ЧАСТЬ 5
Ноябрь 1588 года Лавафелт
Он очнулся и увидел над собой темный потолок. Антонио повернул голову. Перед глазами появилась незнакомая комната. Видимо, он лежал на кровати у стены. Напротив располагалось узкое окно, далее стоял сундук, потом — дверь и стена. Как и потолок, стены были сделаны из потемневших от времени бревен. Возле стены Антонио разглядел небольшой деревянный стол, на котором стояла одинокая свеча. Ее пламя то взлетало ввысь, то опадало, грозясь угаснуть совсем. В комнате было тепло, а может, грело толстое одеяло, закрывавшее Антонио до самой шеи.
Теперь он попытался пошевелить руками. Выпростав их из-под одеяла, Антонио сдвинул его ровно настолько, чтобы увидеть на себе простую, белую рубаху из грубой ткани. Рука нащупала на шее цепочки с медальонами и крестом.
— Где же я нахожусь? — спросил вслух Антонио, чтобы проверить, как его слушается язык.
Голос был хриплым и низким. Он откашлялся. Тут же заболело одновременно и в спине, и в груди. Перед глазами поплыли круги. Без одеяла он начал замерзать. Антонио снова натянул его на себя и прикрыл глаза.
«Что со мной случилось?» — вопрос, словно змея, заполз в сознание, шипя и изгибаясь. Думать тоже оказалось больно. Но воспоминания постепенно возвращались: долгое путешествие на Армаде, крушение кораблей, де Лейва… Неожиданно всплыла картинка — тонущий галеас, падающие в воду люди, он, Антонио, захлебывающийся в накрывающих с головой волнах.
— Итак, меня спасли, — еле слышно прошептал испанец, — значит, экипаж выжил. Наверное, придется остаться в Ирландии на зиму. Заново отстроим корабль и весной вернемся домой.
Настроение улучшилось. Конечно, третье крушение было явно ни к чему. Но ко всему привыкаешь. Главное, чтобы среди выживших находился дон Алонсо. Он всегда умел воодушевить людей, вселить в них надежду. Антонио вновь разлепил тяжелые веки. На них будто по сундуку положили. Еще раз оглядев комнату, он вернулся к первому вопросу: «Где все-таки я? На замок Макданелла не похоже». В замке помещений было много, но Антонио помнил, выглядели они все же иначе.
Антонио уставился в окно. За ним сложно было что-то увидеть. Судя по кусочку темного неба, наступила ночь. «Или тучи привычно заполонили небесный купол, — последняя мысль прилетела вдогонку, — ноябрь. Скорее всего, тучи». Опять он пригляделся к частичке неба.
— Все же ночь, — решил он, — слишком черно, — очень хотелось говорить вслух. Иначе, казалось, он находится в могиле. Тишина давила. Раньше за дверью всегда слышались голоса, топот ног. Сейчас ни единого звука не доносилось до его ушей. В каюте и комнате замка с ним постоянно жил кто-нибудь еще. Присутствие других людей часто тяготило Антонио, но тут он готов был терпеть хоть дюжину соседей.
— Надо проверить, могу ли я ходить, — кашель рвался наружу, в груди клокотало, — встану и сразу лягу обратно. Только посмотрю, стою ли на ногах, — он закашлялся.
Пришлось подождать, пока кашель и боль в груди улягутся. Осторожно Антонио отодвинул одеяло. На сей раз он полностью стащил его в сторону. На ногах красовались штаны, из такой же ткани, как рубаха, и вязаные чулки. Антонио сел. Заболела спина, а перед глазами опять поплыли круги. Но обратно ложиться он не стал.
— Неизвестно, когда за мной соизволят прийти, — бормотал он, перебарывая головокружение, — надо узнать, жив ли дон Алонсо.
Наконец он отважился встать. Ноги мгновенно подкосились. Схватиться было не за что. Антонио мешком свалился на пол. Тело, которое и без того болело, заныло немилосердно. Сознание, как свеча на столе, вспыхивало, а затем затухало. Антонио отчаянно цеплялся за короткие вспышки, но четко мыслить больше не получалось. Подняться с пола тоже стало задачей невыполнимой. Он лежал, замерзая без теплого одеяла. Сквозняк пробирался в комнату из-под двери, обдавая беспощадным холодом. Впрочем, вскоре сознание совсем покинуло Антонио. Он перестал чувствовать холод и боль, перестал думать о де Лейве, и о том, где находится. Приятная нега окутала его тело. Жесткий пол превратился в мягкое облако, которое покачивало Антонио, как мать младенца…
Второй раз он очнулся и подумал, что падение на пол ему приснилось. Антонио лежал на кровати с одеялом, натянутым до шеи, и видел над собой темный потолок.
«Я схожу с ума, — мысль была не из приятных, но другого объяснения он не находил, — сейчас опять посмотрю вокруг, увижу окно, сундук и стол со свечой у противоположной стены».
Почти все так и случилось, кроме одного. В комнате находился еще один человек. Девушка сидела на сундуке как изваяние, сложив руки на коленях. Ее волосы были темными с рыжеватым отливом. Толстая коса аккуратно лежала вокруг головы, напоминая корону. Цвет глаз в комнате, освещаемой слабым пламенем одной свечи, Антонио разглядеть не сумел. Все, что он видел, это фигуру в сером платье с накинутым на плечи серым платком. Лицо девушки оставалось в тени. Антонио вдруг подумал, что волосы у нее могут оказаться на дневном свете более рыжими, более светлыми, чем мерещилось сейчас. Он чуть повернулся и застонал от прокатившейся по телу боли.
Девушка вздрогнула, всплеснула руками и встала с сундука. Она подошла к кровати и заговорила. Антонио узнал язык. Так же говорили ирландцы, с которыми он встречался в замке. Понять их было невозможно. И даже члены экипажа, знавшие английский, не понимали этой речи. Конечно, всегда находился кто-то, способный ее перевести. Тем не менее сложности возникали на каждом шагу. Слуги, матросы, солдаты быстрее вельмож начинали понимать друг друга. Экипажи набирались из разных стран, и люди привыкали объясняться жестами, на жуткой смеси языков. Короче говоря, Антонио одно понял: девушка говорит по-ирландски.
— Я ничего не понимаю, — четко произнес он по-испански, стараясь говорить громко и внятно. Он знал, это не поможет, но надежды не терял.
Неожиданно девушка начала отрицательно мотать головой. Рукой она прикрыла Антонио рот и снова замотала головой. Затем она сказала: «нет». Слова «да» и «нет» Антонио уже понимал и быстро сообразил, что девушка имеет в виду. Превозмогая боль, он сел на кровати. Она присела на краешек.
— Почему? — спросил Антонио, пожимая плечами, и глядя ей прямо в глаза для пущей убедительности.
Девушка беспомощно покрутила головой. Потом встала и выбежала из комнаты. Через некоторое время она вернулась с книгой. Полистав ее немного, девушка показала Антонио картинку с изображением людей, которые явно походили на англичан. Она потыкала в картинки пальцем и несколько раз повторила какое-то слово. Затем девушка показала пальцем на Антонио и нашла другую картинку. На ней точно были нарисованы испанцы, в этом Антонио не сомневался.
«Итак, она хочет сказать, что мне нужно молчать, потому что я испанец, а кругом — англичане», — сделал вывод Антонио и кивнул.
Девушка с облегчением вздохнула и улыбнулась.
— Эйлин, Эйлин, Эйлин, — нараспев сказала она и потыкала пальцем себя в грудь.
— Антонио, — четко произнес испанец и также потыкал в грудь себя.
Она опять яростно помотала головой и приложила руку к его губам. Эйлин на минуту задумалась, а после радостно отчеканила:
— Антэйн, Антейн, — она потыкала в него пальцем.
Он кивнул. Сил дальше выяснять что-то не было. Антонио устал и откинулся на подушку. Эйлин взяла книгу и снова покинула его. Когда она вернулась в следующий раз, Эйлин держала в руках миску с горячей похлебкой. В комнате вкусно запахло. От миски шел пар. У Антонио вдруг проснулся аппетит. Он опять попытался усесться в кровати. Эйлин помогла ему, подоткнула одеяло и стала кормить его из ложки.
— Вкусно! — он и забыл, что такое нормальное, свежее мясо.
Эйлин поднесла руку к его рту и помотала головой:
— Нет! — она упорно не желала, чтобы он говорил даже слово.
Пока девушка кормила Антонио, он старался разглядеть ее получше. Он не хотел смущать Эйлин и бросал в ее сторону быстрые взгляды, пытаясь себя не выдать. Глаза у девушки оказались необычного изумрудного цвета, а ресницы рыжие, густые и длинные. Ее лицо сначала не показалось ему красивым. Но приглядевшись, Антонио нашел в нем определенное очарование: девушка очень мило улыбалась и что-то неуловимое, но безумно привлекательное витало над ее образом. В ней отсутствовала безукоризненная красота Розалины, зато от Эйлин веяло теплом. Еще Антонио изумился, осознав, что хочет до нее дотронуться, прикоснуться. Розалина всегда для него была прекрасной дамой. Ему и в голову не приходило, что к ней можно приблизиться. Тем более, он не представлял себе, как бы Розалина его кормила похлебкой.
Антонио с удивлением обнаружил, что съел всю миску. Его нестерпимо клонило в сон. Эйлин заметила его состояние. Она поставила посуду на стол и вернулась к кровати. Девушка заботливо подоткнула одеяло и снова приложила руку к его губам.
— Антейн, нет! — четко произнесла она знакомые слова и повторила. — Нет!
Он кивнул. «Разбираться будем завтра, — лениво подумал Антонио, проваливаясь в сон, — надо узнать, где остальные. Если девушка так боится англичан, значит, они поблизости. Но не могут же все молчать, не открывая рта».
* * *
Скупое солнышко осветило комнату. Впервые за многие месяцы Антонио выспался. Несмотря на не отступавшую боль, чувствовал он себя прекрасно и сильно хотел есть. Ему чудился запах вчерашней похлебки. Мясо, овощи — эх, лучше б даже не мечтать!
Дверь тихонько отворилась. Эйлин убедилась, что он не спит, и вошла с подносом. Так не бывает: свежий хлеб, молоко, сыр. Антонио уставился на еду, не смея верить в чудо. Его смущало одно — он не мог говорить. Вчерашние жесты девушки и ее настойчивые «нет» не позволяли Антонио нарушить молчание. Ему бы хотелось знать, что случилось с экипажем «Жироны», но как заставить Эйлин его понять? Как заставить ее не закрывать ему рот своей миниатюрной ручкой и не говорить на странном языке единственное понятное ему слово?
Эйлин присела на кровать и поставила на нее поднос. Она окунула кусок хлеба в молоко и с улыбкой протянула Антонио:
— Try it.
Хотел бы он ее понимать!
— Спасибо, — ответил Антонио по-испански, кивнув и взяв хлеб из ее рук.
— Нет! — и вновь рука закрыла ему рот. Глаза Эйлин стали огромными. Она изо всех сил трясла головой: — Нет!
«Невозможно! — возмутился про себя Антонио, подчиняясь ее настойчивому желанию заставить его молчать. — Как я выясню, где остальные и что случилось с кораблем? Конечно, скоро я буду вставать и смогу пойти разузнать сам. А вдруг мы живем в разных домах, и в этом никого нет? Тогда все равно придется спрашивать Эйлин».
Девушка заулыбалась. Видимо, его молчание ее вполне устраивало, и было единственным препятствием к хорошему настроению. Антонио съел почти всю еду, которую Эйлин принесла, когда внизу раздался громкий стук. Молодой человек подавил в себе желание вскрикнуть: «Что это?», заметив испуганный взгляд девушки и тут же вспомнив о том, что ему велели не говорить ни слова. Эйлин поставила посуду на стол и выбежала из комнаты. Уже в дверях она обернулась и приложила палец к губам, отрицательно помотав головой. Антонио вздохнул: он понял, разговаривать нельзя, и обреченно кивнул.
Вскоре в доме послышались шаги. Топало явно несколько человек и, скорее всего, мужчин: больно тяжелая слышалась поступь. Затем до ушей Антонио начала доноситься речь. Говорили не по-испански, точно. Значит, пришли гости из местных. Антонио захотелось сделаться невидимым.
«Гости могут быть ирландцами, а могут быть англичанами. Эйлин хочет, чтобы я молчал, потому что здесь ловят испанцев, — промелькнули в голове выстроившиеся в стройный ряд мысли, — но даже если я буду молчать, они не поверят, что я ирландец. Внешне они совсем другие. Ладно, цвет волос. Но кожа! Тут все бледные, будто солнца вообще не видят».
Шаги приблизились. Антонио замер под одеялом. Сверху торчала только черноволосая голова. Дверь отворилась. В комнату вошло три человека, а также сопровождавшая их Эйлин. Один из мужчин ткнул пальцем в сторону кровати и заговорил.
«Черт возьми, хоть что-нибудь бы понимать», — посетовал про себя Антонио.
Эйлин в ответ улыбнулась и ответила. Другие мужчины вступили в беседу, поглядывая на Антонио. В какой-то момент Эйлин показала на кольцо, красовавшееся на безымянном пальце левой руки.
«А ведь ни вчера, ни сегодня утром кольца на пальце не было, — заметил Антонио, — я бы точно его увидел в те разы, когда она меня кормила. Судя по тому, что Эйлин показывает на кольцо и на меня, она им говорит, я ее жених», — пришел к выводу Антонио.
Мужчины подошли к кровати и заговорили с ним. Антонио лихорадочно забегал взглядом по комнате. Эйлин, стоявшая за спинами англичан, а судя по форме, это были именно они, приложила обе руки ко рту и так расширила глаза, что казалось, зрачки вот-вот из них выскочат.
«Молчать? Понятно. Говорить мне им нечего: все равно не понимаю, что спрашивают», — подумал Антонио. Мужчины продолжали с ним говорить. Антонио догадался, они ему задают вопросы. И тут заговорила Эйлин. Она грустно разводила руками и опять показывала на Антонио, покачивая головой.
«Выдает меня за немого», — десятым чувством догадался Антонио.
Через минуту комната опустела. Напоследок англичане с жалостью посмотрели на Антонио, поцокали языками и вышли. Шаги затихли. Внизу хлопнула тяжелая дверь. Эйлин ходила бесшумно, но Антонио уже угадывал ее легкие шаги. Она приблизилась к комнате. Немного постояла снаружи. Потом тихонько скользнула внутрь. В руках ее опять была книга. Тяжелый фолиант Эйлин положила на кровать. Она привычным жестом ткнула пальцем в Антонио и открыла книгу. На странице был нарисован красивый корабль. Эйлин перевела палец с Антонио на корабль, потом вновь на Антонио. Он кивнул: «Я знаю, что был на корабле». Эйлин развела руками. Этот жест мог означать что угодно.
Антонио сел на кровати, взял фолиант и начал его листать. В книге было множество картинок с кораблями. Наконец он нашел то, что искал. На борту корабля стояли моряки. Антонио ткнул пальцем в них и себе в грудь, вопросительно глядя на девушку. Она догадалась, он спрашивает про тех, кто был с ним на судне. Эйлин прилегла на кровать, скрестила руки на груди и закрыла глаза, изображая мертвого человека. Когда она села, Антонио положил ладонь на корабль с матросами, полностью накрыв картинку, и вопросительно на нее посмотрел. Эйлин печально кивнула и положила поверх его руки две свои.
Они немного так посидели, грустно глядя на закрытую их руками картину. Эйлин вздохнула, взяла книгу и встала, собираясь покинуть комнату. Антонио помотал головой и потянул книгу к себе. Она поняла и положила ее обратно на кровать.
«Читать надписи не смогу, но хоть красивые картинки посмотрю», — подумал Антонио, но осуществить замысел не успел. Его сморил сон…
* * *
Прошло несколько дней. Антонио начал потихоньку вставать. Сначала он не решался выходить из маленькой комнаты. Он подходил к окну и пытался что-нибудь разглядеть. Узкое окошко позволяло увидеть небо и кусочек моря. Было ясно, что дом находится на возвышении и что комната Антонио расположена на втором этаже. Внизу также виднелась лужайка, на которой летом, скорее всего, росла зеленая трава.
В ноябре небо чаще бывало темным от туч, чем освещенным тусклым, осенним солнцем. Антонио также видел бурлящее море, не желавшее успокаиваться ни на миг. Иногда на лужайке Антонио замечал Эйлин с неизменной косой, уложенной вокруг головы. В комнату к нему она заходила три раза в день, принося еду. Кормить Антонио уже было не нужно, поэтому девушка лишь улыбалась и ставила поднос на стол.
Первое время поев, Антонио всегда засыпал. Он так отвык от нормальной еды, что желудок наполнялся мгновенно, а организм требовал отдыха. Впрочем, время шло, и Антонио привык к простой, но вкусной пище, которую ему готовила Эйлин.
Девушка продолжала прикладывать руку к его рту, как только он пытался заговорить. Почему Антонио должен был молчать даже наедине с ней, ему не было понятно. Тем не менее он заметил, что привыкает не только хорошо есть, но и молчать. В молчании Антонио начал находить плюсы: он все больше размышлял о жизни, о приключениях, которые ему пришлось пережить, и порой неожиданные выводы приходили в его голову. Он научился примитивному языку жестов, умудряясь показывать Эйлин, что ему нужно.
Как-то он попросил перо и бумагу. Сначала она засомневалась, правильно ли его поняла. А положив на стол эти вещи, убедилась в том, что Антонио хочет писать. Он стал излагать свои мысли на бумаге по-испански. Эйлин увидела исписанные листки и замотала головой, сказав «нет». Антонио рассердился. Его жизнь и так не отличалась разнообразием, а тут у него отнимали единственное действительно интересное занятие. Она ему по всякому крутила руками, мотала головой, но понять причину Антонио не удавалось.
Наконец Эйлин потеряла терпение. Она стукнула по листкам кулаком, округлила глаза и развела руками. «Так, не понимает, что написано», — сделал вывод Антонио. Потом девушка вышла из комнаты и тут же зашла снова. Подошла к столу, посмотрела на листки и покачала головой. На сей раз, лицо ее выражало неудовольствие. Она похлопала по листкам и привычно развела руки.
Антонио задумался. К чему вся эта разыгранная сцена? Его осенило: придут англичане, увидят текст на испанском и сразу поймут, кто он такой. Конечно, рисковать нельзя. Эйлин делала все, что в ее силах для его спасения. А он, дурак, не желал идти ей навстречу, лишь мешал. Антонио сложил исписанную бумагу и протянул Эйлин, когда она вошла в комнату с ужином. Он также вслед за бумагой протянул перо. Эйлин кивнула.
Когда Антонио окреп настолько, чтобы выходить из комнаты, жизнь его стала немного интереснее. По крайней мере она вышла за пределы маленького помещения. Оказалось, Эйлин жила в деревянном, двухэтажном доме, стоявшем на утесе. На первом этаже располагалась просторная кухня, столовая и гостиная с камином. На втором — три небольшие комнаты: спальня Эйлин, комната, которую занимал сам Антонио, и пустующая комната, видимо, для гостей.
В доме был подвал, заставленный бочками, а также чердак, на котором сушились травы, свисавшие с потолка. Во дворе находился загон для овец, гулявших днем сами по себе, а вечером послушно возвращавшихся домой, а также для коровы, которую доила Эйлин.
С обрывистого утеса был виден берег моря, на который постоянно накатывали гигантские волны. На большом расстоянии от дома можно было разглядеть и другие дома, но люди к Эйлин в гости не захаживали. Против прогулок Эйлин ничего не имела. Она не мотала головой, не махала руками. Когда девушка встречала Антонио во дворе или внизу в столовой, она лишь широко улыбалась. От нее Антонио, привыкший держать рот закрытым, тоже не слышал много слов. В основном девушка здоровалась утром, прощалась вечером, говорила «да» и «нет».
После того как Антонио стал передвигаться по дому, Эйлин предложила ему есть в столовой. То есть однажды она пришла к нему в комнату утром и позвала за собой. Внизу стол был накрыт к завтраку на двоих. Антонио улыбнулся девушке в ответ и с удовольствием сел напротив нее. Все их общение за столом сводилось к тому, что они время от времени смотрели друг на друга и улыбались. Часто Антонио показывал на миску, усиленно тряс головой и улыбался шире, чем обычно. Эйлин понимала, он хочет показать, что ему вкусно.
В конце ноября появились первые гости. Пожилая женщина уселась с ними за стол во время обеда. Беседа текла неспешно. Соседка явно расспрашивала про Антонио. Эйлин показала кольцо на пальце, которое не снимала с тех пор, как к ним заявились англичане. Антонио она называла Антейн, пожимала плечами и, видимо, объясняла, что он немой. Молодой человек привычно хранил молчание, изредка улыбаясь и кивая.
* * *
Вдруг установилась солнечная погода. Которое утро Антонио вставал от того, что солнце настойчиво заглядывало к нему в комнату. Он быстро завтракал и шел вместе с Эйлин во двор. Антонио быстро понял, мужских рук ей не хватает. Спросить, куда исчезли родители и жених, подаривший красивое кольцо, он не мог. Не хватало жестов. Однажды он показал на кольцо и пожал плечами. В ответ девушка показала на море и скрестила руки на груди. То есть жених ушел в море и, скорее всего, там погиб. Про родителей спросить было куда сложнее.
Целый день Антонио пытался как-то помогать Эйлин. Вскоре она начала просить его сделать что-то определенное. Вспомнив свой опыт по починке галеаса, Антонио старался вовсю доказать, что хлеб он ест не даром. Иногда, увидев поломанный забор или начавшую скрипеть дверь, он сам искал способ устранить недостаток. Слабость, до того сковывавшая его тело, проходила. Работа на свежем воздухе придавала сил и окрашивала в здоровый румянец его щеки.
Единственное, что продолжало мучить Антонио, была судьба экипажа «Жироны». Он так и не мог понять, выжил ли еще кто-то и есть ли у него возможность вернуться домой. Однажды вечером Антонио принес знакомую ему книгу с изображениями кораблей и моряков к ужину. Он положил ее на стол и потыкал пальцем в картинку. Эйлин кивнула. Поняла она его немой вопрос или нет, оставалось для него загадкой до следующего утра.
Утром после завтрака вместо ставшей привычной работы по дому Антонио предложили прогуляться. Эйлин потащила его за рукав теплой куртки, показывая в сторону моря. Они спустились по крутому склону и оказались в итоге на берегу. С берега дом Эйлин можно было разглядеть, только точно зная, что он находится на вершине утеса. Берег был узким и каменистым. Эйлин нашла палку и начала рисовать на песке. У нее получился кораблик. Она показала на него палкой, потом указала рукой на море. Затем девушка нагнулась и стерла изображение корабля. Она произнесла знакомое «нет». Антонио кивнул.
«Галеас затонул, — подумал он, — так я и думал».
Эйлин нарисовала на песке фигуры людей и тоже их стерла. После она указала на Антонио, подошла к самому краю воды и изобразила человека, выброшенного волной на берег. Девушка упала на песок и раскинула руки. Эйлин быстро вскочила и потыкала в Антонио пальцем. Она заставила его сесть, взяла за подмышки и попыталась тащить. Сначала он удивленно на нее оглянулся, затем понял ее мысль. Итак, его выбросило на берег, она его нашла и притащила домой. Остальные погибли.
Новость была неутешительной. Как теперь надеяться добраться до Испании? Антонио стоял у моря. Брызги попадали на лицо, поэтому слез заметно не было. Он старался не плакать, но у него ничего не получалось. Вместе с соленой водой по лицу текли слезы.
— Дон Алонсо, — вопреки запрету произнес он вслух, — дон Алонсо, — звал Антонио старшего друга, — как же я теперь без вас?
Эйлин подошла сзади и обняла его за плечи. Впервые, она не прикладывала ладошки ни к его, ни к своим губам, словно понимая, как ему необходимо произнести эти слова вслух.
Антонио провел рукой по мокрому лицу.
— Как возвращаться домой? Ладно, найду способ. Наймусь к кому-нибудь на корабль, идущий в сторону Испании. Дождусь весны и начну поиски подходящего судна.
Обратно они шли молча. Антонио карабкался вверх, раздумывая о своей дальнейшей судьбе. Эйлин шла чуть быстрее, подхватывая юбки, раздуваемые ветром. Вернувшись, она принялась за свои повседневные дела. Антонио, все последние дни остававшийся весь день рядом с ней, прошел в дом. Он поднялся в свою комнату и сел за стол, обхватив руками голову.
— И почему я надеялся, что кто-то выжил? — спросил он себя вслух. Звук собственного голоса казался ему странным: так он от него отвык за прошедший месяц. — Остаться одному на чужом острове, не имея возможности говорить. Как я найду корабль, который повезет меня, куда надо? Я не понимаю их речи, они не услышат моей.
К обеду Антонио не спустился. Аппетит пропал, а с ним и желание жить. Он лег на кровать, отвернувшись к стене. Слезы просились наружу, но он не позволял им покатиться из глаз. Антонио вспоминал теплую Испанию, зеленые листья деревьев и дурманящий запах цветов. Он вспоминал свою семью, Розалину и погибших друзей. Время словно остановилось.
Вечером он не стал зажигать свечу, продолжая лежать на кровати в кромешной темноте. Каким-то образом Антонио почувствовал, в комнату вошла Эйлин. Он не повернулся, но заметил пламя свечи. Чуть погодя, его тронули за плечо. Он обернулся. Девушка смотрела прямо ему в глаза. Она подняла руки и показала ими на дверь. Антонио не пошевелился. Эйлин потянула его к себе и опять показала на дверь. Он нехотя встал. Эйлин взяла его за руку и повела вниз.
В столовой был накрыт стол. Антонио непроизвольно сглотнул слюну: аппетит при виде вкусной еды неожиданно вернулся. Он посмотрел на Эйлин.
«Она ведь спасла мне жизнь», — промелькнуло в голове. Антонио нагнулся и поцеловал ей руку. Эйлин покраснела и смущенно улыбнулась. Как полагалось в знатных домах испанских сеньоров, он отвесил поклон и провел девушку к ее стулу.
«Как бы спросить про вино?» — Антонио побежал на кухню. Эйлин в недоумении смотрела ему вслед, не шелохнувшись. Антонио открывал все шкафы подряд и наконец нашел, что искал. Серебряные кубки стояли в самом дальнем углу. Было видно, что ими давно не пользовались. Антонио принес их к столу и показал Эйлин. Она улыбнулась шире, встала и повела его в подвал. Там она показала на одну из бочек…
Лондон
Пленных привозили в основном из Ирландии. Но были, конечно, и те, кого взяли с терпевших бедствие кораблей еще в Ла-Манше. Елизавета распорядилась допрашивать всех подряд, выведывая любую информацию, которую она могла бы использовать. Секретари выписывали на бумаге вопросы и ответы, скрупулезно фиксируя каждое слово.
Джеймс Маккари был родом из Ирландии. Когда-то он поехал в Португалию на одном из торговых кораблей. В то время только начинали готовить Армаду к выходу в море. Джеймса вначале схватила инквизиция, а затем передала его в руки тех, кто набирал опытных моряков в экипажи испанского флота. Знание английского и ирландского языков помогло Джеймсу избежать сожжения на костре: один из планов покорения острова подразумевал проход между Британией и Ирландией, а не через Ла-Манш. Позже в планы вмешался Парма, но к тому времени Маккари уже числился в составе галеона Португальской армады.
Во время допроса Джеймс Маккари рассказал, что дон Алонсо Мартинес де Лейва де Рийоха, назначенный командовать испанским войском после высадки в Англии, оказался в Ирландии после крушения «Рата Санта-Мария Энкоронада». Маккари шел на «Дукессе Санта-Анна», которая после и взяла на борт экипаж «Санта-Марии». Участь «Дукессы» оказалась не менее печальной. Экипажи судов оставались в Ирландии целый месяц. Они чинили другое судно — «Жирону», на котором и собирались возвращаться в Испанию.
Секретарь во время допроса писал, не отрывая пера от бумаги. Следовало писать быстро, а потому он скользил пером, не делая пробелов между словами. Иначе не успеешь, а переспрашивать допрашиваемого секретарю не пристало.
Англичан, конечно, интересовала судьба фаворита испанского короля, назначенного командовать войском на территории острова. С его умениями он мог бы начать действовать в Ирландии. Эту опасность надо было устранить, убедившись в том, что де Лейва погиб.
Маккари продолжал свою сбивчивую речь. Целый месяц де Лейва чинил «Жирону» с помощью экипажей трех судов. Приютил испанцев в собственном замке ирландец Макданелл, являвшийся ярым приверженцем католической веры. Его замок стоял вдалеке от других деревень и городов, поэтому слухи о пребывании в нем испанцев до англичан дошли не сразу. Известно, что де Лейва платил Макданеллу: сундуки с деньгами и драгоценностями удалось спасти со всех трех кораблей.
Кроме Маккари дону Алонсо помогали еще два ирландца и один шотландец. Они переводили ему с ирландского на испанский и с испанского на ирландский. Со слов Джеймса Маккари секретарь записал, что в замке проживало около пятисот человек, спасшихся с трех испанских судов, входивших в состав Армады. Среди них были рабы, не успевшие сбежать с кораблей ранее. Их де Лейва рассчитывал посадить на весла подготовленного к выходу в море галеаса.
«Внешнее описание дона Алонсо де Лейва, — строчил секретарь, — высокий, стройный, скорее даже худой, волосы светлые, бледный, со спокойным характером, хорошо изъясняется по-испански, немногословен. Заботился о членах всех экипажей, не только о своих».
Среди проживавших в замке Макданелла был пленный де Лейвой шпион. Его звали дон Риккардо де Вилар. Де Лейва собирался везти его в Испанию, чтобы там допросить, так как считал его причастным к провалу всего предприятия.
— Считалось, — говорил Маккари, — что кто-то из высокопоставленных испанских донов выступал на стороне Англии. В задачу де Вилара входила связь с этим доном для передачи сообщений о продвижении флота по Ла-Маншу.
Кто точно являлся предателем, испанцы не знали, но ходили неподтвержденные слухи, что сам герцог Пармский поддерживал Елизавету и специально не выходил навстречу Армаде. В любом случае де Вилар этими сведениями делиться с доном Алонсо отказывался. Тем не менее поведение Пармы Маккари казалось странным, так как именно из-за невозможности соединения с силами герцога Армада вынуждена была покинуть пролив и идти на север.
После того как галеас «Жирона» был отремонтирован, все экипажи двинулись на нем в сторону Испании. Корабль успел обогнуть скалы, но ветром был отброшен не в открытое море, а в опасный своими подводными рифами залив Лавафелт, где и разбился. Не имевшие опыта прохода в этих местах моряки не заметили рифа. Галеас ушел под воду. Большинство людей затонуло тут же, так как волны на море были высокие и возможности выплыть практически не существовало. Некоторых выбросило на берег.
— Ни де Лейвы, ни де Вилара я на берегу не видел, — продолжал Маккари, — значит, они утонули во время крушения «Жироны». В живых вряд ли кто-то остался: в Лавафелте сильна была власть англичан и ирландцы боялись оказывать испанцам помощь. В любом случае, выживших, как и меня, отправляли в замок к английскому коменданту, который разбирался с пленными. Кроме меня, в замке никого не держали, а сразу казнили…
Декабрь 1588 года Лавафелт
Выпал снег. Он мгновенно растаял, но Антонио успел на него полюбоваться. Реже шли дожди, солнце чаще появлялось на небосклоне. Правда, ветер дул сильный, и постоянно штормило. Дни мало чем отличались друг от друга. Антонио старался проводить время на улице. А если и оставался в комнате, то перелистывал книги, которые имелись у Эйлин. Это для Антонио тоже было в диковинку. Хоть к нему и ходили учителя в Испании, читали в их семье мало. Эйлин вечерами часто брала книжку в руки, внимательно вглядываясь в слова, написанные на страницах. Большие и толстые книжки пестрели картинками. Вначале Антонио не пытался разбирать слова. Но проходило время, и он задумал научиться читать по-ирландски.
Зная, что говорить вслух ему не разрешается, Антонио хотел хотя бы понимать речь Эйлин. Он уже догадывался о смысле тех предложений, которые девушка произносила чаще всего. Он даже заметил, она специально их проговаривает четко и громко. Теперь, когда Эйлин звала его, Антонио часто понимал, зачем. Ей не приходилось, как раньше, тыкать пальцем в предметы или изображать действие руками.
С чтением должно было получиться проще. Антонио показывал на слово и просил Эйлин показать его. Если это был предмет, находившийся в доме или на улице, она подводила к нему Антонио. Если это было действие, движение, то пыталась показать жестами, что оно обозначает. Угадать смысл получалось не всегда, зато в доме стал чаще слышаться смех: оба в подобном обучении видели много забавного.
Когда к Эйлин во второй раз зашла соседка, Антонио с удивлением обнаружил, что понимает многое из их разговора. Говорили женщины неторопливо, даже медленно. Антонио понял: Эйлин объясняет, он и слышит плохо. Поэтому произносить слова надо не очень быстро и четко. Представляла она Антонио, как своего жениха.
— Все-таки он не ирландец. Я это и прошлый раз заметила. Похож на тех испанцев, которых выбрасывало на берег. Впрочем, говорят, там были даже нехристи из самой Африки, — сказала соседка, внимательно разглядывая молодого человека, — откуда пришел его корабль?
— Из Америки! — гордо ответила Эйлин, будто это было ее собственной заслугой, сходить за океан и чудом вернуться домой.
Соседка поохала, поохала, а потом заговорила про англичан:
— Рыскают, продолжают искать испанцев. Муж уверен, больше их на наш берег выбрасывать не будет. Но англичане пока не утихомирились.
Антонио понимал далеко не все слова, но в целом смысл был ясен.
— Тебе следует быть осторожнее, — продолжала пожилая женщина, — ты живешь одна, на отшибе. А в твоем доме живет немой моряк, неожиданно вернувшийся из дальнего похода.
Эйлин развела руками и пожала плечами:
— Англичане уже приходили. Все в порядке.
— Лучше б вы поженились. Тогда и вопросов не будет, — посоветовала соседка.
Антонио не был уверен, что полностью понял сказанные напоследок слова женщины. Но он не отчаивался. Напротив, первые успехи в изучении тяжелого и совсем непохожего на испанский языка его осчастливили. Ладно, не говорит сам, так по крайней мере не чувствует себя полным болваном, который к тому же еще и глухой.
После ухода соседки Эйлин выглядела задумчивой. Она крутила кольцо на пальце и поглядывала на Антонио.
«Наверное, испугали ее слова о снующих кругом англичанах. Оставаясь в ее доме, я подвергаю опасности не только себя, — подумал Антонио с горечью, — хотел перезимовать, но, судя по всему, придется искать корабль, который выходит в море сейчас».
Антонио принес сверху книгу, ту первую с рисунками кораблей. Он показал Эйлин корабль, потом перевел палец на себя. Она произнесла:
— Не понимаю, — и для верности пожала плечами.
Антонио снова ткнул в корабль, показал на себя.
Потом взял Эйлин за руку, подвел к окну и указал на море. Антонио поворошил рукой в копне черных волос: как бы ей объяснить, что он хочет уехать? Антонио осенило! Он вернулся к книге и начал искать нужные слова. Как он раньше не сообразил! Даже если он произнес бы слова вслух, Эйлин его не поняла бы: она не знает испанского, а по-ирландски он правильно их произнести не сумел бы. Так можно слова показать!
В книге Антонио нашел слова «корабль», «дом» и «вернуться». Вдруг он увидел, что на глаза Эйлин навернулись слезы. Она вскрикнула:
— Антейн! О, Антейн, — и выбежала из комнаты во двор.
Антонио вышел вслед за девушкой. Она бежала по склону вниз к бурлящему морю. Антонио не имел права оставлять ее одну. Эйлин спасла его, он обязан на всякий случай пойти за ней.
Берег был узким, а море еще и умудрилось отобрать ту часть земли, которая буквально месяц назад принадлежала суше. Девушка сидела на сером, высоком камне, обхватив ноги. Волны обрушивались на берег, подбираясь к ней совсем близко и окатывая ее брызгами. Она не обращала внимания. Антонио встал чуть поодаль.
Шло время. Он замерз, стоя на ветру. Холодные брызги долетали и до него. Антонио подошел к девушке и тронул ее за плечо.
— Эйлин, — произнес он, с трудом поворачивая отвыкшим от речи языком.
На лету он поймал ее руку, взлетевшую, чтобы привычно прикрыть ему ладошкой рот. Обеими руками Антонио сжал тонкую руку Эйлин. В ее глазах по-прежнему стояли слезы. А может, они катились и по лицу: Антонио не был уверен, брызги это или слезы.
Они вернулись домой. На лужайке стояли собравшиеся к вечеру овцы.
«Животные точно знают путь домой. А я теперь не представляю, где находится мой», — Антонио посмотрел на Эйлин, трепавшую по голове любимую овцу. Его сердце сжалось. А главное, он осознал, там больше не живет образ Розалины. Его место заняла простая девушка, умевшая стричь овец, доить корову и варить вкусные похлебки. Девушка с изумрудными глазами, темными волосами, отливавшими медью, и самой удивительной улыбкой на свете.
* * *
Вскоре Эйлин успокоилась. Антонио больше не показывал ей, что хочет вернуться домой, и отложил в сторону фолиант с кораблями. Он не был убежден, что готов остаться в Ирландии на всю оставшуюся жизнь. Но решил, пока решение не принято, Эйлин не расстраивать.
В конце декабря Эйлин за ужином сказала испанцу, четко чеканя слова, так как быструю речь он все же понимал с большими сложностями:
— Завтра идем гулять в город. Рождество скоро. В городе красиво.
Антонио улыбнулся и кивнул. Самое дальнее он добирался до берега. Эйлин даже туда не позволяла ему ходить в одиночестве. У него существовало два запрета: говорить и уходить со двора одному. Однажды, он предложил пойти с овцами. Антонио теперь часто использовал книги для общения с Эйлин. Она поняла его желание, но отрицательно помотала головой:
— Нет. Они пасутся сами и возвращаются сами, — отчеканила девушка. А спорить с ней было бесполезно. Характер у Эйлин отличался твердостью. Он походил на море, бурлившее внизу утеса: Эйлин могла оставаться спокойной и выдержанной, а могла кипеть и обрушиваться на скалы. Впрочем, она никогда не повышала голоса. Ей этого не требовалось. Просто Антонио всегда вспоминал жесткую от работы по хозяйству ладошку, закрывавшую ему рот. И ведь заставила молчать!
«Внешность обманчива, — размышлял Антонио, — хрупкое, милое существо, хлопающее рыжими густыми ресницами, внутри оказывается крепче пушки. Ту еще может разорвать на части, Эйлин — никогда. Море, она похожа именно на море, мягкое и текучее внешне, твердое и непреклонное внутри».
Слезы больше на ее лице не появлялись. Зато уж те, пролитые на камне у моря, запомнились Антонио навсегда. Расстраивать Эйлин он больше не хотел. Розалина при нем ни разу не плакала. Но у нее всегда было скорбное, строгое выражение лица неприступной красавицы донны. А Эйлин часто улыбалась, поэтому слезы и грусть как-то совсем не вязались с ее образом…
Утром после состоявшегося разговора о прогулке в город Эйлин бесшумно зашла в комнату Антонио и начала его будить. Только рассвело. Он непонимающе мотал головой, пытаясь стряхнуть ночной сон.
— Идти далеко, — объяснила Эйлин, — вставай. Завтрак готов.
Перед выходом Антонио надел оранжевую, шерстяную юбку чуть ниже колен. Он уже знал, так тут положено одеваться мужчинам, чтоб ты по этому поводу ни думал.
На улице стояла темнота и дул пронизывающий ветер. Эйлин закуталась поплотнее в шерстяной плащ, Антонио проделал то же самое. Они тронулись в путь. Иногда Антонио поглядывал на небо, по которому неслись тучи, словно корабли с надутыми парусами.
«Значит, днем небо станет чистым, — отметил Антонио, — ветер разгонит тучи».
Он изучил превратности местной погоды и чуть не ежедневно тренировался ее прогнозировать. Привычка смотреть на небо появилась у него на каракке и не исчезла по сей день. В большинстве случаев Антонио не ошибался. Не ошибся он и сегодня. К полудню они дошли до города, и в тот же момент их ослепило яркое, хоть и по-зимнему холодное солнце.
Эйлин провела его по небольшому городку. Антонио до этого в Ирландии видел лишь пару заброшенных замков, да крепкий дом Эйлин. Городок Лавафелт удивил испанца. Домики отличались от испанских, но были аккуратными и светлыми. В Испании окна в основном всегда закрывали ставнями. Здесь ставни оставляли открытыми. В испанских домах располагались сады и большие внутренние дворики. У ирландцев многие дома выходили прямо на улицу.
«Ну а грязь под ногами есть грязь под ногами, — усмехнулся Антонио, — во всех странах от нее не сбежать». Башмаки шлепали по лужам, кое-где виднелся нерастаявший снег.
Люди на улицах одевались тоже иначе, чем в Испании: деревянные, высокие башмаки, шерстяные куртки, плащи и накидки, теплые платки на головах женщин и менее широкополые, нежели испанские, шляпы у мужчин. Никаких белоснежных, высоких воротников и бесформенных платьев, скрывавших женскую фигуру. Тут юбки подчеркивали талию их обладательниц, хоть и сшиты были из более грубой, чаще серого цвета, ткани. Ну и, конечно, мужские юбки, не перестававшие удивлять Антонио. К своей он так и не смог привыкнуть.
Пройдя по главной улице, Эйлин и Антонио очутились около церкви.
— Пойдем, — девушка явно пыталась затащить Антонио внутрь.
Вспомнив про англичан, Антонио засопротивлялся. Он толком разницы между католиками и протестантами не знал. «Крестовый поход против еретиков» — называли Армаду. Но что в действительности представляли собой еретики? Встав возле церкви, Антонио набирался мужества. Вдруг англичане превратили в протестантов и ирландцев? Если превратили, то чем это чревато? Войдешь в их церковь, и обрушится на тебя кара Господня, разверзнутся ворота ада!
Антонио показал Эйлин крестик, вытащив его из-под рубашки. Она кивнула и показала свой.
— Католики, — девушка развела руками, будто охватывая всю площадь.
«Хорошо. Рискну», — набрался мужества Антонио и обреченно пошел в церковь. Его не покидал страх, который ему самому был до конца непонятен.
В церкви стоял полумрак. Пламя многочисленных свечей освещало помещение лишь отчасти. Люди сидели на скамьях. Эйлин еле-еле нашла свободное местечко. Они уселись, и тут Антонио заметил, что попал на свадьбу. Впереди возле священника стояли жених и невеста. На невесте было голубое платье, волосы заплетены в косу. На плечах лежал красивый, яркий платок. В отличие от Эйлин коса невесты лежала у шеи, а не на макушке. На женихе — оранжевая юбка, белая рубашка, черная жилетка с вышитыми на ней цветами и куртка.
После церемонии тишина, до этого стоявшая в церкви, нарушилась шумом отодвигаемых лавок, стуком башмаков и голосами людей. Эйлин показала рукой на себя и на Антонио, а затем на жениха и невесту. Она встала и повела за собой Антонио. Оказалось, шли они к священнику. Эйлин говорила с ним довольно быстро, но Антонио догадался: она договаривается о свадьбе.
Очутившись вновь на улице, Эйлин внимательно посмотрела Антонио в глаза:
— Ты на мне женишься? — спросила она, потыкав в кольцо на пальце и на церковь.
Он понял. Проглотив комок в горле, Антонио кивнул. Теперь плакать хотелось ему. И не из-за того, что он не хотел жениться на Эйлин, а оттого, что понимал, путь домой для него отрезан будет навсегда.
Неподалеку крестьяне начали играть на странном инструменте зажигательную мелодию. Вокруг них образовалась толпа. Ирландцы лихо отплясывали под музыку. Они будто поставили себе цель взбить грязь под ногами, как сливки. В основном во время диковинного танца двигались ноги: они так шустро поднимали и опускали коленки, что в глазах рябило.
Антонио показал на незнакомый инструмент, пожав плечами.
— Волынка, — по слогам произнесла Эйлин, — волынка.
Слово звучало странно, но красиво. Антонио самого тянуло в пляс. Музыка кружила, завораживала. Темп становился все быстрее. Ноги в башмаках месили грязь. На разлетавшиеся брызги никто не обращал внимания. Те, кто не танцевал, хлопали в такт в ладоши. Рядом с волынщиками сел скрипач. Скрипку Антонио знал. Но никогда он не видел, чтобы на ней так играли. Смычок летал над струнами с безумной скоростью, выдавая энергичные звуки. Музыканты, казалось, тоже готовы были пуститься в пляс. Они сидели, но их ноги отбивали барабанную дробь. Порой они подскакивали на скамейке, со всей силы плюхаясь потом на нее обратно.
Эйлин хлопала и ножкой постукивала по земле. На ее лице играла улыбка. Мысли о доме отпустили Антонио. Он не мог не присоединиться к веселившимся ирландцам. Его ладоши сами собой захлопали, а ноги стали отбивать такт. Он не заметил, как улыбнулся. Антонио улыбался искренне и открыто, пожалуй, впервые за прошедшие полгода.
Иногда на Антонио с любопытством поглядывали. Он был ниже местных мужчин, да и слишком уж темноват. Но Эйлин сделала свое дело: она подстригла его, и черные волосы скрылись под узкой шляпой, яркий костюм и плащ скрывали загорелую кожу. А девушка полностью сливалась с толпой. Сегодня она нарядилась. Вместо серой юбки на ней красовалась зеленая. На плечах лежал вышитый платок. Эйлин вышила на нем цветы всех возможных расцветок и зеленые листья, которые гармонировали с юбкой.
Проголодавшись, они пошли на ярмарку. Свежая рыба, тушеная баранина и свинина, перемешанные с овощами, оладьи и пироги с мясом — чего только не предлагали жители Лавафета отведать! Густое, темное пиво потекло по жилам, согревая и поднимая настроение. Антонио смотрел на свою невесту. Он и не предполагал, что общаться люди могут, лишь обмениваясь взглядами. Ему и Эйлин не требовалось слов, они не писали друг другу любовных писем, не говорили витиеватых слов для выражения своих чувств. Антонио понимал, он стал другим, он стал частью этих людей, суровых и веселых одновременно. Он изменился. Пожалуй, он не превратился в ирландца, но и испанцем уже не был…
Обратная дорога ему показалась недолгой. Стемнело. Закрапал мелкий дождик. Вернувшись домой, Эйлин сразу поставила на стол ужин.
— Когда свадьба? — написал пером на листке бумаги Антонио. Теперь он старался писать, а не искать слова в книгах — так они запоминались лучше.
— Через два дня, — ответила Эйлин.
— Почему я не могу говорить с тобой дома? Нас никто не видит, — написал Антонио волновавший его вопрос.
— Ты должен привыкнуть молчать. Иначе заговоришь случайно, когда придут англичане.
Антонио кивнул.
* * *
Прекрасное голубое платье Эйлин шила давно. Оставшиеся два дня она его вышивала. Костюм для Антонио взяли из выходной одежды отца Элейн. Девушке его пришлось перешить под фигуру Антонио, поэтому два дня были посвящены не только вышивке. Зато смотрели они друг на друга в день свадьбы восхищенными взглядами. В волосы девушки были вплетены засушенные цветы, платок из тонкого кружева лежал на плечах. Антонио примирился с юбкой и даже находил, что она ему идет. В церковь они поехали в повозке, которой правил сосед.
Свадьбу праздновали вчетвером вместе с соседями. Они радовались за Эйлин, как за родную дочь, с Антонио говорили громко и четко, что его почему-то очень смешило. Но он их понимал и широко улыбался в ответ.
После ухода гостей Эйлин повела мужа в комнату, которая когда-то служила спальней ее родителям. Большая высокая кровать была застелена льняными простынями, отороченными кружевом. Они встали возле нее, не решаясь раздеться. Первой пошевелилась Эйлин. Она расколола косу и распустила волосы. Они заструились кудрями по спине, до самой талии. Антонио посмотрел в изумрудные глаза жены и притянул ее к себе. Поцелуй получился долгим и страстным…
Утром он проснулся и сразу увидел Эйлин. На темных волосах, рассыпавшихся по подушке, играли лучи солнца. Они проспали гораздо дольше обычного, и день врывался в комнату, стараясь разбудить новобрачных своим ярким светом. Антонио провел рукой по лицу Эйлин.
— Это моя жена, и здесь мой дом, — подумал он.
Прошлое осталось позади, словно сон, который забывается тут же, как проснешься, оставаясь в памяти обрывками воспоминаний…
Испания
В тот год праздники были омрачены отсутствием во многих семьях сыновей, мужей, отцов. Родные понимали, надежды практически не осталось. Но они все равно вглядывались в лицо любого, кто проходил мимо их дома или останавливался зачем-то рядом. Жители портовых городов вглядывались в горизонт, пытаясь разглядеть покалеченный корабль, возвращающийся домой.
Те, кому посчастливилось вернуться, не все могли наслаждаться мирной жизнью на родине. Лишь знатные вельможи разъехались по домам. Простым морякам и солдатам приходилось туго. Герцог денег им не выплатил, поэтому улицы кишели нищими и попрошайками, у которых не было денег добраться до дома. Говорили, Медина-Сидония оставшуюся казну просто-напросто забрал в свое поместье. Туда он удалился, как только его флагман пристал к берегу.
Голод, болезни и холод продолжали преследовать Армаду. Возвращение не принесло долгожданного покоя…
Эскориал
Филиппа терзали сомнения. А он этого не любил. Формирование новой Армады откладывалось: Медина-Сидония восстанавливал здоровье и не был готов возглавить предприятие. К тому же казна опустела. Филипп погряз в долгах. На корабли, шедшие из Америки, продолжали нападать английские пираты, которых ничего не сдерживало. Елизавета делала вид, что все в порядке, не желая признавать за собой вины.
Стол короля, как обычно, был завален письмами и донесениями. Его секретари трудились не покладая рук, приводя в порядок послания, приходившие из разных концов обширных владений Филиппа. Ответы он составлял лично, внимательно прочитывая все присылаемое. Доверия к своим подданным Филипп не испытывал ни малейшего. Тем не менее существовали люди, которых он выделял. В круг этих немногих фаворитов входил и дон Алонсо де Лейва.
Смириться с его гибелью Филипп не желал. В глубине души он по-прежнему ждал новостей от де Лейвы. Некоторые из его приближенных считали: дон Алонсо вполне может вернуться весной. Если он высадился в Ирландии, то, скорее всего, остался там зимовать. Конечно, сложно предположить, что подобное на самом деле произошло. Так долго пребывать в Ирландии незамеченным дон Алонсо и его многочисленный экипаж не смог бы. Давно бы до Испании дошли слухи.
Филипп старался сосредоточиться на бумагах, но мысли о не добравшихся до родины кораблях не покидали.
— Половина Армады! — воскликнул король непроизвольно, вспомнив о количестве судов, дошедших до испанских портов.
При посторонних он сохранял спокойствие, непрестанно повторяя:
— Такова воля Господа. Он проверяет нашу волю и твердость духа в намерении идти до конца. Мы будем собирать вторую Армаду.
Оставаясь в кабинете наедине с собой, Филиппу приходилось куда сложнее. Сомнения в правильности своих поступков преследовали его и только молитвы приводили мысли в порядок. Ни охота, ни прогулки по любимому саду, ни чтение не приносили былого удовлетворения. Часто Филипп довольствовался тем, что просто смотрел из окна на сад, так в итоге и не покидая темного кабинета. А вот в часовенку он заходил часто. Несмотря на теплый декабрь, там было прохладно, если не сказать холодно. Но король не обращал внимания на холод. Он истово молился, испрашивая благословения продолжать благое дело.
Несколько часов, проведенных в часовенке, наполнили Филиппа надеждой и оптимизмом. Ему вновь почудилось, что его просьбы услышаны.
— Армада не разгромлена, — «в кабинете он зашелестел бумагами и увидел отчеты тех, кто проверял состояние кораблей, — англичане не победили. Они воспользовались неблагоприятной для нас погодой. А трубят на весь мир, как их пиратские выходки помогли разгромить наш флот. Флот не разгромлен, — цифры в документах говорили об обратном, но Филипп, воодушевленный молитвами, уже не фокусировал на них внимание.
Стемнело. Секретари не смели беспокоить короля, зная, он будет работать всю ночь, если понадобится. Конечно, от этого денег в казне больше не станет. Напротив, принимаемые королем решения требовали затрат. В отличие от других властителей испанский король не тратил деньги на развлечения. Но укрепление позиций страны, борьба с ересью выкачивали огромные средства. Так как Армада не сумела разрешить проблемы в Голландии, туда тоже продолжали уходить деньги.
Утром пришли новые бумаги. Филипп спал всего два часа, и потому глаза его выглядели уставшими. Он нажал руками на закрытые веки и принялся за чтение. Секретари удалились. Они не чувствовали себя рядом с королем в безопасности и предпочитали поскорее покинуть его кабинет. В новых сообщениях говорилось о проводимых Елизаветой допросах. Ее подданные скрупулезно фиксировали все получаемые от испанцев данные. Впрочем, среди пленных были люди самых разных национальностей: французы, голландцы, англичане, ирландцы, итальянцы…
Филипп внимательно прочитал списки, которые удалось раздобыть его шпионам. Имени де Лейвы среди схваченных в Ирландии не значилось. А ведь оттуда в последнее время в основном везли пленных. Сначала попавших на ирландский берег допрашивали и убивали на месте, но Елизавета велела привозить их в Англию. Сведения в Лондоне выбивали из пленных лучше. Каждый рассказывал подробно о корабле, на котором шел, об армаде, количестве пушек, пехоты. Порой они делились сведениями, которые удивляли даже самого Филиппа.
— Война не окончена! — заключил он. — Будет второй поход!
Лондон
Под Рождество в городе царило оживление. Праздничные украшения, ярмарки, суета возле лавок с подарками. Англичане, впервые за два года, вздохнули спокойно. Опасность миновала, испанцы исчезли, растворились в воздухе или, как верно выразилась королева: «Господь дунул, и они развеялись». Над испанцами смеялись, подшучивали, сочиняли издевательские стишки.
— Господь родился англичанином, — улыбались люди, — зря испанцы пошли против нас.
Количество погибших в сражениях с Армадой было невелико, но королева велела сорок дней поститься и проводить службы в церквях. Пост закончился как раз перед Рождеством. О тех, кто оставался в порту, не имея денег ехать куда-либо, забыли. Разбоя и бродяжничества всегда хватало на дорогах и в городах Англии. Не привыкать.
Адмирал Говард возмущался, но понимал: из скупой королевы денег не вытрясти. Поэтому он заплатил морякам из собственного кармана. На всех, естественно, его денег не хватило…
Так или иначе, а на пышный праздник Елизавета средств не пожалела.
— Враги наши должны видеть, как мы отмечаем победу, — объясняла она траты очередному фавориту, графу Эссексу, — испанские шпионы пусть докладывают Филиппу: его усилия напрасны. Армада разбита. Англия становится владычицей морей.
Граф, пытавшийся заменить умершего в сентябре Роберта Дадли, кивал, соглашаясь с каждым словом королевы. Путь наверх был расчищен. Оставалось не испортить впечатления, которое он сумел произвести на Елизавету.
— Вы правы, Ваше Величество. Теперь все страны увидели доказательство нашего могущества. Нам необходимо закрепить успех. Напасть на ослабленную Испанию, например.
— Посмотрим, — любые попытки склонить Елизавету к военным действиям обычно терпели крах. Воевать ей не нравилось. Деньги выбрасывались во время войны на ветер, и деньги огромные. Зачем нападать на Филиппа? Он долго будет помнить разгром своего флота. Ему не отважиться на новый поход. Да, шпионы говорили, испанский король мечтает о второй Армаде. Но также хорошо было известно, что средств на это у него нет. Две страны объединяло отсутствие денег в казне. Правда, у Филиппа дела обстояли гораздо хуже. Елизавета избавлялась от долгов с помощью продуманной политики и разумных трат. Пустая казна и масса долгов — разные вещи. Пустая казна есть почти у всех европейских королей. Пожалуй, лишь папа сидит на мешках с золотом. Но церковь всегда обладала несметными богатствами…
Прошедший год Елизавета считала бы для себя удачным. Если бы не смерть Роберта…
Весна 1589 года Лавафелт
Все чаще на море появлялись корабли. Дожди стихли. Лужайки превратились в зеленые ковры, покрытые яркими цветами. Антонио наслаждался теплым солнцем и тихой, семейной жизнью с Эйлин. Он больше не думал над тем, как мог бы вернуться в Испанию, не вспоминал свою семью и Розалину, путешествие на корабле. Иногда они ему снились ночами. Иногда ему чудилось, что его снова болтает на корабле, снились волны и тесная, сырая каюта.
Он замечал, что начинает думать по-ирландски. Но во сне он говорил на испанском. А порой вдруг Антонио и днем рассуждал про себя на родном языке. В такие моменты сердце его сжималось тисками. Становилось трудно дышать. Он с тоской смотрел на море и тяжело вздыхал. Подобное случалось редко. Антонио спускался с утеса на берег и подолгу смотрел на то место, где потонула «Жирона» и погиб дон Алонсо де Лейва. Как всегда неслышно, сзади к нему подходила Эйлин. Она обхватывала Антонио за плечи руками и прижималась к его спине. Антонио постепенно становилось теплее и теплее. Сердце отпускало.
* * *
На дне морском, под толщею воды лежат тела дона Алонсо де Лейва и дона Риккардо де Вилара. Там же лежит шпага Фредерико Альвареса, в которой и спрятана тайна рождения Родриго де Вилара. В эфесе. Фредерико был мастером прятать секретные бумаги в самых неожиданных местах…
