Глава 7
Прощание

Они пересекли заваленный строительным мусором бульвар Распай и свернули на неширокую, старую улицу. Анна уже слышала, что многие горожане недовольны тем, что новые бульвары прокладывают по «живому телу» Парижа, но сама еще не поняла, как к этому относиться.

Модильяни шагал по парижским улицам неторопливо и уверенно, как маркиз, обходящий свои владения. Его голова была горделиво приподнята, взгляд подернут пеленой задумчивости, словно он все время о чем-то размышлял.

– Я люблю Париж, – сказал Модильяни сквозь свою облачную задумчивость. – Моя мать утверждает, что по красоте его не поставишь рядом с Венецией и Флоренцией. Но мне нравится здешний рассеянный свет. От него веет каким-то классическим спокойствием.

Мимо проехал, поскрипывая колесами, фиакр. Прокатившись по брусчатке метров двадцать, он остановился возле дверей таверны, вывеска над которой гласила: «Встреча кучеров».

– Хотите, зайдем? – предложил Модильяни.

Анна улыбнулась и покачала головой:

– Нет. Это для меня слишком.

– Тогда идемте в парк! – сказал Модильяни.

До парка дошли быстро. В пути все больше говорил Модильяни. Манера у него была странная – он говорил тихо, но в его голосе страсти было больше, чем в ином отчаянном крике. Иногда, глядя на смуглый, словно нарисованный охрой на плотном, влажном воздухе Парижа, профиль, Анна спрашивала себя: «Помнит ли он, что я иду рядом с ним?»

Наконец они пришли в парк.

– Вам понравился Египетский отдел? – спросил вдруг Модильяни.

– Да, но я бы хотела осмотреть все залы Лувра.

– Все остальное недостойно внимания, – небрежно проговорил Модильяни.

– А как же Венера Милосская? – лукаво поинтересовалась Анна.

– Венера? – Модильяни улыбнулся. – А вы замечали, что прекрасно сложенные женщины, которых стоит лепить и писать, всегда кажутся неуклюжими в платьях?

Анна хотела ответить, но в этот момент Модильяни вдруг воскликнул:

– Дождь! – И тут же раскрыл над их головами огромный черный зонт. Анна выставила из-под зонта руку.

– Теплый, – сказала она. – В России такой дождь называют грибным.

– Это потому что зонты похожи на грибы?

Анна засмеялась:

– Нет. Это потому, что… Впрочем, не важно. Давайте присядем на скамейку.

Миновав платные стулья, они прошли к деревянной скамье. Шагая, Модильяни задумчиво прочел:

– подхватила Анна. И продолжила:

– Вы знаете эти стихи! – с восхищением проговорил Модильяни. – Дайте угадаю… Вы и сами пишете, верно?

– Верно, – кивнула Ахматова. – Только, пожалуйста, не заставляйте меня читать стихи по-русски. В Люксембургском саду они будут звучать слишком странно.

Они сели на скамью.

– Вам не холодно? – заботливо осведомился художник.

Анна покачала головой:

– Нет. Я люблю дождь. Когда я была девочкой, я любила ходить под дождем с непокрытой головой. Я казалась себе самой русалкой, вышедшей из воды.

– Вы и сейчас русалка.

Мимо прошел невысокий, лысый старик с кустистой бородой и шишковатым лбом. По меркам обычных людей, настоящий урод. Модильяни проводил его задумчивым взглядом и проговорил:

– Он красив, как Верлен. Не правда ли?

Анна думала, что он шутит, но, взглянув на лицо художника, поняла, что он говорит всерьез.

– Мне рассказывали, что Верлен любил здесь прогуливаться, когда возвращался из кафе, – продолжил Модильяни.

– Он и сейчас здесь, – с улыбкой сказала Анна. – Только в виде памятника.

– О да. – Модильяни улыбнулся. – Его открыли несколько месяцев назад, но я так и не нашел времени разглядеть его внимательно. – Он слегка отклонил зонт и взглянул на небо. – Дождь утихает. Солнце хорошее, но через два часа оно уйдет.

– Пора в мастерскую?

Он кивнул:

– Да.

– Хорошо. Но потом погуляем еще, ладно?

Модильяни взглянул на Анну теплым, лучистым взглядом и сказал:

– Для меня прогулки с вами по Парижу – настоящий праздник.

Они встали со скамьи и направились к выходу.

Анна держала художника под руку и время от времени бросала на него быстрые взгляды. Модильяни шел по любимому городу, талантливый, самоуверенный, погруженный в свои мысли. От него веяло таким лютым одиночеством, что Анне на какою-то долю секунды стало страшно и неуютно.