Книга: Князь Тавриды
Назад: XXII РАЗРЫВ С ТУРЦИЕЙ
Дальше: II ПЕРЕД ЛИЦОМ НЕПРИЯТЕЛЯ

Часть третья
СРЕДИ СТЕПЕЙ

I
ОЧАКОВ

Проходили дни, недели, а очада Очакова не подвигалась вперед.
Лишь в половине августа 1788 года была заложена первая параллель в расстоянии версты от города, а к половине октября русские батареи приблизились к ретраншаментам не более, чем на 150 сажен.
Григорий Александрович был в нерешительности.
Происходило это с одной стороны от того, что он нашел Очаков отлично вооруженным.
Французские инженеры, вызванные султаном, употребили все свое в это время славное искусство, чтобы сделать крепость неуязвимой.
Она была, кроме того, окружена внешними сооружениями, которые могли служить укрепленным лагерем для целой армии.
Очаков имел фигуру четырехугольника, продолговатого и не правильного, примыкавшего одной стороной к Днепровскому лиману.
Эта сторона была прикрыта простою гладкою каменною стеною, а три другие обнесены валом, с сухим рвом и гласисом.
Впереди была воздвигнута линия редутов, а в углу, образуемом морем и лиманом, пятиугольный замок с очень толстыми стенами.
Осадные работы были чрезвычайно трудны, вследствие песчаной и каменистой окрестной местности.
Турки поклялись держаться в крепости до последней крайности.
С другой стороны, причина медленности осады лежала в свойстве натуры светлейшего главнокомандующего.
Он был лично храбр и смел в составлении предначертаний, но когда приходилось их исполнять, то затруднения и заботы волновали его так сильно, что он не мог ни на что решиться.
Он сам сознавал это и зачастую говаривал:
— Меня не соблазняет победами, воинскими триумфами, когда я вижу, что они напрасны и гибельны. Солдаты не так дешевы, чтобы ими транжирить и швырять по-пустому… Упаси Бог тратить людей, я не кожесдиратель-людоед… тысячи лягут даром… Да и полководец я не по своей воле, а по указу… не в моей это природе… Не могу видеть крови, ран, слышать стоны и вопли истерзанных, изуродованных людей… Гуманитет излишний несовместим с войною. Так-то…
И он медлил и медлил отдать решительное приказание.
Все, между прочим, ожидали этого приказания с нетерпением. Многие даже роптали на эту черепашью осаду.
Что таил в своем уме князь не было известно никому.
Состояние его духа было, по обыкновению, переменным.
Он то был в «Кане Галилейской», как называл он свои веселые дни, то «сидел на реках Вавилонских», как он образно именовал дни своей тяжелой хандры.
Чужая душа потемки. Душа светлейшего для всех его окружающих и даже самых близких была непроглядной ночью.
Григорий Александрович всегда тщательно скрывал свои планы и намерения и с этою целью даже, делая одно, говорил другое.
Во время этой бесконечно длящейся очаковской осады, в главную квартиру прибыл присланный австрийским императором военный уполномоченный принц Карл-Иосиф де Линь.
— Когда сдастся Очаков? — спросил он светлейшего, явившись к нему тотчас же по приезде в армию.
— Ах, Боже мой! — воскликнул Григорий Александрович. — В Очакове находятся 18000 гарнизона, а у меня столько нет и армии. Я во всем претерпеваю недостатки, я несчастнейший человек, если Бог мне не поможет!
— Как? — сказал удивленный де Линь.
— А Кинбурнская победа… отплытие флота… неужели все это ни к чему не послужит?.. Я скакал день и ночь. Меня уверяли, что вы начали осаду!
— Увы! — вздохнул Потемкин. — Дай Бог, чтобы сюда не пришли татары предать все огню и мечу. Бог спас меня — я никогда этого не забуду — Он дозволил, чтобы я собрал все войска, находившиеся за Бугом. Чудо, что до сих пор удержал за собою столько земли.
— Да где же татары? — допытывался де Линь.
— Везде, — отвечал князь, — в стороне Аккермана стоит сераскир с великим числом турок; двенадцать тысяч неприятелей находятся в Бендерах, Днестр охраняем; да шесть тысяч в Хотине.
Принц де Линь недоверчиво покачал головой, и убедившись из этой беседы, что от Григория Александровича ничего не узнаешь, переменил разговор.
— Вот, — сказал он, подавая князю пакет, — письмо императора, долженствующее служить планом всей кампании; оно содержит в себе ход военных действий. Смотря по обстоятельствам, вы можете сообщить их начальникам корпусов. Его величество поручил мне спросить вас, к чему вы намерены приступить.
Григорий Александрович взял пакет.
— Не позже, как завтра, я дам вам непременно ответ.
Принц де Линь удалился.
Прошел день, другой, неделя, две, а ответа от Потемкина принц не получал.
Де Линь решился, наконец, напомнить князю об его обещании и наконец получил от него лаконичную записку:
«С Божьей помощью, я сделаю нападение на все, находящееся между Бугом и Днестром».
Послав этот ответ, Григорий Александрович призвал к себе войскового судью незадолго перед тем сформированного «войска, верных черноморских казаков», уже известного нашим читателям Антона Васильевича Головатого.
— Головатый, как бы взять Березань?
Из укрепления Березань, построенного недалеко от Очакова, турки очень часто беспокоили вылазками нашу армию.
— Возьмем, ваша светлость! А чи будет крест за то? — спросил прямо Головатый.
— Будет, будет, только возьми.
— Чуемо, ваша светлость, — сказал Антон Васильевич, поклонился и вышел.
Немедленно послал он разведать о положении Березани и узнал, что большая часть гарнизона вышла из укрепления для собирания камыша.
Головатый быстро посадил казаков на суда, пристал спокойно к берегу, без шума высадил отряд и без сопротивления овладел Березанью.
Затем, отпустив свои суда, он переодел казаков турками и поставил из них караулы.
Гарнизон возвратился и, ничего не подозревая, беспечно входил малыми отрядами в укрепление.
Казаки забирали их по частям.
Березань была взята.
Антон Васильевич явился с ее ключами к Потемкину.
— Кресту твоему поклоняемся, владыко! — громким голосом запел он, входя в ставку к светлейшему.
Он поклонился низко князю и положил к его ногам ключи Березани.
Объяснив, каким образом ему удалось исполнить порученное ему дело, он заключил свой рассказ той же церковной песнью:
— Кресту твоему поклоняемся, владыко!
— Получишь, получишь! — воскликнул обрадованный Григорий Александрович, обнял Головатого и возложил на него орден святого Георгия IV класса.
Принц де Линь остался недовольным скрытностью и ответом Потемкина.
Вскоре после получения им письма и взятия Березани, он однажды в разговоре, в присутствии Григория Александровича, заметил, что хитрить в войне хорошо, но также необходима и личная храбрость полководца.
При этом принц привел пример личной храбрости австрийского императора Иосифа II, оказанной им в каком-то сражении.
Григорий Александрович промолчал.
На другой день, надев парадный мундир, во всех орденах, окруженный блестящим штабом, князь отправился осматривать только что заложенный на берегу Черного моря редут, почти под самыми стенами Очакова.
Ядра и пули сыпались со всех сторон.
Находившиеся в свите князя генерал-майор Синельников и казак были смертельно ранены.
Казак испустил жалобный вопль.
— Что ты кричишь? — сказал Потемкин и продолжал хладнокровно распоряжаться работами.
Окружающие начали представлять ему опасность, которой он себя подвергает.
— Спросите принца де Линя, — отвечал с досадой князь, — ближе ли к неприятелю стоял при нем император Иосиф, а не то мы еще подвинемся вперед.
Больше всех осуждали князя за медлительность осады иностранные вояжеры и эмигранты, кишмя кишевшие при главной квартире.
Для того, чтобы судить, какого сорта были эти иностранцы, расскажем следующий эпизод.
Известный французский генерал Лафайэт прислал к принцу де Линю инженера Маролля, рекомендуя его за человека, способного управлять осадой крепости.
Де Линь отправился с ним к Потемкину.
Войдя в ставку князя, Маролль, не дожидаясь, чтобы его представили, спросил:
— Где же генерал?
— Вот он! — указал ему один из княжеских свитских.
Маролль фамильярно взял Григория Александровича за рукуии сказал:
— Здравствуйте, генерал? Ну, что у вас тут такое? Вы, кажется, хотите иметь Очаков?
— Кажется так, — отвечал Потемкин.
— Ну, так мы его вам доставим, — продолжал Маролль. — Нет ли у вас здесь сочинения Вобана и Когорна? Не худо бы иметь также Реми и прочитать все то, что я несколько забыл или даже не так твердо знал, потому что, в сущности, я только инженер мостов и дорог.
Князь, бывший в эту минуту в хорошем расположении духа, Расхохотался на нахальство француза и сказал:
— Вы лучше отдохните после дороги и не обременяйте себя чтением; ступайте в свою палатку, я прикажу вам принести туда обедать…
Казавшийся лентяем, Григорий Александрович Потемкин зорко следил за исполнением обязанностей подчиненных ему даже сравнительно мелких служащих.
Во время осады Очакова ночью, в сильную снеговую метель, князь сделал внезапно поверку и смотр траншейных работ и не нашел дежурного инженера-капитана, который, не ожидая главнокомандующего в такую погоду, оставил пост свой на время под наблюдением молодого офицера.
Кончив смотр и возвращаясь домой, Григорий Александрович встретил по дороге неисправного траншейного начальника.
— Кто ты такой? — спросил Потемкин.
— Я инженер-капитан Селиверстов.
— Через час ты им уже не будешь! — заметил князь и пошел дальше.
Действительно, не прошло и часу, как капитан получил отставку и приказание удалиться из армии.
Строгость светлейшего, впрочем, не превышала меры.
Один из офицеров черноморского казачьего войска, имевший чин армейского секунд-майора, в чем-то провинился.
— Головатый, пожури его по-своему, чтобы впредь этого не делать.
— Чуемо, наияснейший гетмане! — отвечал Антон Васильевич.
Головатый на другой день явился с рапортом к князю.
— Исполнили ваша светлость.
— Что исполнили?
— Пожурили майора по-своему, как ваша светлость указали.
— Как же вы его пожурили, расскажи мне?
— А як пожурили? Прости, наияснейший гетмане? Положили, да киями так ушкварили, что насилу встал.
— Как майора!.. — закричал Григорий Александрович. — Как вы могли…
— Правда таки, — отвечал Головатый, — шо насилу смогли. Едва вчетвером повалили; не давался, однако, справились. А шо майор? Не майорство, а он виноват. Майорство при нем и осталось. Вы приказывали его пожурить: вот он теперь долго будет журиться и я уверен, что за прежние шалости никогда уже не примется.
Назад: XXII РАЗРЫВ С ТУРЦИЕЙ
Дальше: II ПЕРЕД ЛИЦОМ НЕПРИЯТЕЛЯ