12. Страшная находка
Загорянка, сентябрь, 20… г.
Где-то за дровником залаяла Булька, звучно, заливисто, нервно. Лаяла долго, до хрипоты, пока наконец в приоткрытом окне мансарды не показалось заспанное лицо Катерины:
– Вот ведь, паршивка, брешет и брешет. Ну что тебя разбирает? – и уже громче, форсируя звук, крикнула: – Фу! Буля, фу! Молчать!
Собака не унималась, продолжала лаять. Спустя несколько минут Катя в ночной рубашке с накинутой поверх шалью показалась на крыльце.
– Буля, молчать! Ко мне! – еще громче крикнула она и направилась к хозяйственному дворику, расположенному в глубине участка. – Совсем от рук отбилась, никого не слушается.
Катя нашла собаку у старой рябины, росшей за сараем с дровами. Булька, видимо, устала лаять, поэтому только рычала, нетерпеливо топчась под деревом и запрокинув морду наверх. Там в ветвях среди листвы Катя заметила до смерти перепуганную кошку, вцепившуюся когтями в ствол.
– Хватит, Буля, фу! Домой! – скомандовала хозяйка, но питомица даже не думала уходить.
Возмущенную, упирающуюся Бульку пришлось взять за ошейник, оттащить к сараю и закрыть на щеколду.
– Не бойся, дурочка, уходи скорей, ну, давай, беги, – ласково обратилась Катя к кошке, но та сидела на ветке как приклеенная, даже не пытаясь двинуться. И хотя огромные зеленые глаза смотрели на Катю с ужасом и мольбой, вид у кошки был прекомичный, потому что прямо на лбу у нее красовался репей.
– Мне только тебя не хватало… – ворчливо произнесла Катя и приставила к дереву лестницу. – Ой, постой… так ведь ты же… Мася? Или как там тебя? Ну, чего ты, иди, иди ко мне! Мася, Мося, Муся! – звала ее Катя на разные лады как можно ласковее. Балансировать в домашних тапках на шаткой лестнице было неудобно, но ей все-таки удалось дотянуться до беглянки, а та, узнав, наконец, свое имя, решила сдаться и сделала шаг навстречу.
Оказавшись у Кати на руках, Муся жалобно замяукала. Репьи у Муси были не только на лбу, но и под хвостом, а также на животе и лапах. И вообще, некогда холеная трехцветная шубка соседской Муси теперь производила весьма жалкое впечатление.
– Вот не было печали, так подай! Что же мне с тобой делать? А ты, пожалуй, еще и голодная, – догадалась Катерина и понесла кошку в дом.
Там Муся действительно жадно набросилась на предложенное ей сначала молоко, а потом и на собачий корм из банки. Ела она быстро, так что уши ходуном ходили, то и дело оглядываясь на Катю, а когда миска опустела, кошка довольно облизнулась, заурчала и с благодарностью посмотрела на свою спасительницу.
– Что же мне теперь с тобой делать? – в задумчивости повторила Катя, но мысли ее уже устремились в другие сферы. Снова вернулось вчерашнее чувство тревоги. Появление голодной Муси – а если она голодна, значит, ее не кормят, а не кормят, потому что некому, – усилило Катины подозрения. Прошло уже три дня. Но тот страшный, подслушанный у забора разговор не давал ей покоя, он, как испорченная пластинка, все крутился и крутился в ее голове, и что бы она ни делала, как бы ни старалась избавиться от неприятного воспоминания, мерзкий гнусавый голос незнакомца как будто преследовал ее, продолжал звучать все более и более отчетливо. «Хватит, старик, морочить мне голову… хватит, старик, морочить мне…»
…План созрел мгновенно. И Катя, схватив телефонную трубку, даже рассмеялась своим мыслям. «Как все просто, как действительно все просто! Почему она, дуреха, раньше не сообразила! Не догадалась! Но только что скажет Севка… одной ведь соваться не стоит… да, с ним придется поработать. Вот до чего ребенок правильный, аж противно, ни на какие авантюры его не подбить! Ничего, ничего, посражаемся, а сейчас даже рассказывать ему ничего не буду… зайдем с другого конца…»
Телефон ожил:
– Алло, мам. Ну ты чего, как, где?
– Сев, послушай, что у тебя сегодня? На дачу, случайно, не собирался? А то бабушка в Москве осталась, я тут опять одна, блины поставила, – голос ее зазвучал по-детски жалобно, хрупко. Оно и понятно, просительная интонация звучит естественней в верхнем регистре.
– Ма, ты что, плохо себя чувствуешь?
– Нет, малыш, со мной все в порядке, просто соскучилась.
– Ну так я приеду.
– Вот и славно. Целую. Жду.
Забор, разделявший участок Насоновых – Кошелевых, был относительно новым. Его заказала и построила Катя несколько лет назад с единственной целью – перекрыть собаке доступ на соседский участок и таким образом избавить старика и его кошку от обмороков и стрессов. Забор получился основательным, добротным, но со временем в дальнем углу не без участия Бульки в нем наметилась небольшая брешь. Теперь же Катя и Сева при помощи нехитрых столярных инструментов превратили ее в нормальный лаз. Так что проникновение, можно сказать, прошло без сучка и задоринки. Правда, вслед за хозяевами в дыру просочилась и вездесущая Булька. Ну да ладно, что с ней поделаешь. Следы волочения в том самом месте, где происходила ссора соседа и незнакомца, о которых Катя рассказывала в полиции, под слоем нападавших листьев, увы, уже не просматривались. Посокрушавшись, мать и сын двинулись к дому – входная дверь закрыта, свет погашен, на крыльце чистые трехлитровые банки. И они решили разделиться, условно разграничив участок пополам. Катьке досталась передняя часть, та, что прилегала к улице. Старый, покосившийся от времени навес для машины, теперь служивший вместилищем всякого хлама, ее не очень заинтересовал. Кому нужны ржавые бочки, тазы, полусгнившие доски и куски шифера?.. Для верности она таки сунула нос под кусок брезента, прикрывавший что-то массивно-выпуклое, но там оказались детская кроватка и стульчик в таком же плачевном состоянии, как и все остальное. Проблема заключалась в том, что Катя толком не знала, что искать. Бестолково потоптавшись на небольшом пятачке со скамейкой, Катя свернула на боковую тропинку. В памяти шевельнулось что-то смутно знакомое, ожили далекие картинки детства: лето, жара, пьянящий запах жасмина… заунывно скрипят качели, у самого уха басовито жужжит шмель, а из глубины сада доносится: «Славик, ребята, идите в беседку, там молоко с печеньем…» «Точно, точно… тут раньше беседка стояла, только вот куда эта беседка теперь делась?» – подумала Катя и, сделав по тропинке несколько шагов, остановилась. В ровном желтом ковре из опавших листьев, устилавшем весь участок, зияла черная дыра. Оторопевшая Катя разглядела яму правильной круглой формы с холмиками свежей земли по краям и несколько полусгнивших досок…
– Так, так, так… похоже, здесь что-то копали, и совсем недавно, – прошептала Катя и, забыв о предосторожностях, громко позвала сына.
Через минуту из-за кустов бесшумно вынырнул Севка:
– Фу! А я думал, опять с тобой что-то! Чего так голосишь? Не на пожар же… У меня там ничего подозрительного, не считая того, что летний ватер клозет у Василича совсем сгнил… Я вот и думаю, может, он того… туда и ухнул? А у тебя что?
– Вон что, смотри… яма какая-то, – Катя кивнула и присела на корточки, – похоже, недавно копали.
– Кто, Васильевич, что ли, копал? Слабо верится… ну-ка, подвинься. – Севка обошел Катю, наклонился и стал рассматривать валявшиеся на земле доски.
– Руками не трогай!
– Да ладно тебе, ма! Кому они нужны, хотя знаешь… – Сева продолжал разглядывать доски – древесина была до того трухлявой, что рассыпалась прямо у него в руках, – знаешь, ведь это не просто доски, они железом подбиты.
– И что? – шепотом спросила Катя.
– А вот это… – он присел и поднял с земли нечто ржавое, – когда-то было ручкой.
– Ух ты! Ручка? И что дальше-то? – свистящим шепотом спросила Катя и вопросительно посмотрела на сына.
– А вот не скажу! – усмехнулся тот. – У тебя такой вид заговорщицкий…
– Вредный ты, Сева! Давай быстро рассказывай!
– Слушай, ма, а где наша собака? Она разве не с тобой крутилась?
– Булька! – во весь голос закричала Катя.
– Опять она за старое. Договорились же, ма, операция секретная, не шуметь, внимания не привлекать.
– Забыла, – хлопнув себя по лбу, перешла на шепот Катя.
– Так вот, для справки, доски, подбитые железом, – это не просто доски! А в совокупности с ручкой тем более… это значит… – с улыбкой поглядывая на мать, неторопливо, желая усилить эффект от того, что сейчас скажет, произнес Сева.
– Ну, не тяни!
– Просто мне кажется, что вся эта конструкция когда-то служила крышкой, и у нас тоже такая была, помнишь, старый колодец закрывала, пока его не засыпали…
Тут из зарослей крапивы показалась довольная Булькина морда. Собака деловито подошла к хозяйке, ткнулась носом в Севкину руку (привычное движение, чтобы погладили), но почему-то сразу сделала несколько шагов в сторону и, выразительно посмотрев на Катю, снова нырнула в кусты.
– Видала, какая довольная, небось на помойку жрать пошла, – ехидно заметил Сева, и, не сговариваясь, мать и сын устремились вслед за собакой.
– Вот свинья, чем ее ни корми, все равно в помойку залезет, а потом блюет, – ворчала на ходу Катя. – И какую гадость она на сей раз нашла… – Она хотела дальше развить мысль о гастрономических пристрастиях своей питомицы, но, заметив ее, передумала. – Сейчас ты, Буля, у меня получишь вкусненькое! – подходя к ней, с иезуитской ухмылкой проговорила Катя.
Но собака, скуля и подвывая, не обращая внимания на хозяев, с энтузиазмом продолжала раскапывать соседские грядки, даже не думая прерываться. Трудилась она вдохновенно, лапы быстро разгребали землю, черные комья разлетались во все стороны. В воздух взметнулось облако пыли и сухих листьев.
– Нельзя, Буля, фу! – крикнул Сева и попытался схватить ее за ошейник, но она неожиданно ощерилась и зарычала.
– Ты у меня сейчас точно огребешь, – сжимая в руке поводок, бросилась на защиту сына Катя, но в ту же секунду встала как вкопанная…
– Ой, мам, смотри, что это такое? – вдруг по-детски, забыв про свой обычный иронично-покровительственный тон, выпалил Севка и замер.
– Это, сынок… рука человека, то есть… уже тр-трупа, – после паузы ответила Катя, не в силах отвести взгляд от торчащей из грядки руки. Слово «труп», оказывается, не так легко произнести, особенно когда он вот тут, у тебя под носом…
– Буля, фу, нельзя, – подавляя подступившую тошноту, слабым голосом проговорила Катя и, машинально дотронувшись до правой щеки, ощутила жар.
– Это Семен Васильевич? – спросил Сева.
Катя молча кивнула. Она знала, еще три дня назад знала, она была уверена, она слышала!
