Негушта скользила, как призрак, по тускло освещенным коридорам и залам. Смятение, по-видимому, все еще сосредоточивалось в нижней части дворца, но оглушительный шум усиливался с каждою минутой, — вопли раненых женщин и стоны раненых мужчин, бряцание мечей и доспехов и по временам резкий и гулкий лязг, когда с полдюжины копий, не попавши в цель разом ударялись об стену.

Она бежала все дальше, не останавливаясь. Миновала сокровищницу, тоже покинутую стражей, чрез минуту она очутилась на дороге к храму. Насколько она могла видеть при робком мерцании звезд, путь оставался еще свободен. Двери храма были заперты, и массивное здание грозно выступало из мрака, темнее своей собственной черной тени.

Негушта остановилась у двери и прислушалась. Сквозь толстые стены до нее слабо донеслись звуки вечерней молитвы. Все жрецы находились вместе с Зороастром в храме Ормузда, ничего не зная о том, что происходило во дворце, и воспевали пред священным огнем обычный жертвенный гимн, которому суждено было стать их предсмертною песнью. Негушта попробовала отворить дверь. Громадные бронзовые ворота были замкнуты, и хотя она толкала их изо всей силы, они не поддавались.

— Нажми средний гвоздь, — послышался сзади тоненький голосок. Негушта вздрогнула и, оглянувшись, различила во мраке маленькую фигурку сириянки, тайком последовавшей за ней из дворца. Негушта нажала гвоздь, дверь отворилась, медленно и бесшумно повернувшись на петлях. Обе женщины вошли, и сириянка осторожно вдвинула тяжелую бронзовую задвижку на прежнее место. Слесарь-египтянин, делавший замок, сообщил своей возлюбленной секрет, посредством которого он отпирался, — сириянка слышала этот разговор и запомнила.

Хвалебная песнь торжественно раздавалась вокруг священного огня, горевшего неугасимо на черном мраморном жертвеннике. Зороастр стоял пред ним, воздев руки в молитве, и восковое лицо его и белоснежная борода были озарены ослепительным блеском, исходившим от пламени.

Семьдесят жрецов стояли сомкнутыми рядами вдоль стен храма, воздев руки к небу по примеру верховного жреца, и звучные, сильные голоса их гармонически сливались, воспевая хором величественный гимн. Негушта внезапным криком прервала песнопение, устремившись на самую середину храма.

— Беги, Зороастр, пока еще не поздно. Враг надвигается тысячами… он уже во дворце. Нельзя терять ни минуты.

Но верховный жрец спокойно обернулся к ней, и лицо его не обнаружило страха, хотя все другие священнослужители перестали петь и в внезапном испуге столпились вокруг своего начальника. В то самое время, как голоса их умолкли, послышался неясный гул.

— Иди сама и спасайся, — кротко сказал Зороастр. — Я не пойду. Если Премудрому угодно, чтоб я погиб, я погибну пред этим жертвенником. Иди скорей и спасайся, пока еще есть время.

Но Негушта взяла его руку в свою, дрожавшую от сильного волнения, и взглянула в его спокойные глаза. Взгляд ее был полон неизъяснимой любви и печали.

— Разве ты не знаешь, Зороастр, что я скорей готова умереть с тобой, чем жить, оставаясь женою другого? Я клянусь тебе Богом отцов своих, что не покину тебя.

Ее нежный голос затрепетал. Этими словами она изрекала себе смертный приговор.

— Теперь уже поздно! — вскричала маленькая сириянка, вбегая в храм. — Теперь уже поздно! Вы все погибли. Смотрите, они уже выламывают двери!

Пока она говорила, послышался грохот и удары в бронзовые ворота, и с каждым ударом поднимался целый хор отвратительных, свирепых, протяжных криков, как будто демоны ада торжествовали победу над ушами грешников.

Жрецы затрепетали от ужаса, несмотря на всю свою храбрость и покорность воле Ормузда. Некоторые из них устремились было к выходу, но юная сириянка заградила им дорогу.

— Вы все равно погибли, вам уже нет спасения, так умрите, по крайней мере, как мужи. Пропустите меня к моей госпоже — и она протиснулась сквозь толпу объятых ужасом жрецов.

Негушта все еще держала руку Зороастра и блуждающим взором смотрела на беспомощных жрецов. Ее единственною мыслью было спасти возлюбленного, но она понимала, что уже поздно. И, тем не менее, она решилась обратиться с мольбою к жрецам.

— Неужели никто из вас не может спасти его? — воскликнула она.

Впереди всех стоял человек с смуглым, суровым лицом, носивший звание верховного жреца до появления Зороастра. Он первый бросил тогда вызов неизвестному пришельцу и первый затем поклялся ему в беззаветной верности. Он громко возгласил:

— Мы спасем и его, и тебя, если только это будет возможно, — вскричал он, воспылав отвагой и восторженным благоговением к своему начальнику. — Мы все плотно сомкнемся вокруг вас обоих и, быть может, нам удастся пробиться сквозь ряды врагов. Если и все мы погибнем, быть может, Зороастр будет спасен: — Он хотел взять Зороастра за плечо, и ни один из жрецов не поколебался бы в эту минуту положить свою жизнь в доблестной, самоотверженной попытке. Но Зороастр тихо отстранил его:

— Вы не можете спасти меня, ибо час мой настал, — сказал он, и сияние неземной славы внезапно озарило его черты и преобразило их. — Силы наши ничтожны против несметного сонма врагов. Мы должны умереть, как мужи и как служители Премудрого, пред его священным огнем.

Грохот у дверей продолжал раздаваться по всему храму, почти заглушая все другие звуки, а в редкие промежутки неистовые крики разъяренных осаждающих прорывались все громче и громче.

Но голос Зороастра, явственный и сильный, был услышан всеми жрецами, и все они еще ближе столпились вокруг величественной фигуры своего вождя. Негушта крепко сжимала его руку и, бледная, как смерть, не сводила глаз с его лица.

— Внемлите мне, служители Ахуры, — сказал Зороастр. — Нам нет спасения, мы обречены на смерть, хотя и не знаем, от чьей руки должны погибнуть. А потому я умоляю вас отложить помышления об этой смерти, которую мы должны претерпеть нашими бренными телами, и устремить взоры на то, что нетленно и не погибнет вовеки. Ибо человек, заключенный в свою бренную оболочку, есть хрупкое и изменчивое создание, так как жизнь его не дольше жизни других сотворенных существ; он слаб и подвержен недугам и всяким опасностям от самого рождения. Но душа человека не умирает, и дыхание смерти не может коснуться ее; она живет вечною жизнью и будет сиять в надзвездном мире нетленною славой. Ибо и звезды погибнут, и погибнет земля, как и тела наши погибнут здесь в эту ночь, но души наши узрят славу Премудрого и будут жить вечно. Солнце восходит, и земля исполняется радости, и наступает день. И снова заходит оно, и ночь наступает, и вся земля исполняется скорби. Но хотя наше солнце зашло и мы не увидим больше его восхода, но очи наши увидят солнце, для которого нет заката, и души наши узнают радость, для которой не будет конца. Всходит утро, и мрак вечерний вовеки не сменит его. Владыка Ахура Мазда, все сотворивший, создал и наши тела и вселил в них души наши для того, чтоб мы жили и пребывали некоторое время на земле. Ныне он их требует обратно, ибо он дал их нам и ему принадлежат они. Так отдадим же их с радостью, как непорочную жертву, ибо Премудрый, знающий все, знает, почему нам подобает умереть. И тот, кто сотворил все, что мы видим и что преходяще, создал и все то, чего мы еще не видали, но увидим вскоре, и близко уже время, когда нам откроется мир вечный, хотя мир тленный не будет уже видим для нас, так как смерть смежит наши бренные очи. Вознесите же вместе со мной песнь благодарения Премудрому Ормузду, которому угодно взять нас от бытия преходящего к жизни вечной, от мрака к свету, от тления к нетлению, от смерти телесной к жизни вечной.

Зороастр поднял одну руку к небу, и все жрецы запели вместе с ним хвалебную песнь таким согласным, торжественным хором, как будто смерть не витала над ними в это мгновение. Негушта все еще сжимала руку Зороастра своими тонкими пальцами; они были холодны, как лед.

С оглушительным треском, с каким только земные стихии могли бы обрушиться и превратиться в первобытный хаос, тяжелые бронзовые двери поддались, наконец, и упали. Можно было подумать, что разверзлось жерло ада, и что вопли грешников и злорадный хохот диаволов разразились во всем своем бешеном неистовстве.

В один миг храм наполнился целым роем безобразных существ, глаза которых пылали жаждою крови, а руки носили следы беспощадной резни. Их кривые мечи грозно засверкали в вышине, когда они ринулись вперед, а дикие крики их потрясли самую кровлю священного здания. Они надеялись найти здесь большие сокровища, но увидали только кучку окутанных в белое безоружных жрецов, столпившихся возле кого-то, кто был выше их всех, и среди них увидали двух женщин. Рассвирепев, как хищные звери, с диким ревом и визгом, они окружили обреченных на гибель людей, повалили их на землю и окрасили свои уродливые мечи алою кровью заструившеюся ярким, обильным потоком по белоснежным одеяниям.

Служители храма мужественно боролись до конца. Они хватали безобразных врагов за руки и за шею и отбрасывали их назад, на их товарищей, отчаянно сражаясь в рукопашную с вооруженными злодеями. Но противников было по сто против одного, жрецы падали друг на друга и кровь их лилась под ногами бесновавшейся толпы дикарей, ожесточенно рубивших направо и налево и испускавших яростные крики злобного торжества всякий раз, как один из жрецов пошатнувшись, падал на землю с смертельною раной.

Напоследок один дикарь-исполин, с налитыми кровью глазами и искаженным лицом, перескочил чрез груду убитых и испачканной кровью рукой схватил за волосы Негушту, стараясь вытащить ее на середину храма. Но тонкие руки Зороастра быстро обвились вокруг ее стана и он прижал ее к своей груди. Тогда маленькая сириянка взяла обеими руками индийский кинжал и, высоко подняв его над головою, изо всей силы ударила им злодея в сердце, так что он умер мгновенно; но не успел он еще упасть на землю, как острый клинок, промелькнув в воздухе, подобно извилистой молнии, отделил маленькие ручки от запястья, и неустрашимая, верная служанка упала со стоном на мраморный пол. Еще один вопль, и все было кончено.

Негушта склонила голову на грудь верховного жреца, державшего ее в своих объятиях, и с страстным порывом прижалась к нему.

— О, Зороастр, мой возлюбленный! Не называй меня больше изменницей, ибо я была верна тебе до смерти, и буду вечно с тобою в блаженстве надзвездного мира!

Он еще крепче прижал ее к себе и в это страшное мгновение бледное лицо его заблистало лучезарным светом новой жизни, которую дарует только смерть.

— В блаженстве надзвездного мира! — воскликнул он. — Во свете славы премудрого творца!

В воздухе опять сверкнул острый клинок, отсек с размаху голову Негушты и вонзился в сердце ее милого; они упали мертвые, еще держа в объятиях друг друга, и тогда пришел конец резне.

Но на третий день вернулся Дарий, великий царь, так как встретил на дороге гонца, посланного с вестью, что его воины побил мятежников в Экбатане, хотя последние в десять раз превосходили их числом. И когда царь увидал, что произошло в Стаккаре, и взглянул на труп так страстно любимой им супруги, лежавший в объятиях его самого верного и дорогого слуги, он горько заплакал. И тотчас же он отправился в поход и стер с лица земли диких всадников восточной пустыни, не оставив живым ни одного младенца. Но целых две тысячи варваров он привел пленными в Стаккар и распял их на большой дороге, чтобы кровь их послужила отмщением за кровь тех, кого он так любил.

Он взял тела Зороастра, верховного жреца, Негунь ты, царицы, и маленькой рабыни-сириянки, возлил на них драгоценные ароматы, обернул в тонкое полотно и, обложив их пластинками из чистого золота, предал их погребению в одной общей могиле, высеченной в горном утесе, против дворца.