XVIII
Погоня продолжалась. Турки рассыпались по морю в беспорядке.
Два больших турецких корабля — 74-пушечный «Капитание» под флагом знаменитого адмирала Саит-бея и 66-пушечный корабль «Мелеки Бахри» — сильно отстали от своих. Из-за повреждений, полученных во вчерашнем бою, они не могли поспеть за капуданом. Гуссейн улепетывал, как только мог, не заботясь о других.
Ушаков смотрел в трубу, как с каждым часом сокращается расстояние между ними и авангардом Голенкина, и смеялся:
— Нет, теперь, брат, не убежишь!
Еще до полудня русские окружили этих двух беглецов.
Кумани на 46-пушечном корабле «Иоанн Богослов» первый настиг «Мелеки Бахри» и ударил.
Паруса на «Мелеки Бахри» повисли клочьями, словно тряпье, развешанное для просушки.
На верхней палубе теснились турки. Они махали белыми тряпками и что-то кричали.
«Мелеки Бахри» сдался.
Тотчас же с «Иоанна» спустили шлюпки с матросами под командой лейтенанта, и над бывшим «Владыкой морей» заколыхался андреевский флаг.
— Молодец, Николай Петрович! — похвалил старика Кумани Ушаков.
Трофей оказался неплохим: «Мелеки Бахри» был недавней стройки и мало пострадал в бою.
«Капитание» остался совсем один. Молодой капудан вероломно бросил своего престарелого советника.
Ушаков вывесил сигнал командиру авангарда Голенкину: «Стараться взять корабль в плен».
«Капитание» являлся самым лучшим кораблем в турецком флоте. Пушки на нем были только медные. Он шел к мелководью у Кинбурнской косы, еще тщетно надеясь, что капудан все-таки придет к нему на помощь.
Первым настиг «Капитание» 50-пушечный «Андрей». Он бил беглым огнем.
— В фор-марсель угодили. Молодцы! — сказал Ушаков.
— Теперь он убавит рыси! — улыбнулся флаг-капитан Данилов.
«Капитание» заметно сбавил ход. А тут подоспели «Георгий», «Преображение» и «Мария Магдалина» с командиром авангарда Голенкиным.
«Гаврюша старается! — с удовлетворением подумал о верном и храбром товарище Ушаков. — Хороший кус поймал!»
Но «Капитание» отчаянно отбивался, не думая спускать флаг.
— Вот упрямый старикашка! — говорил Ушаков, глядя в трубу. Это уже начинало его злить.
— Ишь как угодил в «Андрея»!
— Из экипажа у турок лучше всех артиллеристы, ваше превосходительство, — заметил Данилов.
— Ничего не выйдет. Придется его пустить ко дну! — сдвинул шляпу на затылок адмирал.
Он приказал подойти к турку с на-ветра.
«Рождество Христово» было саженях в тридцати от «Капитание». На верхней палубе у турок осталось мало народу — только валялись раненые и убитые. Все, очевидно, укрылись в нижний дек.
— Всыпать ему за упрямство! — крикнул в рупор Ушаков.
Еще мгновение, и «Рождество Христово» вздрогнуло от сильного толчка: это дали залп одним лагом. Все потонуло в пороховом дыму и копоти. Послышался страшный треск и крики.
Когда дым рассеялся, на «Капитание» не оказалось ни одной мачты. Корабль от бака до юта представлял причудливое нагромождение бревен, досок, рваных парусов и снастей. Но в нижнем деке блеснул огонь, и «Рождество Христово» потряс удар.
— Подлец — угодил в нашу фок-мачту! — сказал встревоженный Данилов.
— Стоит?
— Еще держится.
— Выкурить их брандскугелями! — крикнул взбешенный Ушаков.
Артиллеристы не заставили себя ждать. Еще минута — и из нижнего дека «Капитание» повалил густой дым и послышались крики турок.
«Рождество Христово» успело поворотить и стало бортом против изукрашенного разными цветами и плодами носа турецкого корабля: Ушаков приготовился дать еще один залп. Он был бы для «Капитание» смертельным, потому что корабль и так уже заливало водой.
Но тут наверх изо всех люков повылезли галионджи и абабы. Пробираясь сквозь обломки мачт и рей, как через бурелом, давя друг друга, появились сотни турок. Они кинулись к бортам, крича: «Аман! Аман!»
А черный густой дым все больше выбивался из портов.
Сухое дерево, смола и краска горели с шумом, ярко и весело.
Ушаков велел прекратить бой. По морю прокатилась бодрая дробь барабана.
Адмирал приказал спустить вооруженные шлюпки, чтобы снять пашу, а самим отойти подальше: пожар на «Капитание» быстро распространялся, и можно было ждать взрыва крюйт-камеры.
Шлюпки подошли к «Капитание». К трапу с диким ревом бросились толпы народа. Турки толкали друг друга, дрались. Личная охрана трехбунчужного паши Саит-бея с трудом саблями и ятаганами пробила дорогу к трапу Саит-бею и капитану корабля Магмет-Мустафе-аге. С ними в шлюпку успели сесть семнадцать разных чиновников и шут турецкого адмирала!
Остальным русским шлюпкам пришлось отойти назад. Пристать к «Капитание» было бы трудно, потому что усилился ветер, а из нижнего дека било пламя. Кроме того, их потопила бы масса обезумевших людей, которые и так уже начали бросаться с горящего корабля в море.
Ушаков велел перекрепить паруса потуже, чтобы в них не могла завалиться искра, и обливать их водой.
Он с минуты на минуту ждал взрыва турецкого корабля.
Матросы на руках внесли на шкафут трехбунчужного пашу.
Саит-бей, глубокий старик, жевал сухими губами и растерянно повторял:
— Яваш! Яваш!
Бомбардир Власьич ответил с улыбкой:
— Знаем, ваше превосходительство, что ты, брат, теперь наш! Никуда не денешься. Васька, держи его, сукина сына, покрепче: ерзает, старый черт! — обернулся он к Легостаеву, несшему с ним пашу.
И тут раздался страшный взрыв. Все кругом заволокло дымом. Сверху на корабль посыпались головешки, доски, куски канатов, а потом послышался плеск — и все смолкло: это взлетел на воздух и затонул 74-пушечный «Капитание».
Ушаков встретил Саит-бея на шканцах. Престарелый турецкий адмирал подошел и, глядя исподлобья, как затравленный зверь, приложил руки ко лбу.
— Это его превосходительство адмирал Ушаков! — сказал ему по-турецки переводчик.
— Ушак-паша! — повторил с почтением Саит-бей, пристально глядя на знаменитого русского адмирала.
И еще раз низко склонился, приложив руку к своим сединам.
