Глава 1
Два последующих незабываемых дня в объятиях госпожи Аояги и её очаровательных юдзё пролетели как один миг. Нобунага обрёл спокойствие, давно утраченное им в постоянной политической борьбе с сёгуном Тоётоми Хидэёси, а также духовное равновесие. Полученное им плотское наслаждение было несравнимо ни с чём, в искусстве любить юдзё-куноичи* не знали себе равных.
По окончании утренней медитации, в которой Нобунага также принимал участие, госпожа Аояги получила письмо из Киото. Примчался один из верноподданных Фусю, его лошадь была взмылена, сам же он раскраснелся от быстрой скачки и холодного пронизывающего ветра, поднявшегося ещё ночью. Ветер принёс мокрый снег, небо заволокло тяжёлыми серыми облаками, казалось, ещё немного они коснуться земли и она сольётся с ними в единое целое, поглощая монастырь Энракудзи и все его окрестности.
Яшмовая госпожа поспешила развернуть свиток и прочесть послание: оно не предвещало ничего доброго. Один из императорских лекарей, которому было вверено здоровье Главного советника, сообщал, что состояние больного резко ухудшилось, и он навряд ли доживёт до часа Собаки.
Госпожа Аояги расстроилась: мало того, что уходил из жизни один из преданнейших и мудрейших вельмож, теперь можно ждать самого неожиданного поворота событий. Она ненавидела сёгуна, зная властную и подлую суть этого человека, а более всего боялась за жизнь сына.
Яшмовая госпожа тотчас же приказала собираться в Киото, решив направиться сразу же на улицу Нидзё в дом умирающего советника, и постараться облегчить его предсмертные страдания, насколько это вообще возможно в подобной ситуации.
Нобунага, опасаясь происков со стороны Тоётоми, простился со своей возлюбленной госпожой и в сопровождении отряда самураев, к которому присоединились очаровательные юдзё, поторопился в замок Адзути, дабы быть готовым к самым печальным событиям.
По прибытии в Адзути Нобунага намеревался отдать приказ: всем вассалам собраться с отрядами воинов-байсинов, и встать лагерем вокруг замка.
* * *
Тория сидел на коленях перед жаровней. Тепло, исходившее от углей, едва ли могло согреть его измученную душу…
Рядом, в соседней комнате рожала Мико. Она мучалась почти два дня. Сначала она сильно кричала и стонала, даже Тоётоми Хидэёси, услышав её крики, поспешил справиться о том, как проходят роды. Всё-таки женщина была когда-то его наложницей.
Госпожа Манами прекрасно знала о связи Мико со своим сыном и была безгранично благодарна наложнице, ибо Тория стал мужчиной – пропала вспыльчивость, непредсказуемость, лень; поступки его приобрели обдуманность и благородство. Узнав, о беременности наложницы, госпожа Манами возрадовалась и возблагодарила богов, ибо теперь знала наверняка – её сын сможет иметь наследников.
Как только у Мико начались схватки, госпожа Манами сразу пригласила двух лучших повитух, которые в своё время помогали её детям появиться на свет, и сама присутствовала у ложа роженицы.
Казалось, сначала, ничего не предвещало беды. Наложница, как и положено ощущала схватки, они становились всё чаще и сильней… Но должны были в итоге привести к тому, что на свет появиться дитя, зачатое Торией. Увы, прошло слишком много времени – роды так и не начинались…
Повитухи осмотрели роженицу, на ощупь, руками определив, что ребёнок перевернулся. Отчего же он не хотел покидать чрево матери? – недоумевали они, ведь Мико рожала третьего ребёнка.
Прошло два дня, а женщина продолжала мучаться, она обессилила, не могла кричать, лишь стонала…
Одна из повитух, распахнула фусуме в комнату, где Тория пытался согреться около жаровни, его бил озноб. Увидев пожилую женщину, он тотчас встрепенулся:
– Как она?
Повитуха смиренно поклонилась и села на татами.
– Плохо, мой господин. Ребёнок перевернулся, но не желает покидать черево матери. Отчего так происходит нам не ведомо. Может быть, он заранее не хочет жить?
– Что ты говоришь?! – возмутился Тория. – Придержи язык!
– Воля ваша, господин. Я многим младенцам помогла появиться на свет и многим матерям облегчила муки… Но сейчас…я бессильна. Возможно…
– Что? Говори!!!
– Этот ребёнок ваш, господин. И вам решать: будет он жить или нет. Боюсь, что Мико умрёт в любом случае.
Тория не выдержал: он схватился за голову, и зарычал, словно раненый тигр.
– Почему?! Почему?!
Повитуха не знала, что и ответить… – сказать, что такова воля богов? Тогда, действительно: почему их воля столь жестока?
Ей приходилось наблюдать за многими смертями…
– Господин!
Голос повитухи вывел Торию из оцепенения. Он очнулся и удивлённо воззрился на пожилую женщину.
– Что? – спросил он еле слышно.
– Её придётся рассечь кинжалом, только тогда дитя появиться на свет. Промедление может привести к гибели обоих. Ваше слово, господин? – повитуха склонилась в поклоне.
– Скажи, ты помогала моей матери разродиться? – неожиданно спросил Тория.
– Да, господин, – смиренно ответила повитуха.
– Так помоги моему ребёнку!
Пожилая женщина прекрасно поняла, что имел в виду господин Тория – это означало приговор для Мико и спасение для не родившегося младенца.
Последнее, что услышал Тория – плач ребёнка…Он не выдержал, взял кинжал, откинул рукав кимоно и уверенным движением рассёк себе левую руку от кисти и до локтя… Кровь хлынула на светлое татами. Тория не чувствовал физической боли, с наслаждением наблюдая, как татами приобретает красный цвет.
Неожиданно фусуме распахнулась. Не успела госпожа Манами войти, дабы сообщить, что родился мальчик, причём, весьма крупный, видимо, поэтому несчастная и не смогла разродиться, как из её груди вырвался крик ужаса. Перед ней стоял Тория, его кимоно, татами, лежавшие на полу, заливала кровь.
* * *
Госпожа Аояги склонилась над умирающим Фусю. Он тяжело дышал, из груди вырывались хрипы.
– Госпожа… – едва слышно произнёс он, – я счастлив вас видеть в тот момент, когда мне предстоит покинуть этот мир. Что ожидает меня там – никому не известно…
– Вас ожидает Чистая земля Будды, – Аояги взяла советника за руку, глаза её затуманились от слёз.
– Возможно, – похрипел Фусю и смутным взором оглядел присутствующих, но, увы, так и не увидел среди них сына, ведь тот верно служил сёгуну. – Личная императорская гвардия – оплот юного императора… Но китайцам надо платить за преданность. Сохраните её, и Гендзи будет в безопасности. Тоётоми постарается захватить власть, император слишком молод, дабы противостоять…
Фусю начал задыхаться. Госпожа Аояги не выдержала и, закрыв лицо широким рукавами кимоно, удалилась в глубь спальни.
Свидетелями последнего вздоха советника стали лишь лекари.
– Госпожа… – услышала Аояги, утирая слёзы. Она обернулась. Секретарь советника протягивал ей свиток, увенчанный личной печатью Фусю.
– Что это?
– Завещание господина Фусю. Он диктовал его мне, я же – записывал…
– Я исполню любую его волю, – пообещала Яшмовая госпожа.
– Господин Фусю завещал всё состояние и два дома императорской казне, – пояснил секретарь.
– Он и на одре смерти думал о Гендзи, – Аояги снова разрыдалась.
Секретарь пребывал в растерянности, не ожидая, что Яшмовая госпожа будет так расстроена. Аояги плакала не только, сожалея о преданном советнике, покинувшем этот мир, а более страшась грядущей неизвестности…
* * *
Моронобу пребывал в некотором замешательстве, прочитав послание Хитоми. Безусловно, девушка не могла оставить его равнодушным, он давно на неё заглядывался… Но, как ей ответить? – увы, он не владел искусством стихосложения. Да и потом полюбить дочь своего господина – неслыханная дерзость! Нобунага наказывал самураев и за меньшие провинности. Мало того, что провинившийся совершал харакири, как и все взрослые мужчины его рода, умерщвлялись, даже мальчики, ещё не способные держать оружие. Женщины же носили траур до конца своих дней…
Моронобу опасался вызвать недовольство даймё и очернить свой род недостойным поступком, прекрасно понимая, что он не подходящая пара для Хитоми. Безусловно, до него дошли слухи, что помолвка Хитоми и даймё Хадано расстроена, и свадьба не состоится. Он чувствовал себя оскорблённым, ибо была задета честь рода Оды, как впрочем, и всего клана. Фактически, своим поведением Хадано оскорбил вассалов Оды Нобунаги (и даже их байсинов).
Моронобу решил объясниться с Хитоми при первом же удобном случае, пока даймё не прибыл в Адзути.
Улучив момент, когда Хитоми направилась в святилище, дабы прикрепить над входом новый гокей, он последовал за ней. Оглядевшись по сторонам, Моронобу убедился, что они одни, и обратился к девушке:
– Госпожа Хитоми…
Она вздрогнула и обернулась. Нарезанные бумажные полоски выпали у неё из рук.
– Вы напугали меня Моронобу… – укорила она самурая.
Тот же наклонился, подобрал с земли бумажные полоски и протянул девушке. Хитоми снова попыталась прикрепить их на прежнее место.
– Позвольте, я помогу вам…
Моронобу был достаточно высок ростом, и закрепить гокей на специальном крюке, расположенном при входе в святилище, не составило для него труда.
– Благодарю вас, – Хитоми улыбнулась.
Молодой самурай почувствовал страстное желание обнять девушку и прильнуть губами к её щеке или виску…
Он понимал, что необходимо сказать о письме, ведь Хитоми ждёт от него именно этого.
– Я прочитал ваше послание. Ваш стиль безупречен. Увы, но я не способен к стихосложению…
– Неужели?! – удивлённо воскликнула она. – Ведь это так просто писать стихи.
Хитоми развешивала бумажные полоски, испещрённые молитвами, напротив алтаря, дабы занять себя, скрыть свою неловкость и охватившее волнение.
– Сегодня холодный ветер… – сказал Моронобу, по-прежнему не касаясь деликатной темы.
– Да, в замке прохладно. Жаровни едва спасают, приходиться одевать несколько шерстяных кимоно.
Хитоми, наконец, нашла место для последней бумажной полоски, и пристально воззрилась на Моронобу. Он выдержал её взгляд, правда, это было отнюдь нелегко…
– Позвольте сопровождать вас до замка? – робко попросил он.
Девушка рассмеялась.
– Конечно, хотя здесь всего-то не более ста жэней… Если хотите, я попытаюсь научить вас принципам стихосложения, это не сложно.
– Почту за честь…
Хитоми и Моронобу, минуя пруд и изогнутый мостик, направились к Западному крылу Адзути.
Достигнув замка, они увидели, как ворота распахнулись: появился Нобунага в сопровождении своего отряда.
* * *
Известие о смерти Главного советника Фусю тотчас облетело Киото и достигло замка Исияма, резиденции сёгуна Тоётоми. Прочитав послание от своего доверенного человека, он испытал двойственное чувство. Безусловно, хитроумный Фусю был его врагом: да, но каким! Несмотря ни на что, Тоётоми уважал советника, считая, что тот в совершенстве овладел ведением закулисных политических игр и запутанных, на первый взгляд не поддающихся пониманию, интриг.
В своё время Тоётоми приложил немало усилий, дабы из врага Фусю превратился в его союзника, но, увы… Теперь же сёгун получил известие о его смерти, и как ни странно, не испытывал ни радости, ни чувства удовлетворения. Неожиданно ему даже стало жаль старика, впрочем, ненадолго.
Сёгун наполнил изящную фарфоровую чашку земляничным вином, испив его он надеялся немного успокоится. Смерть Мико опечалила его, а ещё более он опасался за Тория, который мог снова вернуться к былому образу жизни. Неожиданно Тоётоми пришла мысль: сына надо женить! Безусловно, союз должен быть выгодным как в политическом отношении, так и в финансовом.
Сёгун осушил ещё одну чашку земляничного вина, предпочитая его сакэ и сливовому напитку. Запах земляники напоминал ему о детстве, которое он провёл в отдалённом замке, окружённом земляничными полянами… Как это было давно…
Тоётоми с наслаждением вдохнул аромат вина и поставил чашку на стол, мысленно перебирая кандидатуры предполагаемых невест из богатых кланов. Вскоре он пришёл к выводу, что почти все влиятельные кланы Четырёх морей – его верные союзники, правда, на данный момент. Не для кого не секрет, что союзы, даже самые крепкие распадаются весьма неожиданным образом.
Тоётоми направился в комнату Тории.
Сёгун застал сына, лежавшим на футоне, около жаровни. Рука его была перевязана.
– Я скорблю вместе с тобой, поверь мне, – начал разговор отец. Сын слабо отреагировал на его появление, переведя взгляд с картины, искусно изображавшей замок Исияма, на отца. – Мико была мне дорога, я провёл с ней множество незабываемых ночей… Не мне говорить, как она была хороша и искусна в любви.
Неожиданно Тория резко сел на футоне, скрестив ноги. Он смотрел чётко перед собой, раскачиваясь из стороны в сторону, словно китайский болванчик, совершенно не обращая внимания на боль в руке.
– Зачем ты это сделал? – спросил отец, глазами указывая на перевязанную руку сына.
То встрепенулся, перестал раскачиваться и неожиданно спокойно ответил.
– Я хотел боли, чтобы искупить свои грехи…
– Ты слишком молод, дабы они у тебя были.
– Всё равно они есть. Любой человек грешен.
– Ты рассуждаешь странно, ни как синтоист. Это напоминает мне…
– Христианство, – пояснил сын.
Сёгун удивлённо вскинул брови.
– Откуда ты узнал об этой религии. Насколько мне известно, португальцы проповедуют только в княжестве Оды Нобунаги.
– Я был там прошлой луной… – пояснил Тория.
Сёгун снова удивился, но не пришёл в негодование от столь необычного сыновнего поступка.
– С какой целью? Ода Нобунага – враг сёгуната.
– Я знаю. Просто хотел посмотреть на озеро Бива. Я много раз слышал, что оно красиво. И вот, когда я отправился в Киото, то не удержался и… Словом, я присутствовал на одной из проповедей в небольшом христианском храме, построенном на озере. Португалец говорил убеждённо, я ни разу не слышал, чтобы в синтоистских святилищах так читали проповедь…
– Христиане задели твою душу? – поинтересовался Тоётоми.
– Думаю, да. Ибо я молился нашим богам, чтобы они помогли Мико и не забирали её к себе, но… Они остались глухи к моим мольбам. Зачем мне верить в богов, которые не слышат, или не хотят слышать? В чём смысл веры?
Тоётоми задумался: он не знал, что ответить сыну…
– Веру каждый выбирает для себя сам. Если ты считаешь, что христианство отвечает твоим чаяньям, то я не смею возражать и переубеждать тебя… Бывало много случав, когда самураи верили в Аматэрасу, а позже – в Будду. От этого он не стали мне хуже служить. Это дело их совести…
– Мико сожгут на погребальном костре? – спросил Тория.
– Да, она же верила в Аматэрасу… А ты бы хотел, чтобы её похоронили по-христиански? Думаю, это невозможно, ибо человек должен принять веру при жизни… – пояснил Тоётоми. Тория, молча, смотрел на отца. Тем временем, сёгун сообщил: – Сегодня я получил известие из Киото – главный советник Фусю скончался в своем доме на улице Нидзё, и всё имущество завещал императорской казне. Насколько мне известно, за пятьдесят лет, что он служил Яшмовому дому, он скопил огромное богатство.
– Фусю – старый лис. Вы никогда его не любили… – заметил Тория.
– Любить надо женщин и своих детей. Врагов же – ненавидеть или уважать. К советнику я испытывал и то и другое. Он был слишком умён и слишком искушён в интригах…
– Что теперь?
Сёгун задумался: подходящий ли момент посвятить сына в свои планы? – пожалуй, что – да…
– Я думаю, тебе надо жениться, – решительно произнёс Тоётоми. – Ты зрелый мужчина, способный зачать здорового ребёнка. Нашему роду нужны наследники, я, увы, не вечен…
Тория воспринял слова отца, как нечто, само собой разумеющееся.
– Кто она? – совершенно спокойно спросил он. – Мне всё равно… Я никогда не забуду Мико…
Тоётоми выждал некоторое время.
– Дочь Оды Нобунаги, юная Хитоми. Поверь мне, она прелестна, воспитана и невинна.
– Оды Нобунаги – противника сёгуната?! – удивился Тория.
– Именно. Этим союзом я попытаюсь избежать войны. Нобунага слишком богат и амбициозен, он – настоящий самурай, преданный трону Аматэрасу, но более – госпоже Аояги. Всем известна её симпатия к даймё. Мои люди доложили, что Яшмовая госпожа и даймё провели вместе несколько дней в монастыре Энракудзи. Ты понимаешь, что это значит?
– Смутно… – признался Тория. Он не унаследовал острого отеческого ума.
– Они – любовники. А это значит, что Яшмовая госпожа всегда сможет привлечь Нобунагу на свою сторону, если таковое понадобится.
Тория искренне недоумевал.
– Зачем? Неужели императорскому дому может что-либо угрожать?
– Пока нет… Но я в тайне лелею надежду, что следующим императорским родом станет Тоётоми. Поэтому-то я и хочу предложить Нобунаге скрепить наш союз.
Тория поразился дерзости отца. Он всегда был уверен, что отец живёт ради власти, подчиняя всё единственной цели – укреплению сёгуната. Но замахнуться на трон Аматэрасу! – это неслыханная дерзость…
– Отец, почему вы думаете, что Нобунага примет ваше предложение?
– У него нет другого выхода. Нобунага остался в одиночестве, его союзники предпочитают служить мне.
– Сомневаюсь, отец, что после замужества своей дочери, Нобунага смириться с тем, что вы замышляете.
Тоётоми рассмеялся.
– Ты – мой сын, неужели я не могу на тебя рассчитывать?
– Безусловно, можете, – Тория слегка поклонился, неожиданно его лицо отразило сильную боль.
– Что рука?
– Да…пустяки. Словом, вы хотите моим союзом с Одой Хитоми сохранить мир в Поднебесной, обуздать амбициозного противника и добиться единовластия.
– Именно так, – подтвердил Тоётоми.
– Я сделаю всё, как вы скажите, отец…
