XVIII
Вынесенных из опочивальни сестер думный дьяк приказал снести в людские хоромы, в подклеть, и опутать ноги тонкою цепью. К дверям подклети была поставлена стража.
Оставшись одни в пустой подклети, сестры ползком добрались одна до другой, обнялись и горько заплакали.
Между тем Иван Морозов, оставшись один в опустевших комнатах, не знал, что предпринять.
Молодому боярину шел в это время двадцатый год.
Он был похож на отца, Глеба Ивановича, ростом, густыми, слегка вьющимися каштановыми волосами и большими открытыми голубыми глазами.
К сожалению, ни мужеством покойного Морозова, ни настойчивостью своей матери он не обладал.
Иван Глебыч имел мягкий, женственный характер. По какой-то странной случайности он не попал под влияние Аввакума и прочих фанатиков, окружавших его мать.
Оставшись теперь один, он не знал, что предпринять.
«Пойду я прямо к царю, припаду к его ногам и буду молить за матушку», — мелькнуло в голове.
Несомненно, это намерение, будь оно исполнено, изменило бы участь Морозовой.
Государь, почитая память Глеба Ивановича, не отказал бы исполнить просьбу его сына. Но слабохарактерный юноша сейчас же откинул это предположение и начал придумывать другое.
Иван Глебыч сам не помнил, как добрался до задней половины дома.
Изумленно окинув взглядом эту горницу, он вспомнил, что здесь жили раньше бежавшие старицы.
В одной из бревенчатых стен горницы внезапно появилось темное отверстие.
Молодой боярин отшатнулся в сторону. В отверстие показалось знакомое ему лицо старицы Мелании.
Она печально улыбнулась Ивану Глебычу.
— Кои беды постигли родительницу твою и сестру ее, тетку твою родную, — сказала Мелания. — А за что? За то, что право верят, за старину стоят. Накинулись на нее еретики, аки псы. Ох, горе, горе! — снова сказала старица.
— Где же они сейчас? — спросил порывисто юноша.
— В подклети, боярин.
— Слушай, — схватил ее за руку Морозов, — пойдем со мною; я знаю, как добраться до матушки!
И, спустившись в отверстие, они потайными ходами добрались до внутренней стены подклети.
Узкое оконце, прорубленное в стене для воздуха, проходило в помещение, где сидели узницы.
— Матушка, — внятно, но тихо сказал в оконце Иван.
— Мы здесь, сынок, — послышался голос Федосии Прокопьевны.
— Я по тебе, родительница, скорблю и плачу!
— Не тоскуй, сынок: мы страждем за православную веру.
— Терпите, миленькие, терпите, — отозвалась Мелания. — Царь небесный воздаст вам за ваши страдания.
— Я выломаю для вас выход, бегите, — порывисто говорил Иван, — вас скроют…
— Мы останемся здесь, — печально ответила Морозова, — что нам суждено, того избегать мы не должны. Прощай, сынок, — прошептала боярыня…
