Еврейские полчища приближались все более и более к молодым ратникам; но это уже не был тот ликующий народ, который пел и плясал, избавившись от преследования фараона; ходьба по безводной пустыне всех сильно утомила: слышались жалобы мужчин, крик женщин, плач детей.

На последнем привале им роздан был остаток воды и, затем они шли по пустыне; жажда их возрастала все более и более и нечем было утолить ее. Тогда опять начались упреки Моисею и другим вождям, выведшим их из Египта. Даже гонцы, возвестившие о победе, одержанной Иисусом Навином над египтянами, мало изменили ход дел.

Мирьям, со своею спутницею Мильхою, держалась в стороне от прочих; последняя никак не могла узнать от гонцов, присланных Нуном, находится ли также и ее муж в числе освобожденных? Бедная женщина горела от нетерпения и то надеялась на скорое свидание с мужем, то отчаивалась, что больше никогда его не увидит.

Моисей, узнав об освобождении Иисуса Навина, также оставил народ; он слышал, что воинственное племя амалекийцев, поселившееся на оазисах у подошвы Синая, вооружилось против евреев, чтобы не допустить их пройти через свою страну, обильную водою и пальмами. Моисей, взяв с собою несколько избранных мужей, отправился на разведки и думал присоединиться к своим в долине, лежащей около оазисов.

Авидон, глава колена Веньяминова, точно так же как после их возвращения, Гур и Нун должны были заступить места Моисея и его спутников на время их отсутствия.

Гур, со своими ратниками и с освобожденными от каторжных работ евреями, скоро присоединился к своим. Мильха еще издали узнала своего мужа и бросилась к нему навстречу; обрадованная женщина в одну минуту совершенно изменилась, точно каким-то чудом; из бледной лилии она превратилась в цветущую розу и болтала без умолку, расспрашивая мужа о самых мельчайших подробностях его ужасной жизни в рудниках.

Мирьям также ласково встретила своего старого мужа и, указывая ему на счастливую парочку — Рувима и Мильху — заметила, что этот человек обязан своим спасением ему, Гуру; но последний отрицательно покачал головой и сказал:

— Нет, Иисусу Навину!

Мирьям побледнела и ухватилась за мужа, чтобы не упасть, тем более, что дорога была крута. Когда же Гур сообщил ей, что он уступает свое место полководца Иисусу Навину и ждет только возвращения Моисея, чтобы тот передал ему это полномочие, то Мирьям возразила:

— Ты — мой господин, и мне не следует противоречить тебе даже и в том случае, когда ты до такой степени забываешь свою собственную жену, что уступаешь место такому человеку, который некогда осмелился поднять на нее глаза…

Но Гур прервал ее…

— Он не хочет знать тебя более, и даже, если я дам тебе развод, то и тогда он не станет домогаться твоей любви.

— И он тебе сказал это? — спросила она с принужденною улыбкою.

— Он посвящает себя служению Богу и народу и отказывается от любви женщин, — ответил муж.

— Отказываться легко, когда стремление к любви женщины поведет только к новому сраму. Не ему, который в минуту опасности искал помощи у египтян, а тебе следует начальствовать, как человеку, одержавшему первую победу.

Гур посмотрел на жену и решительно не знал, чему приписать ее необычное волнение, и потому сказал:

— Твое высокое обо мне мнение меня очень радует, но хотя Моисей и старейшины и облекли меня властью, все же я хорошо помню клятву, данную мною на камнях в Суккоте.

Мирьям отвернулась в сторону, и, затем, все время молчала, пока они не присоединились к остальным.

На горе, в роще акаций, протекал источник, так что тут евреи могли утолить жажду и напоить скот; тут Мирьям только издали поклонилась Иисусу Навину и они не обменялись ни одним словом, тем более, что последний торопился на совещание, происходившее между Моисеем и старейшинами; вожди народа должны были решить, что следует предпринять в случае неожиданного нападения амалекийцев.

Иисусу Навину было поручено начальствовать над войском и он охотно принял это полномочие.

Когда кончилось совещание, Гур повел нового полководца к себе в палатку и представил его Мирьям, как будущего предводителя войска, под именем Иисуса Навина; но пророчица как будто не обратила на это внимания и продолжала называть его по-прежнему «Осиею».

Иисус Навин заметил ей, что Господь Бог через нее же, Мирьям, повелел ему принять другое имя и спросил, почему теперь она называет его Осиею.

Тогда Мирьям не могла долее выдержать и сказала:

— Когда Господь избрал тебя, то ты, вместо того, чтобы исполнить Его волю, стал искать помощи у фараона, а этот последний лишил тебя воинского звания и заковал в цепи, а сам со своим войском пошел на нас; но Господь уничтожил нашего врага; вместо же тебя он избрал другого полководца, моего мужа Гура, и даровал ему победу, так как без воли Божией ничего не может совершиться. Итак, повторяю тебе, что Гур должен быть полководцем, а не ты.

Иисус Навин повернулся было к двери, чтобы выйти, но Гур остановил его и сказал, что женщины не должны вмешиваться в дела мужчин, и что Моисею одному предоставлено право решить, кому быть полководцем; при этом Гур строго посмотрел на жену, она то бледнела, то краснела и, сделав Иисусу Навину знак подойти к ней ближе, сказала дрожащим голосом:

— Мне Гур сказал, что теперь ты готов служить народу и я вполне ценю твое обращение, но нас разделяло твое прежнее доверие к фараону, да кроме того, тебя сковывали с Египтом и другие цепи.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросил Иисус Навин.

Мирьям, не обращая на него внимания, продолжала:

— Волны выбросили на берег красивую египтянку, которую смертельно ранила из мести одна еврейка; я перевязала ей рану и она заявила, что любила тебя больше всего на свете.

Иисус Навин покачал головою и сказал:

— Отец все рассказал мне и эта женщина старалась оправдать себя в моих глазах, и просила моих близких передать мне ее предсмертную исповедь; но ты не поняла бы ее, в твоем сердце нет места для любви. Ты ненавидишь меня и постараешься вселить и в муже вражду ко мне, так как ты честолюбива и не хочешь быть женою человека, отступившего перед другим. Ты не хочешь назвать меня тем именем, которое через тебя же дано мне было Богом, но знай, что у нас есть одно общее чувство, это — любовь к народу; повторяю тебе, что наступит день, когда ты протянешь мне руку и добровольно назовешь меня «Иисусом Навином».

И он, поклонившись Гуру и его жене, вышел; когда его шаги затихли, муж подошел к своей молодой жене и сказал:

— Я женился на девушке, бывшей ближе других женщин к Богу, и теперь должен раскаиваться в своей оплошности.

— Раскаиваться? — спросила она и посмотрела на него вызывающим взглядом; но он крепко сжал ей руку и продолжал:

— Да, ты заставляешь меня раскаиваться и стыд мне будет, если подобные минуты станут повторяться все чаще и чаще.

Она хотела было высвободить от него руку, но Гур не пускал ее и снова заговорил:

— Я женился на тебе, думая, что ты будешь гордостью моего дома, а не срамом и позором его. Разве водится где-нибудь, чтобы к гостю и к другу мужа относились бы так враждебно, как сделала это ты? В моей жизни я довольно пользовался почестями и могу уступить часть их другому. А ты честолюбива и хотела стоять во всем и везде выше других. Осия был прав, сказав, что твое сердце холодно и в нем нет места для любви; любовь же всегда бывает горяча и греет других.

С этими словами он повернулся и ушел в неосвещенную часть палатки, а Мирьям осталась одна и задумалась.

Она даже упрекала себя в том, что, снискивая любовь народа, не сумела сохранить привязанности мужа. В палатке ей стало как будто душно; она вышла на чистый воздух, но и тут чувство крайнего недовольства не давало ей покоя; она порешила опомниться, пока было время, и примириться с мужем; но, вернувшись обратно в палатку, она узнала от невольницы, что Гур вернется только с рассветом, так как проведет ночь у сына. Это известие опять укололо ее самолюбие и на следующее утро, когда вернулся ее муж, она холодно приветствовала его. Правда, Гур вернулся не один, а со своим сыном Ури.

Старик был серьезен и озабочен, так как утром мужи из колена Иудина собрались и порешили, что предводительство над войском может быть передано только человеку из их племени.

Гур ссылался на Моисея, но старейшины колена Иудина не приняли этого во внимание, и дело начало принимать дурной оборот.