XIV
В ЯССАХ
Блестящие успехи русского оружия не могли, однако, вывести России из того затруднительного положения, в которое она была поставлена в описываемое нами время.
В наступившем 1790 году эти затруднения достигли своего кульминационного пункта.
Война со Швецией не прекращалась. Польша собирала свои войска на наших границах. Пруссия, Англия и Голландия, опасаясь возраставшего могущества России, готовились, под предлогом пресловутого политического равновесия, помогать Турции и грозили войною, если не будет заключен мир с Портой, при условии возвращения последней завоеванных областей.
К довершению всего, верный союзник Екатерины, Иосиф II умер, а его преемник Леопольд II, под влиянием берлинского кабинета и вследствие внутренних неурядиц, поспешил заключить мир с Турцией.
Россия осталась одна, окруженная врагами.
Григорий Александрович Потемкин поневоле должен был ограничиться обороной взятых им крепостей, так как получить подкрепления войсками было невозможно. Он даже завязал с турками мирные переговоры, бесследно длившиеся до августа.
Сам же он проживал в Яссах. Эта жизнь была рядом великолепных празднеств.
Обеды и рауты сменялись балами. Оркестр в 300 человек, под управлением волшебника Сарти, ежедневно оглашал роскошное помещение светлейшего и разбитый вокруг его ставки английский сад.
Цветник красавиц, между которыми особенно выдавались Потемкина, де Витте, Гагарина и Долгорукая, украшал эти волшебные праздники и лукулловские пиры.
Тосты за этих представительниц прекрасного пола сопровождались грохотом пушек, во время десерта им раздавались бриллианты целыми ложками.
Григорий Александрович усиленно ухаживал в это время за княгиней Гагариной.
Она находилась в интересном положении и князь обещал ей собрать мирный конгресс в ее спальне.
На одном из таких праздников, Григорий Александрович, в порыве неудержимой страсти, обнял княгиню при всех.
Та ответила ему пощечиной.
Неожидавший этого Потемкин вскочил и весь бледный вышел из комнаты.
Гости похолодели от ужаса.
Наступило короткое, но казавшееся бесконечным, тяжелое молчание.
Григорий Александрович через несколько минут снова появился среди гостей, веселый, улыбающийся.
— Мир, княгиня… — подошел он к виновнице переполоха и поднес ей дорогую брошку с великолепным солитером.
Праздник, омрачившийся на несколько минут, продолжался.
«Делу — время, забаве — час», — говорит русская пословица.
Следуя ей, Григорий Александрович, несмотря на беспрерывно сменявшиеся праздники, неусыпно и неустанно работал.
Курьеры от начальников частей то и дело прибывали в Яссы с донесениями и за получением приказаний главнокомандующего.
Между этими курьерами явился и присланный Суворовым ротмистр Софийского кирасирского полка Линев.
Это был очень умный, образованный и богатый человек, но чрезвычайно невзрачной наружности.
Посланный был тотчас же представлен князю.
Приняв от Линева депешу, Потемкин взглянул на его некрасивое лицо, поморщился и произнес сквозь зубы:
— Хорошо! Приди ко мне завтра утром.
Когда на другой день Линев явился к князю, последний пристально посмотрел на него, снова поморщился и сказал:
— Ответ на донесение готов, но ты мне еще нужен, приди завтра.
— Я вижу, — резко ответил Линев, оскорбленный таким обращением, — что вашей светлости не нравится моя физиономия; мне это очень прискорбно; но, рассудите сами, что легче: вам ли привыкнуть к ней, или мне изменить ее?
Ответ этот привел в восхищение Григория Александровича.
Он расхохотался, вскочил, обнял Линева, расцеловал его и тут же произвел в следующий чин.
Горожане и окрестные жители Ясс чуть не молились на светлейшего.
Его щедрость вошла в пословицу.
Один из окрестных крестьян, узнав, что князь охотник до огурцов, принес ему ранней весной несколько штук.
Потемкин удивился, откуда крестьянин мог так рано достать свежих огурцов.
Тот доложил, что у него есть нечто вроде парника, и как только поспели первые огурцы, он счел долгом ударить ими челом светлейшему.
Григорий Александрович щедро наградил его.
Слухи об этом вскоре распространились по окрестным деревням.
Когда наступило лето и огурцы выросли уже на грядах, одна крестьянка начала понукать своего мужа свезти огурцов светлейшему.
— Повези целый воз, князь тебя озолотить! — говорила она. Муж, было, заупрямился, но баба поставила на своем и отправила его в Яссы с возом огурцов.
— Прихвати и несколько арбузов… — заметила она. Но от арбузов мужик решительно отказался.
Григорию Александровичу доложили о приезде мужика. Князь был в эту минуту чем-то расстроен и сказал в сердцах:
— Выбросьте ему огурцы на голову…
Челядь с радостью принялась буквально исполнять приказание его светлости.
Пока в мужика швыряли огурцами, он обнаруживал не столько чувство боли, сколько чувство самодовольства.
— Хорошо-таки я сделал, — приговаривал он, — что не послушался бабы и не взял арбузов, а то теперь ими меня бы убили до смерти…
Челядь смеялась.
Потемкин, увидя в окно исполнение своего приказания, о котором уже успел позабыть, послал узнать о причине такого веселого настроения слуг.
Ему доложили все в подробности.
Поведение мужика, избиваемого его собственными огурцами, прогнало хандру князя, он улыбнулся и велел дать ему довольно значительную сумму денег.
Кроме щедрости, князь заслужил любовь жителей Ясс и справедливостью.
Людям его была отведена квартира в доме одного купца.
У последнего случилась крупная кража, грозившая ему совершенным разорением.
Купец принес Потемкину жалобу, объяснив, что причина кражи была та, что люди светлейшего беспрерывно днем и ночью ходят со двора, вследствие чего нельзя запирать ни ворот, ни дверей.
Григорий Александрович, убедившись в справедливости жалобы купца, приказал немедленно вознаградить его сполна наличными деньгами из своей шкатулки.
Сюда же, в Яссы, явился из отпуска Василий Романович Щегловский.
Князь Потемкин, к которому он не замедлил представиться, принял его более чем сухо.
Он на его приветствие как-то загадочно посмотрел на него исподлобья и не сказал ни слова.
Щегловский вышел из приемной бледный как полотно, еле держась на ногах.
Он понял, что светлейшему известно, что он не сдержал своего слова и виделся в Петербурге не только с родными.
Выдержав свой характер, в присутствии князя в столице, Василий Романович после отъезда Потемкина, не устоял против соблазна посетить несколько раз восточный домик на Васильевском острове.
Григорий Александрович, до мелочей зорко следивший за исполнением своих приказаний, был уведомлен об этом из Петербурга.
Этим и объясняется холодная, суровая встреча провинившегося.
Василий Романович понял, что его карьера окончательно погибла.
Не таков был светлейший, чтобы забыть и оставить безнаказанным человека, нарушившего данное им честное слово.
«Честь прежде всего… потом женщины!..» — говаривал, как мы знаем, Потемкин, и твердо держался этого правила.
Щегловский чувствовал, что отныне над ним висит Дамоклов меч.
Меч упал.
Между прочими возложенными на него обязанностями, Василий Романович получил ордер сдать турецких пленных поручику Никорице. Из числа этих пленных девять турецких офицеров бежали.
Об этом доложили светлейшему.
Не прошло и пяти дней, как за это упущение пленных, без всякого допроса и суда, Щегловский был в кандалах отправлен в Сибирь.
В Яссах же находился и созданный Потемкиным богатый подрядчик Яковкин.
Он уже был титулярный советник и ездил на своих лошадях.
— Я слышал, что ты купил себе имение? А отцу своему купил ли? — раз спросил его светлейший.
— Я для себя купил имение, ваша светлость, а для отца еще нет.
— Купи и ему. Он стар и ему время на покой.
Воля князя была немедленно исполнена.
Старик Яковкин дослужился в это время, благодаря, конечно, покровительству Потемкина, уже до капитанского чина, вышел в отставку и зажил барином в своем имении.
Задаваемые чуть не ежедневно Григорием Александровичем пиры и праздники служили ему некоторым рассеянием от тяжелых гнетущих мыслей, которые невольно посещали его голову под влиянием сложившихся обстоятельств.
Старания князя, давно, кажется, разочаровавшегося в скором осуществлении своих крупных планов о мире, не увенчались успехом.
Конечно, мир, после всех блестящих успехов русского оружия, должен был бы быть почетным, между тем, Порта, подзадориваемая иностранными державами, не особенно спешила вести переговоры и делать уступки.
Потемкин стал приготовляться к военным действиям.
Он послал адмирала Ф. Ф. Ушакова с эскадрою отыскивать турецкий флот.
«Возложите твердое упование на Бога, — писал ему набожный князь, — и при случае сразитесь с неприятелем. Христос с вами, я молю Его благость, да ниспошлет на вас милость и увенчает успехом».
Через несколько дней он снова писал Ушакову.
«Молитесь Богу! Он вам поможет, положитесь на Него, ободрите команду и произведите в ней желание сразиться. Милость Божия с вами».
Кроме того, светлейший призвал Головатого и спросил, нет ли у него из числа возвратившихся из Турции беглых запорожцев, таких, которых можно было бы послать к Измаилу для разведывания о пришедшем турецком флоте и о положении островов на устье Дуная, ниже крепости.
— Стрывай, батьку, — отвечал Головатый, — я пиду пораспытаюсь до коша.
Собрав казаков и сделав им вызов, Головатый нашел многих, способных выполнить поручение.
Оказалось, что некоторые из них даже знали инженерную науку, умели рисовать и брались начертить всему точные планы.
Когда Головатый донес об этом светлейшему, тот приказал немедленно снабдить казаков всем нужным, но Головатый остановил его:
— Треба тилькы хлиба дать, а бильще ничого.
Вызвавшие на опасное поручение запорожцы, в числе сорока человек, отправились к устью Дуная, сели там на легкие рыбацкие лодки, взяли невод и объехали свободно весь турецкий флот, показывая вид, что они ловят рыбу.
Турки сначала было остановили их, но они уверили их, что они турецкие запорожцы и были отпущены.
Таким образом, смельчакам удалось снять подробные планы расположения турецкого флота и крепостей Измаила и Браилова.
Окончив поручение, запорожцы возвратились в Яссы.
Головатый представил план князю, который был чрезвычайно удивлен верностью чертежей и подробностью собранных сведений, и пожелал лично поблагодарить смельчаков-искусников.
Головатый привел их в залу и построил в одну шеренгу. Все они были оборванцы, ощипаны, в рубищах. Некоторые не имели даже рубашек, не только платья и обуви.
Григорий Александрович вышел, и, думая что это стоят нищие, спросил:
— Где же они?
— Вот они, батько… — указал Головатый на запорожцев.
Князь был поражен представившейся ему картиной бедности и прослезился.
Он тут же произвел шестнадцать человек запорожцев в офицеры, а остальных, которые отказались от чина, велел обмундировать с ног до головы в лучшее казацкое платье и сверх того подарил каждому по сто червонцев.
Но ни денег, ни платья не стало некоторым и на месяц, — все было пропито и остались они опять в чем мать родила.
Наступил август.
Григорий Александрович получил неожиданно радостное известие о прекращении шведской войны.
«Велел Бог одну ногу высвободить из грязи, — писала к нему государыня, — а как вытащим другую, то пропоем аллилуйя».
Мир со Швецией дал возможность усилить нашу армию и возобновить наступательные действия на Дунае. Надо было сломить упорство Турции и взять ее последний оплот на театре войны — твердыню Измаила. Для совершения этого дела, конечно, лучше всего было назначить Суворова.
