Юлия

Минуло три года.

В ту ночь в Риме никто не спал. Нет, не нашествие враждебных племен помешало сну граждан, не внутренние раздоры или мятежи. Событие весьма радостное нарушило покой Вечного города — консул Гай Юлий Цезарь выдавал замуж свою дочь.

Десятки тысяч людей вышли на улицы со свадебными факелами. Вряд ли процессия была бы больше, если бы сама Венера изъявила желание заключить брачный союз с Юпитером. Кое-где запылали дома от неосторожного обращения с факелами, но на такую мелочь никто не обратил внимания. По традиции мальчики разбрасывали в толпе народа орехи. Расточительный Цезарь отличился и на этот раз. Среди обыкновенных лесных орехов в граждан летели и изготовленные по приказу консула орешки из чистого золота. Тысячи легионеров стояли вдоль улиц на протяжении всего пути от дома невесты до дома жениха и следили, чтобы очередное нововведение Гая Юлия не вызвало ожесточенных споров и драк.

Впереди шествия, растянувшегося на несколько миль, шла двадцатитрехлетняя красавица Юлия. Шла неторопливо, размеренным шагом, будто совершала обычную прогулку. Прекрасное гордое лицо невесты не тронула даже тень смущения или боязни, оно было абсолютно спокойно, словно многотысячные толпы народа не имели к ней ни малейшего отношения.

— Достойна отца! Достойна Цезаря! — восхищались Юлией те граждане, которым удалось сквозь железную стену легионеров проводить взглядом дочь Цезаря.

Начало свадебной процессии поравнялось с домом Помпея, и Юлия, такая же спокойная и невозмутимая, вошла в широко распахнутую дверь.

Именно сорокашестилетний Гней Помпей Великий стал избранником блистательной Юлии — мечты римских поэтов. Простоватый сенатор во втором поколении с трудом скрывал радость, разбавленную тщеславием и гордыней, когда драгоценнейшая жемчужина Рима переступила порог его жилища.

Боги щедро одарили красотой единственную дочь Цезаря, а от отца она унаследовала острый ум и необыкновенные способности. Подобно Гаю Цезарю, Юлия добивалась успеха в любом деле, за которое бралась: она писала стихи, великолепно играла на кифаре, а ее познания в литературе были настолько велики, что девушка могла бы вести споры с лучшими философами Рима. Родись она мужчиной — несомненно ее ожидало бы блестящее будущее, но римские законы и традиции оставили женщине малое поле для деятельности.

Юлия нисколько не тяготилась своей участью — стать женой человека незнатного происхождения и вдвое старше ее. По римским понятиям для новобрачных это был обычный возраст. Мужчины, как правило, вступали в брак, добившись определенных успехов на том или ином поприще и побывав на войне. Очень часто молодые вдовы выходили замуж повторно, и это не встречало осуждения со стороны общества. Туллия, дочь Цицерона, была замужем три раза.

В первый раз она стала вдовой, не достигнув и двадцати лет, когда ее сорокалетний муж покинул сей бренный мир. Так что у Юлии не было причин быть недовольной браком с прославленным военачальником, по римским меркам вовсе для нее не старым.

Такой роскошной свадьбы Рим еще не видел. Лучшие повара со всего мира, прежде услаждавшие изысканный вкус восточных владык, трудились над блюдами для свадебного стола. До изнеможения плясали профессиональные танцовщицы, привезенные Помпеем из Сирии и выписанные из Египта. Нежные греческие флейты сменяли привычные римскому уху дудки, свирели и рожки. Утонченные греческие гетеры развлекали гостей беседой. Для любого присутствующего они могли подобрать тему для разговора в соответствии с его интересами и степенью образованности. Каждый, кто общался с этими мастерицами своего дела, получал именно тот комплимент, который хотел услышать.

Огромный дом Помпея едва вместил приглашенных. Здесь была вся знать Рима, сенаторы и всадники, иноземные послы и разбогатевшие вольноотпущенники — словом, все, кто хоть что-нибудь значил в жизни Вечного города, чье слово имело хотя бы малейший вес. Тем более странным могло показаться отсутствие на свадьбе, ставшей общим римским праздником, Марка Туллия Цицерона. Ведь Цицерон всегда считался другом Гнея Помпея и до восточного похода был с ним в очень близких отношениях.

Еще недавно купавшийся в лучах славы спаситель Рима оказался совершенно ненужным Риму сегодняшнему. И достиг такого положения Цицерон, как это ни странно, во многом благодаря своему красноречию. У оратора имелась скверная привычка отпускать остроты в адрес ближних, причем довольно обидные и оскорбительные. Этот его талант достиг небывалого развития, когда Цицерон стал консулом и за свои деяния удостоился признания римским народом.

Мишенью для острот Цицерон все чаще стал избирать людей сильных и влиятельных. Однажды Марк Красс сказал, что никто из Крассов не прожил дольше шестидесяти лет. В ту пору ему шел шестой десяток. «Ты знаешь, что римляне с радостью услышат об этом, и заискиваешь перед ними», — поддел его Цицерон.

В другой раз Марк Красс заявил, что ему нравятся философы-стоики, утверждающие, что богат тот, кто добродетелен. «А не тем ли они тебе нравятся, — заметил Цицерон, — что согласно их учению все принадлежит мудрому?»

Вдобавок к злословию боги наградили оратора непомерными честолюбием и самомнением, совершенно лишив скромности. Ни одно заседание Сената или суда не обходилось без выступления Цицерона, начинавшегося рассказом о том, как он разоблачил Лентула и уничтожил Катилину. Его книги и речи писались с единственной целью — воздать похвалу самому себе. Рассказ о том, как он расправился с заговорщиками, Цицерон в сотый раз повторял любому, даже случайному собеседнику, и собеседников с каждым днем становилось все меньше. Человек, который часто повторяется, не может вызывать симпатию, когда же он постоянно занимается самовосхвалением — вызывает отвращение.

Цицерон растерял своих друзей, и этим не замедлили воспользоваться враги. Один из них — народный трибун Клодий — внес на рассмотрение Сената предложение, что всякий, кто казнил или приговорил к смерти римского гражданина без суда, объявляется преступником и подлежит изгнанию. Всем было ясно, что речь идет о Цицероне, который в свое время отправил палачей к знатным заговорщикам. Оратор, не дожидаясь решения Сената, оделся в знак протеста в траурные одежды и покинул Рим.

Поэтому отсутствию Цицерона на свадьбе Помпея и дочери Цезаря никто не удивился: ведь оратор на глазах всего Рима с поразительным упорством наживал себе врагов и одновременно терял друзей. Гораздо большее удивление вызвала мирная беседа Красса, Помпея и Цезаря. Эти три человека на празднике были неразлучны словно братья или добрые друзья. До нынешнего дня Помпей и Красс не общались добрый десяток лет и даже в Сенате старались садиться подальше друг от друга. Что за сила смогла побороть годами копившуюся неприязнь двух влиятельнейших римских сенаторов? И как в компании Помпея и Красса, чьи имена всегда были на слуху у римлян, оказался ничего замечательного пока не совершивший Гай Юлий Цезарь?

После разгрома мятежников Катилины Цезарь в должности пропретора должен был отправиться в Дальнюю Испанию. Там началась война с местными племенами, и Цезарь жаждал как можно скорее попасть в неспокойную провинцию, чтобы испытать себя на поле битвы.

И тут произошла досадная задержка. На пропретора ополчились многочисленные кредиторы, потребовавшие немедленной выплаты долгов. Их тоже можно было понять: должник отправляется на войну, и неизвестно, вернется ли живым.

А долги у расточительного Цезаря были немалые — двадцать пять миллионов сестерциев. С таким трудом Гай Юлий добился испанского наместничества — и теперь имел больше шансов оказаться в долговой тюрьме, чем в Дальней Испании.

В отчаянии Гай Юлий обратился к самому богатому человеку Рима — Марку Крассу. К удивлению многих, Красс в один день расплатился с самыми настойчивыми кредиторами Цезаря, а иным от своего имени выдал поручительства. Впрочем, чему здесь удивляться: богач считал Цезаря способным и подающим большие надежды человеком и полагал, что в будущем дружба с ним может оказаться весьма полезной.

Дальновидный Марк Красс не ошибся в новом наместнике Испании, по крайней мере в его недюжинных способностях. Цезарь молниеносно разбил мятежных каллаиков и лузитанцев, затем покорил еще несколько племен и расширил границы провинции до Внешнего моря — то есть Атлантического океана. Не забыл пропретор из захваченной добычи пополнить и собственную казну — недавние трудности с отъездом просто обязывали его это сделать.

В короткий срок наведя порядок во вверенной провинции, Цезарь, не дожидаясь преемника, отправился в Рим. Он рассчитывал получить триумф и надеялся успеть к выборам консулов. Гай Юлий во что бы то ни стало решил добиться высшей должности.

Рассказывают, что, когда Цезарь проезжал мимо небольшого городка галлов, его спутник со смехом спросил:

— Неужели и здесь есть соперничество из-за должностей, споры о первенстве, раздоры среди знати?

— Что касается меня, то я бы предпочел быть первым здесь, чем вторым в Риме, — без тени иронии ответил Цезарь.

У ворот Вечного города наместник Дальней Испании оказался перед выбором: лицам, претендующим на триумф, запрещалось въезжать в город, а граждане, ищущие консульской должности, наоборот, обязаны были находиться в черте Рима. Выставив свою кандидатуру на консульскую должность, Цезарь мог ее и не получить, и вместе с тем лишиться триумфа, такого желанного для любого военачальника.

Друзья советовали предпочесть триумф, а консульской должности добиваться на следующий год, но Цезарь привык рисковать. Из легкодоступного меньшего и труднодостижимого большего он всегда выбирал последнее. С криком: «Голосуйте за меня!» — Цезарь через легендарные Коллинские ворота вступил в Рим.

Целеустремленность, настойчивость и упорство победили — Юлий Цезарь стал консулом. Более того, он оттеснил слабовольного товарища по должности, Марка Бибула, и фактически один управлял Римом. Современники острили по этому поводу, говоря, что такое-то событие произошло не в консульство Цезаря и Бибула, а в консульство Юлия и Цезаря.

Гай Юлий постарался извлечь из своей должности все, что только можно, но ведь она давала власть всего на год. Чтобы продолжить восхождение на Олимп могущества и славы, Цезарю недоставало поддержки Красса и Помпея — их богатства, опыта, связей, влияния на умы и сердца римлян.

А в это время Гней Помпей Великий оказался в весьма трудном положении. Как Цицерон пострадал от своего красноречия, так и Помпей стал заложником своих блестящих побед на Востоке. О его успехах ходили легенды: Помпей свергал и назначал царей, менял границы государств и даровал свободу городам. Не зная поражений, он провел римские легионы по неведомым ранее землям и благополучно возвратился в Италию.

Сенаторы, вместо того чтобы радоваться успехам римского оружия, с тревогой смотрели, как высаживаются победоносные легионы в Брундизии. Ходили слухи, что Помпей уже примеряет царский венец и собирается разогнать и Сенат, и консулов.

Покоритель Востока конечно же мог без особого труда объявить себя царем, но у него и в мыслях этого не было. Помпей поблагодарил своих легионеров за верную службу и велел им расходиться по домам, но помнить о том, что нужно будет собраться для триумфа, назначенного Сенатом.

Триумф Помпея был столь велик, что двух дней не хватило, чтобы показать Риму деяния удачливого военачальника. Впереди длинной колонны трофеев несли таблицы с изображениями стран и народов, где римляне одержали победы: Понт, Армения, Каппадокия, Пафлагония, Мидия, Колхида, Сирия, Киликия, Месопотамия, Иудея, Аравия, племена Финикии и Палестины, иберы и альбаны и, наконец, Средиземное море, очищенное от пиратов. Среди знатных пленников вели жену Тиграна — царя Армении, его сына с женой и дочерью, царя иудеев Аристобула, сестру Митридата — царя Понта, пятерых его детей и многочисленных жен. Прочая добыча растянулась в триумфальном шествии на многие мили. Помпей внес в государственную казну чеканной монеты, серебряных и золотых сосудов на двадцать тысяч талантов.

Римские плебеи искренне радовались успехам своего любимца, и Помпей полагал, что без особого труда получит консульство. И тут против него ополчился весь сенат. Недавнему триумфатору объявили, что в силу одного из законов Суллы он может быть избран консулом в ближайшие несколько лет. Все его распоряжения и назначения на Востоке не были утверждены, более того, сенат принялся их отменять больше назло Помпею, чем для пользы дела. Самое обидное для Помпея было то, что ему отказали в земельных наделах для ветеранов восточной кампании. Помпей не смог сдержать обещаний, данных легионерам, и мучительно страдал из-за этого.

Главной причиной неудач Помпея была, конечно, зависть со стороны более знатных, но менее удачливых собратьев. Ведь Помпей фактически отнял восточную войну у Лукулла; на Восток рвался и Марк Красс; Марк Катон не стремился на поле битвы, но популярность Помпея внушала ему опасения, как бы тот не попытался стать единовластным правителем Рима. Яростный защитник республики упорно не замечал, что царский венец уже много раз лежал у ног Помпея, но тот не сделал ни малейшего движения, чтобы поднять его. Нет! Не того человека следовало опасаться Катону и прочим стражам непорочности республиканского Рима.

Отвергнутый сенатом, Помпей неожиданно нашел поддержку у вновь избранного консула Гая Юлия Цезаря. Более того, Цезарь в считаные дни решил все проблемы Помпея весьма простым способом: обратился к народному собранию.

Народ одобрил действия Помпея на Востоке и проголосовал за земельные наделы для его ветеранов и беднейших граждан. Бибул, товарищ Цезаря по консульству, и Катон попытались помешать этому, в сущности, противозаконному акту. Тогда Цезарь позвал на трибуну для ораторов Помпея.

— Одобряешь ли ты, Гней Помпей Великий, решения, принятые народом? — спросил Цезарь.

— Да.

— Если кто-нибудь вздумает насилием помешать законопроекту, придешь ли ты на помощь народу?

— Конечно, — живо ответил Помпей, — против тех, кто угрожает мечом, я выступлю с мечом и щитом.

Помпей и сам не заметил, как позволил себе прямую угрозу сенату. Спустя мгновение он был готов пожалеть о словах, сорвавшихся сгоряча, но Цезарь едва заметным кивком успокоил его.

Кампанское поле, в том числе и Стеллатский участок, с древних времен объявленные неприкосновенными, разделили между легионерами Помпея и многодетными римскими гражданами. Это были последние общественные земли в Италии, приносившие казне немалый доход от сдачи в аренду.

Завоевав таким образом расположение Помпея, Цезарь стал ощущать недовольство Красса. В этом не было ничего удивительного: друг Гнея Помпея рисковал стать недругом Марка Красса из-за их давнего соперничества. Цезарь меньше всего хотел портить отношения с влиятельным сенатором.

Марк Красс не принимал особого участия в политической жизни Рима, но иногда показывал свое могущество. Ни одно из его предложений не решался отвергнуть даже сенат. Красс был сказочно богат, и Цезарь добился нынешнего положения отчасти благодаря его деньгам. Богач всегда спасал Цезаря от кредиторов, когда тот вступал в очередную должность за пределами Рима. С мнением Красса поневоле приходилось считаться всем, в том числе и Цезарю.

И вдруг случилось чудо: Помпей и Красс протянули друг другу руки. Никому не известно, каким образом они договорились, но Цезарь, этот великий мастер интриги, сумел бы примирить даже волка с ягненком.

В довершение, Гай Цезарь, чтобы скрепить свой союз с Помпеем, отдал за него свою единственную дочь. Злые языки говорили, что Помпей развелся с прежней женой оттого, что уличил ее в любовной связи с Юлием Цезарем, и теперь тому приходится откупаться дочерью. Вполне возможно. Многие знатные женщины побывали в постели этого рано полысевшего и не отличавшегося красотой развратника. Некоторые даже жену Марка Красса подозревали в связи с Цезарем. Как бы то ни было, Помпей такой заменой был чрезвычайно доволен. Юлия безраздельно завладела его сердцем с тех пор, как он впервые увидел этот нежный цветок в доме Цезаря.

Старые аристократы с изумлением взирали на союз троих столь непохожих друг на друга людей. Многим из них, вроде Катона, Катула или Метелла, не по душе был амбициозный Цезарь. Не радовала их и дружба, воцарившаяся между Помпеем и Крассом, хотя еще недавно их соперничество повергало в трепет весь Рим. Однако теперь никто уже не мог противостоять троим самым могущественным римлянам. Вся римская знать, подавив тревогу, пришла повеселиться на свадьбе дочери консула и покорителя Востока.

От всей души веселились и римские плебеи. Помпей, Красс и Цезарь позаботились, чтобы для них накрыли столы на форуме и близлежащих улицах. В цирках разноплеменные гладиаторы показывали свое кровавое искусство. Народ радовался не только обилию бесплатных удовольствий. Свадьба казалась им залогом мирного существования, избавлением от кровавых гражданских войн, несших разорение их жилищам и полям.