Катанье с гор в зимнюю пору, излюбленное удовольствие и забава наших прадедов, существует и до настоящего времени. Кататься на салазках с ледяных гор любили не одни ребятишки, а нередко и степенные пожилые бояре и боярыни вихрем летали на разрисованных санях с ледяных гор. Особенно эта забава была в большом ходу на масленице и на святках. В былое время почти всякий почитал за непременный долг устроить у себя в саду или на дворе ледяную гору; делалось это обыкновенно для подростков и малолеток, а также и для красных девиц, — но не отказывали себе в этом удовольствии и старшие.

В Каменках в княжеском саду устроена была огромная ледяная гора. На самой вершине горы стояла большая беседка причудливой архитектуры, расписанная в разные колера. По обеим сторонам горы густой аллеею были воткнуты зелёные ёлки и сосны; между ёлками стояли длинные шесты с разноцветными флагами.

Княжна Софья любила катанье; у неё были особые сани заграничной работы, обитые бархатом; на этих саночках-самокаточках каталась с гор княжна-красавица.

День был праздничный, морозный, ясный; яркие солнечные лучи бриллиантами играли по льду и по снегу. Княжна, Дуня и Глаша, а также несколько дворовых девушек с весёлым криком и смехом катались с гор; все они раскраснелись с морозу и стали ещё пригожее, ещё милее.

Особенно хороша была княжна, с разгоревшимся лицом, в бархатной, на собольем меху телогрее, в шапочке, опушённой соболем, и в высоких козловых сапогах с отворотами, с серебряными подковками. Нельзя было не заглядеться на эту чудную красавицу. Рядом с ней стояла Глаша, грустная, печальная. Княжна нарочно за ней посылала на мельницу.

— Да полно, Глаша, не горюй. Какая ты бледная — и мороз тебя не берёт! — говорила Софья.

— Сердце у меня, княжна, замирает.

— С чего?

— Боюсь я, княжна.

— Да чего ж ты, моя бедная, боишься?

— Его боюсь, княжна, встречи с ним боюсь.

— Что ты, что ты, Глаша, — любишь и боишься!

— Да, княжна, люблю его и боюсь.

— Вот он идёт, идёт.

Николай с сияющим лицом вошёл в княжеский сад. С каким нетерпением он ждал свидания с княжной, как бесконечно долго тянулась для него ночь! Настало утро. Княжна с отцом и матерью в большой парадной карете отправились в церковь к обедне. Каждый праздник князь Гарин со своим семейством бывал за обедней. После завтрака княжна пошла на горы. Князь Владимир Иванович в дорогой собольей шубе и в высокой меховой шапке, с тростью в руках, вышел посмотреть на «девичье катанье» с гор. Но недолго оставался князь в саду — он прозяб и ушёл в свой жарко натопленный кабинет писать в Петербург письмо к одному очень влиятельному человеку, которого князь просил разузнать об участи своего сына Сергея.

При князе Николай не входил в сад, а выждал, когда он уйдёт. Князь ушёл. Молодой человек, с замиранием сердца и с надеждой на счастье, поспешил в княжеский сад и, удивлённый неожиданностью, остановился как вкопанный: он никак не ожидал здесь встретить Глашу.

«Зачем она здесь? Что ей надо?» — подумал он.

— Подойдите же ближе! Вы сегодня какой-то дикарь! — Софья засмеялась. — Надеюсь, знакомы с Глашей? — спросила она совсем растерявшегося молодого человека.

— Как же, знакомы-с, — процедил он сквозь зубы.

— Что же вы так холодно встречаетесь? Протяните же друг другу руки. Вот так! Глаша, поздравь своего жениха: он теперь Георгиевский кавалер.

— Позвольте, княжна, Глаша мне не невеста, — весь красный, проговорил Николай.

— Как не невеста? Ведь вы же хотели на ней жениться?

— Я? Вы ошибаетесь, ваше сиятельство.

— Нехорошо, Николай, вы дали ей слово и обязаны исполнить!

— Даже обязан? — едко спросил молодой человек.

— Да, да, обязаны, если вы честный человек!

— Без любви, княжна, не женятся.

— Ведь ты же любил меня? Говорил, что любишь больше жизни, — тихо сквозь слёзы промолвила Глаша. Она в продолжение всего разговора княжны с Николаем молчала.

— Любил прежде, — грубо ответил Николай.

— А теперь полюбил другую? — спросила Глаша.

— Узнала. Ещё скажу тебе: женою мне ты никогда не будешь. Помни!

— Вы дурной человек, — вспыхнув от гнева, промолвила княжна.

— Княжна, видно, вы знаете?.. — Николай не договорил.

— Да, я всё знаю и удивляюсь вашей дерзости!

— Она успела вам очернить меня? — показывая на плакавшую Глашу, грубо спросил Николай у княжны.

Гневом сверкнули глаза у красавицы.

— Я не могу с вами говорить, вы забываете приличие. — Софья отвернулась от него и стала всходить на гору.

— Зачем ты рассказала княжне? Зачем? Или, думаешь, силою заставят на тебе жениться? — злобно проговорил Николай плакавшей Глаше.

— Зачем ты мне? Я сама теперь за тебя не пойду, а за мою обиду ты Господу ответишь, и мои горькие слёзы сторицею отольются.

— Я не только не люблю тебя, а ненавижу! Ты ехидная разлучница моя! — Молодой парень быстро пошёл к выходу из сада.

Дворовые девушки во всё время разговора княжны, Глаши и Николая заняты были катаньем с горы; они ничего не слыхали, а только удивлялись, про что это княжна с Цыгановым разговаривает.

И долго из княжеского сада раздавался весёлый крик и смех. До позднего вечера княжна резвилась со своими сенными девушками на ледяных горах.

Только одна Глаша не принимала участия в их девичьем веселии. Не до того было ей. Несколько раз принималась добрая княжна утешать дочку мельника. Но что значит утешение скорбной измученной душе? Бессильно подчас людское участие.

«Делать здесь, в усадьбе, нечего, оставаться незачем. Надсмеялась надо мною княжна. А всему виною дочь мельника, она, змея, всё пересказала княжне. Женить меня на Глаше хочет! Нет, зачем? Не то думал я. Скорее уехать. Теперь мне в Каменках всё, всё противно. Завтра буду проситься у князя, чтобы в Питер отпустил».

Так говорил сам с собою Николай, вернувшись из княжеского сада. Он быстро ходил по своей комнате.

— Вас князь к себе требует, — входя в комнату, проговорил ему лакей.

— Князь зовёт? — с удивлением спросил молодой человек.

— Да, их сиятельство требуют вас к себе в кабинет, — важно проговорил лакей и вышел.

«Что князю нужно? Зачем зовёт меня?» — думал Николай, поспешно проходя по длинному ряду роскошно отделанных комнат.

Когда Николай вошёл в кабинет, князь сидел у стола и писал. Отвечая лёгким наклонением головы на низкий поклон молодого человека, князь сказал:

— Подожди, братец, я сейчас. Садись.

— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство.

— Ну как хочешь.

Князь вложил написанную бумагу в конверт, запечатал своею печатью с гербом и обратился к Николаю.

— Вот видишь ли, братец, я хочу послать тебя опять в Петербург.

— В Петербург! — не скрывая своей радости, сказал молодой человек.

— Да, ты обрадовался, что я посылаю тебя?

— Нет, ваше сиятельство, я так-с.

— Ты можешь ещё погостить в усадьбе дня три, за это время отдохнёшь, а там и в путь.

— Слушаю, ваше сиятельство.

— Но это ещё не всё. Из Петербурга ты поедешь в Австрию: там постарайся узнать об участи князя Сергея, наведи справки… На все расходы ты получишь от меня крупную сумму денег. Твои хлопоты даром не пропадут, будь уверен! Я награжу тебя.

— Ваше сиятельство, я обязан, не думая о награде, делать всё, что вы изволите мне приказать.

— Спасибо! Ты добрый малый — постарайся! Я и княгиня будем тебе благодарны. В Австрии, может, что — нибудь узнаешь о Сергее, тогда поспеши нас о том известить.

— Слушаю-с, ваше сиятельство! Ваши приказы и желания для меня закон.

— Перед отъездом мы ещё с тобой поговорим. Ступай.

Николай стал готовиться к отъезду.

Назначенные князем три дня прошли; за всё это время молодой человек ни разу не видал княжны: она избегала встречи с ним. Князь, отпуская его в Петербург и в Австрию, вручил ему на расходы порядочную сумму и просил, не жалея денег, ехать скорее. Неизвестная участь князя Сергея тяжело отзывалась на Владимире Ивановиче, а в особенности на самой княгине. Николай поехал на паре княжеских лошадей, запряжённых в маленькие сани с верхом вроде кибитки. На облучке саней сидел Игнат-кучер. Игнату приказано от князя доставить Николая до Москвы, а самому вернуться в Каменки. Из Москвы до Петербурга Николай должен был ехать на перекладных.

В пяти верстах от княжеской усадьбы дорога пошла лесом. Николай, укутавшись в лисью шубу, которую велел ему дать князь в защиту от сильного мороза, ехал молча, а возница мурлыкал какую-то песню. Вот видит Игнат, что им навстречу идёт какая-то женщина и машет рукой.

«Что ей надо? Что она рукой-то машет?» — подумал Игнат, приостанавливая лошадей.

— Ты что остановился? — спросил Николай.

— Да какая-то баба на дороге стоит.

— Что ей надо?

— А кто её знает! Тётка, тебе что?

— Николай! куда ты едешь? — подходя к саням, спросила Глаша. Это была она, бледная, встревоженная.

Николай невольно вздрогнул от неожиданности.

— А тебе что за дело, куда бы я ни ехал! — грубо ответил он молодой девушке.

— Возьми меня с собою.

— Что ты, или очумела? Пошла!

— Возьми, возьми, Николай, сжалься над горемычною, пожалей меня, ведь я исстрадалась, измучилась!

— Прочь с дороги! Я смотреть на тебя не хочу! — крикнул на плакавшую девушку Николай.

— Что я тебе сделала?

— Зачем ты рассказала княжне про нашу любовь?

— Кому же и сказать мне, с кем своим горем поделиться? Княжна добра ко мне…

— Прочь, говорю, с дороги, задавлю!

— Дави, злодей, дави, я не тронусь с места, — проговорила Глаша задыхающимся голосом.

— Поезжай, Игнат! — с бешенством крикнул кучеру Николай.

— Куда же я поеду? Давить, что ль, её, сердечную, — грубо промолвил Игнат: ему стало жаль бедную девушку.

— А коли так… — крикнул Николай.

Он быстро выскочил из саней, схватил Глашу и, отбросив её с дороги, вскочил опять в сани, хлестнул кнутом по лошадям, те рванулись и понеслись что есть духу, забрасывая снегом дорогу.

— Ускакал, злодей! Будь ты проклят! Теперь в моём сердце не любовь к тебе, обидчику, а месть да злоба! Недаром называют меня дочерью колдуна — я сумею отомстить тебе, проклятому! Сумею за себя постоять! И за всю мою муку, за все мои слёзы ты заплатишь мне сторицею!.. — громко кричала девушка вслед уезжавшему Николаю и в бессильной злобе ломала свои руки.

Беспредельно, безотчётно любила она Николая, а теперь эта любовь обратилась в страшную ненависть. Если бы она осилила, то, кажется, задушила бы его своими руками.

Злоба и гнев бушевали в груди красавицы. Но бессильны были теперь её злоба и гнев.

Николай уехал.

Послав ему вслед ещё несколько проклятий, бедная девушка с истерзанным сердцем вернулась к своему отцу на мельницу.