VIII. C'est excellent!
Через некоторое время в библиотеку вошла под руку с государем императрица Мария Федоровна.
Появление ее было подобно сошествию олимпийской богини из тех, что купались в море света на плафоне в овальной гостиной замка. Как зеркало светлые, черты ее прекрасного лица составляли разительную противоположность с курносой маской императора.
Она остановилась в нескольких шагах и сказала супругу, пристально глядя на Евгения:
— Il a l'air bien nourri!
— C'est un joli garcon! — отвечал император.
Принц поспешил произнести довольно витиеватое приветствие по-французски.
— Смотрите, он весьма недурно говорит по-французски! — сказал император. — Браво, милостивый государь!
— Ваше величество, я обучен несколько и русскому языку, — поспешил похвастать Евгений.
— Вот как! Но ведь русский язык чрезвычайно труден для вас, немцев. И где же вы этому выучились?
— Дома в Карлсруэ у меня был учитель русского языка.
— Русский учитель в Карлсруэ! Прекрасно! — хлопая в ладони, сказал Павел. — Нет, как он обучен, а? Не то, что наши российские олухи!
— Это меня удивляет, — сказала императрица. — Родители моего племянника, конечно, сделали все возможное, чтобы Евгений был достоин ваших милостей, государь.
— Он обучен отлично, я это и говорю. Но почему наши русские растут невеждами? Сыновья вельмож в его лета только и знают, что лазить на голубятни.
Тут одобренный похвалами принц чересчур развязно вмешался в разговор:
— Ваше величество совершенно ошибаетесь, я боюсь, что не выдержу экзамена, но буду прилежно учиться и, может быть, наверстаю то, чего мне недостает.
— Браво! браво! — вдруг громко сказал император. — Браво! браво! браво!
И так повторял в продолжение целой минуты почти беспрестанно.
Императрица, видимо, несколько встревожилась этими бесконечными «браво» и заметила, что в Европе юноши более путешествуют, причем многое видят.
— Да, конечно, путешествия развивают человека и необходимы для его образования, — согласился император, успокаиваясь.
— Знаете, ваше величество, путешествия не делают человека умнее, — еще развязнее и бойче сказал принц.
— Почему вы так думаете? — с улыбкой спросил Павел Петрович.
— Да потому, что Иммануил Кант никогда не выезжал из Кенигсберга, а мысль его обнимала весь мир, — брякнул мальчик фразу, которую двадцать раз слышал от ротмистра фон Требра.
Лицо Павла Петровича омрачилось. Императрица стала подобна мраморной статуе.
Дибич опять посинел, словно ему затянули петлю на шее.
У Павла Петровича началась одышка. Он откинул голову назад. Морщины бороздили его лоб, как сильный ветер поверхность вод. Вдруг он сильно топнул ногой.
— А что такое, маленький человечек, знаете вы о Канте? — сурово спросил он у Евгения.
В голове принца мелькнула мысль о решительном отвращении Павла Петровича ко всем философам, которых он считал причиной революции, источником безбожия и якобинства и всех развратных правил и воспалительного состояния умов, потрясшего троны и алтари Европы.
— Я ничего не знаю о творениях Канта, ваше величество, — бойко поспешил поправиться мальчик. — Они для меня иероглифы. Но этот мыслитель сам сделался историческим лицом, и его не обходят молчанием в классах истории.
Император судорожно расхохотался.
— C'est excellent! — вскричал он, схватил принца за обе руки. — C'est excellent! C'est excellent! — повторил он раз. десять подряд. Повернулся потом столь же судорожно к императрице, снова захохотал изо всей мочи, и, как бы довольный собою, ударил себя ладонью несколько раз в грудь.
Эхо разнесло дикий хохот императора под гулкими сводами грандиозных покоев замка.
— C'est excellent! ха! ха! C'est excellent! ха! ха! ха! — смеялся император.
И вдруг успокоился.
— Savez vous, que ce petit dr ole a fait ma conquete? — сказал он императрице, со странным выражением напирая на последнем слове.
И столь же неожиданно вышел, послав еще раз принцу рукой поцелуй и напевая какие-то трели…
Слова: «J'en suis charmée» — замерли на устах встревоженной императрицы. Следя за удаляющимся императором, она, казалось, вдумывалась с беспокойством в причину этой странной выходки.
Потом, обратясь к принцу, произнесла по-немецки, скороговоркой, полукротко, полусерьезно и слегка грозя ему пальцем:
— А все же ты маленький смельчак! Сыночек мой, ведь здесь слова взвешиваются строже, чем в Карлсруэ. Да и вообще ребенку приличнее молчать, чем слишком много говорить. Прими это к сведению, если хочешь быть счастлив. Пойдем ко мне.
Императрица ласково обняла за шею мальчика и провела его в свою голубую гостиную.
— Если ты хочешь быть счастливым, — продолжала императрица, — то знай, что здесь каждое слово может тебе повредить.
— Ах! вне отечества для меня нет счастья! — сказал принц. — Но воля родителей для меня священна.
— Молчи, коль скоро их любишь.
— Я буду нем, милая тетя, как рыба. Но я не умею притворяться.
— Кто же тебя к этому принуждает?
— Генерал Дибич. Он того мнения, что его любил Фридрих Великий. Отсюда он выводит, что великий знаток искусства подстраиваться к монарху, который…
Императрица вздрогнула и зажала мальчику рот рукой.
— Ради Бога, только не надо подобных рассуждений! Ты доброе, невинное дитя, но тебя надо заботливо охранять, чтоб ты не обжегся на огне.
— Ах, милая тетя, — указывая на пар, выходивший из их уст, сказал принц Евгений, — тут скорее можно замерзнуть, чем обжечься.
Императрица улыбнулась.
— Неисправимое дитя! — сказала она. — Но я не дам тебе ни обжечься, ни замерзнуть. Я заменю тебе здесь мать и не дам тебя в обиду.
Императрица с любовью прижала его к груди, словно скрывая в объятиях от грозящей опасности, и поцеловала.
— Ты напомнил мне моего любимого брата! — сказала она, и в очах ее засверкали слезы.
Принц поцеловал ее платье.
— Расскажи мне о родителях, о том, что ты делал в Карлсруэ!
