XXII
О свидании молодого Морозова с царем заговорили по всему дворцу и князь Урусов решил снова сосватать племянника.
Широкие боярские сани, обитые темно-малиновым бархатом, запряженные тройкою коней, были поданы к дворцовой боковушке.
Дядя с племянником отправились к князю Пронскому.
— А я к тебе, князь, птенца малого, неоперившегося, привез! — весело проговорил Урусов, входя вместе с племянником в горницу.
Гости и хозяин поклонились друг другу в пояс.
Из-за неплотно притворенной двери, ведущей во внутренние покои, послышался чей-то шепот. Морозов обернулся к дверям.
— Ах!.. — раздалось за дверью, и защелка захлопнулась.
— Девчонки шалят, — благосклонно усмехнулся хозяин и пригласил гостей сесть.
— Аль не пьешь? — спросил Пронский Морозова, заметив, что юноша чуть-чуть притронулся губами к поданному меду. — Хвалю, кто с мол оду не пьет, тот и в старости свой ум не растеряет.
Между обоими князьями завязался разговор.
Морозов молча их слушал.
— Прости, князь, — заметил Урусов, — что не по обряду старинному ведем мы дело, да медлить нам нельзя.
Хозяин пытливо взглянул на гостя:
— А что? — спросил он.
— Сам знаешь: боярыня в опале, дом сиротой стоит, а Ваня у царя на иждивении.
Пронский изумленно взглянул на юношу.
— У государя великого?
— Да, государь беречь племянника повелел: ведь он теперь единственный Морозов на всю Россию.
В тот же вечер молодой Морозов был помолвлен с княжной Аксиньей Пронской.
