Часть третья

Бедная княжна не скоро пришла в себя. Нежданное нападение сильно на неё подействовало. Цыганов между тем гнал лошадей, что называется, вовсю… Очнувшись, Софья с удивлением увидала, что она лежит в телеге, а лошадьми правит Николай.

— Николай, это вы? — спросила она слабым голосом.

— Я, я, княжна, — полуоборачиваясь, ответил молодой человек.

— Куда вы меня везёте?

— Я и сам не знаю.

— Странно! А те злодеи, что напали на меня в лесу?

— Мне удалось вырвать вас, княжна, из рук злодеев.

— Что вы говорите?

— Извольте меня выслушать.

— Говорите, говорите. Я просто ничего не понимаю!

— А вот поймёте. Из Москвы я выехал на этих лошадях, ехал без кучера; не доезжая вёрст десять до Каменков, я увидел, как двое каких-то оборванцев везут вас в простой деревенской телеге. При взгляде на вас, княжна, у меня упало сердце. Я крикнул злодеям, чтобы они остановились, но они меня не слушали и руганью отвечали на моё требование. Тогда я выстрелил в одного негодяя и убил его наповал, другой соскочил с телеги и бросился бежать в лес… Я поспешил положить вас на своих лошадей, — не моргнув глазом, врал Цыганов.

— Стало быть, вам я обязана своим освобождением? — прерывая Николая, спросила княжна.

Софья мало верила ему; она вспомнила рассказ Глаши: дочь мельника уверяла её, что за несколько дней до нападения в лесу она видела Николая с двумя оборванцами.

— Да, княжна. Я очень счастлив, что мне удалось вас спасти.

— Вы говорите правду?

— Неужели вы мне не верите? — хватило дерзости у Николая спросить у княжны.

— Ведь вы везёте меня в Каменки?

— Нет, княжна, — сознался молодой человек.

— Почему? Я хочу ехать домой.

— Как видите, день клонится к вечеру, а до Каменков более двадцати вёрст… Я боюсь, на нас могут напасть разбойники, их много — бродяг — по этим лесам.

— Остановите лошадь, я одна пойду.

— Что вы! Разве можно! Тут близко есть в лесу хибарка, в ней живёт старуха; вот вы и переночуете в этой хибарке; а завтра утром я отвезу вас в усадьбу.

Софья не стала возражать; она хорошо знала, что угрозою не заставит Цыганова везти её домой, а одной идти, не зная дороги, ночью невозможно. Они въехали в густой, непроходимый лес. Наступил тихий тёплый вечер. Яркое солнце давно скрылось за горизонт… Стало темно.

Проехав несколько лесом, Николай остановился около маленькой, вросшей в землю избёнки, которая одиноко стояла на небольшой поляне; с проезжей лесной дороги в избушку вела узенькая извилистая дорога; на паре лошадей по такой дороге ехать было невозможно, а потому молодой человек отпряг одну лошадь, привязал её к тарантасу и поехал на одной.

— Вот, княжна, здесь найдёте на время себе пристанище, а я ночую у избёнки, в тарантасе.

Из избёнки вышла какая-то старуха с грубым, изрытым оспою лицом; седые волосы космами торчали из-под рваной головной повязки; на старухе был синий посконный сарафан.

— Ну ты, лесная красавица, встречай дорогую гостью! — крикнул ей Цыганов.

— И то, вишь, встречаю, — грубо ответила старуха. — Ну, гостьюшка желанная, жалуй в мою хибарку.

Княжна с отвращением посмотрела на неё и не пошла в избу.

Сычиха — так звали старуху — лет тридцать жила в избе посреди большого леса. Жила она одна, кругом вёрст на пять не было жилья. Не боялась старуха жить в лесу, она свыклась с тёмным лесом. Прежде Сычиха жила в этой избе со своим мужем — лесником; умер у неё муж, и некоторое время она справляла обязанности лесника, охраняла лес от порубок, каждое деревце стерегла, зорко следила за «господским добром»; мужики все боялись Сычихи; беда, если кого застанет она в барском лесу с топором: скрутит тому руки и к приказчику на расправу предоставит. Неумолима была Сычиха на мужицкие просьбы. А когда она стала стареть, то оставила должность лесника, а жить по-прежнему осталась в сторожке. Барин, кому принадлежал лес, в благодарность за её услугу дозволил до смерти жить в сторожке, а провизия ей шла с барского двора бесплатно. Мужики не любили Сычиху и назвали её колдуньей, хоть Сычиха никаким колдовством не занималась. Николай Цыганов, во время своего путешествия из Москвы в Каменки с Петрухой и Кузьмой избегал ехать большой дорогой, а выбирал просёлочную; проезжая ночью лесом, он случайно увидал Сычиху, спросил у неё, далеко ли до жилья. Старуха предложила ночевать у неё в избёнке. Николай с радостью согласился, так как жилья поблизости не было.

Единственное жилище Сычихи на поляне, окружённой частым вековым лесом, недоступность дороги к избёнке — всё это породило мысль у Николая припрятать княжну у Сычихи на первое время. Он посулил старухе деньги, если она будет стеречь княжну и также будет молчать. Сычиха, жадная до денег, охотно согласилась.

— Что же, сударка, стала? Входи в избу. Хоть моя избёнка и не красна углами, зато красна пирогами! — ехидно ухмыляясь, проговорила старуха.

— Я не пойду! — не трогаясь с места, сказала Софья.

— Что же, аль в лесу заночуешь? Гляди, моя сударка, как раз в зубы волку али медведю угодишь!

— Не бойтесь, княжна, входите! — сказал и Цыганов.

— Я ничего не боюсь. И если кто вздумает меня обидеть, то сумею за себя постоять!.. — резко сказала Софья.

— Избави Боже, никто, княжна, не посмеет вас обидеть, никто!

Княжна вошла в избу.

Изба Сычихи была тесная, низенькая, без пола, с одним очень маленьким оконцем, с закоптелым потолком и стенами; половину избы занимала большая печь. Передний угол украшала икона; тут стоял дубовый стол со скамьями.

— Прошу покорно, сударушка, в красный угол, на место почётное. Присаживайся. Чем угощать прикажешь?

— Мне ничего не надо, — ответила княжна.

— Что так? А ты не спесивься, откушай, яйца есть, а то молока не хочешь ли? Молоко-то свежее, хорошее. И хлеб мягкий, ноне испекла.

— Оставь меня, мне ничего не надо!

— Ох, сударка, и спесива же ты!

— Ну, а ты, старуха, пошла! Чего княжне надоедаешь? — прикрикнул на Сычиху Цыганов.

Та поспешила выйти из избы.

— Княжна, не прикажете ли чего? — заискивая, спросил он.

— Нет, мне ничего не надо.

— Позвольте, я принесу вам ковёр и постелю на скамью.

Лёгким наклонением головы княжна его поблагодарила.

— Мне можно уйти?

— Да, ступайте.

Николай вышел. Княжна слышала, как он заложил дверь снаружи засовом.

«Что же это? Я в плену, меня запирают! Теперь я уверена, что злодеи, которые на меня напали, были им подкуплены. Глаша права. Не думает ли этот жалкий подкидыш добиться моей любви? Посмотрим, что будет завтра!» — проговорила она, подошла к двери и заперла её на крючок.

В избе было душно и мрачно. Софья отворила оконце и стала жадно вдыхать лесной весенний воздух. Это несколько укрепило расстроенные нервы молодой девушки; она стала спокойнее, усердно помолилась Богу, легла на скамью и скоро крепко заснула.