XXIX
Поздним вечером два тела, Стемида и Оксаны, были отвезены Извоем, Руславом и Торопом к Ерохе. Отец Стемида, узнав, что сын его умер за князя, только вздохнул и смахнул навернувшиеся слезы.
— Да будет Его святая воля, — сказал он.
Стемида и Оксану похоронили рядом с Зоей, на Угорьском берегу.
Перед отъездом в поход Извой хотел перевезти Ероху со Светланой в пожалованное ему село Перевесище. Он предложил своей кров и Симеону. Но старики предпочитали жить по-прежнему в своих хижинах. Симеон над оврагом, а Ероха с дочерью — в лесу…
На следующее утро, когда Извой и Руслав были на похоронах, князь встал в самом скверном расположении духа. Но так как стремянные псари и загонщики ждали на дворе его выхода, Владимир, стряхнув с себя обуявшую его кручину, вскочил на коня, и охотники двинули в лес, окружавший село Предиславино.
Охота была добычливая: в продолжение дня убили нескольких оленей, затравили много зайцев, лисиц, двух медведей и много другой дичи… Однако князь не повеселел; казалось, что события вчерашнего дня камнем залегли на его сердце.
Вечером охотники вернулись в Предиславино. Начался пир… Бояре, витязи и дружинники были веселы, ели и пили за пятерых, но князь Солнышко был пасмурен. Все пытались развеселить князя, кифарники пели и играли на гуслях; но во всем не проявлялось должного веселья, какое бывало в другое время: все было деланно и натянуто.
Воевода киевский, варяжский воевода и старейшина Богомир, сидевшие на почетных местах, переглянулись, и наконец старейшина не выдержал:
— Государь! — сказал он. — Все мы, пирующие за твоим княжьим столом, ведаем, что запало в твое впечатлительное сердце. — Да не обессудь, коли молвлю словечко… Кручиной не вернуть тех, о ком ты печалишься… Народу у тебя — вся Русь великая, и если печаловаться о каждом, то не достанет сердца твоего на другие дела… К твоим ногам склонили свои головы непокорные вятичи и ятвяги; покорятся и радимичи, болгары и другие народы… О чем же печаловаться… Не о тех же, кто положил свою жизнь за тебя… все мы должны положить ее за тебя, коли надо. Вот пора бы призвать уже и Добрынюшку в Киев… Чай, соскучился в Новгороде… С ним бы и на радимичей веселее идти… Молви, князь, словечко, и все мы станем тешить и веселить тебя…
— Спасибо вам, други мои и храбрые сподвижники, за вашу любовь и радение… Не о том печалюсь я, что несколько человек пали невинными жертвами, а о том, кем и чем вызваны эти жертвы… Придет время, я всех призову на совет и буду молвить слово, а теперь веселитесь, други мои, потешайтесь, но не мешайте мне думушку думать… Где Извой и Руслав?.. Что не видно их за моим столом? — прибавил он, обращаясь к Вышате.
— Надо полагать, государь, что они исполняют твой наказ и предают земле…
Он не договорил, потому что лицо князя еще более омрачилось.
— Дайте вина и выпьем за тех, кто спас мне жизнь…
Все выпили. Владимир, посмотрев на Вышату, грозно проговорил:
— Ты, друг любезный, на старости лет научился лгать и обманывать князя… Помнится мне, я спрашивал тебя: есть ли в теремах дочки Ерохи, похищенные в Купалин вечер… Ты что отвечал мне?..
— Прости, государь, — повалился Вышата к ногам князя, — хотел угодить тебе, солнышко.
— Плоха угода, коли ложь на устах. Ты был причиною смерти сестер и рыбака Стемида… Не сиди они в теремах — и он не шатался бы у потешного двора… Чай, ненароком он был в лесу, чтоб спасти мне жизнь…
— Прости, государь! — взмолился Вышата.
— Решение мое таково: завтра же отпустить всех киевских девиц к своим отцам и да будет положен предел новым похищениям не только в княжие терема, но и оповестить о том всех киевлян, чтобы обычай сей мерзкий оставить…
Все с удивлением посмотрели на князя.
— А ты, пес старый, больше не слуга мне, — прибавил Владимир. — Ступай в Вышгород и там жди моего наказа.
— А как государь поступит с полоненными?.. — спросил Вышата.
— Остаться в терему и быть им там, доколе не положу на них своей воли… Отныне Предиславинские терема открыты и кто хочет остаться в них, пусть остается; не возбраняется уходить и приходить, кому угодно…
— Как повелишь, государь, так и будет, — покорно сказал Вышата, выходя.
Вышата зашел к Буслаевне, а затем в сторожевую и позвал одного из стражников и что-то шепнул ему. Потом оба они пошли к терему Рогнеды.
Рогнеда сидела со своим младшим сыном, который спал у нее на руках.
— Не отнести ли его на постельку? — сказала нянька. — Чай, уже не рано.
— Да, матушка, отнеси, — сказала она и поцеловала сына.
Нянька бережно взяла ребенка и ушла в опочивальню. Рогнеда начала ходить по комнате, словно поджидая кого-то. Затем, заглянув в горницу, она позвала Гориславу, старую мамку, которая была привезена вместе с нею из Полоцка.
— Вот уж вторые сутки как он здесь, а меж тем и не думает глаз казать, — сказала Рогнеда гневно. — Любил бы, так сейчас бы пришел…
— Эх, красавица моя… До того ли ему… Вишь, все охотой тешится да с Марьюшкой время коротает… К тому ж мало ли ему утехи, акромя тебя… Чай, терема полны бесстыжими…
Рогнеда заплакала. Хоть она когда-то и заклеймила Владимира позорным именем, но, став матерью его детей, она тосковала не столько по нем, сколько о том, что он забыл своих детей… Она ждала удобного случая, чтоб отомстить Владимиру за отца и братьев, за свое порабощение, но решиться на этот шаг ей было трудно.
— Не плачь, моя касаточка, — сказала Горислава, — не поможешь слезами, а только изведешь себя…
В эту минуту послышались шаги на лестнице.
— Поди, Гориславушка, посмотри, кто бы мог быть в такую пору.
Горислава вышла, спустя минуту послышался голос Вышаты:
— К княгине-матушке пришел полочанин, чтоб поведать ей о своем горе…
— Теперь поздно, — говорила ему Горислава, — княгиня ложится почивать.
Рогнеда подошла к двери и, открыв ее, приказала:
— Пусти, Гориславушка, и оставь нас одних.
Вышата и незнакомец вошли и низко поклонились.
— Привет тебе шлет родная земля, дочь Рогвольда, — сказал незнакомец.
— Добро пожаловать, желанный гость, — отвечала она. — Садись, гость дорогой… Что князь? — тихо спросила она обращаясь к Вышате. — Вспоминал обо мне?
— Нет, великая княгиня, не поминал, да и не вспомянет, — отвечал Вышата. — Не то у него теперь на уме… Все в опале, и твой верный слуга Вышата попал в немилость и более не слуга князя.
— Как!.. Ты более не слуга?..
— Ссылает в Вышгород, и там я должен ждать его наказа… Прогневался за дочь Ерохи, которую я скрыл в терему по его же наказу.
— Что владыка?
— Все так же, как молвил, ждет решения твоего, и когда повелишь, кони будут готовы.
— Хорошо, ступай и скажи, что Рогнеда решилась, да чтоб он готовил все в путь… А если ты попал в немилость к князю, то дело твое пристать к нам.
Вышата ушел. Рогнеда, пристально посмотрев на незнакомца, промолвила:
— Как звать тебя, добрый молодец, и что поведаешь мне?
— Имя мое — Рикмор, родом из Полоцка, а пришел поведать, княгиня, что народ великого Рогвольда ждет решения участи своей и свободы от Владимира; молвит: ты можешь, коль захочешь, быть княгинею, освободить его.
— Легко сказать, да не легко исполнить, — возразила она. — Я сама подвластна, нахожусь в заточении и хоть не красна моя жизнь, да исходу-то нет. О, зачем ты пробудил во мне воспоминания, — прибавила она.
— Мой долг напомнить тебе не только о городе, в котором ждут твоего возвращения, но и о могилах твоих отца и братьев, которые вопиют о мести…
— О Рикмор, Рикмор!.. — воскликнула она. — Как больно ты разбередил мое сердце.
— Не по воле своей, государыня… Исполняю долг и молвлю, что приказано.
— Давно ты здесь?
— Ден пять будет…
— И ты только сегодня пришел ко мне?
— Нельзя было раньше… Только верховный жрец, увидевшись с ключником княжеским, доставил мне возможность взглянуть в твои светлые очи. Со вчерашнего дня я был в сторожевой и терпел насмешки от княжеских стражников да гридней… Все молвили: какой я посол, коли нахожусь в сторожевой да пью с ними мед из одного ковша.
— Зачем ты сказал, что ты посол земли полоцкой?..
— Нет… Я молвил им, что я посланный от ятвягов просить Владимира сложить с них дань и что жду часу предстать пред очи князя… Ключник то же молвил, и все думают, что он повел меня ко Владимиру.
— Это хорошо… Однако тебе нельзя долго оставаться у меня. Неравно князь пришлет за мною и тебя увидят… Возвращайся и молви народу, что я сама стараюсь освободиться и только жду случая… Настанет час и я явлюсь к вам со своим сыном… Пусть ждут… быть может, я буду раньше, чем вы думаете…
— Владыка Божерок молвил не торопиться с отъездом… Он надеется, что ты поедешь вместе, и велел мне вернуться к нему…
Рогнеда задумалась на минуту.
— Добро; когда он молвит, так тому и быть… Жди меня… Долго ли коротко — я буду свободна… Уходи…
— Я не все еще сказал… Божерок прислал тебе на память вот эту вещицу, чтобы ты не забыла о том, что с ним говорила… Молвит, что если нанести этим оружием царапину, то она никогда не заживет и человек погибнет… — Он подал ей, вынув из-под кафтана, длинный жертвенный нож.
Рогнеда вздрогнула от испуга.
— Не бойся, княгиня, возьми и попробуй ее хоть над Владимиром… Сразу будешь свободна, освободишь свой народ и отомстишь за смерть твоих родных.
Рогнеда нерешительно взяла нож и спрятала его под полу своего распашного полукафтанья с длинными рукавами.
— Хорошо, — прошептала она, задыхаясь. — Я буду неразлучна с ним… А теперь уходи… слышишь, чьи-то шаги.
В ту же минуту появился Вышата и тихо проговорил:
— Я за тобой, Рикмор, чтобы провести чрез ворота… Князь удаляется в опочивальню, и тебя могут заметить…
Оба быстро вышли на двор. В это время за углом промелькнула чья-то тень.
— Всеслав! — негромко окликнул Тороп. — Тс!.. Кто на страже у опочивальни?
— Я, — отвечал Всеслав.
— Смотри в оба… Недоброе замышляет княгиня Рогнеда против князя… Смотри.
Всеслав пошел за князем, раздел его и, отпустив других отроков, встал у дверей. Все было тихо…
Рогнеда, отпустив Рикмора, опустилась на скамью… Она вся дрожала и не решалась вынуть нож Божерока, чтоб посмотреть на него. В эту минуту она услышала, что кто-то спрыгнул с дерева, находившегося у одного из окон. Она бросилась к окну, но никого не заметила…
— Горислава! — крикнула она.
— Что, моя пташечка? — спросила старуха, входя в светлицу.
— Там кто-то за окном ходит, кто-то как будто прыгнул с дерева.
— Да что ты, моя пташечка, кто может быть о сю пору… Знать, кот сидел, ну и прыгнул.
И действительно, в эту минуту донеслось мяуканье, и Рогнеда успокоилась.
— Раздень меня, я пойду спать, — сказала она. — Да и ты поди… Никак уже заря занимается…
— Спи, моя ненаглядная, спи и пусть тебе снятся хорошие сны, — говорила Горислава, проводя ее в опочивальню; раздев ее, она ушла в девичью, где была ее постель.
Когда все заснули, Рогнеда тихо поднялась, и, вынув нож, прошла в темный переход, ведший на княжескую половину. Затаив дыхание, она остановилась у самых дверей, где сидел дремавший Всеслав. Она тихо проскользнула в опочивальню князя.
Всеслав, однако, не спал; он все видел и, едва только она вошла в опочивальню, как он встал и тихо, чтоб не произвести никакого шороха, пошел за ней. Рогнеда была уже на середине опочивальни. Владимир спал, ровно дыша. Рогнеда невольно остановилась, держась левой рукой за сильно бившееся сердце, но вот она стала подходить к кровати; остался еще лишь один шаг, но в ту же минуту Всеслав, быстро подбежав, схватил ее за руку, в которой был нож.
Услышав шум, Владимир открыл глаза. Рогнеда, почувствовав прикосновение чужой руки к ее руке, вскрикнула и выронила нож.
— Ты больна, княгинюшка, и не сознаешь, что делаешь… — сказал Всеслав и, схватив ее в охапку, вынес из опочивальни.
Владимир весь дрожал, как в лихорадке. Он смотрел на нож, который лежал на его постели… Он взял его и молча вышел в сени, где Всеслав стоял у окна и крестился, смотря на занимавшуюся зарю.
Он остановился, услышав слова Всеслава, который, не видя, что князь стоял позади, тихо шептал:
— Благодарю Тебя, Господи, что Ты охранил князя от напасти…
— Всеслав! — тихо окликнул Владимир. — Где Рогнеда?..
— Я провел ее в опочивальню, государь… — побледнев, ответил Всеслав. — Она, кажись, больна.
— Не защищай… Иди за мной! — приказал он и быстро пошел в покои княгини.
Всеслав, догадавшись, что князь хочет сделать, побежал за ним. Когда он вбежал в опочивальню, князь стоял напротив Рогнеды. Нянька вскочила с постели и схватила на руки ребенка.
— Ах, так ты осмелилась поднять руку на твоего супруга!.. — произнес угрожающе Владимир, — Так умри же!..
И он замахнулся тем же ножом, которым Рогнеда хотела его убить, но Всеслав успел схватить его за руку.
— Государь, пощади!.. — крикнул он в отчаянии. — Не убивай своей жены, матери твоих детей…
Владимир бросил нож в сторону и, крикнув: «Сгинь ты, змея подколодная!» — бросился вон из опочивальни. Рогнеда упала на постельку сына и громко зарыдала…
Опомнившись, что ему не место в опочивальне княгини, Всеслав выбежал из нее и, сказав отрокам идти к князю, вышел за ворота. Не зная, что делать, он пошел по дороге к Киеву… Вдруг вдали показались два всадника, которым он обрадовался, как избавлению от великой напасти. Когда они подъехали ближе, он только и смог сказать:
— Князь… Рогнеда…
— Всеслав!.. Что с тобой? — спросили Извой и Руслав.
— Поспешите к князю!.. — твердил он.
Видя, что от него ничего не добьешься, они стремглав полетели в Предиславино. Владимир уже спрашивал о них, и они сразу прошли в его опочивальню.
— Вы, други милые, — сказал он им, — единственные, кому я молвлю, что случилось со мною… — И затем рассказал о том, что произошло. — Где Всеслав? — спросил он.
— Мы встретили его и думали, что он не в себе…
— Бедный! — сказал Владимир. — Отыскать его… Он, верно, боится, что я зол за его заступничество… Верните его, я награжу его за это.
Руслав побежал разыскивать Всеслава.
Когда Владимир успокоился, он пошел к Рогнеде.
— Мы оба обязаны своей жизнью Всеславу… — сказал он ей. — А чтобы впредь нам неповадно было препираться между собою, отпускаю тебя в Полоцк… Там будешь ждать моей воли…
