На этот раз их опередили. Мария, обычно встречавшая все караваны, прибывающие в Нусайбин, узнала лишь на исходе дня о новом караване, раскинувшем шатры у стен города. Сообщила об этом Иисусу, добавив:

— Завтра утром встречусь с караван-баши. Вдруг попутный нам. Надоела неопределенность. Скорее бы к месту.

И вот, когда они уже заканчивали вечернюю трапезу, слуга известил их о госте, Иисус вышел на террасу, чтобы встретить позднего гостя, пытаясь определить, с добром ли, с неприятностью ли, но у него ничего не выходило. Посетовал на свое бессилие, но когда увидел бывшего наставника, успокоился; не просто проникнуть в мысли Мудрого без контакта с ним. Теперь вот — иное дело. Сосредоточился и — успех. Пока обменивались традиционными приветствиями, Иисус определил, с какой вестью прибыл наставник.

«Пусть Мария услышит самолично из уст посланного Главой Сарманского братства», — решил он и пригласил гостя возлечь с ними за вечерней трапезой.

— Кубок вина не станет лишним для нашего разговора, — охотно согласился наставник и, сняв с ичигов галоши, вошел в дом.

Слуга с крутоносым кумганом, полным воды для омовения, с тазиком и полотенцем — тут как тут. А служанка с подносом, полным свежих яств и кубком для вина.

О причине визита пока что — ни слова. Гость должен перво-наперво насытиться или хотя бы угоститься, затем узнать, все ли в доме благополучно, все ли здоровы — Иисус с Марией в ответ интересовались, в добром ли здравии сам наставник, все ли у него в порядке, хороши ли дела в самом Сарманском братстве, и гость охотно отвечал. Мария же, не знавшая еще о цели столь позднего визита наставника Иисуса, едва удерживала себя от бестактности. Вопрос: «Какая весть ожидает нас?» висел на кончике языка и великими усилиями сдерживался, чтобы не выпорхнуть.

Но свой срок приходит всему. Слуга в очередной раз наполнил кубки вином, и наставник начал произносить тост с многозначительной неспешностью.

— За благополучный путь ваш. Путь в безбедность до конца дней своих. Путь в счастливый уют. Путь в многочисленность потомков, которым в веках гордиться своими родоначальниками, в жилах одного из которых кровь великого царя и пророка Давида.

Мало сказать, что Мария удивлена: она — поражена. Иисус тоже сделал вид, что сказанное наставником еще не имеет конкретности, ибо еще не известно, с кем и когда начнется их путь в избранное для нового проповедования место; но наставник глянул на Иисуса хитровато и разоблачил его:

— Ты проник в мои мысли еще на террасе, ты знаешь все, о чем я впредь скажу, не хочешь, однако, показать мне, что пересилил силой духа своего наставника. Не скромничай. Ты признан величайшим из великих. Давай продолжим разговор как знающие мысли друг друга. У тебя есть возражение против сделанного Сарманским братством и лично Главой его?

— Да. За договор с караванщиками я искренне благодарен вам, но меня смущают расходы, принятые вами на себя; покупка двух верблюдов, покупка двух шатров, оплата полного нашего содержания на весь путь следования — расходы немалые, но вы еще приготовили крупную сумму в дар нам с Марией. А разве я не в состоянии позаботиться о своей жене, о своем будущем семействе? Исцеление немощных, духовное исцеление заблудших разве не смогут стать поводом для благодарности.

— Все так, Великий Мудрый. Все так. Мы, однако же, заставили тебя и твою жену ждать многие месяцы решения суда Великих Посвященных Сарманского братства, имея душевный непокой, вот за это извинение. И не только, — поднял палец наставник, останавливая Иисуса, пытавшегося возразить, — за это. Проповеди и пророчества тогда более независимы и смелы, когда нет нужды думать о подаяниях, пусть даже от чистого сердца. Разве тебе это не известно? Проповедуя в Галилее и Иудее, ты разве заботился о хлебе насущном для себя и сотрапезников своих. Так решил Собор Великих Посвященных из многих тайных центров, хранящих Священную Истину. Этим занимались и твои слуги-жрецы из нашего братства, этому содействовали и Великие Посвященные, кому выпал жребий проводить решение Собора в жизнь.

— Увы, я тяготился этим.

— Однако же не отказывался от этого.

— А разве я вправе был отказаться. Я — предназначенный для жертвенной казни ради взятия грехов людских на себя? Теперь — иное дело. Я исполнил свою миссию, и теперь волен в своих желаниях. Я отказываюсь от щедрого преподношения Сарманских братьев!

— Иисус! — воскликнула Мария. — Разве можно отказываться от счастья?! Подумай о будущем!

— Но у нас есть средства…

— Да, есть. Только велики ли они? Их хватит, как я говорила тебе, лишь на обустройство и лет на несколько жизни. Но ты же не собираешься так скоро покинуть грешный мир?! Ты же знаешь, я не переживу твоей кончины! И ради моей любви, ради нашей любви, мы должны жить, множа семью нашу, не отступая от заветов Всевышнего, сотворившего мужа и жену единой плотью для размножения.

— Устами женщины глаголет истина. Значит, разногласия наши успешно улажены.

— Не все. Какой необходимостью вызвано решение послать со мной соглядатая?

— Не соглядатая, а посланца нашего братства к магарадже Кашмира. Размысли: появился в его владении проповедник со словом о Едином Боге да еще о Царстве Божьем на земле для всех. Царю тут же станет об этом известно, и как он, многобожник, блюститель кастового уклада жизни подданных, это воспримет? А если еще предположить, что он считает жизнь своих подданных райской благодаря мудрому его правлению, можно представать его гнев. Не миновать тогда тебе, Великий Посвященный, темницы. В лучшем случае. Исключить это мы и направляем с тобой одного из наших братьев с посланием Главы Братства к магарадже Кашмира Шелевахиму. Это послание откроет тебе двери Кашмира как Великому Посвященному, как Мессии.

— У меня уже была пара слуг из вашего братства.

— Она выполняла решение Собора, кара за неисполнение которого — смерть. Функция нового твоего спутника — правдивое слово о тебе. Слово почтения и славы. Вот теперь, как я понял, у тебя больше, Великий Мудрый, нет никаких сомнений?

— Разве я могу не верить тебе, мой уважаемый наставник? Ни одно слово из уст твоих никогда не было неправдой.

Дальше ужин, к обоюдному спокойствию гостя и хозяев, пошел в уютной беспечности, с пустопорожними разговорами для всех весьма приятными.

А ночь, почти до самого рассвета, прошла у Марии с Иисусом в мечтаниях о скором конце их злоключений и о полном семейном покое в отведенные для них годы жизни. Долгие, как они надеялись, годы.

Проснулись они, однако, не поздно, и тут же их удивил доклад служанки:

— Вашего пробуждения ждут ведущий караван и купцы. Я подала им чай.

Поспешно одевшись и омыв лицо свое, Иисус вышел к гостям, и те при его появлении поднялись с подушек, на которых возлежали, склонив головы. Правые руки они почтительно прижимали к сердцам своим.

Иисус почувствовал угрызение совести, что ни они с Марией посетили караван, чтобы представиться купцам и главе каравана, а наоборот, те почтили его своим приходом, хотя, если проникнуть поглубже в его чувство, то можно сказать, что он был весьма доволен вот таким началом длинного, в несколько месяцев, путешествия.

Иисус тоже склонил голову и приложил руку к сердцу. Поприветствовать же гостей добрым словом он не успел — его опередил старший из купцов, седоволосый, с благородной осанкой.

— Мы рады быть твоими спутниками Иисус Месх.

— Ты прав, почтенный, назвав меня Мессией, но ты обмолвился: не вы мои спутники, а я с женой своей — ваш спутник, рассчитывающий на благосклонность вашу.

— Оставим в покое лишнюю скромность, — мягко возразил купец и добавил: — За пиалой чая обсудим наш совместный путь.

Точного дня отъезда гости не смогли назвать. Через неделю ли, через месяц — как завершится меновой торг. Короче, все зависит от везения. А путь такой: к Гирканскому морю, оттуда, через Гирканские ворота к массагетам и по долине Окса (Сырдарья) в Бактрию. Выход на Инд у города Лорна. Далее вверх по Инду до слияния Инда с Тримабом. За устьем Тримаба — переправа. Вверх по Тримабу — до устья Джаламы и по ее долине до Сринагара.

— Это путь Александра Македонского, — невольно вырвалось у Иисуса. — Там, где-то в Междуречье, он разбил индийского царя Пора и стал царем царей, завоевав весь мир.

— Да, мы ходим путем великого Александра, — с явной гордостью воскликнул караван-баши, — и путь этот указал нам вот он, — ладонь в сторону седовласого купца, — род которого идет от оставленных Александром в Кашмире раненых воинов.

«Вот он, один из заблудших, — с горечью определил Иисус, — в одежде индуса, ничем не отличающийся от остальных купцов. Вот к таким я понесу слово Единого, слово Отца Небесного».

А мысль услужливо уже подсказывала познанное от наставников из тайного центра ессеев: Александр стал непобедимым оттого, что покоренный словом пророка Иеремии, первосвященника у народа избранного, вошел в Храм Господен в Иерусалиме, чтобы поклониться Святая Святых и принять веру в Бога Авраама, Исаака, Иосифа, в Господа Моисея. Веру в Единого, Великого Творца Всего Сущего. Иисус тут же определил обратить проповедь свою к седовласому.

— Александр перед великим походом принял веру в Единого Бога, который небо и землю сотворил и все видимое и невидимое. Уверовал в Бога поистине Великого, и в походе, призывая Саваофа-Яхве, мышцей его разил врагов. А победив, оставлял в тех странах верующих в Единого из народа избранного. Александр не отступил от веры в Господа нашего Саваофа-Яхве до конца дней своих и никогда не расставался с подаренными ему первосвященником Иеремией камнем лихтинским, на котором написано имя бога Саваофа, мечом Голиафа, идолопоклонника, которого убил пророк и царь Израиля Давид, со шлемом Самсона и копьем Самсоновым, которому никакое копье не могло противостоять, со щитом из металла анта, который разбить не могло никакое железо. Щит этот прежде держал Атан, сын Сеула, пророка и царя Израиля. Вооруженный божественным оружием и неся в сердце Единого, Александр побеждал во всех сражениях.

— Все так, — кивнул седовласый, — но велик ли бог, не уберегший горячо верившего в него от лютой смерти? Даже первосвященник Иеремия не поверил в возможную благодарность Саваофа-Яхве своему верному рабу, предсказав Александру, когда провожал его: «Не увидишь больше, Александр, земли своей».

По поводу этого пророчества Иисус размышлял не единожды, и всякий раз появлялся у него кощунственный, как он считал, вывод: сделал дело — стал лишним. Но не для Отца Небесного, а для стоящих у власти. Они, скорее всего, испугались его славы, которая затмила их величие. Сейчас те мысли вновь всплыли, наполнившись совершенно новым предположением; он, Иисус, тоже стал лишним и никогда больше не вернется в родную землю, в Землю обетованную, и не символично ли то, что путь его в изгнание идет по стопам Александра. Но сейчас они Иисусу были ни к чему, к ним он еще не единожды вернется, теперь же ему нужно достойно ответить седовласому, и ответ должен прозвучать значительно, иначе — поражение. Нужное, однако, пока не находилось. Пауза затягивалась. Выручил Иисуса караван-баши, жестко высказав свое требование.

— Великий Мессия, мы преклоняемся перед твоей мудростью, мы знаем, что ты жертвовал жизнью, беря на себя грехи людские, но мы просим тебя, вернее, требуем от тебя в пути откинуть от себя свои проповеди о твоем Боге. В караване вместе индуисты, джайнаиты, сикхи, буддисты, верные слову Зороастра, Ману — каждый волен почитать своих богов без всяких притеснений, а твои проповеди, Великий Мудрый, могут внести смуту в души погонщиков, в души купцов, в души стражников, тогда конец слаженности, что грозит гибелью каравану, ибо только дружная работа способствует преодолению коварных преград на нашем долгом пути. Вот почему мы говорим: ты можешь проповедовать лишь среди своих соплеменников, которых разыщешь на остановках каравана у стен больших городов. Иначе наш договор будет расторгнут. Или сейчас, или даже в пути. Мы оставим тебя независимо от места — в городе ли, в безводной ли пустыне — на волю твоего бога.

— Обязуюсь, вести только овец заблудших, — почти без раздумий ответил Иисус. — Нести Живой Глагол Божий только соплеменникам, как отступившим от веры праотцев, так и верных ей.

Не связывал себе руки этим обещанием Иисус. Нисколько не связывал. Он сам не станет пастырем многобожников, а понесут его слово уверовавшие в Отца Небесного, в Царство Божье на земле и в то, что пастырями пасомых станут из народа избранного.

«Первый, кого верну я в лоно веры своей, будешь ты, седовласый купец!»

Слуги внесли несколько объемистых блюд с горками источающих аппетитный аромат плова, янтарнобоких фазанов, кекликов, кур, жареной и вареной баранины и ко всему этому разнообразию — соусы и пряности, а также кувшины с молодым вином. Когда все эти яства слуги расставили перед гостями, а пиалы наполнили вином, Иисус поднял пиалу.

— Выпьем за наш договор, который надлежит нам обоюдно исполнять в долгом нашем пути.

Всем понравился этот ко многому обязывающий тост. Пиалы быстро были осушены.

Иисус же, прежде чем выпить свое вино, поглядел пристально на седовласого купца, волей своей внушая ему:

«Ты еще раз посетишь мой дом для беседы со мной! В ближайший день посетишь!»

Это мысленное повеление он повторял во время затянувшейся трапезы несколько раз, а когда гости уходили, то, улучив момент, сказал:

— Я жду тебя для дружеской беседы. Как имя твое?

— Самуил.

— О-о-о!

Седовласый купец с удивлением посмотрел на Иисуса, пытаясь понять, отчего тот так воспринял его имя.

Он пришел на второй же день. Вернее, к исходу второго дня, когда окончил свои дневные купеческие дела, и первым его вопросом, когда они возлегли за трапезой для дружеской беседы, одобряемой отменным вином, был вопрос, который не выходил у него из головы.

— Чем удивило тебя, Мессия, имя мое?

Иисус, уже проникший в мысли гостя, ответил ему, удивив его на сей раз еще сильнее.

— Ты — обрезанный. Имя свое получил не от родителей своих, которые вложили в него такой смысл: ты послан им волей Бога. Суть же имени твоего — рожденный по воле Бога, от Духа его. Ты должен быть посвящен ему. Но ты же — не назарей. Вот что удивило меня. Самуил — великий пророк народа избранного, во чреве матери посвященный в назарей, посвящен Богу Авраама, Исаака, Иосифа. Господу Моисея. Ты же, нося имя великого пророка, более многобожник, чем верный поклонник Саваофа-Яхве.

— Мои предки пришли в Сринагар с Александром. Они, судя по родне моей, не отступали от веры праотцев, не нарушали законов Моисея. Мой отец был знатным купцом. Очень богатым. Ходил со своим караваном в Дамаск и даже дальше — к берегу моря. В свой последний поход он ушел, когда я был еще во чреве матери. Она была на сносях, когда пришла страшная весть: в Бактрии караван разграблен пуштунами, а отец мой зарублен мечами, моя мать, как рассказывали мне приемные мои родители, дожила лишь до дня моего рождения. Меня усыновил друг отца моего. Он еще называл себя вечным его должником: отец спас его в свое время от полного разорения, помог, кроме того, восстановить богатство. Род принявшего меня за сына шел от бежавших из Вавилонского рабства. Род приемной матери — от избежавшего ассирийского пленения. Те, бежавшие, имели в своих сердцах страшную обиду на Яхве, считая несправедливой его кару. Сами они, как гласят семейные предания, были верными слугами Яхве, с великим тщанием блюли заветы его, не отступая от них ни на йоту. За что же карать? За вину других, развратившихся?

— Господь не подсуден нам, грешным. Он волен в своих помыслах и делах…

И осекся. Разве об этом он проповедовал, призывая заблудших душой и сердцем уверовать в Единого, в Отца Небесного. Отец — не Господь, а уверовавшие в него — не рабы его, а любящие дети, уважающие беспредельно. Они — свободные духом. Не в ответе они за ближнего своего. Даже отец за сына и сын за отца. Отступать от своего не гоже!

Но и начинать сразу же вести заблудшего к своей вере, вряд ли в данный момент сподручно; не наломаешь ли дров, не оттолкнешь ли заблудшего от веры праотцев окончательно?

— Теперь мне понятно твое вопрошение: «Но велик ли Бог, не уберегший верующего в него от лютой смерти?» Вот и хочу ответить на тот вопрос вопросом: можем ли мы сказать, что Александр не свершал смертного греха? Не возвеличился ли он гордыней своей до Бога?

Иисус испил вина, пощипал фазанье крылышко и лишь после этого продолжил:

— Ты не первый раз идешь с караваном путем Александра; ты, как и все остальные, говоришь об этом с гордостью, но знаешь ли ты об отклонении Александра от прямого пути, свершенные по воле Единого?

— Нет.

— Тогда слушай. Мышцей Отца Небесного, Единого, Вездесущего Александр, когда покорил Персию и шел походом на Индию, отклонился от войска своего в неведомое. В мир потусторонний к нагомудрецам, внукам Адама, к сыновьям Сифа, который дан был Адаму вместо убиенного Каином Авеля. Такое, как ты понижаешь, Самуил, не может произойти без промысла Божьего. Там Александр имел беседу с царем блаженных Иовантом. Встретил тот Александра возлежащим под деревом, Александр же хотел угостить того яствами земными, но Иовант отказался, молвив: «Наша пища от дерева этого, питье же — вода». Много тогда услышал Александр о блаженной жизни избранных, хотел даже побывать в Эдеме, но Всевышний устами Иованта предостерег Александра от рокового шага. Но обрати внимание, Самуил, что Александр поплыл все же к Медному острову, увидел Медный город и, хотя внутрь не вошел, даже не посмел посмотреть, но велел все же на берегу того острова поставить столп и себя на нем в золоте изобразить. И надпись на нем сделал: «Александр, царь Македонский, который весь свет прошел, достиг этого острова». Не знак ли это того, что не воспринял душеспасительной беседы Александр с Иовантом-блаженным, сыном Сифа. Гордыня уже проникла в душу завоевателя, основательно там устроившись. И тогда перст Божий привел Александра в некую пещеру, в которой мучимы были возомнившие себя равными богам. Это уже после того, как Александр разбил индийского царя Пора, победил не покорившегося магараджу Евгрида и ехал под личиной своего полководца Антиоха к амастридонской царице Клеопиле Кандакии, сватьи поверженного Пора, вроде бы принявшей власть победителя, но тайно готовившей месть. У входа в пещеру Александра встретили звероподобные призраки, готовые сразить его, но он призвал Саваофа-Яхве, и призраки превратились в прах. Увидел Александр в той пещере много чудесного: со связанными руками за спиной, закованных в цепи тех, кто почитал себя при жизни равными с Всевышним: Апполона, Кронса. Гермеса, Геракла. Сонхоя увидел, который задолго до Александра шел покорять Индию, чтобы стать властелином всей земли. Всевышний предостерег Александра устами Сонхоя: «Некогда я весь свет покорил и гордынею вознесся, на восток до края земли дойти хотел, но дикие люди напали на меня, разбили и убили меня. И пришли ангелы, связали меня и в эту пещеру заключили. И здесь терплю муки за бездумное мое превозношение. Берегись и ты, Александр, чтобы не вознесся и сюда не был приведен».

Иисус прервал дух. Неспешно испил вина, наслаждаясь его упоительным ароматом, словно черпал в нем вдохновение для дальнейшего повествования. Гость молча ждал. Он забыл о вине, о яствах, покоренный словом Иисуса и волей духа его.

Вот Иисус продолжил:

— Слова Сонхоя не достигли должного. Александр, ведомый Саваофом-Яхвой, разбил диких людей, истребив их тысячи тысяч. Великому ли полководцу слушать неудачника. И вот тогда Всевышний свел Александра лицом к лицу с Дарием. Тот же, увидев Александра, воскликнул:

— О мудрый среди людей, Александр, неужели и ты осужден здесь с нами быть?!

Александр ответил, что не осужден, но пришел видеть их. Тогда Дарий подсказал ему пройти по пещере дальше, чтобы увидеть Пора. И в самом деле, великий индийский царь, некогда богам уподоблявшийся, заточен был в самой глубине пещеры. Он тоже предупредил Александра:

— Так мучаются здесь все, кто земною славой превозносились. Берегись и ты, Александр, и не превозносись, иначе и тебе быть осужденному и заключенному среди нас.

А еще Пор попросил, чтобы Александр сохранил честь его жены. Что же в ответ сказал завоеватель:

— Заботься о мертвых, а не о живых.

Надменно сказал. Ибо гордыню свою уже тогда он возносил очень высоко. Считал, что никто и никогда не осудит его, как бы он ни поступал. Но Творец Всего Сущего никому не уступает своего права судить людей Божьим Судом. Землянам — земное. Переступил через это незыблемое — немедленная кара. Неотвратимая. И еще… Александр в святая-святых приняв веру в Единственного, возводил во многих завоеванных городах столпы с золотым ликом своим, будто он кумир для многобожников. Разве простится такое? Размысли об этом, Самуил, не гневи Отца Небесного, простершего длань свою над народом избранным.

Долгое молчание. И вопрос, ожидаемый Иисусом:

— Кто возомнил о себе, тот достоин кары, для чего же весь народ, с которым Яхве заключил Завет, наказывать, сравняв грешников и праведников?

— Кто праведник, судить только Всевышнему. Не признавать такое право за ним — уже великий грех. В себе нужно искать первопричину, а не винить Отца Небесного. Только в себе!

Этой фразой Иисус посчитал разумным закончить назидательную проповедь. На первый раз более чем достаточно. Ломать одним махом устоявшееся десятилетиями нельзя, путь обретения истины тогда успешен, когда он нетороплив и основателен. А впереди еще много вот таких вечеров с откровениями за трапезой. Тайных вечерь.

Действительно, Самуил стал посещать Иисуса почти каждый вечер и вскоре всем сердцем воспринимал проповедываемое Мессией, Иисус же все более и более понимал, какого доброго помощника он обрел в лице знатного купца, не единожды ходившего с караваном путем Александра, оттого знавшего, в каких местах Александр под видом раненых и ухаживающих за ними создавал поселения из народа избранного, которые как бы оживляли общины прежде бежавших от Ассирии и Вавилона.

Иисус не ошибся. После почти месячного пути караван, перевалив через хотя и не высокий, но трудный для путников хребет, спустился на безбрежную равнину, в страну Массагетов. Полдня размеренного верблюжьего шага, и они у стен приличного города, где каждый караван непременно останавливался для торгово-меновых сделок. Здесь особым спросом пользовались персидские шелка, изделия из серебра, золота и драгоценных камней, мечи и щиты, домашняя утварь, дорогая посуда — за все это местные торговцы расплачивались отменной красоты и резвости конями; черным, серым и особенно дорогим золотистым каракулем, а также отменной работы текинскими коврами.

— Здесь меновой торг не менее месяца, — сообщил Иисусу Самуил и добавил: — Не побывать ли тебе у нахорли?

— Что, истинные потомки Нахора?

— Да. Их оставил здесь Александр. Они очень долго хранили в чистоте веру праотцев, веру патриархов и пророков, но соблазн власти, а многие из нахорли по уму своему в почете у правителей, их советники, влияет на них. Они сливаются с многобожниками.

— Ты сопроводишь меня?

— Да. Через несколько дней я буду готов к поездке.

Степь за эти дни сказочно преобразилась. Меж жесткой полыни и верблюжьей колючки, делавших степь однообразно серой и ершистой, расцвели вдруг, в одно утро, тюльпаны. Не единицы, даже не десятки, и даже не сотни, а тысячи тысяч. Барханы буквально запылали яркостью, и восхищению Иисуса не было предела — он видел в этом перст Божий, благословение Отцом Небесным его миссии. Видел Иисус, что буйством весеннего цветения восхищается и Самуил, и слуги его, сопровождавшие своего господина и Иисуса. Постепенно, однако, восторг и восхищение отступали, ибо эта броская красота была все же однообразной и в конце концов начинала утомлять. Когда к исходу дня впереди обозначились предгорья и сам крутобокий хребет, Иисус облегченно вздохнул.

Обогнув очередной бархан, путники увидели небольшое поселение, огороженное толстой глинобитной стеной, за которой укрылись плоскокрышие и тоже глинобитные домики. Ворота в поселение были массивные, на вид неприступные.

— Место жительства волхвов — хранителей богини Апи, источника порождения всего сущего на земле, и хранителей бога Тагимасада, бога всех водных источников. Но у этого бога есть еще одно, даже более важное: земля, оплодотворенная уснувшим Тагимасадом, родила коня. От него пошли скакуны-ахалы, самые ценные во всем мире.

— Конь — это понятно, но на безводье бог всех источников, еще и богиня — основа всего сущего на земле? Это — бессмыслица.

— Если хранители богини и бога снизойдут, ты увидишь чудо. Возможно, тебе даже поведают об этом чуде.

Ворота им отворили, не спросив даже, кто они и откуда. Безбоязненно отворили, Более того, один из стражников взялся проводить их до дворца, как он выразился, для путников.

А вот содержатель гостиного двора оказался более любопытным. Он выпытал у путников все о них, хотя и не сразу, не наскоком, вначале устроив и самих путников, и их коней. Расспросы начал только на вечерней трапезе и то не в начале ее, а в самом конце. А так как Самуил свободно разговаривал с содержателем гостиного двора на языке массагетов, то переводчика не потребовалось.

Иисус, не зная языка говоривших, не вдруг уловил, о чем они ведут речь, но вскоре ему стало вполне понятно, что более всего именно о нем. И, похоже, Самуил превозносит его до самых до небес, ибо содержатель бросал на него все более и более уважительные взгляды, не упуская из виду каждое движение гостя, стараясь уловить его желание и тут же ему услужить.

Когда же окончилась трапеза и подошло время покоя, а хозяин оставил их одних, Самуил сказал Иисусу:

— Содержатель гостиного двора обещал сегодня же сообщить о тебе хранителям богини Апи и хранителям бога Тагимасада. Заверил, что уговорит их показать тебе недоступное смертным. Тайну земли. Если будет на то твоя воля, я с готовностью присоединюсь к тебе.

— Да. Если волхвы допустят к тайне меня, ты тоже будешь к ней допущен.

Утром к ним пожаловала четверка волхвов. Судя по одежде, хранители разных богов. У двоих были накидки из тончайшей катки войлока настолько мягкого, что он вроде бы ниспадал с плеч почти до пят мягкими волнами, да и цвет накидок-чапанов был голубоватым; у двух других волхвов подобные по покрою накидки расцвечены яркими, сродни тюльпанам, полосами, которые перемежались с огненными языками, весьма похожими на языки пламени костра; поле между пламенными языками и тюльпановыми полосами заполняла ласкающая взор голубизна — символ чистой воды.

— Мы — хранители Апи, — поклонились Иисусу волхвы в пестрых накидках.

«Апи?.. Апи?.. В Ведах это — вода».

— Мы — хранители Тагимасада, — столь же почтительно склонились волхвы, одетые в голубовато-белые накидки. — Хранители бога всех родников, ручейков, рек и морей, прародителя лучших в мире коней — ахалов.

У Иисуса готово было слететь с кончика языка, что только Великому Творцу Всего Сущего подвластно все, в том числе и водная стихия, что по его единой воле рождаются и исчезают родники, текут реки и наполняется океан, но он усилием воли удержал себя, боясь обидеть волхвов. Он хорошо знал, как изощрены расправы служителей культов многобожья, когда они защищают свое положение духовных вождей. Если бы он был один, то, быть может, рискнул бы проповедовать, но с ним Самуил, и подвергать его великой опасности не было никакого смысла.

— Следуйте за нами, — пригласили волхвы, и Иисус с Самуилом, обменявшись довольными взглядами, охотно приняли приглашение.

Просьбы о допуске к тайне Самуила, которую готовился обосновать Иисус, не потребовалось. И это хорошо.

Почти у противоположной от главных ворот стены уютно устроился городок в городе. Он был отгорожен не очень высоким, но плотным дувалом, через который во многих местах переползали виноградные лозы; за дувалом виделись верхушки плодовых деревьев, над которыми возвышались, вольно разбросав могучие ветви-руки ореховые великаны.

Калитка отворилась, будто по мановению волшебной палочки, и волхвы повели гостей по дорожке, обсаженной пионами, в глубину двора. Пионы цвели в полную свою силу, наполняя воздух мягким ароматом.

Справа и слева от пионов теснились тутовые деревья, а уж за ними — груши, яблоки, урюк, меж которыми — ухоженные ряды граната и инжира.

По арыкам, петлявшим меж этой буйной зелени, текла неспешно очень прозрачная вода.

Откуда? На улицах города арыки совершенно сухие, а сами улицы пыльны и без какой-либо зелени. Лишь возле хаузов стояли серые от пыли карагачи и тутовники, которые, похоже, давно не поливались свежей водой, ибо хаузы поросли зеленой гузкой. Даже в гостином дворе хауз давно закис и не источал свежести. Да, волхвы, как все служители богов, очень заботливо относились к себе, простым же смертным объясняя свое процветание любовью к ним тех богов, каким они служат, добавляя при этом, что подобного блаженства может достигнуть каждый, кто искренне верит богам и щедр на жертву им.

Дорожка привела гостей к вековому, широко раскинувшемуся карагачу, под которым на густотравной ровности возвышался сработанный из ореховых досок довольно вместительный помост, покрытый наполовину ковром, сродни одежде хранителей Апи, наполовину — хранителей Тагимасада. От карагача вправо и влево протянулись плоскокрышие крылья домиков, совершенно одинаковых. Начало этим крыльям давали более высокие и более объемные дома.

«Первые — для Главных волхвов, остальные для обычных. Для каждого отдельный домик», — определил Иисус и не ошибся.

Как только Иисус с Самуилом ступили под тень карагача, двери головных домов отворились почти одновременно и из них гордо переступили пороги очень похожие и осанкой, и благородством лиц белобородые старцы, их вполне можно было бы назвать близнецами, ибо их разнила только одежда.

Иисус напряг свою волю и определил; близнецы.

Тем временем Главы служителей Апи и Тагимасада чинно вышагали к помосту и возле него встретили гостей с почтительно склоненными головами.

Самуил приветствовал Главных волхвов от себя и от имени Иисуса первым, те, ответив взаимным приветствием, пригласили на помост, сопроводив слова указующим жестом.

Самуил перевел Иисусу слово в слово и сказанное им, и отвеченное волхвами, но Иисус даже не дослушал перевода, он напряг волю, чтобы проникнуть в мысли почтенных старцев и наперед знать, о чем они станут повествовать. Похоже, это ему удалось. С трудом. Но он все же праздновал победу. После чего попросил Самуила:

— Не переводи, я все пойму сам, — и на удивленно-вопросительный взгляд ответил: — Истинно говорю — все пойму сам.

Седовласые близнецы тоже поначалу с недоумением восприняли то, что знающий язык массагетов гость ни слова не переводит своему, как они поняли, более уважаемому спутнику, которого сам называл Мессией, но они, ведуны, вскоре поняли: Великий Посвященный проник в их мысли, и ничего от него теперь не скроешь, не прикроешь суть цветистыми фразами, поэтому они начали рассказ, стараясь быть предельно правдивыми и по возможности краткими.

Повествовал в основном Главный волхв богини Апи. И начал он от сотворения мира. Тогда ныне опаленная солнцем земля была иной. Богиня Апи подарила размножившемуся здесь роду полноводную реку — Дарью, и земля, получившая в изобилии воду, имея к тому же в достатке солнца, благоухала и щедро отдавала свои плоды людям. Они наслаждались жизнью и каждое новолуние приносили жертвы Великому Творцу и богам — покровительствующим их род. В жертву приносили новорожденных девочку и мальчика. Девочку — богине Апи, мальчика — богу Тагимасаду. Символ жертвы — заверение богов в том, что каждый из рода останется до конца жизни своей таким же чистым в делах и помыслах, как безгрешны принесенные в жертву младенцы.

Прошли века, род стал настолько многочисленным, что люди стали забывать о своем родстве. Сильные властвовали, притесняя слабых, принося их в жертву и зажаривая их на жертвенном вертеле. Подобные пиршества становились все более частыми. И вот тогда Тагимасад и особенно Апи стали молить Ормузда, дабы вразумил он алчных и кровожадных людоедов, и Ормузд услышал их молитвы.

Иисус слушал начало повести, сравнивая услышанное с тем, что познал он в годы проникновения в Священную Истину — Египет, Индия, Месопотамия, везде одно и то же по сути, лишь с местными переработками.

Служитель богини Апи продолжал:

— Ормузд прислал Великую Богиню-Мать Табити, покровительницу сотворенного Богом-Творцом, установить на земле единозаконие для всех.

В наказание заблудших Богиня-Мать лишила их дара богини Апи, проложив оралом новое для нее русло, и тем же оралом создала новое море, в какое потекли воды Дарьи. Имя ему и по сей день — Орал. Сама же Богиня-Мать, избрав из утонувшего в грехах народа праведного и мужественного воина Колоксая, взяла его себе в мужья, и пошел от них новый народ — скифы. Место обитания этого народа стали благодатные степи у моря Эвксинского, где много полноводных рек. Апи и Тагимасаду она повелела покровительствовать новому народу. Они не посмели открыто воспротивиться, но тайно остались с нами, укрывшись глубоко под землей. Теперь они и там, и здесь. Тем, кто у нас продолжает их почитать, они даруют способность находить воду в самых безводных местах.

Глава волхвов-хранителей богини Апи замолчал, и тут же, продолжая речь своего брата-близнеца, заговорил Глава волхвов-хранителей бога Тагимасада.

— До новолуния, когда мы приносим жертвы нашим богам, еще больше недели, но мы понимаем, как дорого для путников время, потому, испросив согласие Апи и Тагимасада в молитвах к ним, мы сегодня же поклонимся им и принесем жертвы. Но прежде, свершив омовение в водах Священного родника, насытимся яствами.

К Священному роднику Иисуса и Самуила проводили сами Главные волхвы. Родник и в самом деле был даром Божьим, он весело выбрызгивал из-под глянцево-черного валуна такой холодной струей, что коченели руки, когда Иисус черпал пригоршней воду, чтобы омыть лицо и ноги. Невольно поверишь в благосклонность Апи и Тагимасада к своим хранителям.

Потом была трапеза. На ковре близ Священного родника, от которого доходила до них прохлада. Изобильная трапеза. И долгая. Казалось, нескончаемая.

Но вот подошел к трапезной молодой волхв и с поклоном оповестил:

— Все готово для торжественного поклонения богам.

— Мы тоже готовы, — ответили в один голос Главы волхвов и, поднимаясь, пригласили гостей следовать за ними.

Узкая калитка в оплоте. С двойными дверцами, окованными железом. За калиткой — двор, огороженный высокой и толстой глинобитной стеной без ворот и калиток. В центре двора — два одинаковых квадратных строения с крышами, напоминающими опрокинутое небо. Крыши были идеальной ровности. Одна крыша раскрашена наподобие одежды хранителей Тагимасада, другая, цветистая, походила на одежды хранителей богини Апи. Между этими священными, как понял Иисус, строениями, зиял провал, очень похожий на пасть чудища, готового сглотнуть каждого, кто приблизится к нему. В нескольких шагах от пасти стояли вперемежку волхвы — хранители Апи и Тагимасада. В руках у каждого факелы. Еще не зажженные.

Главные волхвы вошли в святилище, каждый в свое, чтобы свершить тайную молитву и еще раз получить благословение своих богов на внеочередной ритуал в их честь; а через четверть часа, словно по единой команде, переступили они пороги своих святилищ, держа в правых руках по каракулевому ягненку цвета солнца, а в левых — по горящему факелу.

Волхвы, ожидавшие своих Главных, пали ниц.

— Слава богам! Они благословили!

Каждый из Главных волхвов, подходя к своим служителям, запаливал каждому из них факел, и у кого он загорался вставал в строй перед пастью чудовища, у кого же не воспламенялся факел со второй и даже с третьей попытки, тот согбенно, словно мокрая курица, покидал священный двор.

Иисусу и Самуилу факелов не дали.

Первыми скрылись в зеве семь пар волхвов. С торжественным песнопением. Очередь за Иисусом и Самуилом. Тоже в паре. А нога в ногу за ними — Главные волхвы. Факелы они держат так, чтобы почетным гостям было видно, куда ступать.

Круто вниз уходила широкая и высокая пещера, оскаленная острыми клыками боков. Будто и впрямь идешь по шершавому языку широко раскрытой пасти чудовища, зубы которой могут сомкнуться в любой момент.

Ниже и ниже. Стены пещеры все ровней и ровней, а спуск круче. Тишина до звона в ушах. Даже шаги волхвов в мягкой обуви совершенно беззвучны. Иисус тоже старается ступать как можно мягче, и это ему вполне удается. Духота нестерпимая. Какая-то плотная. Прошло более получаса, и вот из бездвижной духоты повеяло прохладой. Она все ощутимей и ощутимей.

Вот первые пары волхвов начали растекаться вправо и влево, а в свете их факелов заблестела угольно-черная гладь воды. Бездвижной. Будто мертвой.

Иисус и Самуил тоже дошагали до берега. Высоченный грот. Потолок едва угадывается при свете десятков факелов, а где кончается озеро — не видно вовсе. Оно где-то там сливается с густой темнотой непроглядного грота.

Справа и слева от гостей встали Главные волхвы. Их обтекла пара волхвов с засученными рукавами. Вставив свои факелы в устроенные на берегу гнезда, они припали на колени и так, коленопреклоненные, приняли жертвенных ягнят; и те, молчавшие до этого словно неживые, вдруг призывно заблеяли, а эхо, многократно повторившееся, укатилось в непроглядную черноту.

— Добрый знак, — довольно проговорил Главный волхв богини Апи. — Они извещают о себе Апи и Тагимасада.

Странно, но эхо не подхватило слова Главного волхва, хотя сказаны они были довольно громко.

Волхвы, принявшие жертвенных ягнят, ловко сдавили им горла, и ягнята, потрепыхавшись самую малость, успокоились. Блеснули ножи, описывая круги по шеям ягнят; запущены пальцы под надрезы и — вывернутые наизнанку шкурки подняты крепкими руками волхвов ввысь. Страстный шепот молитвы всех волхвов, словно шевеление степного ковыля на ветру, а в это время содравшие шкурки волхвы аккуратно расстелили их у самой воды. А рядом, тоже бережно и с подобострастием, положили голые тельца жертвенных ягнят.

— Их примут великие боги. Мы же станем молить их об этой их милости. Нам пора возвращаться.

Первые пары волхвов уже пошагали вверх, и Иисус с Самуилом, пропустив их, заняли свое место, в общем строю.

Круто вверх и душно. Едва одолимо.

Но вот и двор. Главные волхвы вошли в свои святилища, остальные же, не выпуская из рук факелы, принялись челночить между святилищами и зевом с очень громким и, похоже было, бесконечным гимном во славу Апи и Тагимасада. Иисус и Самуил неприкаянно торчали в центре двора, ожидая конца мистерии.

Начали догорать факелы, и у какого волхва он тухнул, тот спешил юркнутъ в калитку.

Все меньше и меньше волхвов. Но оставшиеся стараются петь громче, чтобы не затухал сам гимн. До времени им это удавалось, пока не осталось их считанные единицы. А вот — всего один. Он возликовал, потрясая горевшим в его руке факелом; и тут же переступили порог своих святилищ Главные волхвы — они склонили головы перед торжествующим волхвом: он отмечен богами, и ему почет до следующей мистерии.

А Иисусу с Самуилом пора и честь знать, хотя от прощального чаепития они посчитали неприличным отказываться. Собственно говоря, они и не могли поступить иначе, не обидев смертельно гостеприимных волхвов. Враги же им совершенно не нужны. Добрая о них память — вот это главное.

— Скоротаем ночь в гостином дворе, а на рассвете, по прохладце, — в путь, — предложил Самуил. — Часа за три доберемся.

— Не возражу.

Путь между тем оказался даже короче. Кони, хорошо отдохнувшие, сытые и напоенные, бежали бодро, и уже через пару часов они, обогнув крутобокий язык отрогов, пылающий маками и тюльпанами, увидели могучие ореховые деревья — стражей въезда в долину. Росли они по берегу небольшого озера, густо заросшего на мелководье камышом.

Миновав гигантских стражей, они оказались в совершенно ином мире. Только что взор радовали лишь маково-тюльпановое буйство, но внимательному взгляду понятна временность этого ранневесеннего празднества природы, ибо ни одной мягкой травинки не выбилось из опаленной солнцем земли — жесткая полынь с узкими, кажущимися сухими листьями, да верблюжья колючка — вот что главенствовало и на равнине, и по холмам предгорий; здесь же буйствовала настоящая зелень: трава сенокосная, деревья, вольготно раскинувшие пышные свои ветви, а через глинобитные дувалы свисали уже начавшие набирать вес виноградные кисти.

Неширокая, весело журчавшая речка как бы рассекала поселок на две половины, и две эти половины тянулись по берегу речушки на добрый час пешего пути. Райская долина, что ни говори.

Поселок заканчивался лишь там, где долина резко сужалась и делала крутой поворот вправо и упиралась в глянцевую казенную стену, из-под которой и выбегала речка, чтобы, сделав свой короткий путь до озера перед ущельем, облагодетельствовать при этом живущих по ее берегам.

За каменной стеной, насколько было видно глазом, круто уходил в небо холмистый подъем, с частыми оспинами арчи.

Иисус, Самуил и слуги их спешились, подчеркнув этим и миролюбие свое, и уважение к обитателям поселка; и тут, словно за приехавшими следили из-за глухих заборов, отворились сразу несколько калиток — на улице появились мужчины.

Иисус приветствовал первых из них:

— Мир вам, живущим в раю земном.

Ответ покоробил Иисуса:

— Мир вам, путники. Мы рады приветствовать вас и поделиться изобилием своим, какое получаем от покровительства Апи и Тагимасада.

— Но разве вы не из народа избранного?! Не нахорли?!

— Да. Нахорли, — с явной гордостью произнес самый пожилой из подошедших к Иисусу и его спутникам. — Мы здесь от Македонского Александра.

— Я знаю это, потому не могу воспринять без возмущения ваше отступничество: никто из народа избранного не может быть многобожником. Наша миссия, — Иисус сделал нажим на слове «наша», — стать пастырем всех народов. Такой завет Саваофа-Яхве с патриархами. Об этом без устали напоминали нам великие пророки, это подтверждено в заветах Господа с Моисеем.

Подошло еще несколько мужчин, которые тоже стали внимать словам Иисуса, подчиняясь к тому же воле глаголящего. Закончил же Иисус монолог вопросом:

— У вас есть синагога?

— Есть, — с какой-то робостью ответили разнобойно собравшиеся вокруг Иисуса, и он понял, что не исполняет он своей функции. Спросил:

— Могу ли я видеть председателя?

— Мы отведем тебя к нему.

Дом председателя синагоги ничем не отличался от других. Скрыт он был, как и все остальные, за высоким дувалом, двор же, обильный цветами, благоухал, утопая в зелени плодовых деревьев и виноградника. Председатель, уже оповещенный быстроногими подростками о появлении на земле нахорли проповедника, а то и пророка из самого Израиля, встретил гостя с великим почтением. И сразу же сообщил:

— Я послал за старейшинами и гаццаном. Послал и за книгарем, хотя у нас почти ничего не осталось от Священных Писаний. Ему нечего хранить.

Долго Иисус беседовал со служителями синагоги, все более убеждаясь, насколько мала ее роль в жизни общины избранного народа. И зрела у него мысль остаться здесь до субботы (всего три дня) и выступить с мидрашем, а когда Самуил подтвердил, что такой срок их отлучки вполне допустим, спросил председателя:

— Какие дела на субботу?

— Не знаю. Мы не придерживаемся гафтара уже многие года.

— Тогда я сам предложу, что читать из Священного Писания.

— Но у нас нет всего Священного Писания. Сохранилось только несколько свитков.

— Я посмотрю их и выберу подходящее.

Он сразу же определил: половину времени потратить на беседы с председателем синагоги, со старейшинами и с теми, кто пожелает иметь с ним встречу, остальную половину — с книгарем просмотреть имеющиеся свитки. Свитков, однако, было так мало, что для ознакомления с ними потребовалось всего несколько часов. Но что удивило и обрадовало Иисуса, так это полностью сохранившийся свиток пророка Исайи. Иисус увидел в этом перст Отца Небесного: о нем, Иисусе, Исайя пророчествовал, теперь Бог благословляет его, Иисуса, наставлять на путь истинный заблудших из народа избранного именем Исайи. Более того, Иисус увидел, что главную суть его дальнейших шагов благословляет Отец Небесный.

«Теперь без тени сомнения буду вплетать свои идеи в проповеди о Царстве Божьем на земле. Отец Небесный простер надо мною длань свою и на сей раз!»

Суббота. Мужчины потянулись в синагогу; ряд скамеек под двумя вековыми платанами, кафедра на невысоком помосте, к которому как бы притулился крошечный глинобитный домик с крепкой урюковой дверью — книгохранилище, нищее царство шамаши.

Народу много. Почти все скамейки заполнены. Председатель говорит Иисусу с гордостью:

— Не помню, чтобы вот так собирались. Расстарались я и старейшины с гаццаном.

— Нельзя почитать за труд службу Господу Богу нашему, — вполголоса ответил Иисус. — Благодать, а не труд, — но понявши, что обижает своим словом председателя, подсластил горечь: — А старание видно. И твое, председатель, и старейшин. Бог воздаст вам за это по достоинству вашему.

Книгарь, торжественно держа свиток на вытянутых руках, вынес пророчества Исайи и бережно положил свиток на кафедру. После чего объявил торжественно:

— Сегодня наш гость из Иерусалима, из Земли обетованной, согласился прочитать из Священного Писания. За ним и мидраш.

Иисус встал за кафедру. Он уже определил, что не станет долго читать пророка, учитывая, что оторванные от Земли обетованной и уже начавшие усваивать веру многобожников не воспримут длинного текста, поэтому первые слова Иисуса к собравшимся были такими:

— Я соединю гафтару и мидраш. Так будет для вас доступней и убедительней, ибо не знаем мы, что читается согласно канону в нынешнюю субботу. Возьму грех на свою душу в надежде, что простит меня Бог Израилев Саваоф, ибо ради укрепления веры в него мои слова вам, из народа избранного.

Иисус, повременив малую малость, чтобы сосредоточилось внимание собравшихся, начал читать.

— Видение Исайи, сына Амосова, которое он видел об Иудее и Иерусалиме, во дни Озии, Иоафама, Ахаза, Езекии, царей Иудейских. Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против меня. Вол знает владельца своего, и осел ясли господина своего, а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет. Увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями, племя злодеев, народ погибельный! Оставили Господа, презрели святого Израилева — повернулись назад. Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло. От подошвы ног до темени головы нет у него здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и необвязанные и несмягченные елеем. Земля ваша опустошена, города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело…

Отложил Иисус свиток и — вопрос:

— Ведомо ли вам, что сказанное пророком в давних временах, сказано нам о дне сегодняшнем? Под пятой Рима Израиль. За грехи народа избранного Господом карает он. И не только живущих на Земле обетованной, но и рассеянных по иным землям. Если вы говорите, что богиня Апи и бог Тагимасад благословляет вас водой изобильной, знайте, Господь Саваоф слышит это и оскорблен этим. И раздает он всем по заслугам их. Лишь по его воле во благе вы, ибо Отец Небесный многотерпелив и оставляет всем из народа своего небольшие остатки, но настанет предел его терпению, и почувствуете вы его руку, и станет с вами, что с Содомом и Гоморрой, и скроетесь вы в землю от страха Господа и от славы величия его, ибо грядет день Господа Саваофа на все гордое и высокомерное, на идолопоклонство! Померкнут гордые взгляды примкнувших к многобожникам, не удерживающихся от удавления и крови, от блуда, от всего, оскверненного идолами! Но не только их ждет воздаяние, но за них пострадает весь народ избранный, и станет ему многократно горше, чем сегодня.

Подождал, не возникнут ли вопросы, не возразит ли кто, но синагога молчала, переваривая услышанное из Священного Писания и мидраш проповедника. Напряг Иисус свою волю и уловил мысли перворядных, уважаемых сородичами за богатство домов их. Страх вползал в их души. Страх за то, что вдруг перестанет журчать меж домами живительная вода, и тогда воистину наступит конец света по каре Саваофа…

Понявши это, Иисус принялся еще более нагнетать страх, предрекая возможные кары Единого за отступничество от веры в Него, отступления от заветов Его с Патриархами и Моисеем. Когда же почувствовал, что вполне достаточно взбудоражил их мысли, дремавшие столетия, продолжил чтение, выбрав из свитка слова Господа о грядущем для избранного народа, если все из этого народа останутся верными своему Богу.

— Как говорит Господь Бог: вот Я подниму руку свою к народам и выставлю знамя Мое племенам, и принесут сыновей твоих на руках, и дочерей твоих на плечах. И будут цари писателями твоими, и царицы их кормилицами твоими; лицом до земли будут кланяться тебе и лизать прах ног твоих, и узнаешь, что Я — Господь, что надеющиеся на меня не постыдятся… И притеснителей твоих накрою собственной плотью, и они будут упоены кровью своей как молодым вином; и всякая плоть узнает, что Я — Господь, спаситель твой и искупитель твой, сильный Иаковлев…

Открутил свиток назад и продолжил чтение:

— Гора дома Господня будет поставлена во главу гор и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы. И пойдут многие народы и скажут: придите, и взойдем на гору Господню в дом Бога Иаковлева, и научит Он нас своим путем; и будем ходить по стезе Его. Ибо от Сиона выйдет Закон и Слово Господне из Иерусалима. И будет он судить народы, и обличит многие племена, и перекуют мечи на орала, и копья свои на серпы, не поднимет народ на народ меча, и не будет больше учиться воевать.

Поставил точку уже от себя:

— Внимайте! Царство Божье на земле для всех, царство любви и согласия. Путеводителем же в это Царство станет народ избранный. Ради этого, ради счастья потомства нашего не только можно, но и нужно не отступать от веры праотцев наших, от законов Моисея. И еще… Гордиться каждому, что он — частица народа избранного, но и понимать: грех каждого ложится бременем на весь наш народ. Каждый в ответе за всех, а все в ответе за каждого.

Понял, не в каменистую почву брошены семена будущего. И хотя слушавшие его не готовы вот так, сразу, принять безусловно услышанное, осудить отступничество свое, но станут думать и думать, и если подпитывать систематически их мысли словами из Священного Писания, останутся они незыблемыми приверженцами Господа своего.

— Первое, что надлежит сделать вам, — заговорил Иисус о конкретном, — возродить синагогу. Изберите от себя посланцев Иерусалим, в дом Господен. Они, встретившись с Первосвященником, возьмут свитки Закона и Пророков, получат установления, что читать из них в каждую субботу и обмениваться мнениями о прочитанном. Сделать это нужно неотлагательно.

— Добрый совет, — одобрил предложенное Иисусом председатель синагоги. — Исполним его обязательно.

Старейшины закивали в знак согласия.

А вечером, за прощальной трапезой, ибо уже на рассвете гости наметили отъезд, Иисус посоветовал председателю синагоги наставить посланников так, чтобы те в Иерусалиме отыскали общину Иакова и попросили отрядить из общины хотя бы на время одного проповедника.

— Иаков и апостолы не отступают от законов Моисея, но проповедуют обновленный, более привлекательный, ведущий ко всеобщему Царству Божьему на земле.

Председатель пообещал исполнить и это.