В середине сентября Бебий Лонг младший опять задержался в спальне до полудня — все никак не мог натешиться с Марцией. Потом молодые люди долго умывались. Девушка, стоявшая возле Бебия с кувшином, пролила ему на спину холодную воду. Молодой человек вскрикнул, схватил кувшин, попытался облить девчонку. Та ловко увернулась и со смехом бросилась бежать, сначала в перистиль, потом спряталась за стенным выступом в атриуме, где Бебий наконец догнал ее, схватил, обнял, жарко поцеловал в губы и, ощутив прилив желания, собрался было поднять на руки и отнести в спальню, однако девушка сделал испуганное лицо и с силой дернула его за волосы на лбу.

Бебий поставил девушку, обернулся. В атриум зашла Матидия, улыбнулась, обратилась к сыну.

— Бебий, ты до сих пор дома? Сынок, выбери минутку, зайди ко мне, нам надо поговорить.

— Хорошо, матушка.

Матидия с достоинством удалилась. Молодые люди некоторое время стояли друг напротив друга. Бебий неожиданно начал надвигаться на девушку.

— Иди. Тебе надо идти. Матушка ждет, — шепотом напомнила Марция.

— До вечера подождет. Прежде мне надо сходить в город. С тобой.

— Со мной?

— Ну да. Пока матушка не приказала тебе постричь волосы.

Марция сразу погрустнела.

— Мне так не хочется расставаться с ними. Смотри, какие они густые, мягкие.

Она протянула ему щедро отделенную прядь. Волосы у Марции, действительно, были хороши — темно — русые, густые, до пояса, к кончикам они заметно светлели, наливались желтизной спелой соломы. Бебий перебрал волосы, разделил прядь, потом разделил еще раз, потом оставил только один волосок и неожиданно и страстно поцеловал его.

— Я хочу сделать себе подарок, — шепнул он, — но без тебя мне не обойтись. Только никто не должен знать об этом. Я не хотел говорить, но у меня предчувствие — сегодня вечером матушка прикажет тебе остричь волосы. Пойдешь со мной. Я буду ждать тебя у арки Тита на Священной дороге. Надень плащ поплотнее, накинь на голову капюшон. Ни с кем не заговаривай.

— Слушаюсь, господин.

— Не надо, Марция. Скоро мне предстоит далекое путешествие, я возьму тебя с собой, там отпущу на волю и сделаю своей наложницей, все оформим официально. Пройдут годы, а там можно и пожениться. В крайнем случае, я признаю наших детей.

Марция погрустнела, в глазах навернулись слезы.

— Ты серьезно, Бебий?

— Конечно, серьезно, любимая. Только никому ни слова.

Марция часто поморгала. Когда влага на ресницах растаяла, страстно, ударив себя в грудь кулачком, заявила.

— Клянусь.

Марция облачилась, как приказал Бебий, подобрала волосы, покрыла голову вуалью так, что были видны только глаза. Так и выскользнула на улицу. Сердце часто билось от страха. Хвала богам, что Матидия в тот день покинула дом и отправилась к кому-то в гости.

Девушка поспешила вниз по переулку, добралась до спуска с Целиева холма, засеменила по ступенькам и, наконец, добралась до арки Тита, возвышавшейся возле амфитеатра Флавиев* (сноска: Колизей)

Бебий, наряженный в парадное воинское облачение, ждал ее у правой опоры. Рядом сидел на корточках молоденький раб, по имени Дим, приставленный к нему со дня возвращения в родной дом. Молодой трибун повел Марцию в сторону Палатинского холма, вскоре они добрались до Этрусской улицы. Здесь Бебий свернул к одному из доходных четырехэтажных домов, называемых инсулами, где в полуподвальном помещении располагалась художественная мастерская. Ее хозяина, искусного рисовальщика миниатюр, посоветовал Бебию Квинт Эмилий Лет. Хозяин встретил императорского трибуна на пороге, проводил в мастерскую, предложил напитки.

— У меня мало времени, Поликтет, — отозвался Бебий. — Я хотел бы, чтобы ты нарисовал эту женщину, — он указал на стоявшую у порога Марцию, — но поместил изображение не на внешней, а на внутренней стороне крышки. Одним словом, это должна быть обыкновенная дорожная шкатулка. Покроешь ее резьбой, лаком, ну, как обычно. Мне говорили, что ты настолько искусен в рисовании лиц, что, глядя на изображения, у заказчиков замирает дыхание.

— Господин мне льстит, хотя, должен признаться, иногда портреты мне удаются. Однако это зависит от исходной натуры. Господину угодно нарисовать женщину обнаженной?

— Зачем, — несколько смешался Бебий. — только лицо.

— То есть портрет?

— Да.

— Если господину угодно, я мог бы придать ее лицу некоторое очарование. Кое-что подправить, добавить прелести…

— Зачем? Эта женщина достаточно хороша собой. Марция, открой лицо.

Рабыня повиновалась. Она уложила вуаль на плечи, открыла головку.

Поликтет оторопел. Затем подошел ближе, вгляделся.

— Прошу прощения, господин, вы были правы. Здесь нечего исправлять, здесь природа превзошла саму себя. Я редко встречал подобное совершенство. Позволено мне спросить, кто эта красавица? Я никогда не слыхал о ней. Это ваша невеста?

Бебий, только что испытавший удовольствие от похвал грека, несколько смутился.

— Нет… Впрочем, ты не далек от истины. Так нарисуешь?

— Обязательно. И даже сброшу цену. Смотреть на нее уже награда. Вам будут завидовать, господин.

— Сколько тебе потребуется сеансов?

— Не менее трех, — ответил Поликтет.

— Не пойдет. Один и до вечера

— Это невозможно, господин.

— Я и спрашиваю, берешься или нет?

— Это будет стоить дороже.

— Назови цену.

Сговорившись насчет оплаты, Бебий оставил с Марцией Дима, а сам отправился во дворец Тиберия. Вернулся в ранних сумерках.

Марция сидела посреди мастерской с обнаженными плечами, вполоборота к художнику, который рисовал очередной пергамент. Поза сразу не понравилась Бебию.

— Что же она сидит спиной? — недовольно поинтересовался он. — Мы же договаривались, что ты изобразишь лицо. Чтобы как живое.

— Господин желал, чтобы при взгляде на прототип у него замирало сердце?

— Да.

— Поэтому я сделал много эскизов. Марции пришлось менять позы. Мне кажется, я отыскал, в чем секрет ее красоты.

— Какие у красоты могут быть секреты. Она либо есть, либо ее нет.

— Господин ошибается, — с какой-то даже затаенной радостной снисходительностью ответил Поликтет. — Красота, даже самая броская, самая яркая, — явление таинственное. Я бы сказал, тончайшее, трудно уловимое. Внешняя гармония, верное расположение частей лица — это еще не красота. Это — оформленное содержание. Доводилось ли господину встречать очаровашек, при взгляде на которых возникает желание?

Бебий хмыкнул, искоса глянул на Марцию. Та отвела глаза в сторону.

— Прикрой плечи, — напомнил ей Бебий, потом повернулся в сторону художника.

— Да, и что?

— Глядя на подобную красотку, каждый испытывает потребность заговорить с ней, попытаться услышать голосок. Предположим, красотка отвечает невпопад или начинает жеманно хихикать, а то вдруг отвечает вам мужским басом. Покажется ли она вам такой милашкой, какой представлялась сначала?

— И с этим соглашусь. Ты, давай короче, Сократ! Объясни, в чем секрет Марции. У нас мало времени.

Поликтет откровенно вздохнул.

— Вот так всегда. Только возникнет желание поделиться открытием, как тебя грубо и бесцеремонно прерывают. Если короче, я могу поклясться, что юная Марция навсегда сохранит нескрываемое обаяние юности.

— Как это? — не понял Бебий.

— Ну, когда ей исполнится двадцать, тридцать, сорок, даже пятьдесят лет, она по — прежнему будет выглядеть юной. Мне так кажется…

— Ты хочешь сказать, что она будет всегда выглядеть моложе своих лет?

Поликтет повертел пальцами, как бы поворачивая предмет разговора.

— Не совсем так, господин. Выглядеть она будет на свои годы, ну, может, моложе. Я имел в виду, что в ее облике вечно будет жить напоминание о Флоре, о богине весны, цветения, желания. Некая тень вечной молодости.

— Мне трудно судить, прав ты, Поликтет, или нет. Я вижу ее такой, какова она есть. Но мне нравится твоя мысль. Если ты изложишь ее в красках, я буду благодарен тебе за то, что пройдут годы, и я смогу оценить, верно ли ты рассудил.

— У вас доброе сердце, господин. Берегите Марцию. Желаю вам счастья. Через неделю шкатулка будет готова.

* * *

Последнее напоминание художника насчет того, что Марцию следует беречь, неприятно укололи Бебия. На обратном пути он был молчалив. Девушка наконец осмелилась и тронула его за рукав туники.

— Ты грустишь?

— Нет, — Бебий улыбнулся. — Впрочем…

— Ты не ждешь ничего хорошего от разговора с матушкой.

Бебий вздохнул.

— Мне следует крепко подумать, Марция. Проявить осторожность. Надеюсь, что все будет хорошо.

— Я буду ждать, Бебий. Я буду верить, что у нас все будет хорошо. Что еще мне остается. Я сегодня же обрею голову, буду приходить к тебе только по твоему зову. Стану самой некрасивой, злой, буду отвечать невпопад, разговаривать с тобой грубым мужским голосом, жеманно хихикать, только, чтобы ты поскорее разлюбил меня. Тебе тогда будет легче.

— А тебе? — спросил Бебий.

— Кого в Риме могут взволновать слезы рабыни? Кто снизойдет до того, чтобы посочувствовать мне. Уверяю тебя, Бебий, я никогда не встану у тебя на дороге, но буду любить всегда. Моя юность, эта тайна, о которой говорил Поликтет, всегда будет принадлежать тебе.

У Бебия перехватило дыхание. Он с силой прижал к себе Марцию.

Сзади раздался предостерегающий голос Дима.

— Люди смотрят.

— Помалкивай, раб, — огрызнулся Бебий.

— Я что, я молчу, — обиженно откликнулся подросток.

Бебий явился к матери в полном военном наряде, с мечом на широком поясе. В руках держал купленный в Паннонии прекрасный стальной шлем с козырьком, который также мог служить забралом. Шлем также был снабжен нащечниками и насадкой на темени, куда был воткнут плюмаж, изготовленный из окрашенного в алый цвет страусиного пера. Козырек и нащечники были покрыты рельефными рисунками. Рисунки позолочены.

Матидия пришла в восторг, захлопала в ладони.

— Каков ты у меня! Ах, Бебий, Бебий, ты оправдал мои надежды. Надеюсь, у тебя хватит ума, чтобы не останавливаться на достигнутом.

— Конечно, матушка. Но мне хотелось бы самому выбрать свой путь.

— Конечно, сынок. Я слова тебе поперек не скажу. Я позвала тебя, чтобы сообщить — я разговаривала сегодня с родителями Виргулы. Должна признаться, что более мерзкого и алчного типа, чем этот Юкунд, я не встречала. Он потребовал за свое согласие двадцать тысяч сестерциев. Я спросила — в своем ли они уме? Откуда у простого солдата, даже приписанного к преторианской когорте такие деньги. Тогда Юкунд заявил, тогда, мол, и говорить не о чем. Я объяснила ему, что Сегестий нынче личный охранник императора. Разумно ли враждовать с ним? Не лучше ли помириться? Папаша заявил, что закон на его стороне, а наш император лучший страж законности и порядка. Так что не надо пугать его бряцанием мечей и командирским голосом. К тому же оказаться его родственником — это неслыханная честь для бывшего гладиатора, а за честь следует щедро платить. Одним словом, цену не скинул.

Бебий задумался, пожал плечами.

— Откуда у Сегестия такие деньги. Мы не можем помочь ему? Сегестий — верный человек, он не забудет о твоей услуге.

— Пять тысяч сестерциев я смогу наскрести.

— Спасибо, матушка.

— Не надо благодарностей, дело еще не сделано. Я познакомилась с Виргулой, она достойная женщина, ей следует помочь.

— Еще раз спасибо, матушка.

Матидия вздохнула, потом после паузы продолжила.

— Теперь давай поговорим о тебе. Позволю тебе напомнить, что тебе уже скоро двадцать. Ты на хорошем счету у императора, наш отец оказался достойным гражданином Рима, в чем я, кстати, очень сомневаюсь. Просто на какой-то момент интересы Рима и подчинившей его веры совпали. Но это так, к слову. Недолго твоему отцу оставаться в героях. Значит, самое время подумать о твоей женитьбе. Тянуть дальше нельзя. Пусть простят меня боги, но если наш отец опять выкинет какое-нибудь безумство, тебе будет куда труднее найти достойную невесту. А сейчас подвернулась исключительно удачная партия. В город приехала Секунда, вдова консуляра Клавдия Максима и моя давняя подруга. Они сказочно богаты, недаром Клавдий более десяти лет управлял провинцией Африка. Ее дочь на выданье. Мы уже встречались с ней, разговорились. Она с большой похвалой отзывается о тебе. Оказывается, Марк в приватном разговоре высоко оценил твой нрав, сообщил о твоих подвигах в Паннонии. Императрица также очень заинтересована в этом браке, она готова выступить свахой. К их деньгам да еще твою голову — ты далеко пойдешь.

— Я не против, матушка.

— Вот и хорошо. Поверь, Бебий, я ни в коем случае не настаиваю. Если Клавдия придется тебе не по душе, я не стану упрекать тебя. Однако хотелось бы, чтобы ты ясно представлял ситуацию. Помнится, я говорила, что сама Фаустина горячо взялась за устройство этого брака, так что вряд ли с твоей стороны будет уместно обмануть ожидания императрицы. Другой подобной парии нам уже не найти.

— Хорошо, матушка. Я готов увидеться с Клавдией.

— Я рад, что ты оказался разумным и послушным сыном. Поэтому до официального сговора я не буду лишать тебя Марции.

— Кстати, о Марции — Бебий поднял указательный палец. — Как ты посмотришь на то, чтобы я дал ей вольную?

Матидия ответила не сразу. Сначала она прошлась по комнате, потом приблизилась к сыну, взяла обе его руки в свои, заглянула в глаза.

— Вот об этом нам следует поговорить особо. Во — первых, Марция — мое имущество, а не твое. Да, после моей смерти моя собственность перейдет к тебе, но я надеюсь, что смогу одарить ею внуков. Во — вторых, мне кажется, Клавдии вряд ли придется по вкусу, если ты будешь забывать о ней ради Марции. На тебе лежит забота о семье, а не о Марции. Полагаю, как только ты и Клавдия дадите согласие, девчонку следует отправить подальше. Или лучше продать, чтобы быть подальше от соблазна.

Бебий едва сдержался, однако сумел удержать себя в руках. Он перевел дух, потом, как ни в чем не бывало, ответил.

— Нет, продавать ее не надо. Пусть пока будет при доме.

— Нет, Бебий, так не получится. Ты — римлянин, ты должен забыть о ней. Второго удара наша семья не выдержит, ты это понимаешь? Если по городу поползут слухи, что ради рабыни ты отказался от выгодной партии, я этого не перенесу. У меня нет желания быть жестокой, но если ты потеряешь голову, мне придется пойти на крайние меры.

— Матушка, не спеши. Мы договоримся, мы найдем выход. Нельзя же рубить с плеча.

— Я не рублю с плеча. Мне жалко девчонку, но она всего лишь собственность, а речь идет о чести семьи.

— Ты собиралась сегодня остричь ее?

— Почему ты так решил?

— Когда сегодня утром, ты посмотрела на нас… На меня…

— Повторяю, Бебий, я не хочу быть жестокой, но мне придется принять свои меры, если после назначенного срока ты не выбьешь дурь из головы. Насчет волос?.. Я не спешу. Если она нравится тебе с длинными волосами, пусть пока покрасуется, но решение неотвратимо. Ты меня понял.

— Но может, не стоит сгоряча продавать ее. Отошли ее подальше, например, во Флоренцию. Местечко дикое, никто о нем не слыхал. Пусть поживет в деревне.

— Я так и собираюсь поступить, но при одном условии.

— Каком?

— Что ты забудешь о ней и дашь согласие на брак с Клавдией.

— Хорошо.

* * *

На смотрины Бебий пошел с единственной целью познакомиться с Клавдией, приглядеться к ней. Рассудок подсказывал, матушка во всем права. Эта истина была неопровержима, он и не собирался ее опровергать. Девчонка хороша, но как-то жутко было жертвовать ради нее карьерой, положением в обществе, замкнуться в переделах фамилии, семейного круга, заняться «досугом», как называли подобное времяпровождение философы, намекая, что лучших условий для нравственного совершенствования не найти. Соединись он с Марцией, потом на улицу не выйдешь. Пальцем на тебя будут показывать. Вот еще вопрос — на какие средства совершенствоваться? Это занятие для богатых, а у него пока в карманах негусто. Выгодный подряд, обещанный императором, пока пребывает в сфере платоновских идей.

Такие дела.

Шел и тешил себя надеждой — может, Клавдия окажется покорной, готовой на все ради женитьбы простушкой или, что еще ужаснее, обезьянкой на личико, и он сумеет каким-то образом совместить и женитьбу, и связь с Марцией. Глупости! При таком состоянии даже обезьяна вряд ли согласится делить мужа с рабыней.

К разочарованию Бебия Клавдия оказалась вполне привлекательной девушкой, не хохотушкой и не жеманницей. Вела себя без присущих женскому племени выкрутасов — была рада познакомиться с юношей, успевшим поучаствовать в сражении и заслужившим награду. Ее мать Секунда отнеслась к Бебию как к родному. Пир, на который он был приглашен, состоялся у дальнего родственника Максимов, и согласно каким-то сложным подсчетам хозяин даже приходился Бебию Лонгу. пятиюродным или шестиюродным братом.

Вечер тоже удался. Было интересно, кухня роскошная, ложа удобные, гости как на подбор умницы и остроумцы, особенно забавен был модный в ту пору поэт, составитель мимов и, как говорят, баловень императрицы, Тертулл. В конце вечеринки гости начали обмениваться эпиграммами, среди которых был отмечен и стишок Бебия. В награду Клавдия, раздававшая призы, вручила ему розу. Гости рассмеялись, Тертулл поздравил Бебия «с намеком». Когда же тот сознался в своем невежестве и попросил объяснить, что означает этот «намек», молодой человек объяснил, что роза символизирует согласие на начало игры. Глянув на Бебия, он засмеялся и добавил — ну, ухаживания. Ваша игра приятна богам.

Вернувшись домой заполночь, Бебий чуть слышно звякнул бронзовым кольцом, вделанным в левую створку двери. Ему открыл Дим. Бебий знаком показал ему, чтобы тот не поднимал шум и оставался на посту. Стараясь не разбудить домашних, тихо направился в отведенные ему апартаменты. Из своего угла в перистиле выглянул прокуратор Евбен. Сколько Бебий помнил себя, старик всегда на страже. Вот и сейчас выглянул с лампой в руке. Молодой хозяин помахал ему — убери, мол, свет. Старик, кивнул, поклонился, зевнул и прикрыл дверь.

Спальня хозяина представляла собой уютную тесноватую комнату, расположенную на первом этаже родового дома, в левом углу перистиля. Окна здесь были маленькие, забранные густой сеткой. Некоторое время Бебий лежал, закинув руки за голову. Решил было позвать Марцию, потом раздумал.

Лежал, поглядывал на одинокую звезду, чей свет, пробившийся через воздушные сферы, сумел проникнуть и через ячейки металлической сетки. Следил за искоркой, рассуждал сам с собой — завтра служба во дворце, увижу императора. Если поинтересуется, как у него дела, ответит, что готов немедленно отправиться в Сирию.

Он даже сел на постели. Это действительно была хорошая идея. Просто замечательная!.. Сославшись на безотлагательный приказ, можно настоять на том, чтобы Марцию до его возвращения оставили при доме. Сделать строгое лицо и невзначай обмолвиться — таков приказ императора. Поди, доберись до императора, поинтересуйся, было такое распоряжение или нет. Можно даже позволить остричь волосы, чтобы не вызывать нареканий со стороны седовласых римских граждан. Настоять-то Бебий сумеет, рявкнет так, что стены задрожат. Добравшись до Антиохии, немного выждет, потом улучит момент и заберет девчонку к себе. Там выпросит у матушки вольную.

Он встрепенулся, уже совсем было собрался бежать в другое крыло, взобраться на второй этаж, разбудить Марцию и поделиться с нею надеждой. Потом прикинул — спешить собственно некуда. Сначала следует все хорошенько обдумать, ведь ночь располагает, а день исполняет. Денег у него мало — вот в чем беда. Будь он богач, легче было бы договориться с матушкой. Жаль Клавдию, все-таки он, как ни крути, произвел на нее впечатление. Эта мысль наполнила его гордостью. Впрочем, что ему Клавдия? У нее отбоя нет от женихов, долго печалиться не будет.

Бебий неожиданно и обречено махнул рукой.

Пустое! Ни под каким видом он не мог связать свою судьбу с Марцией.

Не дано!

Беда в том, что одновременно служить государству и императору и прислуживать рабыне невозможно. Практически несовместимо!

Ему неожиданно пришло в голову, что рано или поздно он сумел бы отыскать приемлемую форму сожительства с Марцией. Такие примеры в Риме были. Он мог бы браковать невест одну за другой, в конце концов, матушка смирилась бы с его безумствами — он знал ее лучше, чем кто-либо еще. С другой стороны, случись с ним подобный скандал, император никогда не доверит ему выполнение ответственного задания. Высшее общество, офицерский и чиновничий круг оказались бы закрыты перед ним. Кто бы после этого согласился стать его партнером по откупам?

Мягкость, неторопливость, кажущаяся нерешительность Марка — все это видимость. Отец по дороге в замок Ариогеза объяснил ему, что такое стоический мудрец. Это человек, который посредством добродетельной жизни сумел встать над жизнью. Его разум необъятен. Он видит на семь пядей под землей. Его холодность и невозмутимость проистекают по причине страстной любви к людям. Другое дело, что истина в своей божественной полноте им не дана. Они не понимают, что братство и равенство лишь отсвет любви к Спасителю. Но упрекнуть их в этом может только человек столь же добродетельный, столь же мудрый, как и Эпиктет. Любовь Марка к общественному, жажда добра каждому из своих подданных и всему государству в целом замешана на здоровой, ядреной почве Божьего промысла. Его ведущее вынуждает его действовать исподволь, обходными путями, сохраняя на лице божественное равнодушие, потому что люди не выносят, если кто-то открыто и царственно начинает заботиться о них. Люди начинают дерзить, те, кто похуже, садятся на шею. Глупые и хитрые прибегают к лести, умные смеются. Только достойные принимают заботу государя как должное. Пойми это, Бебий, и служи ему. Без страха и упрека. Все остальное в руках божьих, и не мне убеждать тебя, что существует свет невечерний. Мне свидетельствовать, что истина существует, она ослепительна для закрывших уши, прикрывших глаза. Но ты не ослепнешь, если пойдешь за Марком. Он дурному не научит, он простит, но старайся не поступать так, чтобы возникла необходимость прощать тебя.

Звездочка погасла. Некоторое время Бебий лежал, прислушивался к телу. Удивительно, но в тот момент он почувствовал, что оно вдруг зажило своей жизнью, тайной, емкой, необоримой. Спустя минуту сильнейшее желание напомнило ему о Марции.

Он торопливо вскочил с постели. Прикрыл бедра простыней, босиком засеменил в другое крыло. Взбежал по лестнице. Ступени противно скрипнули. Оказался на антресолях, обращенных внутрь двора. На втором этаже, где находились комнаты для домашних рабов, света не было. Бебий остановился, перевел дух, постарался взять себя в руки. Наконец на ощупь двинулся вперед. Неожиданно балкон, огибавший две стороны над перистилем, осветился. Бебий вздрогнул, потом сообразил, что луна вышла из-за туч. Яркое серебристое сияние легло на внутренний двор, колонны, выложенный плитками пол. Добрался до двери, за которой должна была отдыхать Марция. Откинул занавеску, проскользнул внутрь, некоторое время приглядывался. Слабый лунный свет тоже сумел проникнуть в комнату. Рядом с проемом, слева и справа, спали ее подруги — молоденькие рабыни, которым рано еще было думать о замужестве. Обе спали обнаженными, одна на боку, подоткнув кулачок под щеку, другая — на животе. Лежанка, расположенная поперек дверного проема, дальше других от входа, оказалась пуста. Марции не было. Сердце сжалось от дурного предчувствия. Бебий едва смирил себя, не стал поднимать шум. Бесшумно вышел из комнаты, добрался до скрипучей лестницы, начал спускаться. В перистиле, облитый лунным светом, остановился, прислушался. Неясный шорох привлек его внимание. Скорее бормотание. В той стороне, где находилось домашнее святилище померещилось подрагивание света — не лунного, серебристого, а тускло — золотистого, мерцающего. Он осторожно отправился в ту сторону, заглянул в сакрариум.

Свет издавал чадящий фитилек масляной лампы, стоявшей на полу. Рядом, перед изображениями Юноны и Весты, возвышалась, опустившаяся на колени Марция. Девушка была в ночной тунике, руки прижаты к груди.

С длинными сплетенными в косу волосами Марция вполне могла сойти за полноправную римлянку. Она родилась в Италии, ее выговор был чист, лицо свежо и красиво, тело здорово и пригодно к деторождению. Все равно полуметровая мраморная Юнона, заступница местных девушек и женщин, а также меньшая, вырезанная из дерева Веста, хранительница домашнего очага, равнодушно взирали на нее. Их милости не распространялись рабынь, пусть даже Марция родилась в Вечном городе и считалась домашним приобретением.

О многом ли молила Марция? Упрашивала, чтобы не разлучали с Бебием, чтобы хотя бы изредка видеть его, быть с ним на каких угодно правах. Чтобы милого одарили жизнью долгой, чтобы не сразил его вражеский меч, не тронуло копье, чтобы стрела пролетела мимо.

Бебий ошеломленно взирал на нее, слушал ее. Что запретного могло таиться в этих идущих от сердца словах? Что несбыточного просила девчонка у истуканов? Почему они были так холодны и слепы? Разве Марция не ровня закутанным в стóлы гражданкам?

Бебий невольно рывком подернул головой, освободил глазницы от набежавшей влаги. Язычок пламени заколебался, Марция что-то торопливо дошептала и обернулась. Увидела Бебия и улыбнулась — широко, ослепительно.

Марция поднялась, машинально отряхнула колени, приблизилась к мужчине. Он взял ее за руку, касаясь друг друга плечами, они вышли из святилища. В атриуме Бебий обнял девушку, потянул в сторону своей спальни. Марция уперлась ладонями в его грудь, шепнула.

— Не сегодня. Я дала обет.

Затем уткнулась носом в сосок Бебия, так и замерла. Он осторожно погладил ее плечи, просунул руки под тунику и прижал к себе. Неожиданно Марция подняла голову, глянула на него пронзительно и жалобно.

— Что, родная? — спросил Бебий.

— У нас будет маленький…

Бебий стиснул челюсти, еще сильнее прижал к себе девушку, положил подбородок ей на темечко, поерзал подбородком, погружая его в шелковистую пену ее волос.

Снизу послышался ее дрожащий голосок.

— Я пойду.

Он убрал руки.

— Тебе завтра на службу?

— Да. Марция, никому ни слова о ребенке. Вернусь из дворца, переговорю с матушкой.

— Хорошо, я буду ждать.