Глава 26
Скользящая смерть
Вокруг клети и раненых в мгновение ока собралась толпа Лысых, голов в шестьдесят, во главе с самим настоятелем и парочкой О-Низов. Рёв поднялся неимоверный. Одни орали, пытаясь оказать помощь и укладывая окровавленных подельников на носилки. Вторые рвались отомстить, желая голыми руками разорвать обоих пленников. Третьи выкрикивали оскорбления и ругательства в непонятно чей адрес. Ну а четвёртые совсем неуместно заливались утробным смехом. Эти, видимо, находили даже в таком моменте прелесть и удовольствие. Что интересно: две трети остальных монахов, веселящихся на иных пространствах двора, даже не среагировали на событие, омрачившее празднество для других. Так и продолжили танцевать, петь и обжираться.
Здесь же, поблизости от донжона, началось смешение войны, гротеска и сумасшедшего дома. И такой кавардак там творился чуть ли не десять минут.
Как раз это время весьма и весьма продуктивно использовали лазутчики. Их командир, восхищаясь в душе невиданным по исполнению геройским поступком пленённого парня, тем не менее, действовал уже с холодной головой и с ледяной расчётливостью. Понимая, что парня не спасти, он не стал мчаться во двор и рубить любого врага, до которого дотянется его меч. Прекрасно понял всю бессмысленность подобного поступка. Как понял и то, что геройский пленник даже ценой своей смерти не простил бы бессмысленной гибели людей, имеющих совсем иные возможности для мщения. А значит, следовало соответствовать.
– Облачаемся в доспехи караульных! – стал распоряжаться Виктор. – Быстрее! Если сейчас не получится выйти незаметно и нанести максимальный вред, помните о второй литургии. По времени она скоро должна начаться. Наверняка во время этого дьявольского ритуала у нас появится больше возможностей! И прибрать надо хоть немного… Хотя бы на кусочке перед открываемой дверью…
Фактически после этого он так и не отошёл от окошка, наблюдая за двором и комментируя вслух, что там снаружи происходит. Его помощники всё сделали сами. Вначале подобрали нужные одежды и облачили командира, затем оделись сами и напоследок сделали нужные перемещения трупов внутри караулки.
Управились вполне вовремя, чтобы лично дослушать напыщенную речь самого настоятеля, которому всё-таки удалось навести тишину вокруг себя:
– …эти козлы сами виноваты! Нельзя приручать дикое животное и совать ему в пасть руку вместе с мясом. Откусит ведь! А они забылись, вот и доигрались! Хорошо ещё, что выживут и останутся в строю… ибо нас и так мало после эпидемии. Ну а с этим пленником я отныне буду заниматься сам. Убивать его – полная бессмыслица! Когда он поймёт и примет наши уставы, когда он проникнется духом возложенной на нас историей миссии – тогда он станет одним из лучших и сумеет доставить в наш святой монастырь ещё немало страждущих развлечений путников!
Видимо, пленник пытался на это что-то выкрикнуть, но стоящие рядом с клетью О-Низы уже давно его сбили с ног древками копий и теперь опять расчётливо наносили болезненные удары, обрывая крик ненависти на корню.
А настоятель продолжал ёрничать:
– Вот видите, он уже попытался выкрикнуть своё согласие стать одним из нас! Но я слишком добр и не дам ему пойти на такую жертву необдуманно. Только после всего комплекса моих личных увещеваний, только после его круглосуточных воплей о просьбе влиться в наши ряды я представлю вам вашего нового товарища!
Кажется, авторитет главного палача и садиста этого средоточия зла не нуждался в лишней рекламе. Потому что все монахи поверили каждому сказанному слову и взревели с восторгом, предвидя новое и, самое главное, длительное развлечение.
И стихли лишь через пару минут, после гротескной раздачи поклонов главного урода и поднятия его руки:
– Раненых – в госпиталь! А мы сейчас отправимся на Святую литургию! А потом продолжим празднество до утра. За мной, братья!
И вся толпа, собирая по пути остальных празднующих на огромном подворье, шумно двинулась в сторону внутренней цитадели крепости. Та наверняка являла своими внутренностями некое подобие храма, потому что в высоких узких окнах вскоре заплясали отблески усилившегося освещения. Причём спешили и даже мчались на литургию с радостью и предвкушением все без исключения. Создавалось впечатление, что их там ожидало райское всепрощение и искренняя благодать господня.
Но ушли не все монахи. Два О-Низа оставили возле себя парочку явно недовольных этим выбором Вещателей и, достаточно грубо к ним обращаясь, приказали присматривать за порядком возле клетей. Видимо, таков был режим досмотра, заведённый в монастыре, а может, решили перестраховаться после недавнего геройства изумительно действовавшего парня. Лишённые счастья помолиться с братьями, оба избранника согласно покивали головами и грустно поплелись в сторону наполовину объеденного быка, остатки которого млели над тлеющими углями. И уже там, скорее для острастки, поглядывая порой на клети, принялись вырезать для себя наиболее лакомые кусочки.
А боевые десятники, о чём-то интенсивно пошушукавшись между собой, разделились. Один подался бегом к храмовой цитадели, а второй, хоть и с недовольным видом, поспешил к солидной жилой пристройке, которая прилепилась к внутреннему участку крепостной стены. Наверняка именно об этой пристройке и говаривал толстяк Ромуальд, когда упоминал о подземном ходе. Другого подобного строения на внутреннем дворе не наблюдалось.
Когда оба скрылись с глаз, троица лазутчиков выскользнула на оперативный простор. К тому времени они тоже свои роли между собой распределили и знали, куда идти и что делать. Командир, не слишком спеша, но уверенно отправился к пристройке. Да в принципе, разве не могла быть какая срочная надобность для встречи с О-Низом? Вполне!
Как могли проявить наглость и два иных караульных, которым тоже до спазм в желудке захотелось если не поучаствовать в празднике, то хотя бы поесть жареного мяса. Логичное желание? Ещё бы!
И, кажется, оставшиеся на посту монахи так и подумали. Потому что уставились на коллег, словно на полных придурков, и обложили их ругательствами:
– Чего караулку покинули, придурки?
– Сейчас О-Низ выйдет, вам такого задаст!
Мастер Форш пытался пробормотать как можно просительнее:
– Да мы быстро! Только по одному кусочку отрежем! – при этом доставая кинжал, сокращал расстояние, делая вид, что устремлён только на жареные остатки быка.
– Вот идиоты! – ругался второй монах. – Не могли нам крикнуть, мы бы вам сами чуть позже занесли…
К моменту столкновения оба монаха уже не так смотрели на оголодавших якобы караульных, как на входящего в пристройку воина в рыцарском облачении:
– А это кто?!
– Куда он прётся?!
Похоже, сама попытка вторжения в жилище настоятеля казалась им невероятным кощунством. Да и толстяк Ромуальд на этом факте делал ударение. Но лазутчики так именно и подгадали: нарушение правил – атака обоих маэстро.
Так что вырвавшиеся с возмущением вопросы ознаменовали жизненный конец очередной парочки насильников. Те рухнули, так и не поняв, что их убили.
Затем Слиш остался на месте, а Форш деловито и уверенно подхватив короткое копьё с массивным, широким лезвием, двинулся к пристройке. Как бы ни был уверен в себе командир маленького отряда, лишняя подстраховка с тыла не помешает: ведь никто не знал, что и как расположено в трехэтажном здании. А вдруг там ещё кто-то засел, кроме одного боевого десятника? Вдруг там вообще постоянный боевой пост дежурит? Хорошо, что дверь за собой О-Низ не закрыл, приученный за долгие годы к полной безнаказанности внутри крепости.
Именно с такой мыслью чуть ранее вошедший в пристройку Виктор, нисколько не глуша свои шаги, прошёл неожиданно просторный холл и сунулся в комнату, дверь в которую оказалась тоже приоткрыта. Меч держал в левой руке, а в правой – метательный нож. Его взору открылась непритязательная картина: десятник из громадного кувшина с помощью лейки переливал в небольшой бурдюк некую прозрачную и резко пахнущую жидкость. По первому впечатлению – чистейший спирт. То есть для себя первые лица преступной братии не жалели где-то сделанного тайком от остальных дистиллята.
О-Низ решил, что это вернулся его напарник, потому что с досадой воскликнул, не отрываясь от важного дела:
– Ты какого демона не в храме?! – но так как ответа не последовало, а топот приближался, аккуратно поднял кувшин на полку, и бросил взгляд на скрытого под шлемом рыцаря: – Ты чего здесь…
Дальше он получил удар плашмя мечом по лбу и со страшным грохотом, заваливая на себя кувшин и ломая несколько полок с ещё какой-то посудой, откинулся на пол. В нос шибануло таким резким духом чистого спирта, что Виктору пришлось спешно ретироваться из этой комнаты, опасаясь задохнуться начисто. Наверное, из-за резко заслезившихся глаз он не понял, кто это у него возник на пути в том самом холле. И только по восклицаниям заплетающимся языком понял, что перед ним враг. Причём враг, сильно возмущающийся:
– Твари! Как вы посмели сюда войти?! И разбить наши запасы самогона?!
Правда, слово «самогон» он сказал несколько иначе, скорее всего, обозначая его чистоту и крепость, но сути это не меняло: в пристройке оказался ещё один О-Низ. И судя по его измятой роже и полураздетому состоянию, он, видимо, упился одним из первых и отсыпался в своей комнатушке. Но пьяный, пьяный, а сразу понял, что надо биться за собственную жизнь, и стал действовать как воин выше всяких похвал. Вначале изящно увернулся от брошенного ножа, а потом и сам настолько стремительно и мощно атаковал с мечом в руках, что Менгарец чуть не погиб при отступлении. Всего за пять секунд ему было нанесено три лёгких и незначительных ранения. Таких опасных противников на пути у Менгарца ещё не встречалось.
И только приложив максимум сил и взвинтив темп до предела, Виктору удалось сдержать натиск врага и заставить того отступить. Противника это, кажется, изумило до такой степени, что отрезвило окончательно. И следующие слова он выговорил чётко и с безумным восторгом:
– Ай да мечник! Ай да чудо! И почему я тебя не узнаю? Шлем-то сними!
Хоть это и хотелось сделать из-за спиртовой вони, да и мешала тяжёлая железная бочка на голове, но Палцени не позволил себе отвлечься на расстёгивание ремешка. При таком неожиданном равенстве сил любая мелочь может оказаться фатальной. Тем более что О-Низ опять пошёл в яростную атаку.
Тем не менее, Виктор весьма своевременно заметил, что наружная дверь начинает медленно приоткрываться, и, помня об оговорённой подстраховке от мэтра, попытался продержать врага спиной к спешащему на помощь товарищу.
Чего уж там говорить, опытнейший оказался воин. Можно сказать, профессор своего дела! В последний момент он что-то почувствовал у себя за спиной и, начав смещаться резко в сторону, попытался оглянуться. Но и рука у многоопытного Форша не дрогнула: широкое лезвие его копья вонзилось О-Низу со спины прямо в сердце.
И всё равно, уже практически мёртвый, боевой десятник монастыря сумел мечом перебить древко копья и сделать такое движение, словно хотел метнуть меч в убившего его копьеносца. Тут уже поспел Менгарец: отрубил руку падающему врагу по локоть.
И пока тело убитого врага падало на землю, резко развернулся и бросился опять в кладовую с разбитыми кувшинами. Его напугала только одна мысль, что оглушенный О-Низ вдруг очнётся и окажется точно таким же великолепным противником. Хотя сам факт и обстоятельства его потери сознания ставили десятника на пару порядков ниже только что погибшего коллеги.
Как в воду глядел: жутко задыхающийся от испарений вояка ещё лежал, но уже с открытыми глазами под багровым, наливающимся лбом, пытался осмотреться и вспомнить, что здесь случилось. Повязать его, как утёнка, и выволочь в холл не составило большого труда.
И уже фактически приступая к допросу, надавливая на самые болезненные точки на теле врага одной рукой, Виктор второй ладонью закрывал мычащий рот и отдавал распоряжения товарищу:
– Обыщи всё здание! Дай сигнал Слишу!
Всё правильно: пока пленный скажет, что и где, можно и самим отыскать. Ведь каждая секунда на вес жизней.
Стоящий между клетей Слиш очень заволновался, когда расслышал грохот сражения в пристройке. Но сомневаться в своих действиях не стал ни мгновения. Начав рубить замки на клетях, скороговоркой давал инструкции освобождаемым пленникам, глядящим на него с безумным блеском в глазах:
– Не бегать! Не метаться! Выползать наружу по земле! В крайнем случае – на четвереньках! Если нет сил или возможностей двигаться – не паникуйте! Постараемся вытянуть всех! У кого есть силы, тащите слабых! Уф! Ура! – он увидел сигнал, который от обители настоятеля подал ему напарник: – Удалось убить О-Низа! Спокойнее! Оружие не трогайте, главное, уйти в пристройку и там забаррикадироваться хоть на короткое время. Оттуда есть подземный ход! Ещё раз повторяю! Не бегать! Ползком!
Отдельные клети оказались пусты. В некоторых было только по одному узнику.
Всего пленников содержалось немного, двадцать один человек. Из них пятнадцать могли передвигаться самостоятельно, шестерых попытались нести самые сильные. Геройский парень, нанесший раны двоим уродам, сам, будучи безоружным и в безвыходном положении, оказался вполне целым и невредимым. Несмотря на сильное прихрамывание, он, опираясь на трофейный меч, умудрился на себе нести ещё и пожилую женщину, которая с таким самопожертвованием прикрывала ему спину.
К великому удивлению не только пленников, часть которых и говорить-то не могли беззубыми ртами, но и самого мэтра, удалось всем без исключения забраться в монолитное трёхэтажное здание без каких-либо заминок и эксцессов. Но самое главное, что продолжающие свою литургию монахи так и не выглянули из храма наружу. И невероятная по дерзости операция «освобождение» прошла, словно по маслу. Вернее, не вся операция, а только первая её часть. Ведь теперь ещё надо было спасти тех, кого избавили уже первый раз от гибели, и при этом не потерять собственные жизни.
Так что, не обращая взимания на стоящих рядом безмолвных свидетелей, Менгарец продолжал вырывать из пленённого О-Низа всё новые и новые признания. И спинным мозгом чувствовал при этом полное моральное одобрение замерших вокруг него людей. Некоторые были настолько худы, покалечены и страшны, что, один раз взглянув на них, пропадали всякие укоры совести, а пальцы вновь давили на самые болезненные нервные окончания Лысого Вещателя.
