Теперь, после того, как выяснилось, что мой господин со дня на день прибудет в Рим, мне не было никакого смысла искать его в Идумее или Самарии. А стало быть, в Рим пришлось бы возвращаться в любом случае. Судьба явно решила отплатить мне за недавние страдания, и я был ей признателен. В этом смысле стоило задуматься, как теперь поступить с моими новыми знакомыми – братьями Шенон. С одной стороны – спасшими меня, найдя полуживого на дороге, и вразумившими, где искать Ирода. С другой – они и главное те, кто науськал их на след моего господина были смертельно опасны. После смерти отца и пожара в школе, я понимал, что, во всяком случае на ближайшее время Ирод был, есть и останется моим единственным господином, и мне совершенно не улыбалось потерять тепленькое местечко и пуститься в странствия ловя ветер в поле.

Покумекав немного, пока мы укладывали вещи и товар в грузовые повозки запряженные осликами, я решил не убивать братьев, а в случае необходимости искалечить их перерезав поджилки на ногах. Таким образом, я и исполнял некий акт милосердия – уместный по отношению к посланникам Фортуны, и одновременно с тем пресекал их дальнейшие попытки лично навредить Ироду. Наблюдая за тем, с какой нежностью оба брата подсаживали на повозки детей, я решил, что пригрожу вернуться и продать женщин и сосунков в рабство, предварительно поимев их всех до одного, если только их родители продолжат чинить неприятности Ироду.

И вот я возвращался в Рим, откуда бежал всего-то день назад, что было само по себе не плохо, учитывая, что очень скоро я увижу Ирода, и верну себе покинутую впопыхах охрану. Не то, чтобы я сильно скучал по этим угрюмым и одновременно с тем верным своему господину и неистовым в битве горцам, но все же, если уж я задумал не просто раскрыть заговор, а по возможности вырезать хотя бы его верхушку, от помощи было грех отказываться.

Мы вышли с постоялого двора засветло, зевая и трясясь от холода, но едва только горизонт пожелтел, и затем выглянуло солнце – заметно потеплело, а потом началась привычная в эту пору жара. И если в начале пути нас сопровождал птичий гомон, ко времени, когда безжалостное солнце достигло зенита, птахи утихли. Следовало сделать привал, но как назло, на дороге начали попадаться кресты с полувысохшими и только начинавшими портиться телами на них. Не то, чтобы я боялся покойников, но запах… к тому же с нами ехали женщины и дети, желудки которых, как известно, не столь крепки, как у мужчин, поэтому, невзирая на неудобство и градом льющийся пот, мы упорно шли дальше, надеясь выбрать местечко хотя бы не под ногами у распятых трупов.

Наконец обессиленные и злые, мы устроились в сомнительной тени дикой смоковницы на расстоянии приблизительно сто двойных шагов легионера от креста справа, и около пятидесяти шагов слева. Не очень-то приятное соседство, но да делать было нечего. Впрочем, ни дети, ни женщины уже не возражали, так что, дежуря по очереди, мы немного передохнули, развлекаясь беседами.

Было заметно, что оба моих нанимателя, да и их благоверные рады радешеньки возможности поболтать о наболевшем, поделиться последними новостями и сплетнями, сливая ценную и пустопорожнюю информацию в мои благодарные уши.

Итак, откидывая ненужные эмоции, бабьи причитания и откровенный бред, я выяснил, что после инцидента с Малихом вконец запуганный Гиркан вернул Фасаила на ранее занимаемую им должность. Но пока этнарх размышлял, чем умилостивить стоящего на его границах и в любое время дня и ночи разгуливающего по его складам с оружием Ирода, я уже упоминал, что такую привилегию мой господин получил сделавшись тетрархом, душка Антигон (родной племянник Гиркана) подговорил сына парфянского царя Пакора взять Иерусалим. И, как уже рассказал словоохотливый Елизар в нашу первую встречу, едва прослышав о грядущей войне, представители наизнатнейших семейств Иудеи явились с ябедой к Марку Антонию, умоляя его расследовать дело фактически захвативших власть в стране идумеев.

Казалось бы – удача начала с наглой рожей мочиться на Ирода и Фасаила, но неожиданно пришел вызов в Рим. Покумекав что де негоже обоим оставлять Иудею накануне войны с парфянами, старший Фасаил убедил Ирода отправляться к Марку Антонию в одиночестве, принеся искренние извинения тетрарха Фасаила, а так же заверения глубочайшего почтения и верноподаничества, и уж, разумеется, хороший подарок, который хотя бы отчасти должен был загладить перед правителем вину старшего брата. Разумеется, о подарке братья Шенон знать не могли, но я давно постиг, как ведут себя в их землях, кроме того, сенат никогда не брезговал дарами, из скромности запрещая именовать их взятками.

Ирод должен был явиться в Рим со дня на день, после чего, его собирались убить. Для этого меня собственно и нанимали. Почему в Риме, а не на подступах тоже понятно, если римляне и греки ставят своим правителям статуи и отливают монеты с их изображением, так что в результате, их каждая собака знает, кто мог утверждать, будто знает, как выглядит тетрарх какой-то там Иудеи, чей бог запрещал создавать изображения живых существ. Вот и говори после этого, что евреи дураки!

На моего господина и прежде жаловались всякий, кому времени и сил не жалко в Рим переть, но на этот раз, по всей видимости, мятежники всерьез заставили сенат поволноваться. К тому же близилась война с Парфией. А ведь совсем недавно, каких-нибудь тринадцать лет назад, именно Парфия нанесла поражение Риму разбив армию легендарного Красса. Скажу больше, после этой победы все недовольные владычеством Рима начали смотреть на парфян, как на народ-освободитель, способный выбросить с их земель ненавистных завоевателей. Иными словами – те, кому не нравился Рим, готовы были лечь под Парфию, лишь бы избавиться от постоянного вмешательства бывшей республики в их внутреннюю политику, а стало быть, идущее через Сирию, – а это был кратчайший путь, – парфянское войско во главе с сыном царя Пакором передвигалось быстро и уверено, не находя сопротивления, а наоборот получая помощь от встречающих ее с восторгом предателей Рима. Да таким образом они до самого Иерусалима докатятся не на своих ногах, так на руках приветствующих их городов.

Стоит только на минутку отвернуться, на несколько дней покинуть правителя, как можно уже его косточки собирать, а самому потом по дорогам с сумой… Вот ведь – горе перекатное! Судьба судьбинушка. Да только не к лицу «Черному пауку» по свету маяться, угла искать. Сиди за троном своего господина, шпионь, приглядывай, и главное, будь под рукой, и жди, когда настанет твое время.

Пока мы болтали о том и о сем, младшие дети расшалились бегая вокруг крестов, вот ведь и жара им не в тягость, и мертвые тела навроде кукол. Один рядом с крестом встал, руки пошире расставил, голову на грудь уронил, мол, теперь он и не он, а распятый разбойник. Другой тут же рядом пристроился, глазик у пацана зоркий, приметил, что казненный еще и худ, и волосы у него драной пряжей на плечо свисают. Все в точности исполнил, одежонку с себя скинул – стоит. Третий самый маленький долго на старших смотрел, палец сосал, и тут же пристроился, не только, против обычая иудейского тунику с тела сорвал, в набедренной повязке остался, а еще и обделался, чтобы полного сходства значит, достичь. Ну, молодец!

Заметив такие живые картины мамочки прибежали, щебеча и раздавая подзатыльники, одевая и по надобности переодевая своих чад.

– Кончай отдыхать. А то затемно до города не доберемся. Подъем. – Решил тоже покомандовать я. И то правда, не успеешь к закрытию ворот, ночуй за ними. А если в самом Риме не мало добрых людей с ножами и серьезным намерением срочно стяжать им не принадлежащее, что же говорить о молодчиках за его пределами?!

Проверив телеги и пересчитав по головам людей, я шлепнул по крупу одного из осликов, запряженных в первую телегу, после чего наш небольшой караван тронулся. Я пропустил вперед себя первые две телеги, когда вдруг младший из братьев Шенон присел на третью повозку рядом со своей супругой и детишками, и тыча пальцем в приближающееся распятье, громко произнес – «один». Один – с готовностью повторили малыши. А вот там впереди будет второе. Два. – Один, и два. – тотчас заголосили умненькие мальчишки. Когда мы подъехали к Риму малыши выучили счет до десяти. Я мысленно попытался представить мимо скольких покойников мы проехали в этот день, и решил, что их было около двадцати пяти. Возможно, казнили какую-нибудь разбойничью ватагу. Что же, на 25 «перекресточников» в воровском мире сделалось меньше. Не беда – свято место, как известно пустым не бывает. Придут новые разбойники, оклемаются, начнут трясти путников, и закончат точно так же как и их предшественники. Делали бы кресты из дубов – давно бы уже галилейские горы лысыми стояли, и лесные братишки покинули насиженные места.