Глава 1
Шами проснулась в полдень, не смогла сдержать слезы. Плакала она редко и только когда оставалась одна — вид плаксивых, жеманных сестер — вавилонянок, раздражал ее, «дочь простора». Так за глаза, с легким презрением называли принцессу во дворце отца, вавилонского правителя.
Повозка тащилась медленно. На коней отец поскупился — сказал, спешить тебе некуда, двух быков хватит. К жаре доберешь до Дамаска, раньше не надо.
В пологе, которым еще в Вавилоне тщательно накрыли повозку, наметился прогал. В щель заглядывал простор, о котором с затаенной грустью рассказывала мама. Светлая полоска манила, увлекала в лазоревую даль, пусть эта сирийская степь не чета той, откуда была родом ее мать, дочь скифского царя, в знак примирения с Аккадом выданная замуж за правителя Вавилона.
…Шами с тоской, принуждая себя не думать о будущем женихе, к которому ее упорно тащили быки, припала к щели. Единственный, кого разглядела, был старший евнух Сарсехим, возглавлявший посольство. Это был самый гадкий дядька на свете. Он держал ее в этой тесной скрипучей колеснице, не позволял сесть на коня, размяться, он сопровождал ее даже во время справления нужды.
Сарсехим, заметив щель, задернул полог…
Шами опрокинулась на спину и с тоской глянула вверх. Мама рассказывала, как ее привезли в Вавилон, ссадили с коня, раздели, вымыли, напялили на мокрое тело царские одежды, поспешая поволокли в святилище, в котором восседал бородатый истукан с позолоченным лицом — все почтительно называли его Мардуком — Белом — и тут же обвенчали с местным правителем, имя которого новоиспеченная жена еще с полгода не могла выговорить без ошибок. Так распорядился царь Ассирии, безжалостный Ашшурнацирапал.
За ошибки евнух колотил маму по голове и по спине — дотрагиваться до интимных мест ему не дозволялось. К ним первым прикоснулся ароматно пахнущий, молодой, но уже лысый мужчина с накладной бородой. Этим — снятием бороды — он настолько сразил новобрачную, что решившая сопротивляться скифянка сразу сдалась.
Шами ужаснулась — неужели ее жених тоже будет лыс, толст и издевательски — почтителен? Подобные недостатки простительны отцу, но никак не мужчине, который попытается прикоснуться к ней.
Она ничего не знала о женихе, кроме того, что он — сирийский царевич? Звали его Ахира. Сколько ему лет? Является ли наследником престола или папаша Бен-Хадад ни во что Ахиру не ставит? Будут ли в гареме лупить молодую жену по спине? Неужели муж не позволит ей хотя бы изредка выезжать на охоту. Неужели не позволит промчаться во весь опор! Помнится, в детстве мать любовно подсаживала ее, трехлетнюю, на чепрак, потом, придерживая за узду, водила лошадку по кругу. Шами, вцепившись в гриву, бесстрашно держалась на спине, ощущение неломкости и прочности конских волос навсегда связала ее с конями и с простором.
Перед отъездом мама, вспоминая свою жизнь, попыталась предостеречь дочь. Призналась, что после того, как муж прикоснулся к ней, он три месяца — до самого лета, до иссушающей жары — не вспоминал о молодой жене.
— Что же ты? — встревожилась дочь.
— Послушай, Шами, — ответила мать. — Ты слишком резва и непослушна. Здесь так не любят. В Сирии тоже. Ты у меня умненькая, хорошенькая, пойми, ты будешь одна в незнакомом городе, и заставить его жителей уважать и подчиняться себе невозможно. Но необходимо. Что касается мужа, — она погладила дочь по длинным распущенным волосам, — у меня есть ты и я благодарна ему за щедрый подарок. Поверь, твой отец — незлой человек, он многое тебе позволял — садиться на коня, бить учителя по щекам, но дальше так продолжаться не может. Держись просто, но с достоинством, не отрезай косы своим подругам по гарему, не дерзи евнухам. И прошу тебя, — разрыдалась мама, — не верь чудесам. Чудес не бывает.
Шами вздохнула, глянула в сторону задернутой щели — в присутствии этого противного Сарсехима, в окружении воинов и диких кочевников, охранявших караван, глупо мечтать о чуде.
Но хочется.
Нестерпимо хочется!.. Хотя бы одним глазком взглянуть на выдумку. Пусть хотя бы издали поманит!.. Среди сопровождавших ее людей единственный, кто был ей близок, это начальник охраны старик Ардис. Он был из скифов — привез ее мать в Вавилон, там и остался в качестве наемника. Ардис рассказывал, что далеко — далеко на севере, за высокими горами есть страна, в которой властвуют женщины, а мужчин они держат в гаремах, выбирая того или иного на ночь, после чего забывают о нем.
Конечно, это небылицы и зачем ей держать в гареме лысого мужчину с накладной бородой?..
Предостерегающий вопль часового заставил ее вздрогнуть. Шами, наплевав на запрет, высунулась из повозки.
Со стороны солнца, из слепящей, отливающей чернотой степи донеслось визгливое «ала — ала»! Конные фигуры изогнутой цепью приближались к каравану. Навстречу им с высоко поднятым штандартом поскакал старик Ардис. Ближайший всадник на ходу столкнул его с коня и прямиком помчался к коляске. Вавилонские воины бросились во все стороны, степняки поворотили коней и понеслись в степь. Сарсехим с трудом сполз с лошади и бегом бросился к повозке, залез под днище.
Царевна раскидала подушки и сверху, сквозь прутья решетки, глянула на евнуха. Губы у Сарсехима дрожали.
— Кто это? — торопливым шепотом спросила Шами. — Разбойники?
— Хуже, царственная. Ассирийцы! Боги — хранители, спасите мою голову!
Шами резко выпрямилась, несколько мгновений потратила, чтобы сообразить, чего можно ждать от ассирийцев. Если им и царский указ не указ, ничего хорошего от них не дождешься.
Она выскочила из повозки, вспрыгнула на брошенную евнухом кобылу, кое-как перебрала поводья и, подоткнув под себя тяжелое, немнущееся платье, поскакала в сторону утесов. Там среди каменных уступов ее будет труднее поймать.
— Ала — ала! — донеслось из-за спины.
Кобыла нехотя перебирала ногами, пришлось подбодрить ее пятками. Наконец лошадь с трудом перешла на неспешную рысь. Шами еще успела оглянуться и с изумлением узреть, как главный евнух, выбравшийся из-под повозки и внезапно осмелевший, потрясал кулаками в сторону молодого, в кожаном жилете на голое тело, мужчины. Ардис свистом остановил степняков, те тут же повернули коней и вместе с подручными ассирийца бросились в погоню за царской дочерью.
Шами ужаснулась — когда же они успели сговориться? Ардис тоже?! Она дружила с его внучкой, старик — скиф учил ее скакать на лошади, стрелять из лука Конечно, за царскую дочь дадут неплохие деньги. Но сначала поймайте.
Догнали быстро. Кляча, на которой она пыталась спастись, быстро доказала свою полную непригодность к бегству. Царевну отрезали от прохода в скалах, прижали к отвесному утесу, заставили остановиться. Вот когда Шами пожалела, что не сумела тайно прихватить с собой меч — акинак — перед посадкой в повозку в Вавилоне Сарсехим обыскал ее. Зато есть ногти, зубы.
Атаман подъехал ближе и неожиданно спросил.
— Зачем же ты направилась в сторону утесов? Не лучше ли умчаться в степь?
— Лучше, — согласилась царевна, — но у меня скверная лошадь. Мне надо было добраться до скал, теперь будет легче.
Главарь задумался.
— Не понял, — признался он.
Было ему за двадцать, молод, но и юнцом не назовешь, черноволос до синевы. Судя по количеству завитков на бороде, знатен, выговор правильный, аккадский.
— Сейчас поймешь, — пообещала девушка и, мгновенно выскользнув из тяжелого платья, оставшись в одной тунике, вскочила на спину лошади, затем, ухватившись за выступ в скале, ловко взобралась на вершину откоса и показала разбойнику язык.
— Здесь тебе меня не достать.
— Ты уверена? — заинтересовался главарь и щелкнул пальцами.
Один из его подручных метнул аркан, прочная волосяная петля обвилась вокруг плеч Шами. Девушка попыталась освободиться от удавки, не тут-то было. Метнувший дернул, и она полетела с утеса вниз головой.
Главарь разбойников, подскочивший к самой скале, успел подхватить ее на руки. Очутившись в его объятьях, девушка вцепилась в его плечо ногтями. Тот, не повышая голоса, посоветовал.
— Не дерись, — потом спросил. — Ты кто?
— Царевна, дочь царя Вавилона Мардука — закир — шуми.
— Я имя спрашиваю, — с тем же спокойствием, не глядя на выступившую и закапавшую кровь спросил атаман, потом презрительно засмеялся. — Тоже, нашла царя.
Его невозмутимость успокоила девушку. Если уж придется быть рабыней, то лучше у такого молодца, чем у лысого сирийского развратника.
— Шаммурамат.
— Куда тебя везут?
— В Дамаск, замуж.
Главарь удивился — Что ж вы так далеко забрались в степь?.. Торговый путь проходит по берегу Евфрата.
Девушка пожала плечами.
— Меня не спрашивали.
Атаман понимающе покивал, потом, между прочим, спросил.
— Хочешь, я возьму тебя в жены?
— У тебя нет жены? — удивилась девушка.
— Есть, но я хочу взять тебя.
Шами задумалась — чудо чудом, а голову терять не следует.
— А ты кто?
— Предводитель разбойников.
— Как же тебя зовут, предводитель разбойников.
— Называй меня Нину.
— Сколько у тебя разбойников, Нину?
— Тысяч десять наберется.
— Другими словами, твое логово не похоже на земляную нору или пещеру в горах?
Теперь засмеялся не только главарь, но и подъехавшие поближе разбойники. Они буквально покатились со смеху, один из них, схватившись за живот, картинно свалился с лошади.
— Нет, у меня хороший дом. Каменный. Двести комнат.
— Это неплохо, — согласилась Шами. — только у меня есть условие. Ты позволишь мне ездить верхом?
Главарь хмыкнул.
— Может, ты желаешь и в охоте поучаствовать?
— Очень желаю, — обрадовалась Шами. — Ну, пожалуйста?..
Подоспевшему евнуху и начальнику охраны главарь заявил.
— Эта женщина — моя добыча.
Евнух страстно принялся стучать кулаками по голове, потом неожиданно взвыл.
— А моя голова, господин?
— Зачем тебе голова, если ты лишен куда более важных органов.
— Как насчет моей головы? — поинтересовался старик — скиф.
— В твоем возрасте, уважаемый, самое время задуматься о вечном. О путешествии в загробный мир, к безжалостной Эрешкигаль.
— Но у меня есть дети, внуки.
Шами вступила в разговор.
— Его внучка была единственной моей подругой. Стоит ли лишать дедушку возможности прижать ее голову к своей щеке? Это такая радость.
Главарь задумался и кивнул.
— Хорошо. Ваши головы останутся при вас. Пока. А сейчас поворачивайте быков — и на восход.
— Голова головой, — напомнил старик, — но эта женщина царская дочь. К лицу ли могущественному господину превращать ее в рабыню?
За главаря ответила Шами.
— Послушай, Ардис. Ты можешь сообщить отцу, что этот благородный господин сделал мне предложение.
Евнух озадаченно глянул на нее.
— Ты считаешь, что можно полагаться на слово этого доблестного господина? Я всегда говорил, что ты, царевна, безнадежно глупа.
— Пусть моя глупость тебя больше не тревожит, — ответила Шами и, повернувшись к атаману, пообещала. — Я буду тебе верной женой.
Евнух всплеснул руками — Не слушай ее, господин!
— Заткнись! — коротко приказал главарь, и добавил. — Сначала мы отправимся ко мне, там будет видно. А пока никому не отлучаться от каравана.
* * *
Вскоре неспешность быков вогнала всех сопровождавших царский обоз в неодолимую дрему. Предводитель разбойников, предложил Шами прокатиться на его жеребце, сам же залез в колесницу и там заснул. Его помощник, одноглазый, зверского вида, бритый наголо воин, пристроился поближе к царевне, правда, его рвения хватило ненадолго — скоро он тоже начал клевать носом.
Была конец месяца аддару (февраль — март). Близилась жара, огненные маки и цикламены уже начали терять лепестки, но степное разнотравье еще цвело. Травостой был густ и высок. Конь атамана, покрытый выделанным из шкуры степного льва чепраком, чаще других позволял себе останавливаться и срывать губами колоски и соцветия. Шами не торопила его, и шаг за шагом конь начал отставать, сближаясь с толпой тянувшихся позади повозки конных скифов и пеших воинов, пока обмякший, с полузакрытыми глазами Ардис не занял место рядом с принцессой. Некоторое время старик молчал, потом тихо обронил на родном языке.
— Будь осторожна, Шами.
Девушка вздрогнула и, не поворачивая головы, откликнулась.
— Он дал слово, что возьмет меня в жены.
Старик бросил взгляд в сторону низких, покатых увалов — там, за обрывистой линией прибрежных откосов бежал священный Евфрат. Еще дальше, на три дня пути, тянулись холмистые плодородные земли, упиравшиеся в куда более полноводный и стремительный Тигр. На его берегу — как раз в направлении на солнце, на скалистом уступе высился древний Ашшур. Тень от его стен, крепостных башен и храмов — дворцов покрывала все Междуречье, вплоть до гор на востоке и моря на западе. Даже ночью нельзя было спрятаться от этой тени, она наползала внезапно, по мановению руки главного разбойника Салманасара. Старик бросил взгляд в сторону царской колесницы, куда забрался атаман — по-видимому, этот головорез не последний в своре Салманасара, и его слово имеет такую же цену, как и обещание ветра не рушить хижины.
Не поворачивая головы, старик предупредил.
— Он — ассириец, Шами и, по-видимому, из знатных. Никто не знает, что у него на уме. Ты в его руках, и он может поступить с тобой, как ему вздумается.
— Он обещал взять меня в жены! — упрямо повторила девушка.
— Тебе хочется верить в чудо. Эта вера обманчива. Чудо, как степной мираж, сколько ни гонись, догнать нельзя. На слово ассирийца нельзя положиться даже в том случае, когда он требует — отдай добром, а то хуже будет. Обрати внимание, его воины окружили моих людей, они скрывают имя господина. Они все клятвопреступники, грубые и похотливые ослы. К тому же неизвестно, нужна ли ему жена? Значит, тебя ждет участь наложницы, для дочери вавилонского царя — это неслыханный позор.
— Он сказал, что готов жениться на мне.
— Может, так, а может, и нет. Кто знает наверняка?
— Как же сделать, чтобы наверняка?
— Надо известить твоего отца. Я готов рискнуть своей жизнью, Шами, но я стар. Меня догонят.
— Может, мне самой попробовать? Это отличный скакун.
— Жеребец хорош, только, боюсь, стоит ему услышать свист хозяина, и он тут же повернет назад. К тому же твое бегство ничего не изменит. Ты, как говорится, уже побывала «в его руках». Если ты вернешься в Вавилон, тебя унизят.
— Что же делать?
— Не знаю, но отца известить надо. По крайней мере, он пожалуется Салманасару, — Ардис некоторое время размышлял, потом добавил. — Я знаю наездника, которого эти разбойники не догонят.
— Кто?
— Партатуи-Буря.
— Это тот, что не сводит с меня глаз?
— Когда ты поблизости, его глаза не в его власти.
— Ладно, о глазах потом, — коротко ответила Шами. — Пусть будет Буря.
Ардис добавил.
— Он сообщит твоему отцу, что нас захватили в плен.
— Ни в коем случае!
— То есть?
Шами глянула в сторону одноглазого, бросила взгляд влево, вправо, потом, не разжимая губ, предупредила.
— Пусть Буря донесет до отца радостную весть.
— Послушай, Шами…
— Нет, Ардис, это ты послушай.
Одноглазый встрепенулся, задергал головой. Его взгляд задержался на Ардисе. Тот успел сузить глаза и притвориться околдованным дремой. Шами с сонным равнодушием разглядывала степь. Одноглазый некоторое время отчаянно боролся со сном — его веко заметно подергивалось, — наконец око закрылось, и он нехотя, не без усилия, отвернулся.
Старик подогнал коня поближе. Шами, по-прежнему изучавшая степь, процедила сквозь зубы.
— Пусть Буря доставит в Вавилон радостную весть — знатный ассириец спас меня от бедуинов и сраженный моей красотой решил взять меня в жены. Он умоляет отца дать согласие.
— Согласие кому?
Шами поморщилась.
— Ах, это не важно!
Тут до нее дошел смысл вопроса. Она задумалась, потом согласилась.
— Да, это может испортить все дело.
Некоторое время Шами размышляла, потом уже более решительно закончила.
— Я вверила богам свою судьбу и, как видишь, они пока на моей стороне. Нельзя упустить чудо. Я должна узнать имя ассирийца, и я узнаю его. Запомни, Буря должен добраться до Вавилона живой, невредимый и обязательно сияющий от счастья. Он ни в коем случае не должен поднимать панику во дворце.
Шами придержала коня и с той же дремотной неторопливостью, с какой Верный скусывал стебельки травы, а быки жевали жвачку, пристроилась к самому молоденькому из ассирийцев. Повела себя дерзко, заглянула в самые глаза. Парнишку густо бросило в краску… Ему было лет четырнадцать, не больше, — он вздрогнул и опасливо посмотрел в сторону Одноглазого. На царственную девицу взглянуть не отважился.
— Скажи, дружок, — спросила Шами. — Твой господин уверял, что под его началом десять тысяч воинов? Это правда?
Парнишка кивнул.
— В таком случае, твой господин, должно быть, важная персона?
Еще кивок — Значит, он туртан великого Салманасара?
Парень отвел взгляд.
Шами, как ни в чем не бывало, продолжила.
— У твоего господина есть «та, что в доме»?
Опять молчание.
— Ты пренебрегаешь вавилонской царевной? Это недопустимая дерзость, воин.
Парень с трудом выдавил.
— Нам запрещено разговаривать с пленниками.
Шами удивилась.
— Разве мы пленники?! Ты хочешь сказать, что твой господин отважился взять в плен посольство царя Вавилона?
— Нет, госпожа…
— Послушай, воин. В любом случае, как бы ни сложилась моя дальнейшая судьба, сейчас твоя жизнь в моих руках. Стоит мне только пожаловаться, что ты бесстыдно таращился на меня…
— Госпожа, я не смею!..
— Так расхрабрись! Посмей! Сейчас или никогда. У тебя есть шанс схватить за хвост птицу — удачу. Боги на нашей стороне. Как только Одноглазый обернется, будет поздно. Как зовут твоего господина?
Парень глянул на царевну, покраснел еще гуще и с трудом выдавил.
— Нинурта-тукульти-Ашшур.
Шами удивленно вскинула брови.
— Племянник наместника Ашшура Иблу?
— Да, госпожа.
— Я слыхала, его супруга ушла к судьбе. Это правда?
Парнишка кивнул.
В этот момент Одноглазый обернулся и крикнул.
— Придержи язык, Набай.
Шами, не разжимая губ, поблагодарила.
— Я не забуду, как ты помог мне, Набай.
Молодой человек тут же отъехал в сторону.
Шами прибавила ходу и подъехала к Одноглазому.
— Раб, ты ведешь себя дерзко в моем присутствии. Как твое имя, раб? Я пожалуюсь на тебя великому туртану. Что скажут в Вавилоне о его племяннике.
Одноглазый поджал губы и торопливо подогнал коня к колеснице, окликнул господина. Тот тут же высунул голову. Одноглазый что-то доложил ему, Нинурта помрачнел, окликнул царевну.
— Шами, ты не хотела бы отдохнуть в повозке?
— Сейчас не время, Нину. Что скажут люди — вавилонская царевна вела себя как продажная шлюха. Мы останемся наедине после обряда бракосочетания.
— Зачем ждать так долго, дорогая? Если тебя смущают мои люди, я заставлю их отвернуться.
Шаммурамат рассмеялась.
— Ты способен заставиться своих людей забыть о том, что произойдет в повозке? Ты отрежешь им языки?
Сарсехим подъехал ближе, угодливо поинтересовался.
— Господину угодно развлечься?
— Заткнись! — коротко приказал Нину, затем, повернувшись к девушке, указал на один из шестов, к которым крепился полог и приказал. — Тогда, Шами, привяжи уздечку за эту палку. Мы будем вместе и в то же время врозь. Ты, например, поделишься со мной своими девичьими тайнами, расскажешь, кого видала во сне.
Шами беспрекословно выполнила распоряжение.
Оскорбленный в лучших чувствах евнух молча отъехал от колесницы. Обида, по-видимому, оказалась настолько велика, что он не мог сдержать слезы. Ассирийцы, скифы, пешие воины, глядя на него, покатились со смеху. На Сарсехима указывали пальцами и хватались за животы. Вконец раздосадованный евнух отъехал от каравана — там он дал волю рыданиям. Как только всадники различили всхлипы, веселье перешло всякие границы. Всадники, в большинстве своем дикие люди, принялись активно передразнивать несчастного, кое-кто принялся подвывать, другие начали раскачиваться, третьи рвать волосы на голове. Вконец обозлившийся евнух догнал караван и принялся швырять в обидчиков пучками травы, которые он срывал, наклоняясь направо — налево.
На шум из повозки выглянул Нинурта-тукульти-Ашшур. Некоторое время он с интересом наблюдал за евнухом, потом зевнул и вновь укрылся в полости. Между тем обидчики — куда более умелые наездники — осыпали Сарсехима ворохом сорванной травы. Тот, спасаясь от них, резко повернул в степь.
У Шами вновь начали слипаться глаза. С приходом дремы ее посетила пугающая мысль — от чуда, оказывается, можно ждать, чего угодно!
За две недели, которые караван находился в пути, она возненавидела своего жениха до такой степени, что, вспоминая о нем, ее буквально подташнивало. Заключенная в повозку, она готовила себя к самому худшему, что может ждать женщину — к пренебрежению. Она запретила себе мечтать о чуде, пыталась заставить себя смириться.
Ожидаемое, составленное в Вавилоне будущее рухнуло разом и напрочь. Мир, до того стиснутый до размеров ненавистной колесницы, вдруг распахнул перед ней дивные красоты — обильный травостой, среди которого просвечивали капли отцветающих тюльпанов, волнистый водораздельный окоем, голубое небо, и на фоне этого сияющего головокружительного бездонья ясно всплывало манящее, но от этого не менее ужасающее лицо ассирийского бандита. Ардис полагает, что от подобного поворота судьбы добра ждать не приходится. Что из того, утверждал старик, что Нину родом из высокопоставленных — от этого он не становился менее бандитом. Ты, Шами, полностью в его руках. Трудно рассчитывать на снисхождение, когда имеешь дело с ассирийцем.
Дремота наполнилась предчувствием неотвратимого позора, размена пусть и нагоняющих нестерпимую скуку, но все-таки помещений царского дворца на полутемные, грязные кельи ассирийского гарема, предназначенные для наложниц из простонародья. Соседки будут щипать ее, смеяться над ней, терзать напоминанием о царском происхождении. Помнится, в Вавилоне ей удалось постоять за себя. Улучив момент, она отрезала косу у самой злой насмешницы Гулы.
Как оно будет в Ашшуре?
Шаммурамат едва не расплакалась, но тотчас осадила себя — не хватало еще дать волю слезам!
Божественная синь — простор великого Шамаша — Солнца, доброжелательно поглядывала на нее. Всесильная Иштар тоже была на ее стороне. Это было так же верно, как и предначертание судьбы — ее шимту,— ведь не для того ее избавили от Ахиры, чтобы ввергнуть в позорное существование у Нинурты. Даже для всемогущих богов это было бы слишком. Если пораскинуть умом, у ожидавшего ее будущего было неотъемлемое от ощущения счастья достоинство — оно еще не устоялось! В нем был некий зазор, смутная неопределенность, в которую могла проскользнуть надежда. Упитанный и развратный Ахира, внушающий ужас Дамаск сгинули бесследно — туда им и дорога. Сейчас ключи от будущего держал в руках тот, кого она нередко видела в своих снах. Шами не знала его имени, не могла угадать, в какую даль он умчит ее. Ожившая мечта была ничуть не похожа на сновидения, но от этого оказалась не менее увлекательной. Это ничего, что сердце замирает от страха, что в кончиках пальцев покалывает. В этой круговерти ужаса и отчаяния, надежды и желания Шами звериным чутьем ощутила, что этот красавчик из тех красавчиков, на которых можно найти управу. Это трудно, красавчик даже не подозревает, в чьи руки он угодил, но гром грянул. Боги сделали выбор! Шами еще не знала, в какую даль умчит ее судьба, называемая шимту, куда уведет ее эта дорога, но она милостью Иштар прозрела — ступить на этот путь вполне достойно для дочери царя Вавилона.
Только без спешки. Нину, по-видимому, из бешенных. Один неверный шаг, и он потеряет рассудок.
Вопль Одноглазого, разбудившего степь, заставил ее вздрогнуть — Негодяй!!
Шами вскочила на спину жеребца, вытянулась на носочках.
Одноглазый, нахлестывая коня, помчался в сторону далеко отставшего от каравана евнуха. Подскочив к Сарсехиму, он с размаху ударил его в ухо — тот сразу свалился с лошади и на карачках, торопливо как ящерица, пополз к ближайшему кусту шиповника, спрятался за кустом. Одноглазый соскочил на землю, лихорадочно принялся шарить в траве. Шами затаила дыханье.
Сердце оборвалось, когда Одноглазый торжествующе вскрикнул, бросился к евнуху, начал бить его ногами. Сарсехим отчаянно завопил и вместо того, чтобы уклоняться от ударов, попытался поймать ногу разбойника. Как только ему удалось овладеть ею, он покрыл босую, темную то ли от грязи, то ли от загара, ступню страстными поцелуями. Одноглазый опешил, попытался вырвать ногу, тогда Сарсехим прижался щекой к колену, и истошно закричал, что требует милости, что ни в чем не виноват и только по воле злых, недобросовестных властителей был вынужден впутаться в это дело. Когда же Сарсехим поклялся своими детьми — если бы у него были дети, он, не задумываясь, принес бы их в жертву грозному Ашшуру, — девушка испытала высшую степень удивления. Слышать такое ей пока не доводилось! Сарсехим пытался заверить Одноглазого, что его намерения чисты и у него и в мыслях не было от чего-то избавляться.
— А это?! — Одноглазый победно вскинул руку, чтобы показать господину, высунувшемуся из повозки, прямоугольник из обожженной глины величиной с две мужские ладони.
Нинурта свистнул, и двое всадников, подскочивших к Сарсехиму, подхватили перепуганного до смерти, с непокрытой головой евнуха — тот предусмотрительно поджал ноги — и поволокли к повозке. Одноглазый передал табличку господину.
Тот повертел ее и так и этак, громко, не обращая внимания на подъехавшую царевну, выругался и закричал — кто сможет разобрать, что здесь написано?
Сарсехим, брошенный к его ногам, тут же выразил готовность прочитать надпись.
— Ты лучше помолчи!.. — предупредил его Нину и еще раз воззвал к воинам из Вавилона.
Все потупились. Шами соскочила с коня, предложила.
— Меня учили разбирать нашу клинопись.
Нину усмехнулся.
— Ты полагаешь, я могу тебе доверять?
— Но ты же собирался взять меня в жены! Как же ты можешь не доверять своей невесте?
Атаман призадумался.
— Ты пугаешь меня все больше и больше, — признался он и предупредил. — Если попытаешься избавиться от таблички, хуже будет.
— Как же я избавлюсь от нее? Не проглочу же?..
В этот момент один из ассирийцев оглушающе свистнул и указал пальцем на юг. Все обернулись в ту сторону.
Партатуи-Буря, воспользовавшись суматохой, успел заметно отдалиться от каравана. Услышав заливистый посвист, он тотчас пустил коня в галоп. Устремился к увалам, за которыми лежал Евфрат — река богов.
Одноглазый и еще трое ассирийцев бросились в погоню. Нинурта, выскочивший из колесницы, отбросил Шами в сторону. Вскочил на коня, попытался рвануть с места. Жеребец дернулся, но привязанный к шесту, тут же остановился. Полетевший на землю атаман пришел в ярость, бросился развязывать узел, потом отскочил, замахал руками, вновь бросился к повозке, рассек узел ножом, запрыгнул на коня и бросился в погоню.
Грозное «ала — ала» полетело по степи. Некоторое время Шами с замиранием сердца следила за погоней. После нескольких судорожно — тревожных вздохов стало ясно, что Бурю не догнать. Ассирийцы еще некоторое время скакали за беглецом, потом, после отмашки атамана остановились, поворотили назад.
Этих нескольких минут Шами хватило, чтобы ознакомиться с табличкой, на которой продолговато — изящными, как умеют только в Вавилоне, клинышками Мардук-Закиршуми, царь, уверял правителя Дамаска Бен-Хадада в своем неизменном почтении. Закир напоминал об общем деле, которое их связало, ведь всякий правитель, незаслуженно стесненный в пределах своей власти, ищет тех, кто мог бы посочувствовать ему. Далее на табличке шло что-то о нынешних смутных временах, беды которых имеют начало в кровожадности тех, кому все мало, кому не дает покоя чужое добро, кому мешают чужие подданные…
Некоторое время Шами, окаменев, стояла возле повозки. Намек был слишком прозрачен, чтобы не догадаться, о чем идет речь. Теперь у будущего, в которое ее заманило чудо, появился новый, куда более зловещий оттенок, чем отвращение к будущему мужу, щипки плебеек и бесстыдное коварство евнухов.
Ее отец ввязался в заговор против царя Ассирии, грозного Салманасара?!
Она с трудом проглотила комок, застрявший в горле, и пальчиком коснулась страшных в своей откровенности давленных отметин.
«Нам нельзя ждать, когда тигр, сидящий в Калахе, уйдет к судьбе. Мы должны быть готовы в любой день встать плечом к плечу».
Теперь стала понятна причина, заставившая Сарсехима целовать грязные пятки одноглазого ублюдка. Более того, сватовство, о котором вели речь приехавшие из Дамаска послы, обернулось подлым предательством по отношению к ней, нелюбимой дочери Закира. Только с подачи старшей жены — «той, что в доме», царь мог решиться избавиться от непослушной, готовой к самым невероятным выходкам дочери.
В памяти возникли лица старшей жены отца Амти — бабы и ее дочери Гулы. Это они без конца твердили — дочь скифянки беспросветно глупа, ее следует выдать за рыбака. Они изводили ее щипками, дергали за волосы, не давали спать.
Кто теперь спросит — знала ли ты, Шаммурамат, о том, какую цену тебе придется заплатить за эту сделку? Найдется ли такой человек, который поймет, ободрит, простит — ступай, ты невиновна! Она с тоской глянула на табличку — такого размера камень ей никак не проглотить. Выбросить? Найдут. Разломать? Силенок не хватит. Передать Ардису? Погубишь старика.
Чудо становилось все более разнообразным, в нем одна за другой прорезались самые неожиданные грани. Только успевай уворачиваться.
Подъехавший к повозке Нину соскочил с коня, отобрал у Шами табличку и швырнул девушку в повозку. Потом прыжком заскочил сам.
Шами, готовая к самому худшему, постаралась сохранить спокойствие — ведь от невозмутимости теперь зависела жизнь.
Ассириец грозно глянул на нее, выразился кратко.
— Ну?!
— Что ну?
— Читай.
Шами вздрогнула и, положившись на волю богов, прочитала все, как есть, вплоть до последнего абзаца, в котором коварный Закир восхвалял небожителей и призывал их в свидетели, что писал от чистого сердца.
Нинурта некоторое время молчал, затем протянул руку и взял девушку за подбородок. Он долго рассматривал ее, поворачивая лицо к себе то одной щекой, то другой. Наконец тихо выговорил.
— Ты действительно очень красива, поэтому я не отправлю тебя к судьбе. Будешь прислуживать на кухне. Для начала я сниму с тебя тунику.
— Это ты правильно решил. Здесь очень жарко, а нам предстоит долгий разговор.
— О чем нам разговаривать?
— Ты никогда не разговариваешь с женой?
Нину оглушительно рассмеялся.
— С женой?! Я верно ослышался? Неужели я выгляжу настолько глупым, чтобы связаться с женщиной, чей укус смертелен. Я не хочу лишаться головы только потому, что у тебя симпатичная мордашка и, по-видимому, крепкие груди. Ты разденешься сама или мне применить силу?
— Успокойся, Нину. Разденусь сама, тем более что в своих снах я видала тебя. Я мечтала о таком, как ты, а не об этом слюнявом и жирном царевиче из Дамаска. Ты сразу, как только поймал меня на лету, пришелся мне по душе. Мне бы не хотелось, чтобы, подвергнув меня позору, ты лишился милости своего дяди, которого, я слыхала, ценят за проницательность и неспешность в выборе действий.
— Кто посмеет упрекнуть меня за то, что я отведал вавилонскую блудницу?!
— Великий и грозный Салманасар!
Это имя произвела на взбудораженного, начавшего снимать кожаный жилет мужчину вполне отрезвляющее действие, сравнимое с криками, предупреждавшими — ассирийцы идут!
Что Нинурта! Услышав этот клич, целые народы снимались с мест и бежали куда глаза глядят. Весть о приближении ассирийцев в течение нескольких дней обезлюживала целые области. Те же, кому не повезло и кто оказывался в кольце безжалостных воителей Ашшура, теряли всякую способность к сопротивлению. В них вселялся неодолимый ужас, отнимались руки, ноги.
Нину злобно глянул на девушку.
— Твой отец изменил великому царю, так что меня ждет награда, а не казнь. А когда я натешусь, ты будешь отправлена на кухню. Если окажешься строптивой козлицей, отдам тебя своим конюхам.
Шами вздрогнула.
— Успокойся и выслушай, ведь я в твоей власти. Если хочешь, я стану покорна. Но сначала выслушай! Твоя судьба теперь не безразлична мне! Если тебе нужен срам, если тебе нужно унижение своей добычи, значит, я ошиблась, значит, я отдала сердце не тому, о ком мечтала. Значит, сны меня обманывали. Значит, я неверно истолковала волю богов.
Нину некоторое время кусал губы, затем, тайно согласившись с тем, что эта коварная, странная и такая красивая девица безраздельно в его власти, и, чтобы получить от нее полноценное удовольствие, спешить ни к чему, ведь предвкушение — есть высшая степень наслаждения, — насмешливо выговорил.
— Интересно, что ты придумаешь в свое оправдание?..
— Я рада быть рядом с тобой и я буду рядом с тобой, но это зависит не только от меня, но и от тебя.
— Ты послала гонца, чтобы предупредить Закира, но это тебе не поможет. Это послание полностью изобличает твоего отца. Наказание будет особенно жестоким.
— Нину, если ты хочешь увидеть меня растерзанной твоими конюхами, тогда и говорить не о чем. Но ведь это не так, правда, милый? Ведь тебе нужна верная и любимая жена, радость в доме, слава и величие, и если это так, ты просто обязан выслушать меня! Салманасар уже два раза ходил в Сирию и, насколько мне известно, ему не удалось добиться успеха. У тебя есть великий шанс помочь своему господину взять то, что принадлежит ему по праву.
— Тебя, конечно, не назовешь глупой, но и я не такой простак, чтобы поддаться на твои уловки. Хотя поешь складно, вполне в духе подлых и двуличных вавилонян.
— Мой гонец сослужит великую службу нам обоим — тебе и мне. Но только в том случае, если мы с тобой поладим.
— Как?
— Ты немедленно отправляешься в Вавилон и попросишь моего отца отдать меня тебе в жены.
— Ты хочешь заманить меня в ловушку?
— Тогда отправь верных людей.
— Вот как рассудила! Ты ошибаешься, Шами. Чтобы попользоваться тобой, мне не нужно согласие твоего отца — предателя.
— Чем ты собираешься попользоваться? Моим телом. Оно и так в твоей власти, но выгоднее попользоваться и моим хилым умишком. Пойми, гонец принесет моему отцу не печаль — твоя дочь захвачена степными разбойниками, но радость — сам племянник великого туртана, наместник города Ашшура, обращается с нижайшей просьбой выдать за него его дочь Шаммурамат.
— Лихо! — удивился Нину. — Ты уже успела проведать мое имя! Но об этом мы поговорим после.
Он схватил девушку за руку и привлек к себе.
— Потом будет поздно, — ответила Шами. — Ты убьешь мою шимту, обидишь мою ламассу. Что мне останется после насилия? Наложить на себя руки?
— А смелости хватит?
— Я же дикая. У меня мать скифянка.
— А — а, эта та, которую отправили в Вавилон, чтобы отогнать кочевников? А ты вкусно пахнешь…
— Подожди, Нину. Неужели тебе доставляет удовольствие грубое соитие.
— Ты уже знаешь, что такое соитие?
— Слышала… От матери… У нее это так редко происходило. А тебя я не отпущу. Ты будешь мой, всегда и очень долго.
Мужчина усмехнулся.
— До самой смерти — До самой смерти, — повторила Шами и, не зная как быть, осторожно и легко поцеловала мужчину.
Тот крепко прижал ее к себе, просунул руку под тунику, тронул грудь.
— Что скажут воины, Нину. Потерпи, я буду тебе верной женой.
Нину засмеялся и вытащил руку.
Шами торопливо зашептала.
— Разве родство с царем Вавилона зазорно? Разве каждый из приближенных к Салманасару военачальников, главных писцов, наместников не мечтает взять в жены царевну из священного города? Разве сам Салманасар не был женат на вавилонской принцессе? Боюсь, повелитель Ашшура посчитает, что подобная честь слишком велика для тебя. Тогда как раз и потребуются настойчивые просьбы Вавилона, чтобы светлый царь дал согласие на этот брак. Чтобы мой отец стал сговорчивее, ты должен отправиться в Вавилон и показать ему копию письма.
— Допустим, я смогу скрутить Закира в бараний рог, но где гарантия, что Салманасар даст согласие? Если я не сообщу о найденном письме, это могут счесть изменой.
— Кто говорит, что ты должен скрыть письмо!! Это письмо, пока оно в тайне, обладает величайшей ценностью, а если его разгласить, оно не будет стоить и пустой тыквы. Письмо необходимо как можно быстрее доставить в Калах, но тебя нельзя появляться в столице с этим письмом. Ты молод, горяч…
— Глуп…
— Ты не глуп, любимый, но ты не в том чине. Ответь, готовит ли великий Салманасар поход в Сирию?
— Да, в третий раз. Об этом знают все. Он собирает огромное войско. Он говорит, что его цель Дамаск.
— Вот и не надо лишний раз будоражить врагов. Пусть в Сирии надеются на помощь Вавилона.
— Ты рассуждаешь так, будто Вавилон тебе чужой.
— Он еще более чужой, чем ты можешь вообразить. Я рада, что вырвалась из этой темницы. Я была дочерью нелюбимой жены, со мной обращались хуже, чем с наложницами. Я хочу быть с тобой, я видала тебя во сне. Я никому тебя не отдам. Ты должен быть смелым и осторожным. Письмо должен передать Салманасару твой дядя. И немедленно! Я слыхала, все называют его мудрым и прозорливым человеком. Он сумеет выдержать гнев великого царя?
— Многие ошибаются, полагая, что Салманасар действует исключительно под воздействием гнева. Ты не поверишь, он холодный и очень расчетливый человек. Что же дядя должен сказать царю?
— Главное, не что сказать, а что предложить.
— Что же он должен предложить?
— Пусть великий Салманасар пошлет тебя в Вавилон с приказом моему отцу сидеть тихо, а для того, чтобы его враги ничего не заподозрили, Закир должен немедленно отослать в Дамаск другую царевну, хотя бы Гулу… Если ее отправить на конях, то за несколько дней они догонят караван, и она пересядет в мою повозку. Все будет шито — крыто.
— Неужели послы Дамаска не знают имени той, кто был предназначен в невесты их царевичу?
Шами усмехнулась.
— Уверена, они даже не спросили моего имени. Им все равно, лишь бы дочь Вавилона. Лишь бы получить вещественное доказательство их союза. И еще…
— Помолчи, — скривился Нину, потом, после некоторого размышления, спросил. — Ты считаешь, что как только мы двинемся в поход, царь Вавилона должен ударить нам в спину?
— Да. Они очень рассчитывают на это, ведь всем известно, что Салманасар никогда не отступится от намеченного. Он решил взять Сирию, и он ее возьмет.
Неожиданно Нину вспылил.
— Как я могу верить тебе? Если ты лжешь, я окажусь в западне. Если ты говоришь правду, значит, ты настолько умна, что мне будет опасно держать тебя в моем доме.
— Поверь, я буду тебе верной женой. Ты успокоился?
Нину не ответил.
— Возьми меня, — прошептала девушка.
— Что? — не понял мужчина.
— Возьми меня. Войди в меня и ты убедишься, что умненькие слаще.
Вновь долгая, протяжная пауза. Нину совсем затих, сидел молча, наконец признался.
— Мне трудно тебя понять, но хотя бы раз я могу поступить вопреки твоему желанию?
— Зачем? У нас с тобой одна судьба. Прикажи Одноглазому отогнать людей от повозки.
— Далеко?
— Подальше, чтобы они не слышали мои крики.
— Ты будешь кричать?
— Мне хочется целовать тебя, мне хочется любить тебя, но мне страшно. Я исполню все, на чем ты будешь настаивать, но я буквально трясусь от страха, поэтому начну петь. Но если ты захочешь, я буду кричать.
— Не надо, — поморщился Нину, — не люблю шума.
Шами ловко, через голову сняла нижнюю тунику, прижалась к мужчине. Нину совсем обмяк, кроме того места, которое натужно рвалось на свет. Шами погладила мужчину, шепнула.
— Исполни мою просьбу, чтобы мне было легче справиться со страхом. Одну малюсенькую, глупую просьбишку.
— Что еще?
— Позволь дернуть тебя за бороду.
Нину изумленно глянул на девушку.
— Твое коварство бездонно. Ладно, дерни. Можешь даже выдрать волосок, если хватит сил. Может, тогда я приду в себя и вместо любви выкину тебя из повозки.
Трудно передать с каким наслаждением Шами вцепилась в бороду. Она ухватилась за нее так, как обычно хватаются за самое дорогое, самое существенное в жизни. Все остальное порхало мимо сознания — и стоны Нину, пять раз овладевшего ею, и снова десять раз овладевшего ею, и пронзительная боль, и нараставшее радостное возбуждение. Ей было хорошо, она была спокойна, ведь она держалась за настоящую бороду. Волосы были неломкие, жесткие, рождающие счастье.
