XI
Егора Метаксу сопровождал в Превезу Каймакан Калфоглу, ведавший продовольствием соединенной русско-турецкой эскадры. Султан прислал к Али-паше фирман снабдить союзные войска всем необходимым.
Метакса и Калфоглу отправились на адмиральском катере.
К одиннадцати часам утра катер доставил их к Превезе. Не успели они сойти на берег, как увидели ужасную картину: группа алипашинских разбойников вела связанных по рукам греков-невольников. Тут были старики, женщины, дети. Турки предлагали их всем прохожим за несколько пиастров. Несчастные рыдали, протягивали руки, просили их выкупить. Метакса выхватил веревку из рук турка и хотел уже силой освободить пленных, но Калфоглу в ужасе сказал по-французски:
— Что вы делаете? Не трогайте. Они изрубят нас!
Метакса с сожалением выпустил веревку. Но оставить пленных в руках турок ему было жаль. Егор Павлович отдал конвоирам все свои деньги и выкупил греков.
Они пришли к дому французского консула, который погиб вместе со всеми защитниками Превезы.
Их глазам представилось страшное зрелище. У входа на лестницу были сложены пирамидой, как ядра у пушки, отрезанные головы превезян с открытыми, застекленевшими в последних муках глазами.
Привычный к турецким зверствам Калфоглу шел, словно не видел этих голов.
Метакса еле плелся за ним по лестнице. Ужасный смрад кружил голову. На лбу выступил холодный пот. Егор Павлович не выдержал и сел на ступеньки.
— Мне дурно! — сказал он по-французски.
У лестницы на верхней площадке стояли вооруженные до зубов алипашинские янычары. Они с удивлением и презрением смотрели, как этому «франку» дурно при виде приятного для них, обычного зрелища.
— Дайте воды! — крикнул по-турецки Калфоглу.
Чья-то рука протянула кружку с холодной водой. Метакса выпил. Стало легче. Он поднялся, шатаясь.
Калфоглу хотел поддержать его, но Егор Павлович нашел в себе силы самостоятельно подняться наверх.
Им загородил дорогу какой-то неприятного вида человек с ятаганом за поясом.
— Откуда и зачем? — сурово спросил он, держась за ятаган.
— От его превосходительства русского адмирала Ушак-паши, — ответил Калфоглу.
— Придется обождать. Паша делает смотр коннице.
Метаксу и его спутника отвели в пустую комнату.
В ней не уцелело ни одного стекла, потолок и стены были изрешечены пулями. Сверху сыпалась штукатурка. В стене блестели остатки большого прекрасного зеркала. Метакса подошел к нему и посмотрел в осколок:
— Хорош посол: желтый как лимон, глаза провалились…
Калфоглу стоял у окна, задумчиво теребя бороду.
Егор Павлович опустился на ломаную скамью, стоявшую у стены.
Три чиновника Али-паши вертелись в комнате.
Они как будто развлекали послов, а на самом деле задавали вопросы, стараясь выведать силы и планы русских.
Метакса, пользуясь своим плохим самочувствием, старался говорить поменьше, а Калфоглу расхваливал русский флот, преувеличивая его мощь.
Вдруг за окном раздались пушечные и ружейные выстрелы, послышался топот сотен конских копыт, затрубили трубы. Это возвращался всесильный Али-паша.
Прошло еще четверть часа — в комнату вошел человек с ятаганом. Он повел Метаксу и Калфоглу к Али-паше.
Они прошли ряд пустых комнат с разбитыми стеклами и изодранными обоями, в которых сидели и лежали алипашинские солдаты, вышли на другую лестницу и попали в небольшую комнату. Комната была наспех обита парчой и малиновым бархатом.
Али-паша в зеленой бархатной куртке с бриллиантовыми пуговицами сидел на диване с трубкой в руке. Плечи паши покрывала шуба из черных соболей. Голова замотана зеленой шалью. Это был плотный, среднего роста человек лет пятидесяти с правильными, даже красивыми чертами лица. Поражали его большие коричневые глаза, очень живые и острые. Темно-русые усы и бороду кое-где тронула седина.
Метакса поклонился и протянул письмо Ушакова, сказав:
— Адмирал Ушаков, находящийся в Санта-Мавре, командующий русско-турецкой эскадрой, послал меня к вашему превосходительству пожелать вам здоровья. Я имею также приказание вручить вам это письмо и ждать ответа.
Али-паша чуть привстал, взял письмо и сказал:
— Добро пожаловать!
Почтенный Калфоглу по турецкому обычаю стал перед Али-пашой на колени и поцеловал полу его шубы. Вокруг стояли вооруженные с ног до головы арапы и турки. Они зорко следили за каждым движением послов.
Али-паша кивнул. Один из слуг подал кресла, с которых была содрана шелковая обивка — виднелись только голубые обрывки гобелена.
Метакса и Калфоглу сели. Калфоглу рассказал о причине их приезда.
Али-паша спросил у Метаксы по-гречески:
— Тот ли это Ушак-паша, который разбил славного морехода Саит-Али?
— Тот самый. Он же разбил при Гаджибее самого Гассан-пашу, взял в плен восьмидесятипушечный корабль и сжег корабль паши.
— Ваш государь знал, кого послать, — улыбнулся Али. — А сколько вашему адмиралу лет?
— Пятьдесят семь.
(Метакса дипломатично прибавил Федору Федоровичу четыре года).
— Так он гораздо старее меня, — покрутил усы Али-паша.
— Вашему превосходительству нельзя дать более сорока лет. Вы еще молоды, — польстил Метакса.
— Нет, куда там. Мне сорок шесть, — сказал Али-паша, убавив себе больше пяти лет.
Он был доволен, что так молодо выглядит. Потом взял с дивана конверт. Играя кинжалом, рукоять которого так и сверкала драгоценными камнями, Али-паша вскрыл конверт.
— Где подпись адмирала? — спросил он, глядя на бумагу.
Метакса привстал и показал подпись. Али-паша минуту смотрел на нее, потом передал письмо секретарю.
Слуги внесли трубки и кофе в золотых чашках.
Али-паша угощал представителей союзной эскадры. Егор Павлович с удовольствием пил кофе. А у Калфоглу чашка дрожала в руках.
Али-паша спросил у Калфоглу, с чем он приехал.
Калфоглу вынул из-за пазухи султанский фирман.
Али-паша усмехнулся. Взял фирман двумя пальцами, помахивая им, многозначительно посматривал на своих секретарей, точно говорил: «Не стоит внимания! Легко весит!»
И вернул его Калфоглу, приказав читать вслух.
Старик стал почтительно читать именной указ султана, но Али-паша не слушал его. Он кивнул одному из слуг. Вошел секретарь и стал возле него на колено. Али-паша нагнулся, и тот что-то долго шептал паше на ухо.
Метакса понял, что секретарь передает перевод ушаковского письма. Али-паша посмотрел на Егора Павловича и ехидно улыбнулся:
— Жаль, что адмирал Ушаков не знает меня так, как должно. Он добрый человек, но верит всяким бродягам, преданным французам и действующим во вред султану и императору.
— Адмирал Ушаков не руководствуется ничьими доносами. Он только выполняет повеления государя императора и султана. Ваше превосходительство не может сказать, что все это ложь, — указал Метакса на письмо.
— Хорошо, хорошо, — прервал Али-паша. — Я с вами поговорю обо всем наедине. Садитесь сюда, — указал он на диван. Али-паша совершенно не обратил внимания на то, что Калфоглу уже окончил чтение.
Метакса сел рядом с ним.
— Как вы называетесь?
— Метакса.
— Если не ошибаюсь, вы с острова Кефалония?
— Мой отец из Кефалонии, а я родился в России.
— Какое жалованье вы получаете?
— Лейтенант получает триста рублей в год, а в походе мы получаем еще столовые деньги. Впрочем, никто не служит императору из-за денег, а из усердия и благодарности.
— Рейзы, управляющие моими купеческими судами, получают у меня до пяти тысяч пиастров.
— Но, ваше превосходительство, портовое дело и военная служба — вещи разные.
— Почему?
— Ваши рейзы ищут добычи, а мы — славы и случая положить нашу жизнь за отечество.
— Слышите вы? — обратился к слугам Али-паша.
— Быть может, ваши шкиперы имеют больше доходов, чем сам адмирал Ушаков, но зато они целуют вашу полу, стоят перед вами на коленях, а я, простой лейтенант, сижу рядом с знаменитейшим визирем. И этой высокой чести я обязан только русскому мундиру, который имею счастье носить.
Али-паша захохотал и, хлопнув Метаксу по плечу, сказал:
— Нам с тобой надо о многом поговорить. Ну, ступайте кушать: вы, франки, обедаете в полдень, а мы — в девять часов вечера. Я пойду отдыхать, а потом позову вас.
Он встал и ушел.
Метаксу и Калфоглу повели в другую комнату. В ней возле маленького дивана стоял круглый оловянный столик. На нем лежали хлеб, две роговые ложки и серебряная вилка.
— Садитесь на диван, а я на ковре, — сказал Калфоглу, усаживаясь на корточки перед столом.
Четверо арапов стояли возле стола. Они держали по оловянному закрытому блюду.
Прежде всего принесли чорбу, которую Метакса привык есть на корабле у Кадыр-бея, и плов. Затем — меньше чем в полчаса — подали двадцать восемь блюд.
Полагалось обязательно отведать каждое.
Последним блюдом был тот же плов, затем черный ливанский кофе и трубка.
Метакса ел без аппетита: он не мог забыть ужасных отрубленных голов.
После обеда Али-паша вызвал к себе Калфоглу. Метаксу обступили приближенные паши. Они удивлялись его скромному мундиру, шляпе, шпаге, трости.
Егору Павловичу стало скучно с ними. Он пошел на берег посмотреть, как его гребцы, дали ли им поесть.
Адмиральская «десятка» стояла на якоре. Гребцы лежали под тентом, не выходя на берег.
Метакса издалека услыхал, как один из матросов пел тенорком:
В Ахтиаре на горе
Стоят девки на дворе.
На горе девки стоят,
В море Черное глядят.
В море Черное глядят,
Меж собою говорят: -
Скоро ль корабли придут,
Наших милых привезут?
Матросиков привезут.
Тоску нашу разнесут?
— Эй, там, на катере! — крикнул Егор Павлович, подходя к берегу.
Песня прервалась. Все гребцы вскочили.
— Чего изволите, ваше благородие? — спросил боцман Макарыч.
— Вас накормили?
— Точно так, накормили. Прислали три жареных барана, сыр, хлеб и ведро вина.
Метакса улыбнулся: гребцы поели сытнее, чем он.
— Значит, сыты?
— Точно так, ваше благородие! А стоять здесь долго еще будем?
— Часика через два отвалим, — ответил Метакса и без удовольствия пошел назад.
