страну и партию теоретическими работами. Но Вождь обязан быть великим теоретиком – такова ленинская традиция. И ему пришлось возвращать долг.

Написал ли он сам эти две свои последние работы? Нет, задумав оба труда, он разрешил своим академикам поработать на него. Правда, и сам хорошо потрудился – не только переписал заново все от начала и до конца, но и добавил туда свои новые, потаенные мысли.

Например, в «Экономических проблемах социализма» он много писал о борьбе за мир. Это был обычный прием: готовя войну, славить «движение сторонников мира». Но эти «сторонники мира» в разных странах под крылом его госбезопасности, сами того не подозревая, должны были стать его пятой колонной в тылу будущего врага.

И другие свои тайные планы он высказал достаточно полно, но в форме, понятной только посвященным.

Он писал: «Борьба за мир в некоторых странах разовьется в борьбу за социализм».

На «глубоком языке» это означало: через движение сторонников мира мы будем готовить восстания и революции.

Написал он и о возможной войне. «Неизбежность войн между капиталистическими странами» – его главный тезис.

На «глубоком языке» это означало: мы натравим их друг на друга, как во времена Гитлера.

При этом он по-ленински успокаивал «глухонемых». Он объявил: «Вероятность войн между капиталистическими странами больше, чем между лагерем капитализма и лагерем социализма». Но тут же сообщил: «Чтобы устранить неизбежность войн, нужно уничтожить империализм».

Иными словами, только когда победит Великая мечта – несчастья рода человеческого прекратятся.

После выхода работ, естественно, началась кампания прославления. Светилы языкознания и экономики писали бесчисленные статьи о немедленном расцвете своих наук. Писались диссертации, создавались многотомные труды...

Кампания ширилась. Шли рапорты о небывалом перевороте во всех областях знания, свершившемся после прочтения двух его брошюр.

Земной бог порадовал откровением.

Но это не просто тешило его самолюбие.

Подобно «Краткому курсу», появившемуся перед террором, эти сочинения также знаменовали начало новой эры. Он писал их уже для будущего – для тех, кто останется после великой эры крови, которая уже наступала.

Начиналось истребление верхушки.

В октябре 1952 года после многолетнего перерыва он собрал XIX съезд партии.

Он выступал в конце съезда. Все знали, что он плохо себя чувствовал. Хрущев: «В конце съезда он выступил, 5-7 минут говорил. И сказал нам: „Смотрите-ка, я еще могу!“ Мы посмотрели на часы: 5-7 минут говорил! Смог!.. Из этого мы сделали вывод, как он физически слаб».

Он еще раз надул своих жалких соратников.

Тотчас после съезда состоялся пленум ЦК. На нем «физически слабый» Сталин выступил с длинной и страшной речью.

Писатель К. Симонов был участником пленума. И через много лет он испытывал прежний ужас, вспоминая ту его речь: "16 октября 1952 года. Кремль. Свердловский зал. Он вышел из задней двери вместе с остальными членами Президиума – с суровым деловым лицом. Началась овация, но он жестом остановил ее. Пленум вел Маленков, он предоставил слово Сталину. Тот говорил сурово, без юмора, без листочков. И цепко, внимательно всматривался в зал. И тон его речи, и содержание вызвали оцепенение. Пленум продолжался два часа, из них полтора заняла речь Сталина... Главное в его речи: то, что он стал стар, приближается время, когда другим придется продолжать делать то, что он делал. «Но пока мне поручено, значит, я делаю», – сказал он резко, почти свирепо. Он требовал бесстрашия и твердости, ленинской твердости в 1918 году. Он вспоминал о Ленине, который «гремел тогда в неимоверно тяжелой обстановке, гремел, никого не боялся, гремел». Он трижды повторил это слово. Он говорил о Ленине, имея в виду поведение «некоторых товарищей».

И «некоторые товарищи» вскоре обрели имена в его речи.

"Он набросился на Молотова с обвинениями в трусости и капитулянтстве. Он говорил о Молотове долго и беспощадно, приводил какие-то не запомнившиеся мне примеры... Я... понял, что Сталин его обвиняет с гневом такого накала, который был связан с прямой угрозой... После чего перешел к Микояну. И речь его стала более злой и неуважительной. В зале стояла страшная тишина. У всех членов Президиума были окаменевшие, неподвижные лица. Они ждали, не шагнет ли он после Молотова и Микояна еще на кого-то. Лица Молотова и Микояна были белыми и мертвыми... Уничтожив Молотова, Сталин опять заговорил о своей старости и о том, что он не в состоянии вести дело, которое ему поручено. Поэтому, оставаясь Председателем Совета министров, он просил освободить его от должности генсека. Все это он говорил, глядя внимательно в зал. На лице Маленкова я увидел ужасное выражение... которое может быть у человека, осознавшего смертельную опасность. Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой к присутствующим отказать в просьбе товарищу Сталину. И из-за спины Сталина раздались его торопливые слова: «Нет! Просим остаться!» И зал загудел: «Просим, просим остаться...»

Помню, как в каком-то спектакле по пьесе Брехта убиваемым мазали лица белой краской. И они недвижно стояли на сцене до конца действия, пугая белыми лицами...

Белое, мертвое лицо Молотова... Побелевшее лицо Маленкова...

Симонов прав: если бы удовлетворили просьбу Хозяина, первым ответил бы своей головой Маленков. А во что бы это обошлось делегатам – нетрудно представить. Ему нужен был новый XVII съезд, нужно было их предательство, чтобы скопом их уничтожить. Но они не посмели – он их хорошо выучил.

Потом состоялись выборы. В преддверии грядущего уничтожения он реорганизовал Политбюро в расширенный Президиум. Но он был фикцией: внутри Президиума Хозяин образовал узкое Бюро. Оно выполняло теперь функции прежнего Политбюро, и туда он уже не пустил ни Молотова, ни Микояна.

Для всех они уже были мертвецы.

После смерти Сталина работник Партархива Шарапов был послан разбирать его библиотеку. В одной из комнат Шарапов нашел толстую черную книгу в переплете – Стенографический отчет XVIII съезда партии. В канун XIX съезда Сталин поработал черным карандашом над списком членов и кандидатов в члены ЦК, избранных предыдущим съездом. Он поставил кресты против фамилий тех, которые по его воле перестали жить. Потом он разбросал по списку знаки вопросов. Это был задел на ближайшую чистку...

Когда-то он придумал забавный обычай: уничтожив соратника, он передавал его дачу следующему. Берия жил на даче расстрелянного Чубаря, Молотов – на даче расстрелянного Ягоды, Вышинский – на даче расстрелянного Серебрякова... Они думали, что это были дачи. А это была все та же эстафетная палочка смерти. Он знал: скоро они передадут свои дачи новым владельцам.

Наступили последние четыре с половиной месяца его правления – страшные месяцы подготовки Апокалипсиса.

В начале 50-х годов Хозяин поручил министру государственной безопасности Абакумову произвести массовые аресты среди земляков Берии – выходцев из Мингрелии, которых Берия рассадил на многие ответственные посты. Начиная дело, Хозяин будто бы прямо сказал Абакумову: «Ищите в заговоре Большого мингрела». Впрочем, тот должен был это и сам понять... Но дело продвигалось медленно – Абакумов явно боялся собирать материал на шефа.

Хозяин оценил его страх: Абакумов был обречен.

В это же время Абакумов готовит «дело врачей».

Еще в 1948 году заведующая электрокардиографическим кабинетом Кремлевской больницы Лидия Тимашук подала заявление: врачи неправильно лечат Жданова.

Хозяин запомнил письмо. Автор триллера 1937 года тотчас понял возможности сюжета: к примеру, работавший в «Кремлевке» профессор Вовси был родным братом Михоэлса. Идея «разветвленного еврейского заговора, использующего в своих целях людей самой гуманной профессии в мире», была готова. Книги, которыми зачитывалась чернь во времена его юности, – все эти «Протоколы сионских мудрецов», многочисленные издания Союза русского народа хранились в его цепкой памяти. Готовя осуществление Великой мечты, он знал: есть две возможности сделать общество единым – страх и ненависть. Борьба с космополитизмом многое раскрыла, а результаты превзошли его ожидания.

«Антисемитизм – с ним и водка крепче, и хлеб вкуснее», – как говорил русский писатель.

Итак, он сочинил свой последний триллер. Вот его содержание, которое должна была вскоре узнать страна:

Зловещая сионистская организация «Джойнт» решила погубить народ России. Возможно, она начала действовать еще во времена Троцкого – Зиновьева – Каменева. Ее агенты (Михоэлс и прочие верные слуги американского империализма) проникли повсюду. По ее заданию многочисленные космополиты отравляют идеологию страны. Но этого мало – агенты-врачи убивают государственных деятелей. (Сюжет врачей-убийц уже был отработан им во время бухаринского процесса. Но это и было хорошо – включался условный рефлекс страха.) Проникли сионисты и в высшие эшелоны власти.

Здесь в сюжет должна была вступить Жемчужина. Как когда-то Зиновьева и Каменева, он берег ее для открытого процесса. Жемчужина должна двинуть триллер на новую ступень.

Через Жемчужину в агенты «Джойнта» был завербован Молотов. А далее в сюжет можно включать все новых и новых участников. Сначала их будет истреблять Большой мингрел, потом наступит и его очередь сыграть Яго. Зачем придумывать новое, если все отработано еще в 1937 году...

Теперь существовал лагерь социализма, и он перенес действие триллера и в братские страны. Он не простил (и не мог простить) Димитрову союза с Тито – и столь хорошо ему послуживший лидер Болгарии умирает в 1949 году. Сподвижников Димитрова он вводит в сюжет триллера: Трайчо Костов, болгарский руководитель, один из лидеров Коминформа, был расстрелян по обвинению в шпионаже.

В 1952 году действие триллера в братских странах приобретает нужную окраску.

В Чехословакии состоялся процесс секретаря компартии Сланского. Вместе с ним на скамью подсудимых сели еще несколько крупных функционеров. Все они были евреи. Сланского расстреляли как агента международного сионизма.

Попутно Хозяин уже окончательно формировал кадры исполнителей террора.

Нерешительность Абакумова в «деле Берии» потребовала решения, и этот красавец палач с внешностью бравого гвардейца отправился за решетку.

Заместитель председателя КГБ Ф. Бобков вспоминал: «Сотрудники в прострации бродили по коридорам. Пришло известие, что Абакумов арестован. Зачитали постановление ЦК». Оказалось, что беспощадного министра убрали... за отсутствие беспощадности. Вечный юмор Хозяина.

В постановлении говорилось, что "чекисты утратили бдительность, не видят террористических гнезд в стране, работают в «белых перчатках».

И началась новая кампания – борьба с «белоперчатниками». Арестовали многих начальников отделов и управлений МГБ. Так Хозяин разгромил абакумовские (и бериевские) кадры. Новым работникам МГБ было предложено «вернуть бдительность и беспощадно нажимать на арестованных врагов».

Все поняли: новый 1937 год уже идет вовсю! На пост министра госбезопасности Сталин назначил далекого от Берии партийного работника Игнатьева.

К тому времени большую группу знаменитых врачей-евреев уже приготовили для будущего процесса: Когана, Фельдмана, Этингера, Вовси, Гринштейна, Гинзбурга... Но по его сюжету острие заговора должно быть направлено лично против Вождя. Так что пришлось ему быть щедрым – включить в триллер и личного врача: профессор Виноградов был арестован.

В январе 1953 года оперативная группа МГБ выехала в Урицкий район – перевезли «Объект 12» (Полину Жемчужину) из ссылки в тюрьму.

«Объект» сказал слова, оставшиеся в деле: «Как правительство решило, так и будет».

К тому времени Виноградов, Коган, Вовси уже дали необходимые показания. И против нее материала было достаточно. «Объект» привезли на Лубянку, начались допросы. Вопрос о Молотове был предрешен...

Молотов и Жемчужина уцелеют только благодаря внезапной смерти Вождя. И оба до самой своей смерти останутся ему верны. «Она не только потом не ругала Сталина, а слушать не хотела, когда его ругают», – вспоминал Молотов.

Еще один портрет «нового человека».

Есть закон террора: начавшись, он должен разгораться. Расставшись с личным врачом, Хозяин спровадил в тюрьму и своего начальника охраны.

Полуграмотный Власик, сменив полуграмотного Паукера во главе охраны Хозяина, унаследовал и его безмерное влияние. С 1947 года он – начальник Главного управления охраны. Теперь верный страж Вождя назначал охрану и для его соратников – то есть ставил при них своих осведомителей. Но Власик начал допускать промахи. Приставленный к Берии Саркисов сообщал ему данные «о разврате Берии», однако Власик не почувствовал новых желаний Хозяина. Он не только не дал ход показаниям Саркисова, но и одернул его. Всеведущий Хозяин узнал об этом и понял: нюх у постаревшего пса притупился. К тому же пьянки и женщины делали Власика ненадежным, так что и его стоило включить в триллер.

15 декабря 1952 года Власик был арестован. Но суд состоялся уже после смерти Сталина – 17 января 1955 года.

Сохранились его показания на суде и обширная просьба о помиловании. Как и в случае с Ежовым, документы рисуют поразительный портрет «нового человека».

Председательствующий: Когда вы познакомились с художником С-ом?

Власик: В 1934 или в 1935 году. Он работал на оформлении Красной площади к торжественным праздникам.

– Что вас сближало с ним?

– Конечно, сближение было на почве совместных выпивок и знакомств с женщинами...

– Подсудимый Власик, вы раскрыли перед С-ом секретных агентов МГБ. Он показал: «От Власика мне стало известно, что моя знакомая Кривова является агентом органов и что его сожительница Рязанцева тоже сотрудничает».

Признав это, Власик показывает:

– Но в вопросах службы я всегда был на месте. Выпивки и встречи с женщинами были за счет моего здоровья и в свободное время. Признаю, женщин у меня было много.

– Глава правительства вас предупреждал о недопустимости такого поведения?

– Да, в 1950 году он говорил мне, что я злоупотребляю отношениями с женщинами.

– Вы показали, что вам доложил Саркисов о разврате Берии, а вы заявили: «Нечего вмешиваться в личную жизнь Берии, надо охранять его».

– Да. Я от этого устранился, так как считал, что не мое дело в это вмешиваться, ибо это связано с именем Берии.

– Как вы могли допустить огромный перерасход государственных средств по вашему управлению?

– Грамотность у меня сильно страдает, все мое образование заключается в трех классах приходской школы.

Свидетель художник С-г: Должен сказать, что Власик – морально разложившийся тип. Он сожительствовал со многими женщинами, в частности (далее идет список из 20 с лишним имен. – Э. Р.)... и другими, имена которых я не помню. Власик спаивал меня и мою жену и сожительствовал с нею, о чем сам цинично мне же рассказывал.

А вот и другая сторона жизни начальника охраны:

– Подсудимый Власик, расскажите суду, что из трофейного имущества вами было приобретено незаконным путем, без оплаты?

– Насколько я помню: пианино, рояль, три-четыре ковра.

– А что вы можете сказать о четырнадцати фотоаппаратах? Откуда у вас хрустальные вазы, бокалы, фарфоровая посуда в таком количестве?

И так далее, и тому подобное...

Начиная революцию, они обещали в своем гимне: «Мы наш, мы новый мир построим». Построили... Сколько крови, сколько убитых, чтобы пришли Власик, Ежов, Берия – люди этого нового мира. Грядущий Хам, о котором писала русская литература в начале века, победил.

Смерть Сталина спасла Власика от гибели. В 1955 году он написал просьбу о помиловании, где сообщает поразительное. Сначала его допрашивал лично Берия. И Власик с изумлением понял: Берия знал «некоторые детали его разговоров, которые глава правительства вел с ним наедине. Их можно было узнать только подслушивая».

«Берия, – продолжает Власик, – должен был знать о недовольстве главы правительства, которое после войны он высказывал по поводу него».

Стремительный темп впервые подвел Хозяина. С арестом Власика он явно поспешил: лишился опытного пса, не имея пока другого.

Итак, Хозяин решил убрать Берию. Но прежде чем исчезнуть, Большой мингрел, как и все предыдущие жертвы, должен довести до конца порученную работу.

Берия был тесно связан с Великой мечтой. В 1951 году под его кураторством была испытана мощнейшая атомная бомба. Теперь его ученые создали новое небывалое оружие – водородную бомбу. По мощности она в 20 раз превосходила бомбу, сброшенную на Хиросиму. Ничего подобного в мире не было – Хозяин один обладал таким оружием.

Бомба будет испытана в августе 1953 года – всего через несколько месяцев после его смерти...

На пороге обладания новым оружием он поручил Берии завершить ракетную оборону Москвы. Еще в конце 40-х годов было решено окружить столицу ракетными дивизионами, чтобы можно было сбить любой самолет на пути к Москве. Воздвигались гигантские кольца обороны, где располагались зенитно-ракетные комплексы. По требованию Хозяина работы велись с лихорадочной торопливостью. Трудились испытанные строители ведомства Берии – заключенные. Систему налаживали трудно. Радиолокационные станции отслеживали мишени, ракеты взлетали, но... взаимодействия не было. Хозяин торопил. Инженеров перевели на казарменное положение. Вызвав главного конструктора, Берия заявил: «Если система не будет действовать, то...»

И она начала действовать. В начале 1953 года Хозяин знал: вскоре Москва будет смотреть на Запад из-за частокола ракет.

Все было готово: и водородная бомба, и самая мощная в мире армия. Нет, не зря он говорил Молотову вскоре после войны: «Первая мировая война вырвала одну страну из капиталистического рабства, вторая – создала социалистическую систему, третья – навсегда покончит с империализмом». Что на «глубоком языке» означало: мы покончим. И Великая мечта, которую завещал им Боголенин, свершится.

Хозяин дал Игнатьеву минимальный срок для подготовки процесса и сформулировал лаконично: «Если врачи не признаются, вы будете там же, где они».

13 января 1953 года страна прочла сообщение ТАСС «О раскрытии террористической группы врачей-отравителей».

«Правда» напоминала читателям слова Вождя, сказанные в 1937 году: «Наши успехи ведут не к затуханию, а к обострению борьбы. Чем усиленнее будет наше продвижение вперед, тем острее будет борьба врагов народа». Чтобы ни у кого не было сомнений: 1937 год вернулся.

Но в наступавшем ужасе была совершенно новая деталь – открытый антисемитизм. Это должно было пробудить фанатизм толпы и немыслимый размах террора.

Целый день грозно звучали голоса радиодикторов. Из всех репродукторов несся этот текст: «Советский народ с гневом клеймит преступную банду убийц и их иностранных хозяев...»

Далее шло обещание, заставившее содрогнуться тех, кто понимал «глубокий язык»: «Что же касается вдохновителей этих наймитов – они могут быть уверены, что возмездие вскоре найдет дорогу к ним».

«Вдохновителями», как писалось, были «иностранные хозяева», «американский империализм». И «возмездие» – война – «уже искало к ним дорогу».

Кампания нарастала. Журнал «Крокодил» опубликовал открыто антисемитский фельетон «Пиня из Жмеринки»; «Огонек» в передовой статье «Бдительность и еще раз бдительность», перечислив еврейские имена арестованных врачей, называл их «извергами человеческого рода»; «Правда» печатала сообщения «об арестах шпионов в разных городах» с бесконечным рядом еврейских фамилий...

Наступили страшные дни. Ночами по Москве ездили черные машины – забирали известных евреев. Тогда же арестовали следователя Шейнина.

Еврея Збарского не защитила даже Великая мумия. Видимо, он должен был исполнить роль губителя Священного Тела.

Збарский выйдет на свободу после смерти Сталина, в 1954 году. Для него был юбилейный год – 30 лет он провел рядом с Телом.

Збарский рассказывал: «Все 24 часа в сутки я был подключен к Мавзолею. Я учил сотрудников: если даже муха влетит к нему, без меня удалять категорически воспрещаю». И всю жизнь мне снился этот кошмарный сон – звонят из Мавзолея: «Борис Ильич, высылаем машину – муха в саркофаге!» И я вскакиваю и мчусь как сумасшедший".

В том же году Хранитель Тела умер. Но Тело продолжало существовать...

Теперь Хозяин все чаще остается один на Ближней даче. Дочь – редкий гость, она общается с ним в основном письмами.

«26. 10. 52. Дорогой папа, мне очень хочется повидать тебя. Никаких „дел“ или „вопросов“ у меня нет, просто так. Если бы ты разрешил и если это не будет тебе в тягость, я хотела бы провести у тебя на Ближней 2 дня из ноябрьских праздников: 8-9 ноября».

Она опять разводилась. «10. 2. 53. Мне очень хочется тебя видеть, чтобы поставить в известность... как я живу... с глазу на глаз. Что же касается Юрия Андреевича (мужа Светланы, сына Жданова. – Э. Р.), то мы с ним еще накануне Нового года решили окончательно расстаться... Нет уж, довольно с меня этого сушеного профессора, бессердечного эрудита, пусть закопается с головой в свои книжки, а семья и жена ему вообще не нужны... Деньги у меня сейчас есть, еще те, что ты прислал, так что дело не в этом только».

Во время редких посещений дочь с испугом увидела на стенах странные репродукции картин, вырезанные им из журналов. На них были дети: девочка поит из рожка лосенка, мальчик на лыжах, ребятня под вишней...

Картинками он заменил своих внуков.

В 1952 году, как пишет в своих мемуарах Хрущев, Хозяин впервые не поехал отдыхать. Не до отдыха, не до детей – мир стоит на пороге Великой мечты.

Молотов, Микоян, Каганович, Ворошилов – этих смертников он уже не зовет. Только четверых из Политбюро приглашает он теперь на дачу: Маленкова, Берию и еще двоих из новых людей в руководстве – Хрущева и Булганина. Эта четверка должна будет действовать сначала против опальных стариков, потом друг против друга. Затем их всех сменят новые роботы. Партийная тюрьма уже ждала очередных обитателей. Кандидаты на смерть названы...

И будущие жертвы, как римские сенаторы во времена Нерона, покорно ждут своей участи. Страх парализовал их.

Атмосфера накалялась. Все ждали чего-то страшного – со дня на день. И в феврале последовал зловещий сигнал.

Так как на Западе в адрес СССР раздавались бесконечные обвинения в антисемитизме, в ЦК решили подготовить пропагандистскую акцию: было составлено коллективное письмо представителей еврейской общественности. В этом письме евреи – знаменитые деятели науки и культуры – должны были гневно осудить арестованных «убийц в белых халатах» и заявить, что никакого антисемитизма в СССР нет, да и быть не может, но есть справедливая кара жалкой кучке буржуазных националистов, агентов международного сионизма.

Впоследствии было много слухов о том, кто подписал это письмо и кто отказался. Вот что сказал мне один из подписавших (не буду называть его имя – он до смерти казнил себя за эту подпись): «Да, подписывали чудовищное письмо из-за животного страха за себя, за детей. Но одновременно я говорил себе: врачей уже не спасешь, надо спасать остальных. И чтобы прекратить эту антисемитскую кампанию – надо дистанцироваться, отделить остальных евреев от несчастных обреченных врачей...»

Письмо должно было появиться в самом начале февраля, когда случилось неожиданное. 2 февраля в редакционных кабинетах «Правды» царила полнейшая растерянность: тщательно подготовленное письмо было запрещено печатать.

Все понимали: только Хозяин мог запретить письмо, подготовлявшееся по распоряжению секретариата ЦК.

А. М. Борщаговский (писатель и литературный критик, один из главных объектов травли в период антисемитской кампании) вспоминал в своей книге: "Окрик раздался с самого верха. Сталин не захотел делить евреев на хороших и плохих. Он не захотел, чтобы евреи откупились «кучкой буржуазных националистов».

Знавшим об этом стало страшно. Если Хозяин не разрешает откупиться «кучкой буржуазных националистов», не задумал ли он наказать весь народ?

Уже вскоре ответ на этот вопрос стал ясен. Вместо покаянного письма евреев (которое должно было остановить кампанию) в «Правде» появился яростный антисемитский фельетон «Простаки и проходимцы». В нем было множество персонажей с еврейскими фамилиями, и все они были жуликами и вредителями, «проходимцами», которых принимают на работу доверчивые «простаки», потерявшие бдительность русские люди.

И естественно, последовал новый виток антисемитской истерии. Уже в конце февраля по Москве поползли слухи: евреев будут выселять в Сибирь.

Люди знали: слухи, которых Хозяин не желал, прекращались быстро, их распространителей немедленно сажали. Здесь же день ото дня слух становился пугающе массовым. Но, как и во времена нацизма, многие евреи пытались себя успокоить. Сосед по дому говорил моему отцу: «Вы представляете, сколько будет нужно вагонов?! Нет, он попросту не сможет!»

Но они врали себе, ибо знали: он сможет! Как смог даже в разгар войны переселить сотни тысяч с Кавказа в Сибирь.

Но что это все означало? Зачем нужны были антисемитская кампания, депортация евреев, грядущая чистка руководства и надвигавшийся террор?

Наивно объяснять это (как и террор 1937 года) паранойей Сталина или его животным антисемитизмом.

Это был холодный прагматик, который за четверть века безраздельной власти всегда имел четкое обоснование своих самых чудовищных поступков.

Отец любил повторять чью-то фразу о Сталине: «Горе тому, кто станет жертвой столь медленных челюстей».

Да, Сталин не любил евреев, но он никогда не действовал в угоду страстям. Не любя евреев, он сделал своими довереннейшими лицами и Кагановича (третьего человека в государстве), и Мехлиса, который был его секретарем, а в дни войны – главой Политуправления армии. Да и внук Хозяина был сыном еврея...

Тогда в чем же дело?

Мог ли хитрец Сталин не понимать, что его государственный антисемитизм вызовет антисоветскую волну на Западе, и прежде всего в США, что готовившаяся депортация евреев может довести враждебность Америки до высшей точки?

Странный вопрос! Конечно же, понимал! Значит, почему-то желал этой конфронтации? Хотел разругаться с Западом до конца? Чтобы...

И еще вопрос: для чего он готовил террор?

Террор 30-х годов должен был создать единое общество, безоговорочно подчиняющееся воле Хозяина. И в 1953 году он имел те же задачи: восстановить расшатавшуюся в войне дисциплину, начавший исчезать страх, чтобы создать единое общество, безоговорочно подчиняющееся воле Хозяина.

Но как справедливо объяснял Молотов в беседах с Чуевым, террор в 30-х годах имел конечную цель – подготовить страну к войне.

И надвигавшийся террор 50-х годов ему нужен был, чтобы...

Да, чтобы начать новую Большую войну – войну с Западом. Последнюю войну, которая должна была окончательно сокрушить капитализм.

Планировалась Отечественная, Священная война – под знакомыми, понятными лозунгами: сокрушить всемирное зло (капитализм) и его агентов (международное еврейство). Воплощением этого зла пропаганда, естественно, объявила Америку. Вот почему он провоцировал конфронтацию со Штатами.

Старый диктатор решил осуществить Великую мечту, ибо в тот момент у него были все возможности для этого: его войска стояли в странах Восточной Европы и в Германии; его армия, закаленная в войне, пока была самой могущественной в мире; его столица была защищена двойным кольцом ракет; со дня на день он ждал испытания самого мощного в мире оружия, которое пока – на короткий срок – выводило его в лидеры (но он знал, что американцы идут следом); треть человечества была под его знаменами, и многие сотни тысяч сочувствовали ему – победителю Гитлера...

Однако все эти преимущества были временными. Пока он был впереди – пока! Но уже завтра его полуголодная, полуразрушенная страна – покатит вспять!

Мог ли этот великий хищник, уже теряя физические силы, в ощущении грядущего конца, не воспользоваться последним шансом осуществить Великую мечту?

Я отлично понимал, что документов об этом быть не может.

Уже в день смерти Сталина в его архиве началась проверка и чистка. Было принято постановление: «Поручить Маленкову Г. М., Хрущеву Н. С., Берия Л. П. принять меры к тому, чтобы документы и бумаги тов. Сталина, как действующие, так и архивные, были приведены в надлежащий порядок». (Из протокола совместного заседания ЦК КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета от 5 марта 1953 года. Эта секретная часть протокола была опубликована впервые лишь через 41 год.)

Так что, «меры были приняты» и «надлежащий порядок наведен». Вряд ли эта тройка оставила документы, свидетельствовавшие о намерении СССР развязать мировую войну. Но в нашей стране, где документы в архивах периодически уничтожались или полны фальсификаций, существует забавный исторический источник – устные рассказы современников.

А. Борщаговский рассказал мне об удивительной фразе Сталина, будто бы сказанной в феврале 1953 года. Он услышал об этой фразе и обо всем случившемся от своих близких (увы, умерших) знакомых – в частности, генерал-полковника Д. Драгунского, члена Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС.

Дело происходило в кабинете Хозяина. Вышинский (который с 1940 года ушел из прокуратуры и занимал руководящие посты в Министерстве иностранных дел) рассказал Сталину о чудовищной реакции Запада на готовившийся процесс врачей. В ответ Сталин обрушился на Вышинского, назвал выступление меньшевистским и наорал на соратников, назвав их «слепыми котятами». В конце он сказал: «Мы никого не боимся, а если господам империалистам угодно воевать, то нет для нас более подходящего момента, чем этот».

Вот что пишет в своей книге чешский историк Карел Каплан: «В секретных архивах чехословацкой компартии сохранилось изложение выступления Сталина на совещании руководителей братских компартий в 1951 году. Сталин объяснил участникам совещания, что настал наиболее выгодный момент для наступления на капиталистическую Европу... Война в Корее показала слабость американской армии... Лагерь социализма получил военное преимущество, но это преимущество временное... Таким образом, основной задачей социалистического лагеря является мобилизация всех его политических и военных сил для решающего удара по капиталистической Европе... Возникла реальная возможность установить социализм по всей Европе».

Сталин уехал на дачу и до своей смерти оттуда уже не выезжал. В Журнале регистрации посетителей после 17 февраля записей нет. Хозяин более не возвращался в Кремль. И кто-то провел на полях Журнала красную черту, как бы подводя итог...

Впрочем, 2 марта в его кабинет вновь войдут посетители.

Но уже без него.

Кончался февраль. Март обещали солнечный, как тот далекий март, когда началась революция и Коба, полный надежд, вышел на петроградский перрон. Солнечный март... Но он его не увидит.

Согласно слухам, 5 марта евреев должны были посадить на грузовики и вывезти из Москвы. Берия, конечно же, должен был понимать: с этого момента мировая война приблизится вплотную. Начнется вторая часть задуманной Хозяиным программы – предвоенный террор, великая чистка. И тогда уже им всем – конец.

Если Берия хотел спастись – ему нужно было поспешить.

Я вспоминаю тот мартовский день. Голос главного диктора СССР Левитана – грозный голос, который привыкли ассоциировать с Хозяином, – читает официальный бюллетень о его болезни. Застыв от ужаса, люди слушают о содержании лейкоцитов в его крови. Оказывается, он имел обычные лейкоциты! Неужели смерть посмеет отнять его?

И люди забросали газеты фантастическими проектами, включающими и собственное умерщвление, – только бы жил он...

Сколько легенд было о его смерти! Даже придворный писатель Симонов точно ничего не знал. В 1979 году он пишет: «Меня и сейчас, спустя четверть века, терзает любопытство: как это умирание произошло на самом деле».

Хотя уже в период Хрущева шепотом рассказывали следующую легенду: «Смерть Хозяина произошла совсем не в Кремле, как объявлено в официальном сообщении, а на Ближней даче. В ночь на 1 марта охранники Сталина по телефону вызвали Берию, сказали: „Хозяин подозрительно долго не выходит из своих комнат“. Берия позвонил Хрущеву и Маленкову, они все вместе приехали и вошли в его комнату. Он лежал на полу без сознания и вдруг зашевелился. Тогда Хрущев бросился к нему и стал душить, а за ним уже все накинулись на тирана. И придушили его. Всех сталинских охранников Берия расстрелял в ту же ночь. Стране сообщили о болезни Сталина, когда тот уже был мертв».

С тайны началась его жизнь и тайной закончилась.

Первые показания истинных свидетелей смерти Сталина напечатаны в книге Д. Волкогонова «Триумф и трагедия». На основании беседы с охранником Сталина А. Рыбиным автор написал: «Сталин умер на Ближней даче, сотрудник охраны Старостин обнаружил его лежащим на полу».

Но к тому времени я уже знал: насчет Старостина Волкогонов ошибся. В Музее революции мне удалось прочесть неопубликованные воспоминания того же А. Рыбина «Железный солдат», и там я нашел несколько поразивших меня страничек...

Сам Рыбин очень давно (с 1935 года) не работал в охране Сталина. Но 5 марта 1977 года (в очередную годовщину смерти Хозяина) ему удалось собрать нескольких сотрудников охраны, присутствовавших на Ближней даче в мартовские дни 1953 года.

И вот со слов охранников (официально они назывались «сотрудники для поручений при И. В. Сталине») Рыбин записал показания. Сначала общие: «В ночь с 28 февраля на 1 марта члены Политбюро смотрели в Кремле кинокартину. После просмотра поехали на дачу... На дачу к Сталину приехали Берия, Хрущев, Маленков, Булганин, которые находились на даче до 4 утра. При Сталине в этот день дежурили старший сотрудник для поручений М. Старостин и его помощник В. Туков; у коменданта дачи Орлова был выходной, и дежурил помощник коменданта П. Лозгачев».

На даче находилась также кастелянша М. Бутусова.

После ухода гостей Сталин лег спать и более из своих комнат не появился.

Рыбин также записал отдельно показания охранников Старостина, Тукова и Лозгачева.

Самые краткие показания дал Старостин: «С 19 часов нас стала тревожить тишина в комнатах Сталина... Мы оба (Старостин и Туков. – Э. Р.) боялись без вызова входить в комнаты Сталина».

И они отправляют туда Лозгачева. Он и обнаружил Сталина лежащим на полу у стола.

Но уже показания, записанные со слов Тукова и Лозгачева, насторожили. Оказывается, Старостин в своем рассказе не сообщил удивительную деталь: перед тем как лечь спать, Сталин отдал невероятное распоряжение охране.

Туков: «После ухода гостей Сталин сказал обслуге и комендантам: „Я ложусь спать, вас вызывать не буду, можете и вы ложиться“. Такого распоряжения Сталин никогда раньше не давал...»

Хозяин, всегда болезненно относившийся к своей безопасности, вдруг велит собственной охране идти спать, оставив свои комнаты без присмотра! И в ту же ночь с ним случается удар!!!

И в показаниях Лозгачева, первым увидевшего Хозяина после удара, я прочел то же самое: «Я, – говорит Сталин, – ложусь спать, и вы ложитесь спать...» В прошлом не помню, чтобы Сталиным была дана такая команда: «Всем спать».

И я решил встретиться с Лозгачевым.

Он оказался маленьким, еще крепким, широкоплечим стариком с доброй улыбкой. В его квартирке в Крылатском на крохотной кухне я записал его показания.

Уже начав писать книгу, я еще раз навестил его и попросил подписать страницы, где было изложено главное. Он долго читал и потом поставил подпись.

Сначала Лозгачев долго рассказывал о быте Ближней дачи. Охранники называли ее просто «Ближняя» или «объект», а себя – «прикрепленными».

Наконец он заговорил о той ночи:

– В ночь на 1 марта я был на даче – дежурил... Орлов, комендант дачи, только что пришел из отпуска и был выходной. При Сталине дежурили старший прикрепленный Старостин, его помощник Туков, я и Матрена Бутусова. В ту ночь на объекте должны были быть гости – так Хозяин называл членов Политбюро, которые к нему приезжали. Как обычно, когда гости к Хозяину приезжали, мы вырабатывали с ним меню. В ночь с 28 февраля на 1 марта у нас было меню: виноградный сок «Маджари»... Это молодое виноградное вино, но Хозяин его соком называл за малую крепость. И вот в эту ночь Хозяин вызвал меня и говорит: «Дай нам сока бутылки по две...» Кто был в ту ночь? Обычные его гости: Берия, Маленков, Хрущев и бородатый Булганин. Через некоторое время опять вызывает: «Еще принеси сока». Ну принесли, подали. Все спокойно. Никаких замечаний. Потом наступило четыре утра... В пятом часу подаем машины гостям. А когда Хозяин гостей провожал, то прикрепленный тоже провожал – двери закрывал за ними. И прикрепленный Хрусталев Иван Васильевич закрывал двери и видел Хозяина, а тот сказал ему: «Ложитесь-ка вы все спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь». И Хрусталев пришел и радостно говорит: «Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было...» И передал нам слова Хозяина... – Здесь Лозгачев прибавил: – И правда, за все время, что я работал, это был единственный раз, когда Хозяин сказал: «Ложитесь спать...» Обычно спросит: «Спать хочешь?» – и просверлит тебя глазами с ног до головы. Ну какой тут сон!.. Мы были, конечно, очень довольны, получив такое указание, и смело легли спать.

– Подождите, но при чем тут Хрусталев? – остановил я его. – Ведь вы не говорили, что Хрусталев тоже был на даче.

– Прикрепленный Хрусталев был на даче только до 10 утра, потом он уехал отдыхать. Его сменил Старостин Михаил Гаврилович, – ответил Лозгачев.

(Так вот почему Старостин не сообщил Рыбину о странном приказе Хозяина – он его попросту не слышал!)

Итак, в ту ночь на Ближней даче пили легкое вино – никаких крепких напитков, которые могли спровоцировать приступ, не было. Хозяин, по словам Лозгачева, «был добрый», а «когда он чувствовал себя неважно, у него настроение менялось – лучше не подходи».

Но главное – удивительная фраза: «Ложитесь-ка вы все спать», которую Лозгачев от Хозяина «слышит впервые». Точнее, не от Хозяина – от прикрепленного Хрусталева. Это он передает приказ Хозяина, а утром уезжает с дачи. Приказ, который так удивил и Лозгачева, и другого охранника, Тукова. Они-то знают, как беспощадно Хозяин следит за порядком. Эта фраза нарушала священный порядок: разрешала им всем спать, то есть не охранять его комнаты и не следить друг за другом.

Что и произошло.

– На следующий день было воскресенье, – продолжал Лозгачев. – В 10 часов мы, как обычно, уже все были на кухне, начинали дела на сегодняшний день планировать.

(Да, в результате приказа Лозгачев добросовестно спит. И естественно, не знает, что делали ночью его товарищи – к примеру, тот же Хрусталев, передавший этот невероятный для Хозяина приказ и утром уехавший домой.)

Лозгачев: "В 10 часов в его комнатах – нет движения (так у нас говорилось, когда он спал). Но вот пробило 11 – нет, и в 12 – тоже нет. Это уже было странно: обычно вставал он в 11-12, а иногда даже в 10 часов он уже не спит.

Но уже час дня – и нет движения. И в два – нет движения в комнатах. Ну, начинаем волноваться. В три, в четыре часа – нет движения. Телефоны, может, и звонили к нему, но когда он спит, обычно их переключают на другие комнаты. Мы сидим со Старостиным, и Старостин говорит: «Что-то недоброе, что делать будем?» ...Действительно, что делать – идти к нему? Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная, уже 6 часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит постовой с улицы: «Вижу, зажегся свет в малой столовой». Ну, думаем, слава Богу, все в порядке. Мы уже все на своих местах, все начеку, бегаем, и... опять ничего! В восемь – ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять – нету движения, в десять – нету. Я говорю Старостину: «Иди ты, ты – начальник охраны, ты должен забеспокоиться». Он: «Я боюсь». Я: «Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?» В это время почту привозят – пакет из ЦК. А почту передаем ему обычно мы. Точнее – я, почта моя обязанность. Ну что ж, говорю, я пойду, в случае чего, вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти. Обычно входим мы к нему совсем не крадучись, иногда даже дверью специально громко хлопнешь, чтобы он слышал, что ты идешь. Он очень болезненно реагировал, когда тихо к нему входили. Нужно, чтобы ты шел крепким шагом и не смущался, и перед ним чтоб не тянулся. А то он тебе скажет: «Что ты передо мной бравым солдатом Швейком вытягиваешься?» Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял... вот так. – Здесь Лозгачев приподнял полусогнутую руку. – Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: «Товарищ Сталин, что с вами?» Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: «Может, врача вызвать?» А он в ответ так невнятно: «Дз... дз...» – дзыкнул и все. На полу лежали карманные часы и газета «Правда». На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды «Нарзан», он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся. Пока я у него спрашивал, ну, наверное, минуту-две-три, вдруг он тихо захрапел... слышу такой легкий храп, будто спит человек. По домофону поднял трубку, дрожу, пот прошибает, звоню Старостину: «Быстро ко мне, в дом». Пришел Старостин, тоже оторопел. Хозяин-то без сознания. Я говорю: «Давай его положим на диванчик, на полу-то неудобно». За Старостиным Туков и Мотя Бутусова пришли. Общими усилиями положили его на диванчик, на полу-то неудобно. Я Старостину говорю: «Иди звонить всем без исключения». Он пошел звонить. А я не отходил от Хозяина, он лежал неподвижно и только храпел. Старостин стал звонить в КГБ Игнатьеву, но тот испугался и переадресовал его к Берии и Маленкову. Пока он звонил, мы посовещались и решили перенести его в большую столовую на большой диван... Мы перенесли потому, что там воздуха было больше. Мы все вместе это сделали, положили его на тахту, укрыли пледом, видно было, что он очень озяб, пролежал без помощи с семи вечера. Бутусова отвернула ему завернутые рукава сорочки – ему, наверное, было холодно. В это время Старостин дозвонился до Маленкова. Спустя примерно полчаса Маленков позвонил нам и сказал: «Берию я не нашел». Прошло еще полчаса, звонит Берия: «О болезни товарища Сталина никому не говорите».

Итак, прошел час. Никто не спешит к умирающему Хозяину. Бывшему Хозяину. Только прикрепленные сидят у постели. И ждут.

Единственный из соратников, подробно рассказавший о ночной трагедии, – Хрущев. Он описал ее в своих «Воспоминаниях». Но описал весьма странно: «Вдруг звонит Маленков: „Вот, знаешь, звонили от Сталина ребята (он назвал фамилии), чекисты. Они тревожно сообщили: что-то произошло со Сталиным. Надо будет поехать. Я уже позвонил Берии и Булганину. Выезжай прямо туда, к Сталину, и я поеду, и они тоже приедут“. Я сейчас же вызвал машину... Мы условились, что приедем не прямо к Сталину, а сначала зайдем в дежурку... Мы зашли к дежурным и спросили: „В чем дело?“ Они объяснили: „Обычно Сталин в такое время, часов в 11 вечера, обязательно звонил, вызывал, просил чай... Сейчас этого не было“. Чекисты сказали, что они уже посылали Матрену Петровну (Бутусову. – Э. Р.) на разведку (подавальщица – очень ограниченный, но честный, преданный Сталину человек). Она пришла и сказала, что товарищ Сталин лежит на полу – спит, и под ним помочено – он мочился... Чекисты подняли Сталина и положили на кушетку в малой столовой. Когда нам сказали, что с ним такой случай произошел и что он теперь спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться, когда он в таком неблаговидном положении находится. Мы уехали по домам».

Итак, по Хрущеву, вся четверка вчерашних гостей тотчас приехала. Но, узнав о неблаговидном положении Хозяина, она из деликатности уезжает.

На самом деле, по словам Лозгачева, происходило все совершенно иначе.

Лозгачев: «В 3 часа ночи слышу – подъехала машина. (Прошло почти четыре часа после того, первого звонка, почти четыре часа Сталин лежит без помощи – и только теперь приехала машина. – Э. Р.) Приехали Берия и Маленков. У Маленкова ботинки скрипели, помню, он снял их, взял под мышку. Они входят: „Что с Хозяином?“ А он лежит и чуть похрапывает... Берия на меня матюшком: „Что ж ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказывается, спит преспокойно. Поедем, Маленков!“ Я им все объяснил, как он лежал на полу, и как я у него спросил, и как он в ответ „дзыкнул“ невнятно. Берия мне: „Не поднимай панику, нас не беспокой. И товарища Сталина не тревожь“. Ну и уехали».

Итак, объявив, что 74-летний старик, пролежавший четыре часа в луже мочи, «преспокойно спит», соратники уезжают, вновь оставив Хозяина без помощи.

Лозгачев: "Опять остался я один. Думаю, надо опять Старостина звать, пусть он всех опять поднимет. Говорю: «Иначе он умрет, а нам с тобой крышка будет. Звони, чтоб приехали».

Хрущев: «Прошло какое-то небольшое время, опять звонок. Звонит Маленков и говорит: „Звонили опять ребята от товарища Сталина. Они говорят, что все-таки что-то с товарищем Сталиным не так. Хотя Матрена Петровна, когда мы ее посылали, сказала, что он спокойно спит, это не обычный сон. Надо еще поехать“. Условились: надо, чтобы приехали врачи».

Лозгачев: «В восьмом часу утра заявляется Хрущев. „Как Хозяин?“ Говорю: „Очень плох, с ним что-то случилось“, и все рассказываю. Хрущев говорит: „Сейчас врачи приедут“. Ну, думаю, слава Богу. Между половиной девятого и девятью (после того, как он пролежал 13 часов без помощи! – Э. Р.) прибыли врачи».

Мы никогда не узнаем, что же произошло ночью в запертых комнатах Хозяина. Но есть только два варианта происшедшего: или Хозяин обезумел и действительно отдал приказ всем спать, "по удивительному совпадению той же ночью с ним случился удар... или Хрусталеву было кем-то приказано уложить спать своих подчиненных, чтобы остаться наедине с Хозяином – ему или кому-то еще, нам неизвестному. (После ареста Власика Берия, конечно же, завербовал кадры в оставшейся без надзора охране. Он должен был использовать последний шанс выжить.)

Проник ли в неохраняемую комнату сам Хрусталев или кто-то еще? Сделали ли укол заснувшему после «Маджари» Хозяину? Спровоцировал ли этот укол удар? Проснулся ли Хозяин, почувствовав дурноту, и пытался ли спастись, но сумел дойти только до стола? Все это – предположения... но если все так и было, становится понятной поражающая смелость соратников: узнав о происшедшем, они не спешат примчаться на помощь, будто точно знают, что произошло, уверены, что Хозяин уже безопасен.

Но в обоих вариантах четверка сознательно бросила Хозяина умирать без помощи.

Так что в обоих вариантах они убили его. Убили трусливо, как жили. И Берия имел право сказать Молотову слова, которые тот потом процитировал: «Я его убрал».

Лозгачев: «Ну врачи все были совсем испуганные... глядят на него и тоже все дрожат. Им надо его осматривать, а у них руки трясутся, а тут еще зубной врач снял протезы, а они у него из рук выпали. Боится. Ну профессор Лукомский говорит: „Надо рубашку снимать, давление измерять...“ Я разорвал рубашку. Стали мерить. Потом осмотрели все и нас спросили, кто при этом был – когда он упал. Мы думали: теперь все, сейчас нас посадят в машину и будь здоров – конец! Нет, слава Богу, врачи пришли к выводу, что с ним было кровоизлияние. Тут народу понаехало очень много, и, по существу, с этого момента мы уже отошли от всего этого. Я в дверях стоял. За мной люди толпились – приехавшие. Помню, министр Игнатьев все боялся войти. Я говорю: „Что вы стесняетесь, заходите“. Тогда же, 2 марта, привезли Светлану».

Дочь Сталина пишет в своей книге: «Василия вызвали тоже, но он был пьян и быстро ушел к охране – шумел в служебном помещении, что отца убили... пока не уехал к себе. Ставили пиявки, делали рентген легких. Заседала сессия Академии медицинских наук, решая, что предпринять. Привезли установку для искусственного дыхания. Громоздкий аппарат стоял без дела, а молодые специалисты ошалело озирались».

Так он умирал в созданных им страхе и показухе.

Оставив при Сталине Булганина, соратники отправились в Кремль. Пока Хозяин умирал, Журнал продолжал фиксировать посетителей сталинского кабинета.

Согласно записи, 2 марта в 10.40 утра в кабинете собрались Берия, Маленков и Хрущев. Позже к ним присоединились опальные Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович и остальные члены Президиума ЦК. И видимо, начали делить его власть в его кабинете... После чего Берия, Маленков и осмелевшие Ворошилов и Микоян отправились на дачу – следить за умирающим.

В половине девятого вечера, согласно Журналу, все вновь собрались в сталинском кабинете – продолжили делить власть.

Утром – вновь на дачу.

И так теперь каждый день.

Но беспомощный, еле дышащий полутруп еще был им нужен.

Профессор Мясников: «Маленков дал нам понять, что... он надеется, что медицинские мероприятия смогут продлить жизнь больного на достаточный срок. Мы все поняли, что речь идет о необходимом сроке для организации новой власти и подготовки общественного мнения... Сталин иногда стонал. Только на один короткий миг показалось, что он осмысленным взглядом обвел окружающих. Тогда Ворошилов сказал: „Товарищ Сталин, мы здесь, твои верные друзья и соратники. Как ты себя чувствуешь, дорогой?“ Но взгляд уже ничего не выражал. Весь день мы что-то впрыскивали, писали бюллетени. Члены Политбюро подходили к умирающему, те, кто рангом пониже, смотрели через дверь. Помню, Хрущев тоже держался у дверей. Во всяком случае, иерархия соблюдалась: впереди – Маленков и Берия, далее – Ворошилов, Каганович, Булганин и Микоян. Молотов был нездоров, но два-три раза приезжал на короткий срок».

Молотов: "Меня вызвали на дачу... Глаза у него были закрыты, и, когда он открывал их и пытался говорить, тогда к нему подбегал Берия и целовал ему руку. После похорон Берия хохотал: «Корифей науки, ха-ха-ха».

Наступило 5 марта.

Светлана: «Отец умирал страшно и трудно... Лицо потемнело, изменилось... черты лица становились неузнаваемы... Агония была страшной, она душила его прямо на глазах... В последнюю уже минуту он вдруг открыл глаза. Это был ужасный взгляд – то ли безумный, то ли гневный, и полный ужаса перед смертью... И тут... он вдруг поднял кверху левую руку и не то указал куда-то вверх, не то погрозил всем нам... И в следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела».

Впрочем, каждый воспринял этот последний его жест по-своему.

Реаниматор Чеснокова: «Но вот дыхание резко нарушилось, наступило возбуждение. Левая рука, как в приветствии, поднялась и упала. Это была агония. Дыхание остановилось».

Лозгачев: «Говорят, когда он умирал, то, как тогда у стола, поднял руку – просил о помощи... Но кто ему поможет!..»

Мясников: «Смерть произошла в 21.50».

Светлана: «Берия первым выскочил в коридор, и в тишине зала, где все стояли молча, послышался его громкий, не скрывавший торжества голос: „Хрусталев, машину!..“ И круглолицая, курносая Валечка Истомина грохнулась на колени около дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос».

К Хрусталеву обращается Берия! Из всех прикрепленных выбирает Хрусталева!

Берия торопится уйти. Но другие соратники остаются. Для Берии он был только Хозяин. Для остальных – Молотова, Кагановича, Ворошилова – он был их молодостью, их надеждами. Он был всей их жизнью.

Но, постояв немного, и они ринулись в Кремль вслед за Берией – принимать власть. В Кремле в это время шло совместное заседание ЦК партии, Совета министров, Верховного Совета. Оно должно было легализовать то, о чем они уже договорились.

К. Симонов был членом Верховного Совета. Но и он, как и вся страна, верил, что Сталин еще жив и борется со смертью здесь, в Кремле: «Я пришел в зал за сорок минут, но уже собрались все. Мы все знали, что где-то рядом в Кремле лежит Сталин, который никак не может прийти в сознание. Все сидели совершенно молча... Я никогда бы не поверил, что в течение сорока минут так могут молчать триста тесно сидящих людей. Никогда в жизни не забуду этого молчания. Из задней двери вышли они – те, кто был в Бюро Президиума ЦК, плюс Молотов и Микоян. Вступительную речь сказал Маленков. Смысл: товарищ Сталин продолжает бороться со смертью, но, даже если он победит, состояние его настолько тяжелое... Нельзя оставлять страну без руководства. Поэтому необходимо сформировать правительство».

Сформировали. Комедию играть больше не было смысла. И когда после заседания Симонов приехал в «Правду», зазвонил телефон. Редактор выслушал сообщение, повесил трубку и сказал коротко: «Сталин умер».

– Нам сказали, сейчас будут забирать его в больницу, бальзамацию делать, – рассказывает Лозгачев. – Никто нас не звал проститься с мертвым, мы сами ходили. Светлана была недолго. Был и Вася. Не сказал бы, что он был пьян, но в волнении. Потом приехала машина с носилками, положили его и при мне понесли. И все... И никого – только мы стоим и смотрим.

– Говорят, у Хозяина на теле был какой-то кровоподтек, будто его толкнул кто-то? – спросил я его.

– Никакого кровоподтека не было и не могло быть, никто его не толкал. Хрусталев был, когда его бальзамировали, и говорил нам, что в легких, правда, нашли какой-то огарок. Может быть, когда кислород вводили, что-то попало. А так ничего.

– А что было потом с прикрепленными?

– Ну, а дальше всех разогнали, вызывают такого-то и отправляют из Москвы – «чтоб немедленно выезжали с семьей». Такая неожиданность! Старостин, Орлов, Туков решили зайти к Берии – попросить не отправлять. Пришли, а он говорит: «Не хотите быть там – будете там» – и пальцем указал на землю. Ну, они и поехали.

– А что было потом с Хрусталевым?

– Хрусталев заболел и вскоре умер (!!! – Э. Р.). Орлова со Старостиным назначили во Владимир, а я остался на объекте – объект пустой, а я завхоз. Объект передали министерству здравоохранения. Так вот и закончилась Ближняя...

Но так просто Хозяин не ушел. В Москве состоялось его невиданное кровавое прощание с народом.

Его положили в Колонном зале, и тысячные толпы скорбящих вышли на улицу. Из всех городов шли поезда с людьми – проститься с богом...

Помню солнечный день и девушку рядом, ее безумные глаза. Толпа сжимала нас (ее теснила милиция), мы задыхались. Вдруг все сдвинулось, и люди попадали. Меня понесло по людям, я спотыкался о тела... Помню, как вырвался и упал на мостовую. Пола пальто оборвана, но – живой...

В тот день тысячи увезли в мертвецкие. Уйти без крови он не смог... И задавленные присоединились к миллионам, которые он уничтожил.

В тот же день, 5 марта 1953 года, умер еще один человек. Но смерть его прошла совершенно незамеченной. Это был Сергей Прокофьев. Вдова пыталась достать хоть какие-то цветы, но все было закрыто, ничего не продавалось. Ее соседка по дому срезала все комнатные растения, чтобы хоть что-то положить на гроб великого композитора. В это время любимый пианист Прокофьева Святослав Рихтер летел из Тбилиси в специальном самолете – играть в Колонном зале у гроба Вождя. Самолет был завален цветами, и Рихтер буквально задыхался от их запаха...

Непрерывно заседала комиссия по похоронам, стараясь превзойти все возможное в увековечивании Вождя. «Комиссия считает целесообразным долговременное бальзамирование тела товарища Сталина произвести в специальной лаборатории Мавзолея В. И. Ленина. Тело товарища Сталина должно быть положено в гроб в военной форме, на кителе прикрепить медали Героя Советского Союза, Героя Социалистического Труда, а также планки к орденам и медалям... Подготовить проект постановления о строительстве Пантеона».

В связи с условиями бальзамирования его погоны, пуговицы на мундире и звезды Героя были из золота.

Саркофаг с мумией второго большевистского бога стоял у Мавзолея.

На Мавзолее расположились убившие его верные соратники: Маленков в ушанке, Хрущев в папахе пирожком, Берия в широкополой шляпе, надвинутой на пенсне, похожий на мафиозо из фильма. Они славили убиенного бога.

После похорон соратники установили непрерывное подслушивание в квартире его сына. В Архиве президента находятся записи его разговоров.

Василий (разговаривает с шофером Февралевым о похоронах): "Сколько людей подавили, жутко! Я даже с Хрущевым поругался... Был жуткий случай в Доме Союзов. Приходит старуха с клюкой... У гроба в почетном карауле стоят Маленков, Берия, Молотов, Булганин... И вдруг говорит им старуха: «Убили, сволочи, радуйтесь! Будьте вы прокляты!»

Через три недели после смерти отца генерал-лейтенант авиации Василий Сталин был уволен из армии без права ношения военной формы. Еще через месяц его арестовали. Из тюрьмы всесильный сын цезаря окончательно вышел только весной 1961 года. Вышел, чтобы умереть.

Его сослали в Казань, и уже 19 марта 1962 года он умер.

Или помогли ему умереть – в соответствии с традициями Хозяина?

Вслед за Василием в тюрьме оказался и посадивший его Берия.

Осталось описание его расстрела: «Его привязали к крюку, вбитому в деревянный щит, скрутив руки сзади. Берия все просил: „Разрешите сказать...“ Но Генеральный прокурор приказал: „Заткните ему рот полотенцем“. Над повязкой сверкал дико выпученный глаз. Офицер нажал курок, пуля угодила в середину лба».

Потом пали Маленков, Молотов, Каганович... И наконец – Хрущев.

Пока соратники уничтожали друг друга, по всей его Империи брели люди в грязных телогрейках. Шло великое освобождение из его лагерей. Алексей Каплер (в которого была влюблена его дочь) был тоже освобожден. Спустя много лет он рассказывал мне: «Я зашел тогда в скверик, сел на скамью и бессмысленно смотрел, как играют дети... Какой-то мальчик, смеясь, пробежал мимо – я увидел худенькие, беззащитные детские ножки. И что-то случилось... Я зарыдал. Я рыдал бесстыдно, сладко, как в детстве... И прощал... прощал... прощал...»

Несмотря на все разоблачения Хрущева, Сталин продолжал лежать в Мавзолее. Помню, как я его увидел: рядом с кукольной ленинской головкой – совершенно живое лицо, на нем росла щетина.

Только через восемь лет решились его вынести из Мавзолея.

Ф. Конев, командир Кремлевского полка, вспоминал: «31 октября 1961 года наряды милиции очистили Красную площадь, закрыли на нее входы. Когда окончательно стемнело, было решено начать рыть могилу у Кремлевской стены. Переложили тело Сталина из саркофага в гроб, обитый красной материей. Сталин был как живой, сотрудники плакали, отключая приборы. Золотые пуговицы на мундире заменили на латунные, сняли и золотые погоны. Потом тело покрыли вуалью темного цвета, оставив открытым живое лицо. В 22.00 прибыла комиссия по перезахоронению. Из родственников не было никого... После минутного молчания мы его спустили в могилу. Было распоряжение прикрыть его двумя железобетонными плитами. (Будто боялись, что выйдет из гроба. – Э. Р.) Но мы просто засыпали его землей».

Пришел к власти Горбачев, началась перестройка, и люди начали подводить итоги пережитому.

Тогда я и получил это письмо:

"Пишет вам Пепеляев Юрий Николаевич. Давно интересуюсь своей фамилией. Если у вас есть возможность, сообщите, пожалуйста, подробности о моих родственниках. В частности:

Пепеляев Н. М. – генерал-майор царской армии, погиб в 1916 году, в первую мировую войну.

Пепеляев В. Н. – председатель в правительстве Колчака, расстрелян в 1920 году в Иркутске.

Пепеляев А. Н. – генерал-лейтенант, командующий 1-й Сибирской армией Колчака, потом воевал на Дальнем Востоке, вынужден был сдаться в плен, осужден, расстрелян в 1938 году.

Пепеляев Л. Н. – белый офицер, погиб в годы гражданской войны.

Пепеляев М. Н. – штаб-ротмистр царской армии, осужден в 1933 году, погиб в лагерях.

Пепеляев А. Н. – хирург в армии Колчака, осужден в 1942 году, умер в Сиблаге в 1946 году.

Пепеляев А. И. – член партии эсеров, расстрелян Пермской ЧК в 1918 году.

Пепеляев М. Е. – мой дед, проживал в Бийске, осужден в 30-х годах.

Пепеляев М. И. – проживал в Бийске, погиб в Отечественной войне".

Краткая история России в XX веке?

Но два верных соратника Хозяина – Молотов и Каганович – все еще жили. Как странные привидения, они гуляли по улицам.

Правда, в самые последние годы Молотов начал забываться. Порой он вновь представлял себя главой правительства – требовал костюм, галстук и часами терпеливо ждал к себе на доклад горбачевских министров. Лишь в 1986 году этот человек, родившийся при Александре III, живший при Николае II, работавший при Ленине и Сталине и доживший до Горбачева, успокоился в традиционном большевистском красном гробу...

Каганович дотянул до 90-х. Его родственник рассказал мне: «Он умер в июле 1991 года. По телевизору передавали очередные „перестроечные“ новости, показывали Горбачева, Ельцина. Домработница услышала, как он сказал: „Это катастрофа“. Она обернулась – но он уже сидел мертвый у телевизора».

Через три недели наступил август 1991 года. Толпа громила памятники Боголенину и била стекла в священном здании ЦК его партии...

СССР – величайшая Империя, построенная Хозяином на века, с озадачивающей стремительностью рассыпалась в прах.

Вавилонская башня и Великая мечта перестали существовать.

Эти слова Святой Книги должен был хорошо знать ученик Духовной семинарии маленький Сосо Джугашвили, вошедший в мировую историю под именем Сталина.