4
Назавтра обоим стало не до сапог.
Впотьмах, задолго до рассвета, клеть наполнилась дробным стуком. Тарабанили снаружи в дверь, бессвязно кричали. Душило и Несда, подскочив одновременно, заметались в темноте. При этом отроку изрядно перепало тычков и затрещин — храбр спросонья не помнил, где дверь и искал ее во всех направлениях. Наконец запалили свечу, отодвинули засов. В клеть ввалился кметь-рядович, принес повинную голову. Позади него хлопал глазами челядин.
— Твоя воля, Душило, отдавай нас на съедение коркодилу.
— Чудеса проворонили?!!
То был даже не рев, а нечто вроде трубного гласа перед Страшным судом. Несда, не успев испугаться, решил, что сейчас обрушатся стены с потолком, и зажмурился. Кметь, прозывавшийся Слудом, не дрогнул, но на лице у него появилось мученическое выражение. Челядин убежал.
— Очей не сомкнули… Да леший знает, как оно все получилось!
Душило второпях натянул сапоги, влез в кожух и ринулся вон. Слуд, успев отпрыгнуть в сторону, пошел за ним.
В лабазных рядах было светло, как днем, от горящих огней. Два светильника воткнули в сугроб возле раскрытых настежь дверей, с остальными ходили меж рядов и даже залезли на кровлю. Вся нанятая Захарьей сторожа очутилась здесь и силилась решить загадку.
— Вот, — молвил Слуд, показывая храбру пустой лабаз.
— Это я и без тебя вижу, что вот, — горестно сказал Душило.
Весь товар, что был запасен для отвоза в Киев, исчез. На полу в слое трухи с писком копошились мыши. Одна серая тварь взобралась на Душилин сапог и стала осматривать с горки окрестности. Храбр, в задумчивости поглядев на нее, брезгливо тряхнул ногой. Мышь улетела в глубь лабаза.
— Удавлю.
— Кого? — дернулся кметь, тоже бывший в ночной стороже, по имени Страшко.
— Волхва проклятого. После того как он скормит вас троих своей зверюге.
— Без волхвования тут, вестимо, не обошлось, — убежденно заявил Слуд.
— Ты свою вину не уменьшай. Дело говори, — велел храбр.
— Дак… какое там дело, — развел руками кметь. — И рассказывать-то нечего. Будто полуночницы обморочили. Вроде не спали… а словно и не видали ничего, и не слыхали.
— Что ж эти полуночницы вам головы назад не посворачивали, как у них заведено?
— Да не полуночницы то были, — сказал Страшко, — а русалка.
— Ну да, самое время для русалок, по сугробам им шастать, — не поверил Душило и вдруг рявкнул: — А ну, как было, говори! Не то я тебя вместо коркодила сожру.
Страшко присел в испуге, втиснул голову в плечи.
— Русалка, вот те святой крест. — Он быстро перекрестился, нарисовав перед собой в воздухе нечто неразборчивое. — Глаза — во! — Кметь показал круги пальцами. — Волосы — во! — Стукнул ладонью по колену. — Красные!
— Рыжие, — угрюмо возразил Слуд.
— Зеленые, — заспорил третий кметь из ночной сторожи.
На него только посмотрели, а отвечать не стали.
— Сама белая, — продолжал Страшко, — и в одной исподней рубахе. А под рубахой то самое. Все видно.
— И чего? — набычился Душило.
— Ну… все. Не трогали мы ее. А как очухались — нет русалки. И лабаз отпертый стоит. А там вот.
— Сам вижу, что вот, — еще больше рассердился храбр и ткнул пальцем в Слуда. — Ты. Людей послали искать?
— Ищут, — кивнул тот на кметей, бродящих меж лабазных рядов.
— Да не тут искать надо! — совсем разгневался Душило. — По всему городу, по всем концам!
Тем временем незаметно подкралось утро, серенькое, неприветливое, сыплющее колючей крупкой. Несда, зябко кутаясь в зимнюю свиту, ходил по пятам за храбром, громко погоняющим кметей и холопов, и всех жалел — отца, Душила, провинившуюся сторожу. А больше того волхва, ибо не ведает, что творит. Да еще девица с красно-зелеными волосами волновала душу. Кто она — вправду наколдованная волхвом нечисть или живая девка, умеющая отводить другим глаза? А может, ведьма, баба-шептунья, ведающая разные зелья и заговоры для ворожбы и обмана добрых людей?
— Стой-ка, — сказал себе Душило и резко остановился. Повернулся к Несде. — Ты много книг прочел?
Несда пожал плечами — наверно, много.
— А написано ли где, что столько товару, на семь с лишним сотен гривен серебра, можно волхвованием переместить в иное место?
— Нет, — подумав, ответил Несда. — Писано только, что если имеешь веру с горчичное зерно, то можно и горы передвигать.
— Ну, это к волхву не относится, — с сомнением молвил храбр и направился к лабазу.
У широко распахнутых дверей клети никого не было. Рядом в сугробе торчали две забытые прогоревшие головни. Душило вошел внутрь лабаза, встал раскорякой — раскинул ручищи в стороны, будто затеял играть в жмурки, и дошагал в таком виде до задней стенки. Развернулся. Озадаченный, прошелся из угла в угол поперек клети. Несда глядел на него в изумлении.
— Нету, — разочарованно произнес храбр.
— Чего нету?
— Товару.
— Так это же и так видно.
— Ну да, видно. А про отвод глаз знаешь? Вдруг на ощупь он был бы на месте? Я проверил. — Душило стал очень грустный. — Ну пойдем, что ли.
— Куда?
— Искать волхва.
Они вышли на Торг, но здесь кудесника не было. Лавки стояли запертые, только скучные псы с поджатыми хвостами бродили по площади. Из-за плохого настроения новгородцев торговля не вязалась и у заморских гостей, и у купцов из прочих земель Руси. Даже нищие перебрались с Торга в иные места.
— Ну и ну! — дивился Душило.
— А еще хвастают, что Новгород всей торговле на Руси голова, — соглашался с ним Несда.
— Э-эй!
Из-за лавок на другом конце Торга выбежал Кирша и помчался к ним.
— Там такое!.. А вы тут!.. — заполошно кричал он. — Бежим скорее! Там…
Он упал в сугроб, поскользнувшись. Душило взял его за пояс и извлек из снега. Поставил на ноги, обтер лицо рукавицей.
— Ну чего там? — спросил.
— Я только вас ищу, а то бы сам глядеть побежал, — опять закричал Кирша. — Там епископа убивать будут! Волховник народу собрал и повел к Софии! Бежим быстрее смотреть!
Он схватил Несду за рукав и потащил.
— Ну-кось. — Душило взял в каждую руку по отрочьему уху и таким манером развернул обоих к себе. — Где это вы видели, чтобы храбры бегали, будто зайцы? Мне нужен конь и мой меч. А вы — шасть на двор и не высовывать носа! Все поняли?
— Ага, поняли, — закивал Кирша, вытянувшись на цыпочках.
— Отпусти, Душило, ухи нам оторвешь, — попросил Несда.
— Мы тут посидим, подождем, — пообещал новгородец.
— Ну ладно, сидите тут, — разрешил храбр и отправился к гостиному двору.
Отроки, растирая малиновые уши, подождали, когда он скроется из виду, натянули поглубже шапки и понеслись к мосту.
— Князь Глеб собрал дружину, — кричал на бегу Кирша, — и тоже пошел к Софии. Ух, что будет!
— А твой отец где?
— В дому. Он в это не замешивается. Говорит, это все бояра затеяли.
— Что затеяли?
— Волхва. Они думают, князь у них помощи попросит, а то ему с целым городом не совладать. А за это поставят ему условия, какие захотят. Не по нраву им князь пришелся.
По мосту они бежали не одни. На Софийскую сторону из Славенского конца спешили вооруженные новгородцы, конные княжьи отроки, оружные холопы и весело орущие мальцы.
— Твой отец так думает? — переспросил Несда.
— Ага. А твой Душило что говорит?
— Что это полоцкий волховник.
— Ну да! Как бы не так! — возмутился Кирша. — Полоцкие бояра против наших новгородских кишкой тонки. И волхвы у них такие же. А этот, гляди, весь город поднял.
Влетев в ворота Детинца, они остановились. Дух захватывало — столько за каменными стенами теснилось народу! Отроки переглянулись, взялись за руки и поползли вдоль городьбы, где еще было место, чтобы протискиваться.
— Вот бы залезть на стену, — мечтал Кирша. — Да башни заперты, не попадешь.
Новгородцы гомонили, толкались и напирали. Задние дергали передних, выспрашивали, что сказал волхв, как отвечает епископ да каковы слова князя. Недослышав, тут же перевирали и передавали дальше. До Несды с Киршей долетало совсем уж дикое: епископ-де выдрал у волхва бороду, а тот стукнул его по голове отнятым крестом, князь же им не мешает, только смотрит, кто кого одолеет.
— Слыхал? — изнывал Кирша. — А мы все пропустили! Когда еще такое увидишь!
Несда отмалчивался. Ему хотелось, чтобы скорее пришел Душило, на коне да с мечом, положил бы впереди себя волхва и ускакал неведомо куда. А новгородцы без кудесника сами разойдутся по дворам. Рты поразевают еще немного и разойдутся. С волхвом же не миновать беды. Будет как в Киеве после разгрома войска на Альте. А может, и того хуже.
Наконец добрались до алтарной стороны Святой Софии. Здесь было просторней и тише, но не так интересно. Обогнув угол, они забрались на гульбище и побежали ко входу в собор.
На высоком крыльце храма стоял епископ Федор в полном и торжественном облачении: в белой архиерейской ризе с омофором, с митрой на голове. Крест он держал обеими руками перед собой, будто благословлял смутьянскую толпу, пришедшую по его душу. Позади епископа замерло в тревоге малое стадце клириков, тоже в облачениях: два попа и три дьякона.
Княжья дружина — три десятка конных отроков — выстроилась в линию перед собором, отделив волхва и буйных новгородцев от священства. Глеб Святославич в малиновом мятле и собольей шапке правил коня вдоль этой черты и убеждал горожан не творить лиха. На волхва он не глядел, а тот, воздев посох, всяко ему перечил и возглашал противоположное.
Кирша с Несдой притаились за ограждением гульбища чуть поодаль от крыльца.
— И никто тут не выдирал бород. — Новгородец был доволен. — В самый раз поспели.
Владыку Федора, видно, утомило стояние без действия. Он шагнул вперед, высоко поднял крест и крепким голосом громыхнул:
— Довольно, князь, тратить слова! Мужи новгородцы! К вам обращаюсь, и Бог нас рассудит. Кто хочет верить волхву, пусть остается с ним. Кто верует в Бога истинного, пускай идет к кресту.
После столь решительного воззвания в Детинце водворилось короткое молчание. Новгородцы на миг словно вспомнили о Христе, но и про князя-оборотня Волха тоже не забыли. Да и как забудешь, если кудесник тут же грозно напомнил:
— Погибели Новгорода захотели, мужи вольные?! Если хоть один из вас пойдет к кресту, всем несдобровать! Разверзнутся воды Волхова и поглотят вас! Вижу это, как наяву!
Кирша толкнул Несду в бок.
— Гляди — Душило!
Позади толпы, у ворот Детинца восседал на огромном коне храбр. Одну руку упер в бок, другую приставил к глазам, чтобы снег не мешал смотреть.
— Где он такого конягу раздобыл? — оторопело поинтересовался Кирша. — Вот так битюг!
Душило не трогался с места. Да и проехать ему было негде, разве что давить толпу копытами коня-тяжеловеса. Но храбр не торопился. Одно его присутствие значило много — это знали он и Несда.
Князь Глеб спрыгнул с коня, поднялся на крыльцо и поцеловал крест в руках епископа.
— Моя дружина со мной, — громко произнес он, обернувшись к толпе.
Новгородцы не последовали его примеру.
— А люди не с тобой! — оскалясь, крикнул князю волхв. — Прогони попов из Новгорода и отдай их добро богам! А не то умрешь вместе с пискупом!
— Выдай нам пискупа, князь! — зашумели в толпе.
— Не будем больше платить десятину!
— На Перыни наши боги, а не здесь!
— Мы тебя, князь, пригласили, мы тебя и обратно отошлем, если не послушаешь Новгород!
Поднялся великий шум. Новгородцы злобно бранились, кривили рты и пучили глаза, наседали на конных дружинников, но оружие поднимать еще опасались. Княжьи отроки оголили мечи и приготовились рубить отчаянные головы. А пока совсем отчаянных не нашлось, они тоже лаялись в свое удовольствие и отпихивали сапогами самых настырных.
— Господи! — взмолился Несда и встал в полный рост. Кирша дернул его обратно.
— Сиди уж! Не то и нам перепадет орехов.
— Сейчас ведь убивать будут!!
— А ты как помешаешь? — вызверился на него Кирша.
— Где князь? — тревожился Несда. — Куда подевался? Почему Душило так медлит?
Глеб Святославич, исчезнув на какое-то время в притворе собора, вновь появился, сошел с крыльца и остановился, кутаясь в мятель, будто обдумывал что-то. Душило меж тем шагом направлял коня сквозь толпу, руками и ногами помогал слишком увлеченным крикунам убраться с пути. Новгородцы его не интересовали. Ему нужен был волхв.
Малого не хватило, чтобы дружина, осатанев от ругани, начала рубить направо и налево. Князь шагнул к беснующейся толпе, оплеухами растолкал новгородцев и встал перед волхвом, плотно запахнув плащ.
— А ну тихо! — зычно велел он.
Волхв поглядел ему в глаза и поднял посох, тоже призывая к тишине.
— Что, князь, согласен?
— Сперва ответь мне, кудесник, — лицо Глеба Святославича было темным от гнева, — подлинно ли знаешь, что случится сегодня и завтра?
— Знаю все и предвижу, — надменно ответил волхв.
— А что с тобой будет, знаешь? — выпытывал князь.
— Знаю. Великие чудеса покажу и тем Новгород под власть богов приведу — Велеса Кривобородого и Правого Перуна.
— Плохи же твои знания, чародей!
Глеб Святославич распахнул мятель и сдернул с пояса топор. Волхв не успел и рта раскрыть — лезвие воткнулось ему в лоб, посреди бровей.
Новгородцы, ахнув, подались в стороны. Мертвый кудесник рухнул в грязную снежную кашу. Открытые глаза смотрели прямо на топорище, словно на удивительное явление.
Из нутра толпы вылетел горестный девичий вскрик и тут же оборвался. Это удивило всех, даже новгородцев — откуда в самой гуще смуты затесалась девка?
Душило остановил коня и, когда волхв упал, покачнулся в седле, будто оглушенный.
— Вот это да! — восхищенно присвистнул Кирша. — Ай да князь! Ну теперь держись за кошели, бояра!
Несда в изумлении смотрел на незнакомого отрока в толпе, зажимающего рот обеими руками. Из-под шапки выбивались ярко-рыжие, едва не красные вихры, а лицо было белым, как молоко.
Князь сел на коня, дружина пропустила его вперед.
— Все видели, что этот чародей — лжец и поклепник? Даже смерти своей не мог угадать, и боги ему не помогли. Расходитесь все! А кто крещен и ходит на исповедь, не забудьте помянуть об отступничестве от святого креста.
Новгородцы, опамятовав и плюясь на волхва, стали разбредаться. Кое-кто просил прощения у князя и епископа. Но большинство расходилось молча и угрюмо, с опущенными головами и словно бы с обидой на несдюжившего кудесника.
Глеб Святославич опять соскочил с коня и встал перед епископом.
— Владыко, каюсь и я в своем грехе, ибо убил человека.
Князь опустился коленями в снег. Епископ Федор передал клирикам крест и сошел по ступеням.
— Не ты покарал его, а Бог.
Он покрыл голову князя епитрахилью и прочел молитву, изглаживающую грех.
— Хороший удар, князь.
Душило наклонился над мертвым волхвом и выдернул из черепа топор.
— Обыкновенный, — сказал Глеб Святославич, обернувшись.
— Не-ет, — покачал головой храбр и откинул топор в сторону, — обыкновенный удар не порушил бы одним махом все мои надежды.
— На этого волхва плохи были надежды, — усмехнулся князь. — Ты сам видел, новгородец.
— Я не новгородец.
— Тогда что тебе нужно было от этого пугала для добрых людей?
— Всего лишь потолковать. Он украл ночью весь мой товар. Волхвованием или иным способом — этого я не ведаю.
— Не очень-то ты похож на купца, не новгородец. Мне такой человечище, как ты, в дружине пригодился бы!
— Да не привык я менять князей как рукавицы. Служил я Изяславу Киевскому, а теперь самому себе служу. Не обессудь, Глеб Святославич.
Душило развел руками.
— Не долго ты, я чаю, в купцах продержишься, — весело сказал князь, — коли твой товар у тебя из-под носа уводят. Гривну-то с шеи не снял? Эй, — крикнул он дружинникам, — обыщите волхва.
— Твоя правда, князь, — опечалился храбр, дотронувшись до гривны. — Не снял. Тесно мне в купцах, раздолья душе нет. А товар все же вернуть надо. Только не знаю, с кого теперь взыскивать. Эх, князь, погодил бы ты со своим топором чуток, не грызла бы меня сейчас злая кручина.
— Опоздал ты, — без капли сочувствия молвил Глеб. — А может, это знамение тебе послано, что не в свои сани ты сел, храбр?
Понурый Душило словно бы уменьшился в росте и убавился в плечах — стал казаться перед князем провинившимся младшим кметем.
Отроки, осмотрев волхва, принесли князю золотой оберег — идольца на цепочке.
— Кроме этого, ничего.
Глеб Святославич лишь взглянул на оберег и сказал храбру:
— Возьми это себе. Невелико возмещение, а все же больше, чем ничего. Надумаешь, приходи на мой двор, теперь же прощай. — И добавил насмешливо, садясь на коня: — Купец.
Душило исподлобья смотрел, как уходит из Детинца княжья дружина. Когда за воротами исчез последний отрок, он перевел взгляд на чародейский оберег. Задумчиво подкинул его на ладони, взвешивая, и зашвырнул в дальний сугроб. Затем взгромоздился на мохноногого коня, у которого не видно было глаз из-под гривы, и дернул поводья. Конь, недовольно всхрапнув, пошел медленным шагом.
Епископ и софийское священство скрылись в соборе еще раньше. Словно дождавшись мгновения, когда площадь перед собором опустеет, снег повалил дружнее.
— Уф, — сказал Кирша и утер рукавом лоб, будто хорошо потрудился. — Ну и передряга. Поснидать бы теперь, а то брюхо совсем подвело.
Но Несда из укрытия на гульбище выходить не хотел и по-прежнему выглядывал украдкой.
— Ты чего? Все ушли уже.
— Не все. Смотри!
В сугробе неподалеку от собора копошился мальчишка — запускал обе руки глубоко в снег и ворочал там. При этом вертел головой, опасливо озираясь.
— Оберег волховника ищет, — догадался Кирша, — вот ловкач! Пойдем накостыляем ему.
Несда вцепился в приятеля, как лиса в добычу из курятника.
— Не надо! Пускай ищет!
— Почему? — удивился Кирша.
— Потому что у него красные волосы, — ответил Несда и сделал таинственное лицо.
— А…
Кирша не успел задать вопрос. Красноволосый отрок с тихим вскриком выхватил из снега оберег и спрятал под свиткой. А затем сотворил такое, от чего рот у новгородца изобразил большую букву «он». Медленно, запинаясь ногами о рыхлый снег, отрок подошел к волхву, опустился, почти упал к нему на грудь и надолго замер. Не шевелились и оба зрителя.
Наконец отрок оторвался от мертвого тела, поцеловал волхва в лоб, встал и зашагал прочь.
— Видал? — возбужденно прошептал Кирша и что есть силы двинул локтем в бок Несды.
— Видал, — спокойно ответил тот, — не дерись.
— Догоним?
Несда помотал головой.
— Нет. Лучше не надо. Пускай уходит.
Они подождали, когда загадочный отрок скроется из виду, и спрыгнули с гульбища. Проходя мимо волхва, задержались на мгновенье.
— Страшный! — вздрогнул Кирша.
— Несчастный, — возразил Несда.
Взявшись за руки, они пошли дальше, а заледеневший волхв еще долго лежал посреди Детинца, всеми забытый и никому не нужный. Только в сумерках его откопали из-под свежего сугроба и унесли.
