Как только лазутчики донесли, что Малинцин, остановившийся в Тласкале, приказал рубить деревья и строить из них большие лодки, наподобие тех, что плавали в прошлом году по озеру Тескоко, новый правитель Теночтитлана Куаутемок, избранный на трон после смерти своего дяди Куитлауака, сразу отдал распоряжение возводить палисады из заостренных кольев по всей окружности острова. Сразу возник непростой вопрос — как далеко от берега должны заходить оборонительные сооружения? Скольких ученых людей он не расспрашивал, никто не мог предложить ничего дельного. Одни утверждали, что колья следует расположить таким образом, чтобы помешать высадке десанта, другие решительно возражали — ни в коем случае! Чтобы стеснить врага, загнать на глубину и там топить, все мелководье необходимо покрыть подобными заграждениями.

Куаутемок только хмурился, выслушивая подобные советы. Никто из мудрых не понимал смысла заданного им вопроса — это угнетало куда сильнее, чем постоянные сообщения об успехах Малинцина. Ведь нового тлакатекутли племени ацтеков неявно интересовало совсем другое — на какое расстояние способны метать молнии громовые звери? Только немногие из молодых военноначальников и прежде всего новый правитель Тлакопана уяснили суть дела. Нельзя было позволить чужеземцам громить прибрежные постройки. Рано или поздно они сломают палисады, и тогда ничто не сможет помешать им высадиться на остров. Точно такое же непонимание проявляли его советники и тлатоани всех двадцати родов теночков, входивших в большой совет, и по отношению к удивительному оружию, которым воевали чужеземцы! Как он не гневался, сколько не посылал грозных посланий, чтобы всякую подобную вещицу — будь то меч, копье или кинжал, нагрудные латы, крылья для нагрудных лат, налокотники, кольчуги, наколенники, шлемы и каски сразу после захвата доставляли в столицу, местные касики и вожди ацтеков, под чьим началом находились военные отряды в провинциях, предпочитали тут же возложить их на алтарь своего бога-покровителя. Ничего с ними нельзя было поделать! Куаутемок после избрания тлакатекутли первым делом негласно распорядился, чтобы всех плененных «теулес» ни в коем случае не приносили в жертву, а под усиленной охраной отправляли в столицу. Напрасные усилия! Никто не обращал внимания на его указания. С каждым днем он получал все больше известий, что всех захваченных испанцев немедленно тащат на жертвенный камень. Он имел долгую беседу с обоими главными жрецами, с другими священниками — их ничем нельзя было пронять. Ни один разумный довод на них не действовал, даже просьбу отложить массовые жертвоприношения до той поры, пока ацтеки одержат окончательную победу, они встретили решительным отказом.

— Неужели непонятно, что мне нужны заложники, пленники, заложники, в конце концов, лазутчики. Ваша твердолобая политика, — он сознательно обвинил жрецов в противодействии его распоряжением, но те даже глазом не моргнули, — лишает меня глаз и ушей. Нельзя же заранее становится в оборонительную позицию при таком перевесе в силах и средствах, какие мы имеем!

— У нас нет выбора, — тихим проникновенным голосом, глядя прямо в глаза новому правителю, ответил верховный жрец Кецалькоатль Тотек-тламакаски. — Уицилопочтли ясно выразил свою волю — каждый пленник должен как можно быстрее ощутить прикосновение жертвенного ножа. Боги голодны.

Куаутемок почувствовал холодок в груди.

Всю ночь он не спал, расхаживал по дворцу Мотекухсомы. Осуждать растерявшегося, несчастного дядюшку, не имело смысла, сегодня он лишний раз убедился в этом. Но и прощать нельзя. Это ощущение двойственности, душевной неразберихи было настолько новым, необычным, никак не укладывающимся в прежний регламент жизни, в котором все было расписано до самой последней мыслишки, до мельчайшего поступка, что даже ласки его молодой жены Текухичноч не смогли успокоить его.

Сна не было. Он заглянул в зверинец. Здесь было тихо, питомцы Мотекухсомы мирно отдыхали. Сразу после избрания Куаутемок запретил кормить зверей человеческим мясом. Вообще, члены царствующей семьи, выросшие за пределами Теночтитлана, куда более настороженно относились к человеческим жертвоприношениям, чем столичные родственники. За пределами острова учение о доброй, исполненной любви сущности Кецалькоатля, его скором возвращением с благой вестью, создание которого молва приписывала двум мудрым правителям Тескоко Несауалкойотлю и его сыну Несауалпилли, имели куда больше приверженцев, чем в пропитанном имперским духом Теночтитлане. Сам Куаутемок был родом из Ичкатеопана, местности, расположенной к юго-западу от Мехико. Там, среди простолюдинов и знати, Кецалькоатля боготворили во всех его воплощениях. Особенно в образе человека, правителя легендарной Тулы, научившего людей разводить маис, бобы, томатотль, тыквы, табак, хлопок, который в его пору тольтеки на корню выращивали окрашенным. Цвета древних тканей были приятны для глаз, благородны, их разнообразие поражало…

Чтобы утолить чувство голода, Кецалькоатлю хватало цветов и змей, их и следовало приносить ему в жертву. Этот бог любил людей, верил в них, надеялся, что просвещением можно добиться большего, чем насилием и жестокостью. Он ушел, чтобы вернуться и принести народам науа свет новой истины…

Куаутемоку стало тесно и неуютно под низким потолком зала для приемов, где он устроился в темноте на низкой лежанке, которую, как ему запомнилось, очень любил Мотекухсома. Жуткая догадка пронзила его. Неужели дядя в те дни, когда получил первые известия о появлении «больших лодок, которые способны улавливать божественный ветер», тоже не мог найти покой, мучился от бессонницы, бродил по дворцу, как тень? Неужели его тоже мучили подобные сомнения?.. Старый жрец признался, что в месяц «уэн тосотли» прежний правитель часто по ночам взбирался на большой теокали и оттуда вопрошал богов — как поступить? Ждал первого появления Солнца, которое, рассыпав лучи над озером, являло себя в полном блеске своей молодости и силы. К нему обращался Мотекухсома, к божественному воплощению Уицилопочтли, к сверкающему воинственному Тонатиу — что делать? Подскажи, покровитель ацтеков.

Куаутемок не мог пересилить себя — что-то в душе перечило желанию ещё раз спросить Тонатиу. Это было греховное наваждение, его следовало преодолеть. Что значила жизнь ацтека вне служения Уицилопочтли?

Пшик! Пустота!

Он порывисто поднялся, вышел из зала, на минутку заглянул в спальню, чмокнул в щеку едва слышно посапывающую Текухичноч. Та сладко застонала, потянулась под покрывалом. Куаутемок поспешно вышел из спальни, миновал дворцовый караул, пересек двор и взобрался на верхнюю площадку одной из башен, между которыми были расположены главные ворота.

Украшенный золотинками звезд небосвод распахнул над ним свою ширь. Молодая луна нижним рожком корябала вершину на западе. Ночь выдалась ясная, тихая. Со стороны озера доносился едва слышимый звон — в детстве мать рассказала ему, что так, притираясь друг к другу, звенят накрывшие землю небеса. Числом их было тринадцать. Городская даль тоже была прозрачна между светлых кварталов темнели провалы улиц. Слева мрачной, набухшей глыбой нависал над дворцом большой теокали — на его вершине слабой искоркой подрагивал огонь. Справа лежали развалины дворца его дедушки. После бегства пополокас никто, кроме специальных команд, не осмеливался заглядывать туда.

Ночь, если приглядеться, тоже необыкновенное зрелище. Особенно такая нежная и обильная звездами. До восхода ещё несколько часов. Он припомнил вчерашний разговор насчет устройства оборонительных палисадов на озере. Итак, на какое расстояния метают громовые звери набитые смертью плоды? Вот какое заветное желание постоянно будоражило молодого короля — как бы поймать четырехногое чудовище, называемое «конем», и попытаться влезть к нему на спину. Он бросил взгляд на луну — рожок был хрупок и серебрист.

Далее сами собой поплыли пункты предложенного им плана спасения столицы. Прежде всего необходимо срочно выслать из Теночтитлана всех непригодных для обороны города граждан. Призвать на подмогу вассалов. Заняться укреплением города, как предписывал его предшественник Куитлауак. Продолжить ежедневные занятия с войсками, чтобы те могли и в поле противостоять чужеземцам, для чего необходимо срочно изготовить длинные копья, научиться действовать ими в строю. Начать партизанскую войну против пришельцев. И, наконец, самое главное — запретить называть их «teules», или, проще говоря, «богами».

Достаточно ли этих мер, чтобы одержать победу над врагом, он не знал, но каждую из них необходимо выполнить. Так требует Уицилопочтли! Ему припомнился гимн, который они заучивали наизусть в школе-калмекак.

Куаутемок перевел дух. Схлынул священный восторг, который он испытывал при чтении этих строк, разомкнулись пальцы, готовые сжать рукоятку макуагатля, расслабились члены. Ветерок проветрил напитанную жаждой подвига голову. Он воззвал к Тонатиу — и ничего не изменилось вокруг. По-прежнему благостно посвечивала луна, радостно, не мигая, горели звезды. Тихо было вокруг, вечно… И в сердце ничего не стронулось — все те же нагоняющие тоску вопросы вновь овладели мыслями. Если завтра одетые в железо чужеземцы разрушат Теночтитлан, изведут под корень племя ацтеков, неужели солнце никогда больше не встанет над землей? Нежели никогда больше людям не увидеть рассветов, когда небесное светило начинает брызгать первыми лучами и эти огненные змеи разбегаются по поверхности озера Тескоко? Погулять на закате, любуясь игрой света на вершинах гор? Неужели небо упадет на землю и верхние воды затопят и окружающие Теночтитлан хребты? И могучий Попокатепетль, и снеговую шапку Иштаксиуатль? Он замер, напрягся, и все равно что-то не верило сердце в мировую беду. Солнце по-прежнему будет вставать на востоке, будут повторяться такие же тихие, волшебные ночи. Только им, ацтекам, этого уже не доведется увидеть. Вот и ответ созрел — он ощутил, как острое, точное предвидение рассеяло завесу неизвестности. Не миру грозит гибель, а народу теночков! Им самим пришло время решать — быть ацтекам на этой земле или нет! Все кары — и разом! — обрушились на Теночтитлан. К военным несчастьям, к неожиданно скорому отпадению ранее послушных, заискивающих вассалов добавились страшные болезни, которые занесли в Мехико белые люди. Его дядя Куитлауак в несколько дней сгорел от жара. Лицо его вдруг покрылось зловещими язвами. Белые называют эту болезнь «оспа». Наслали они и «корь» и «горячку». Сколько людей перемерло от этого «жара», трудно сосчитать.

Если ацтекам грозит гибель, то зачем же самим затягивать на своем горле петлю? Зачем воевать, как сражались их предки? Зачем сознательно идти на смерть, чтобы захватить как можно больше пленных, особенно «teules», чьи сердца, по утверждению жрецов, самая вкусная пища для богов. Скольких храбрых воинов потеряли ацтеки только ради того, чтобы связать какого-нибудь зазевавшегося пополокас. Вместо того, чтобы целить в наиболее уязвимые места, стрелки стараются только подранить белого. Еще Куитлауак пытался убедить воинов, что война ведется не с «богами» а с людьми, чуждыми нам, разрушающими дедовские алтари, силой навязывающими свою власть. Звезды и луна, враги молодого воина, вовсе не являются их покровителями. Они ставят кресты и поклоняются изображению страдающего раба, распятого за «правду». Кровь его сочится в бесплодный песок. Кто ею питается? Мать-земля? Вряд ли… Белые молятся красивой и ладной женщине, матери этого распятого пленника. Они оба снисходительно усмехаются, когда слышат древние легенды ацтеков, видят моления этого народа. И гневно сдвигают брови, насылают пополокас с громовыми зверями, когда видят человеческие жертвоприношения! А Уицилопочтли, Тлалок и вся его родня, боги земли и неба терпят! Молодой воин покорно сносит всяческие поношения, разрушение своих храмов, крещение верующих в него! А мы, выходит, должны класть за этих богов свои жизни и без конца насыщать их человеческой кровью? Белые утверждают, что человеческая жизнь имеет ценность сама по себе, люди свободны, и суд Божий обязателен только после смерти. Там спросят с каждого по мере его грехов и добродетелей. Белые прав в том, что человеческая жизнь не только исполнение предписанных предками обязанностей, но прежде всего ступень, попытка взойти на небо, поэтому ради своих же богов следует не гибнуть, а побеждать!

Он, Куаутемок обожает свою молодую жену, любит мать, с гордостью вспоминает рано погибшего отца. Неужели их жизни ничего не стоят и не значат в этом вставшем на дыбы мире? Не может того быть!..

Он так и заявил встающему над Мехико солнцу — не может быть!

Ранним утром он собрал большой совет племени и провозгласил, что согласно поступающим сведениям отряды ацтеков, расквартированные в подвластных Теночтитлану местностях ведут себя как отъявленные бандиты. Самовольно накладывают контрибуции, воины не стесняются грабить мирных жителей, чему потворствуют многие командиры. В то же время в войске Малинцина введено самые строгие наказания за обиды, чинимые мирным жителям. Как стало известно Куаутемоку, наши собственные войска довели население областей лежащих к югу от Чолулы до того, что местные вожди направили посольство в Тласкалу к Малинцину с просьбой защитить их от посягательств ацтеков. В своем послании касики просили чужеземцев «прибыть к ним со своими конями, чтобы установить такой же порядок, как в Чолуле и Топеяке». О нежелании вассалов сражаться на стороне тройственного союза свидетельствуют и события на севере озера, в городе Топеяке, куда Малинцин, пользуясь нашими неурядицами, направился с большим войском и покорил это поселение. Что там покорил — они сами сдались на милость победителя.

В этот момент в зале совета раздались гневные выкрики:

— Наказать предателей! Предать Топеяк огню, а жителей принести в жертву Уицилопочтли!

Куаутемок побелел от ярости, крепко сжал пальцами рукоятки кресла.

— Чего мы этим объемся? — тихо, угрожающе спросил он. — Чего вы хотите — победить или умереть? Наказав Топеяк, мы сами отдадим своих союзников в руки Малинцина. Вместо того, чтобы давать разумные, взвешенные советы, вы, собравшиеся здесь, своими руками затягиваете петлю на шее нашего народа. С этой минуты никто не смеет вмешиваться в мои распоряжения, касающиеся военных вопросов. Я знаю закон — вопросы войны и мира находятся в ведении совета и решаются большинством, но руководство боевыми действиями всегда было в руках тлакатекутли. Я обращаюсь к большинству и заявляю — я хочу большего! Согласны ли вы предоставить все необходимые полномочия, чтобы организовать оборону захватчикам. Другими словами, я требую от совета всей полноты власти в любом вопросе. Выносите решение!

— Позволь уверить тебя, о, тлакатекутли, — начал один из тлатоани, что все мы, здесь собравшиеся, едины с тобой в том, что необходимо дать решительный отпор пополокас. Причем, в этой войне не может быть полюбовного решения. Мы должны уничтожить их всех. До единого! Чтобы другим неповадно было. Чтобы получить передышку и навести порядок в Мехико, образумить тех, кто поколебался и наказать тех, кто отложился от нас. Мы вынуждены запугивать противника! С Малинцином нельзя договориться — он уже доказал, что его желания безмерны. Ему нужны мы все, с нашими женами, детьми, собственностью, с нашими традициями, образом жизни, с нашими богами, причудами, достоинствами и недостатками. К своему прискорбию должен признать, что ему хватает ума, выдержки и настойчивости, чтобы осуществить задуманное. Он разумно жесток и сообразуясь со своими законами, справедлив. И все же, по моему мнению, он пользуется моментом. Он ещё слаб, мы сильнее, поэтому мы должны задавить его и всякого другого, кто смеет только подумать о том, чтобы предать нас. Задавить с такой же жесткостью, с таким же усердием и с той же степенью законности, какую установили наши предки. Мы готовы сражаться до последнего, готов ли к этому Малинцин? Вот коренной вопрос, от которого зависит судьба войны. Я считаю, что Малинцин не готов пойти до конца — он слишком любит золото. И его люди тоже любят золото. Надо найти в рядах его войска тех, кто ради золота готов забыть о присяге и воинской доблести.

— Разумное предложение, Топантемок, — кивнул правитель. — Только ты опоздал. Этим надо было заняться в то время, когда чужеземцы находились в Теночтитлане. Теперь у нас просто нет времени, поэтому я опять возвращаюсь к вопросу о передаче мне всех полномочий.

— Объяви, что ты собираешься предпринять в первую очередь?

— Прежде всего заключить новые договора с теми городами и местностями, которые остались верны нам. Отныне наш Тройственный союз должен стать куда более широким и включать всех, кто готов сопротивляться варварам, посягающим на наших богов. С этой целью я отправил послание Иштлишочитлу, сыну и брату бывших владетелей Тескоко, в котором я призываю его одуматься и вспомнить, что союз с Теночтитланом привел к расцвету Тескоко. Измена и вражда будут гибельны не только для Теночтитлана, но и для его родного города. Далее, я введу смертную казнь для всякого ацтека, поднявшего руку на жизнь, здоровье или собственность мирного жителя, пусть даже это случится и во враждебном Теночтитлану месте…

— Прекрасны порывы твоей благородной души, о, тлакатекутли, но большой совет не может согласиться на подобную меру, — резко заявил один из старейшин. — По форме ты прав, по сути — это приказание невыполнимо, потому что стоит объявить подобный приказ, тут же поднимутся все эти… Мы будем вынуждены применить против них силу, но согласно твоему же распоряжению подобная мера будет караться смертной казнью. Воины попадут в двусмысленное положение, они получат два взаимоисключающих приказа. На войне подобная ситуация немыслима.

Куаутемок едва сдержал гнев, остыл. Злобиться было бессмысленно: в рассуждениях старика была своя правда…

В этот момент в зал пробрался слуга и что-то торопливо зашептал на ухо дворецкому. Тот побледнел, неторопливо поднялся и, отвесив поклон, коснувшись пальцами пола, затем своего лба, объявил.

— Тлакатекутли! Пополокас выступили походом на Истапалапан. Теперь они решили окружить нас юга, со стороны лагун Чалко и Шочимилко…

Совет торопливо утвердил программу обороны, предложенную новым правителем, однако с передачей ему всей полноты власти тлатоани родов решили повременить.