Курт фон Гейсмар сидел на простом табурете под низкими сводами подземного зала цитадели Бишофсберга в Данциге.

По другую сторону грубого, необструганного стола сидел полковник Антуан Моле. Он был высок, строен. Гейсмара немного пугал его взгляд, то ласковый, то угрюмый. Поглаживая светлые шелковистые усы, полковник Моле слушал светскую болтовню барона Гейсмара:

— …Его высочество вице-король Евгений дважды приглашал меня на охоту, я много раз бывал на великолепных празднествах у князя Талейрана, однажды разделил с его светлостью партию в вист. Могу назвать среди моих высоких друзей герцога Отрантского…

Брови полковника Моле чуть дрогнули, — титул герцога Отрантского носил бывший министр полиции Жозеф Фуше, — но он не сказал ни слова и только поглаживал и завивал кончики белокурых усов. Гейсмар продолжал с таким снисходительным видом, точно беседа шла в театральном зале, но одна неотвязная мысль мучила барона: где он видел этого красивого и вежливого полковника?

— Вы тогда имели честь состоять на австрийской службе? — полюбопытствовал Моле.

— В те времена? Я состоял при посольстве для особых поручений. Князь Шварценберг иногда пользовался моими услугами, вернее — моими связями в свете.

— Но вы оказывали услуги и нам? — щурясь и потягиваясь в кресле, сказал полковник.

Он точно убаюкивал собеседника своими мягкими жестами, всем своим благодушно-счастливым видом, потом вдруг показывал зубы и когти, и это тревожило Гейсмара.

— Услуги? Да, я оказывал услуги, господин полковник… но только как личный друг герцога Отрантского.

— Почему же вы пожелали перейти на русскую службу? Вы изволили сказать на первом допросе, что из Вены направились в штаб русского главнокомандующего.

— У меня поместье в Лифляндии… Я русский подданный и вызвал неудовольствие русских властей. Чтобы сохранить поместье, я был вынужден предложить императору свои услуги. У меня не было другого выхода.

— Это досадно, — с участием проговорил Моле, — мы состоим в войне с Россией, вы подданный враждебной Франции державы, и… — он вздохнул, — к моему огорчению и досаде, я должен считать вас пленником… Но прошу верить…

— Действительно досадно, — стараясь говорить спокойно, произнес Гейсмар, — но вы не должны забывать, что я был связан с австрийской тайной службой. Барон Гагер, полицей-президент Вены, — один из моих интимных друзей…

— Вы продолжаете оказывать услуги Австрии? — любопытствовал Моле, глядя ясным и невинным взором на Гейсмара.

— Да, как доброжелатель и друг… Император Франц — тесть императора Наполеона, Австрия — друг и союзник Франции, таким образом я как бы служу Франции, я ваш союзник, мой дорогой полковник… — добродушно улыбаясь, говорил Гейсмар. Между тем по-прежнему его мучила одна мысль: «Где я видел этого человека? Он не молод, ему не меньше сорока лет… Где я мог его видеть?»

— Значит, вы состоите на тайной службе у Австрии? Давно ли вы путешествуете, барон? Не меньше двух-трех недель, я полагаю?

— Да, если не считать моего пребывания в Данциге.

Моле ласково улыбнулся и, чуть наклонившись к Гейсмару, как бы с сожалением сказал:

— Все это время вы пользуетесь нашим гостеприимством… в цитадели. Значит, вы не знаете о том, что Австрия перестала быть союзником Франции и объявила нам войну. — Он продолжал по-прежнему в духе светской, непринужденной беседы: — Вена — прекрасный город, мне не случалось там бывать, но, говорят, это второй после Парижа приятнейший город Европы. Помню, год назад произошла странная история: секретарь нашего посольства Боттон подвергся грубым оскорблениям, и эту историю связывали с именем барона Гейсмара…

Гейсмар молчал. Вот откуда шла опасность.

— Все это в прошлом, — наконец сказал он. — Я доказал свою преданность интересам Франции и императора… Я докажу ее еще раз. Я был гостем бывшего русского главнокомандующего графа Витгенштейна в главной квартире. Я имел возможность знать некоторые секреты, и я могу быть вам полезен, я могу быть полезен генералу Раппу. Я извиняю вас, полковник: есть вещи, которые не может понять человек, стоящий далеко от государственных дел…

Он замолчал, встретив яростный, полный ненависти взгляд полковника Антуана Моле.

— Это вы в 1792 жили на бульваре Мальзерб и бежали в ту самую ночь, когда за вами пришли из Комитета общественного спасения? Вы или не вы? Это вы жили на улице Риволи в доме графини Дампьер в 1810 и оказывали услуги англичанам? Вы или не вы?

Моле ударил кулаком по столу. Лоск светского человека, гвардейца-аристократа на службе Наполеона, мгновенно слетел с него. «Какой-нибудь парикмахер, портной, плебей, которого революция сделала полковником!» — подумал Гейсмар.

Он нашел в себе силы, чтобы сказать снисходительно, как бы извиняя горячность полковника:

— Вы тратите время на разговоры со мной, полковник, между тем я знаю и могу это доказать, что русские послали в Данциг одного из самых ловких своих лазутчиков, я узнал об этом в штабе Витгенштейна…

— И этими сказками вы хотите купить себе жизнь!.. Капрал!

Со скрипом открылась дверь, и Гейсмар увидел силуэт конвоира.

— В каземат!.. — и полковник Моле сделал жест, точно отбросив в сторону жалкую ветошь.

Когда Гейсмара увели, полковник Моле несколько времени неподвижно сидел в кресле, поглаживая шелковистые усы. Лицо его сразу осунулось, пожелтело и приняло выражение усталости. Он вздохнул, придвинул к себе бумаги, но у него рябило в глазах. Положив руки на стол, он склонил голову.

Дремота охватила полковника. Ему мерещилась Луара, медленно текущие прозрачные воды и маленький городок Амбуаз на берегу, и он, деревенский мальчик, стоит у ворот замка, из замка выходит человек в розовом с серебром кафтане. Он трубит в рог, и тотчас слышится лай гончих… Потом уже нет ни замка, ни рва, по полю мчится босоногий мальчуган, за ним гонятся собаки, и откуда-то издали слышится зычный хохот…

Моле вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стоял старик в вытертом зеленом мундире. Пустой рукав был приколот к груди. Старик обошел стол, поднял опрокинутый табурет и сел на него.

— Ты говорил с его слугой? — спросил Моле.

— Никакого толку. Верный пес — и только. Я видел твоего немца. Наглая каналья, но, мне кажется, он растерян.

Моле улыбнулся — усталость прошла. Как мало ему нужно! Полчаса сна — и силы вернулись.

— Я говорил тебе, что это он. Он ушел из моих рук в 1792. И в 1810. Теперь не уйдет.

Он потянул к себе бумаги, пробежал взглядом списки арестованных.

— Малагамба… — прочел он вслух. — Негоциант из Милана.

— Ты его хотел отпустить?

Моле откинулся в кресло и задумался.

— Нет. Мы посадим его в башню якорных мастеров.

— Рапп недоволен нами, — сказал старик, — он говорит, что мы с тобой дураки, что город полон русских лазутчиков…

— Молчи, Лафон! Все идет к чёрту! В конце концов, дело в том, чтобы умереть как солдат и оставить после себя меньше врагов!

И, схватив саблю и кивер, Моле вышел.