II
В богатой опочивальне Морозовского дома, раскидавшись на постели, лежала боярыня Авдотья Алексеевна. Огневица трясла ее уже более недели, пробовали лечить домашними средствами, баню несколько раз вытапливали и в ней знахарки различными снадобьями в самом жару терли больную, заговоры против огневицы делали, но ничто не помогало, — горячка не покидала Морозову.
С каждым днем ей становилось хуже: бред и жар усиливались, она не узнавала даже самых близких.
— Сегодня придет царев лекарь Готфрид, — сказал Глеб Иванович, возвратясь из царских палат. Но больная ничего не слышала и не понимала. Бессмысленно смотрела она на стоящего у постели мужа и вздрагивала всем телом.
— Испортили тебя, мою матушку, злые, завистливые люди! — прошептал боярин и, смахнув с ресницы слезу, вышел из опочивальни.
Дожидаться лекаря Готфрида пришлось не долго. Послушный царскому приказу, он скоро явился в Морозовский дом.
Небольшого роста, сухонький, одетый в черный бархатный камзол, в черных чулках и высоких полубашмаках, с отворотами, Готфрид мало походил на немца. Остроконечная черная бородка, проницательный взгляд темных глаз, горбатый нос и смуглая кожа говорили о его принадлежности к какой-нибудь южной расе.
Внимательно осмотрев больную, отогнув ей слегка веки, пристально вглядевшись в сухую, воспаленную кожу лица, Готфрид приложился своим глазом ко лбу боярыни и, отойдя в сторону от постели, на минутку задумался.
— Ну, что? — пытливо спросил его хозяин.
Лекарь недовольно качнул головою.
— Запущен больно недуг твоей супруги, — отвечал он, — сейчас сказать ничего не могу, нужно испробовать разные средства.
Глеб Иванович печально опустил голову.
— Сильно забрала в свои когти твою супругу огневица, — продолжал Готфрид, — попытаемся ее вырвать из власти недуга.
— По гроб жизни буду, мейстер Готфрид, благодарен, коли выпользуешь ее мне…
Лекарь ничего не ответил боярину, но сейчас же сам отправился в царскую лекарственную избу и там с помощью аптекарей, тоже вывезенных из заграницы, принялся за изготовление лекарства.
Немало времени провел он за этим, но когда в зеленоватой склянке из толстого стекла оказалась темная жидкость, он довольно взглянул на приготовленное снадобье и быстро отправился обратно в Морозовский дом.
Там все ожидали возвращения Готфрида.
Морозов благодарно взглянул на лекаря, принесшего средство, чтобы спасти горячо любимое существо от смерти.
— По маленькой чарке давайте ей три раза в день утром, в полдень и на ночь! Завтра в сие время опять наведаюсь.
И, провожаемый низкими поклонами, Готфрид ушел из Морозовского дома.
Строго следовал указаниям царского лекаря Глеб Иванович и сам давал больной жене лекарство.
Прошел день; улучшения боярыни не последовало; она по-прежнему находилась без памяти и продолжала бредить. Изумленно взглянул на нее снова пришедший лекарь и приказал продолжать давать лекарство.
Прошло еще несколько дней. Готфрид менял средства, но больной все становилось хуже. Не знавший, куда скрыться от горя, Глеб Иванович с укоризною глядел на царского лекаря, но не порицал его. Он все еще надеялся на спасение жены, хотя было очевидно, что едва ли боярыня выживет.
С каждым днем силы ее покидали, движения стали слабее, и через три недели после начала болезни Авдотьи Алексеевны Морозовой не стало.
Схоронив жену, Глеб Иванович сделался совершенно нелюдимым.
Он редко показывался в царевых палатах и брат его, Борис Иванович, не раз пенял на него за невнимание к любившему их царю.
— Ты только, Глеб, подумай, неразумно не бывать в царских палатах! — говорил старший Морозов. — И царя батюшку прогневишь ты этим, да и себе пользы мало принесешь!
Глеб тяжело вздохнул и промолвил:
— Уж больно тоскливо мне без покойной Авдотьюшки где-либо и бывать!
— На все воля Божия! Оставь мертвых мертвым. Ты сам жив, думай о живом! — ответил Борис.
— Дай хотя время, чтобы позабыть немного…
— Довольно, кажись, скучать! Год прошел. Поскучал и поплакал немало! Слушай брат, доброго совета, ступай к царю-батюшке.
Глеб на минуту задумался, а затем махнул отрицательно рукой.
— Не пойду!
— Ишь какой упрямый! Ну, прощай!
И братья расстались.
Что раз решил Борис Морозов, то должно было и совершиться, — Глебу не следовало сидеть затворником дома. Это не входило в расчеты старшего брата, влиятельного во дворце.
— Чтой-то давно не вижу я твоего брата Глеба, Иваныч? Аль занедужился он сильно? — спросил как-то Алексей Михайлович Морозова.
— Здоров он, великий государь, — поспешил ответить Борис, — только по жене своей покойной очень скучает…
Алексей Михайлович, обернувшись на сидевшую рядом молодую царицу, внимательно посмотрел на старшего Морозова.
Через несколько дней Глеб Иванович был приглашен в Кремль.
Его изумило, как приветливо и ласково был он встречен царем и царицей во дворце.
Долго расспрашивали они младшего Морозова, как живется ему сейчас и, наконец, царица неожиданно спросила, не хочет ли он снова жениться.
— Да кто ж за меня, старика, замуж пойдет? — растерялся Морозов. — На шестой десяток пошло…
— А вот нам известно, что много девушек на тебя зарятся, — мягко проговорила царица Мария Ильинишна.
Возражать ей снова боярину было неудобно. Он молча дослушал и тихо спросил:
— Кто же эти красавицы, что за меня, старика, пойти решаться?
— Известна ли тебе дочь окольничего Прокопия Федоровича Соковнина? — спросила царица.
Глеб Иванович сразу вспомнил девушек, так поразивших его во время царской свадьбы.
Морозов замялся, не зная, что ответить царице.
— Сейчас тебе, боярин, напомним!
И Мария Ильинишна приказала кравчей боярыне, княгине Авдотье Коркодиновой, сходить за Федосьей Соковниной.
Вскоре в царицыну горницу, где происходил разговор, раскрасневшаяся даже под густым слоем белил, которыми покрывали в древней Руси лицо женщины и девицы, вошла Федосья Прокофьевна Соковнина.
Морозов мельком взглянул на молодую Соковнину и, по-видимому, сразу решившись, подошел к царю и, низко поклонившись ему и царице, твердо произнес:
— Благоволите, государь великий, и ты, государыня-матушка, посватать мне девицу Соковнину, Федосью Прокофьевну…
Государь ласково улыбнулся и, подозвав Федосью, спросил:
— Позволишь мне, девица-красавица, тебе сватом быть?
Соковнина зарделась еще больше и чуть слышно прошептала:
— В твоей воле, государь.
Сейчас же за отцом ее, Прокопием Федоровичем, был отряжен особый посол. Старый окольничий не долго заставил себя ждать и вскоре явился пред светлые царские очи, не зная еще, радоваться ли ему, или печалиться от такого поспешного сватовства.
Не прошло и получаса, как младший из братьев Морозовых и Федосья Прокопьевна Соковнина были «образованы», то есть благословлены образами, здесь же, в палатах царицы.
К изумлению всей своей дворни и челяди, Глеб Иванович вернулся домой женихом. Печаль, которую он испытывал после смерти жены, за год значительно смягчилась. Морозов, сам того не понимая, томился больше своим одиночеством.
Сватовство происходило в сентябре 1652 года, а в первой половине октября Федосья Прокопьевна Соковнина стала боярынею Морозовой.
Достатков у ее отца было немного. Необходимое в те времена приданое сделала невесте царица Мария Ильинишна за свой счет.
Венчали их, по желанию царя, в одном из кремлевских соборов. Царица была посаженною матерью. Свадьбу отпраздновали пышно.
Вскоре и младшей Соковниной, Евдокии Прокопьевне, нашелся жених, князь Петр Семенович Урусов, один из близких к царю людей.
Федосья Морозова и Авдотья Урусова, как говорил и сам «тишайший» царь, смотрели на замужнюю жизнь крайне строго. В особенности Федосья Прокопьевна.
Выйдя семнадцатилетней девушкою за человека, годившегося ей чуть не в деды, она сразу ушла вся в домашнюю жизнь и, хотя вскоре после свадьбы и была пожалована званием «приезжей боярыни», то есть одной из тех, которые имели доступ к царице и выбирались в ограниченном числе, тем не менее, в царицины палаты ездила не часто.
— Приезжай, боярыня, в четверток ко мне, — сказала как-то царица, Мария Ильинишна, очень любившая степенную и немного угрюмую свою дальнюю родственницу, Федосью Морозову, — у меня старицы соборные обещались быть.
Возможность послушать стариц постоянно приманивала молодую боярыню бывать по этим дням во дворце; собирались у царицы старицы из разных монастырей: Вознесенского, Новодевичьего и других. Это были преимущественно вдовы или дочери именитых бояр; не мало среди них было и родственниц царского дома.
По четвергам за столом у царицы сидело их обыкновенно до двенадцати.
Старшею гостью на этих обедах считалась сестра царицы Анна Ильинишна Морозова, жена брата Глеба Ивановича, Бориса, самого близкого к царю боярина.
Только самых ближних боярынь приглашала на эти обеды царица. Звать их ходили обыкновенно боярские дети царицына чина, получавшие от приглашаемых обычное «зватое» деньгами.
Здесь, в верхних царских палатах, местничество между приглашенными и соперничающими боярынями процветало не менее, чем среди бояр внизу.
Дабы искоренить этот неудобный обычай, царица нередко давала боярыням приказ:
— Сидеть без мест!
И этого никто не осмеливался ослушаться.
В сводных списках приезжих боярынь имя Федосьи Прокопьевны значилось седьмым из общего числа сорока трех.
Одно время боярыня Морозова была у царицына стола, который накрывался особо, даже кравчей, но ненадолго.
— Не гоже тебе, Федосья Прокопьевна, зря утруждаться послугою, — сказала как-то Мария Ильинишна, и с той поры эта должность была передана другой боярыне, а Морозова заняла за столом свое прежнее место.
Не любила молодая женщина торжественных обедов в покоях царицы; ей приятнее было присутствовать на домашних собраниях у государыни.
— Тихо таково, чинно пищу вкушают, — рассказывала она мужу, — старицы соборные про себя молитву творят; крестовый протоиерей, отец Сергий, чин возношения хлеба Пресвятые Владычицы Богородицы каждый раз совершает, отправляет с пением многим «чашу Пречистой»! Хорошо в те поры у царицы!
Со вниманием слушал Глеб Иванович рассказ молодой супруги; степенному, богобоязненному боярину она пришлась по душе. Он любил тихое семейное счастье и, несмотря на разность лет между ним и Федосьей Прокопьевной, он привязался к ней чуть ли не больше, чем к своей первой жене.
Любил свою молодую сноху и Борис Иванович, первый царский советник.
Старший Морозов поражался ее начитанности, довольно редкою среди женщин того времени, ее серьезностью и сообразительностью.
— Ну, брат Глеб, вымолил же ты у Господа себе жену! Всем взяла: и лепотою, и разумом, и обхождением! — не раз повторял он брату.
Младший Морозов довольно ухмылялся и, поглаживая осанистую бороду, седина в которой пробивалась уже сильнее, отвечал:
— Много Богу за счастье, мне посланное, благодарен; государя великого с царицей-матушкой до конца дней моих помнить буду за доброту ко мне старому!
И, глядя на висевший в углу горницы большой образ Милостивого Спаса, осенял себя широким крестом.
