Старица

В доме Хлебиных пахло сухими яблоками, березовой корой и лыком. Самодельные деревянные полки ломились от туесков разных размеров, плетеных коробов и корзиночек.

- Это мой Иван балуется, - сказала хозяйка. - Он постарше меня будет. Тоже печник: отец мой его научил. Как печи ладить перестал, то на рыбалке пропадает, то за лыком ходит, то сидит, плетет лапти да короба на продажу. К нам за ними перекупщик приезжает раз в месяц, из Москвы. Хоть какие-то деньги!

Смирнов не выпускал из рук странную вышивку, привлекшую его внимание. Федотья заметила, усмехнулась.

- Оставьте, - вздохнула она. - Мамины сказки для детей.

- Какие сказки?

- Да… неудобно повторять. Мама просто помешалась на собственных выдумках. Вообразила бог знает что! Понимаете… она верила во всякие романтические бредни и пыталась вбить их в голову сначала мне, потом Насте и Яне. Неловко вспоминать. Уж Ваня мой как возмущался! Они с мамой из-за этого пару раз серьезно повздорили, потому-то она наотрез отказалась к нам в Старицу переезжать, даже когда заболела. Так и жила у себя в Рыбном, и умерла там.

- Я вас очень прошу, - умоляюще произнес Смирнов. - Вы меня заинтриговали! Объясните, в чем суть дела.

Федотья неохотно согласилась.

- Смеяться будете, - застеснялась она.

- Нет, клянусь!

- Ладно. Раз человек просит, надо уважить. С чего начать только? Ну… пожалуй, с дерева. Есть неподалеку от Рыбного, на скалистом берегу Волги, дерево… вернее, было. Рос там раскидистый, могучий ясень, по легенде, посаженный самим Кудеяром-разбойником; ствол его обвивал нарост в виде толстого жгута, похожего на змею. Шли годы, дерево состарилось, усохло, а рядом выросло новое. Теперь уже и этот ясень состарился, ствол его стал жилистым, будто наростами покрылся: издалека выглядит как кольца гигантского полоза. Так его и прозвали - «змеиное дерево». Существует поверье, что полоз охраняет ключи от смерти.

- Как вы сказали? - не понял Смирнов. - От чьей смерти? От Кощеевой? Какое-то яйцо, а в яйце иголка… если ее сломать, Кощею конец придет.

- Кощей тут ни при чем, - возразила женщина. - Это поверье издалека тянется, со времен польско-литовского нашествия. Вы историю учили в школе, про Смуту, про Лжедмитриев, как в начале семнадцатого века короновали польского ставленника-самозванца на российский престол? Как его потом убили в Кремле? Как из Польши явился второй Лжедмитрий - Тушинский вор? Как была освобождена Москва, а остатки недобитых польско-литовских отрядов устремились на север, грабили и жгли города, деревни, монастыри? Тогда и Старица была жестоко разгромлена, разрушена.

- Вы прекрасно осведомлены о Смутном времени, - нарочито восхитился сыщик. - Откуда такие познания?

- Да с маминых же слов! Это часть сказки… про любовь русской золотошвейки к раненому в бою молодому польскому шляхтичу. Мне столько раз приходилось ее выслушивать, что любой бы наизусть выучил. Девушка, мол, подобрала истекающего кровью воина, перевязывала его раны, выхаживала… и полюбила всем сердцем. Любовь не знает различий, ей неведомы сословия и вражда, она неподвластна земным законам. Любовь приходит и уносит счастливых избранников на своих крыльях в небеса…

Смирнову показалось, что он наблюдает представление в театре абсурда. Приехал разузнать про Яну, найти ниточку, которая приведет его к причинам убийства по меньшей мере двух женщин… а вынужден заниматься вышитыми тряпками и сказками про белого бычка. Впрочем, про бычка он, пожалуй, переборщил.

- Вы не слушаете, - заметила рассказчица. - Сами просили, а теперь не слушаете. Я же предупреждала, - ерунда все это и… сплошные романтические бредни! Глупости, одним словом.

- Нет-нет, простите! Я просто задумался… извините, ради бога, продолжайте.

- Продолжать-то уж больше нечего. Золотошвейка полюбила красивого поляка, врага, захватчика, пришедшего грабить и убивать ее народ, а… сердцу не прикажешь. Кстати, подобрала она его, на свою голову, у того самого дерева! Как он там оказался, неизвестно. Наверное, в каменоломнях хотел спрятаться, спасти свою жалкую жизнь от праведного гнева русских стрельцов, да не дополз… сил не хватило. У нас берега реки крутые, все изрыты добытчиками белого камня. Еще исстари в окрестностях Старицы разрабатывали белый мрамор - он веками стоит, не теряя ни цвета, ни прочности. Вы поглядите на древние постройки! Недаром наш город называли белокаменным.

- Так чем любовная история закончилась? - тоскливо спросил Смирнов.

- Известно, ничем. Хотели они тайно обвенчаться, а вера-то разная… он - католик, она - православная: видать, не сладилось. Поляк умер от ран, а девушка до самой кончины горевала, оплакивала своего возлюбленного и вышила на шелке тот берег, где дерево стояло, реку и герб того шляхтича. Вот он, неприметный вензель, - Хлебина указала на вышитый золотой ниткой значок из букв и завитушек. - Мама еще говорила, будто перед кончиной поляк попросил отвезти его к тому дереву, - там, дескать, ключ от смерти хранится. С тех пор, наверное, молва и пошла.

- Ну и как? Возили его?

- Кто ж знает? Не годы, века пролетели! Что было, то быльем поросло. Думаю, выдумки все это. Вышивка каким-то образом переходила в родне золотошвейки из рук в руки, пока не оказалась у Лукерьи, матери моей. Выходит, мы приходимся той девице дальними-дальними родственниками.

- А как сложилась судьба золотошвейки? - решил уточнить Всеслав.

Федотья пожала плечами, плотнее закуталась в платок.

- Ну, как? Покручинилась, поплакала, да и вышла замуж, наверное. Подыскали ей жениха и выдали. Тогда ведь дети отцу с матерью не перечили, не то что сейчас. Наши пару себе сами выбирают, женятся по любви! Куда только потом эта любовь-то их девается? Если бы мы с Ваней Настюшке мужа выбирали, уж за Кольку нипочем бы не отдали.

Она горестно вздохнула, нахмурилась. Судьба дочери беспокоила ее куда больше, чем забытая история золотошвейки.

Сыщик придвинул к себе лоскут с невзрачным рисунком.

- Чего ж он такой… простой? И основа на шелк совсем не похожа.

- Да, странно, - согласилась Хлебина. - Видимо, смысл вышивки не в красоте природы, а в содержании: она рассказывает, а не показывает. Напоминает! А что основа не шелковая? Так ведь шелк разлезся, истлел от времени. Мать новую вышивку сделала, - копию старой, - и берегла ее как зеницу ока. Вы копию в руках держите. Она ее мне показывала, девчонкам… Яне и Насте, другим тоже.

- Разрешите, я возьму это с собой? - неожиданно спросил Всеслав. - Хромов, муж Яны, будет рад.

Просьба прозвучала неубедительно, но Федотья Хлебина не заподозрила притворства.

- Берите. Чего уж там? У меня от матери много всего осталось, не обеднею.

- Спасибо.

Сыщик аккуратно свернул вышивку и спрятал ее во внутренний карман куртки. Ему вдруг захотелось пойти и посмотреть на знаменитое дерево. Федотья удивилась.

- Любопытный вы человек. Зима ведь, обрыв снегом замело, скользко там! Летом приезжайте. Эка невидаль, Кудеярово дерево!

- Нет, вы мне подскажите, как до него добраться. Хоть издали погляжу.

- Тогда вам в Рыбное ехать надо, там у любого спросите, каждый мальчишка дорогу покажет.

Федотья надела овчинный тулупчик, валенки, вышла проводить гостя до калитки. Пес гремел цепью, надрывно лаял. Темное небо, полное снежных туч, нависло над голым, белым от инея садом, над черными верхушками елей у катка. Оттуда перестали доноситься звуки духового оркестра.

- Погода портится, - сказала женщина. - Метель будет.

Сыщик посмотрел на часы - до темноты он должен успеть в Рыбное. Не тащиться же сюда второй раз? Зачем ему старое дерево на обрывистом берегу Волги, он не знал, но привык доверять своему чутью. Следует прислушиваться к себе, - сказала бы Ева. В данном случае Смирнов был с ней согласен.

- Эй! - крикнула ему вдогонку Хлебина. - А наследство? Вы же хотели…

Порыв ветра унес ее слова в противоположную сторону.

Всеслав, не оглядываясь, махнул рукой, мол, все и так ясно.

Через полчаса сыщик сидел в автобусе, который вез нескольких пассажиров в Рыбное. Шел снег. За окнами автобуса пробегали в молочно-серой мути одноэтажные дома, сады, потянулось редколесье.

- В гости к кому-нибудь едете или так… отдохнуть от суеты? - покосился на Смирнова попутчик - маленький мужичок, обросший недельной седой щетиной, в потертой куртке и брюках, заправленных в сапоги.

По дороге этот сморщенный, до черноты пропитанный самосадом деревенский житель объяснил Смирнову, как пройти к Кудеярову дереву. Мужичок оказался бывшим работником сельского клуба, он обрадовался, что есть с кем поговорить, и охотно травил местные байки про чудо-ясень.

- Сказывают, будто первое дерево на том месте посадил сам царевич-невидимка. От обиды великой на своего брата взял он себе имя - Кудеяр, подался в разбойники и привел на Москву крымского хана.

- Царевич-невидимка? - удивился Всеслав. - Не слышал о таком.

- Как же? Об нем потому никто и не знает, что невидимка! Мне один ученый человек про то поведал, из столицы. Будто бы у Ивана Грозного был брат, который восстал из мертвых и заявил свои права на царство, и что тот брат преследовал государя Ивана Васильевича как самый ужасный кошмар! Пошла среди народа молва, что прятался невидимка в заброшенных каменоломнях. Ученый нарочно приезжал на то место, дерево разглядывал, по кручам лазал.

- Как звали ученого, не помните?

Мужичок почесал седой затылок, кашлянул.

- Точно не скажу… склероз у меня начал развиваться: шум в голове появился, память ухудшилась. Беда!

- Существует поверье, будто давным-давно под тем деревом молодая крестьянка-золотошвейка подобрала умирающего поляка, - запустил пробный шар Смирнов. - Вам что-то о них известно?

Бывший клубный работник уставился на сыщика, как на диво дивное, помолчал, поскреб колючий подбородок.

- Нет… ничего. Золотошвейка? Нет. В Старице вроде были мастерские по золотому шитью, славились, да пришли в упадок. Боярыню, которая ими руководила, то ли сослали, то ли казнили… я читал, но забыл.

И он пустился в долгое, подробное описание своей болезни. Смирнова спасло прибытие в деревеньку Рыбное. Автобус остановился возле двух старых берез, выпустил в снеговую муть притомившихся, разомлевших в тепле пассажиров. Ветер продувал насквозь, бросал в лицо пригоршни снежных хлопьев.

- Во-о-он туда иди, мил человек, - показал крючковатым пальцем мужичок, весь съежился от стужи, натянул поглубже шапку-ушанку, спрятал руки в толстые вязаные варежки и зашагал прочь.

Зимняя погода оказалась обманчива - еще утром ничто не предвещало снегопада и вьюги, а к обеду стали собираться тучи, заволокли небо до самого горизонта, улеглись тяжелыми, низкими пластами; в воздухе потемнело, закружились первые крупные снежинки, и пошло… пошло задувать, взметать, лететь густо, плотно, слепить глаза, засыпать все и всюду рыхлым белым снегом.

- Автобусы здесь часто ходят? - спросил сыщик у спрыгнувшего с подножки водителя.

- Следующий по пятам едет, - сказал шофер и посмотрел на часы. - Я колесо менял, позже выехал, выбился из графика. Так что скоро второй автобус подоспеет. А потом не знаю! Вишь, как завьюжило?

- Когда обратный рейс?

- Сейчас передохну чуток, чаю попью, и обратно в Старицу. Второй рейс через час после меня будет. А может, и раньше, из-за снега. Метет, скаженный! Ни зги не видно, и дорогу занесет, как пить дать. Если тебе в город надо, лучше здесь не задерживаться.

- Ладно, спасибо.

Смирнов недолго колебался. Поворачивать обратно, находясь почти у цели, было не в его правилах. И он решительно направился в сторону, указанную словоохотливым попутчиком. В конце концов, не такой уж сильный снегопад, чтобы занести Кудеяров ясень до самой верхушки! Значит, найти дерево будет возможно, побродить вокруг, проникнуться духом легендарного места, поискать заброшенное разбойничье логово. Летом, разумеется, было бы удобнее и легче, но… в данном случае выбирать не приходится. Авось что-то удастся увидеть, понять.

В глубине души зрело беспокойство. «Не зря ли трачу усилия, время? - думал сыщик. - Чему поможет пустое созерцание дерева? Скорее всего, история его выдумана жителями деревни - люди склонны приукрашивать будничное существование, спасаться от скуки разными сказками. Потому так и богат ими фольклор любого народа, любой нации. Хочется верить в чудо - в торжество добра над злом, в победу ангелов над демонами, в бессмертие, в вечную любовь. Тоска по красоте и нетленным чувствам неистребимо присутствует в человеке, ничем ее не вытравишь - ни страданиями, ни болью, ни жестокостью, ни забвением. Если жизнь слишком ужасна, пуста или монотонна, люди создают в своем воображении волшебный мир и переселяются туда… кто на день, кто на час, а кто на одно короткое мгновение. Но счастье не измеряется временем!»

Несмотря на снег и ветер, Всеслав упорно шагал вперед. Позади остались последние, покрытые белым ковром деревенские угодья, длинные заброшенные сараи - с дороги пришлось свернуть на протоптанную в глубоком снегу тропинку. Вокруг мело, на расстоянии нескольких метров было уже трудно различить, что впереди: куст, дерево или человек. Чем дальше сыщик уходил от деревни, тем плотнее становилась снеговая завеса, словно он пробирался не к обрывистому речному берегу, а двигался в безграничной, сплошной белесой мути в никуда, в безвременье…

В какой-то момент ему нестерпимо захотелось оглянуться, будто кто-то подстерегал каждый его шаг, сопровождал цепким, злым взглядом. Хотя… кому тут быть-то? Место безлюдное, непогода нарастает. Да и видимость практически нулевая: оглядывайся по сторонам, сколько душе угодно, - ничего дальше своего носа не узришь.

Смирнов миновал ельник, березовую рощу и свернул вправо, как велел ему мужичок-попутчик. Тропинка стала уже, глубже, петляла и уводила, как чувствовалось, к берегу реки. Деревья стали попадаться редко, начались пологие подъемы и спуски. Ветер задул сильными, резкими порывами, швырял в лицо снег, рвал с головы спортивную шапочку, - похоже, заветный обрыв рядом. Только бы не заплутать среди этой холодной, заунывно поющей белизны.

Тропинка исчезла… истончилась и оборвалась, потерялась. Где-то впереди или сбоку должна была быть река. Горизонт стерся, смешался с небом и землей. Ничего не оставалось, как двигаться наугад… куда выведет. Смирнов так и поступил, полагаясь на свое чутье, внутреннее ощущение направления и удачу. Он невольно замедлил шаги, мысленно взывая к покровителю одиноких путников. Есть ли такой в многочисленной божественной иерархии?

Дерево возникло неожиданно, вынырнуло из снегового морока как грозный призрак разбойника Кудеяра, - огромный, теряющийся верхушкой во мгле ствол, растопыренные крючковатые ветви. Ветер внезапно стих, и только сыпались и сыпались с неба, мелькали, плясали, бесновались вокруг снежные хлопья. Всеслав резко, широко шагнул, задрал голову… оступился и съехал чуть вниз; попытка удержаться привела к новому скольжению. Наконец ноги поймали устойчивую твердь, закрепились. Сразу обдало жаром, взбурлила от выброса адреналина кровь, под курткой по спине побежала струйка пота. Не хватало еще свалиться с обрыва!

Снизу дохнуло бездной, невидимой, но угадываемой пустотой, таящей в себе опасность. Разумеется, это не горное ущелье, не трещина в скале и не разлом ледника где-нибудь на Памире, - все равно мало приятного рухнуть и покатиться, не ведая куда.

Сыщик осторожно, стараясь не потерять хрупкого равновесия, поднял голову, прищурился и взглянул вверх. Во время скольжения он обрушил своим телом снежные наносы, и теперь на белом фоне отвесной береговой кручи образовалось темное пятно. Что это? Большой камень? Дыра? Отверстие… точно. Неужто один из входов в каменоломни?

«Допустим, - подумал он. - Как бы там ни было, сейчас туда не полезешь. Это безумие, карабкаться вверх при плохой видимости, без всяких подручных средств, да еще по оползающему покрову. Наверное, здесь могли образоваться снежные карнизы, - если на них наступишь, сорвешься, а там кто его знает что? Могут камни торчать, едва припорошенные снегом, может лед у берега проломиться. Черт знает, какая тут глубина реки?»

Ледяное купание в сгущающихся сумерках, в метель, в незнакомом пустынном месте совсем не прельщало сыщика.

Снова появилось чувство, будто за ним наблюдают. Чертовщина какая-то! Зачем он вообще сюда забрался? Ну, обрыв, ну, дерево… впечатляет, надо признать. А дальше что? Ну, обнаружился под осыпавшимся снегом вход в каменоломню… так летом все эти дырки, ведущие в недра высокого берега, видны как на ладони. Если их кусты не скрывают. Сейчас-то голо, а в теплое время года картина другая. Все равно местные мальчишки небось не раз туда лазали; надо бы их расспросить.

- Пора уходить, - прошептал он непослушными от холода губами.

Но как, куда двигаться? Вниз? Исключено. Вверх? Далеко не лучший вариант. Смирнов, потоптавшись, нащупал ногами опору - там, где он стоит, наверное, есть узкая боковая терраса, уступ: по нему и придется идти.

Он осмотрелся - темнело, снег летел в лицо, набивался за воротник, ветер крепчал. Медлить не стоит! Пришлось достать из кармана нож, на всякий случай. Не ледоруб, но поможет в критической ситуации. Собравшись с духом, сыщик решился и сделал несколько шагов по уступу… Вьюга взвыла, налетела раненым зверем, ударила в спину. Будто чья-то невидимая рука с размаху толкнула Смирнова вниз, он еще успел повернуться, взмахнул ножом, пытаясь закрепиться… неудачно, потерял равновесие и полетел, взметая белые клубы, увлекая за собою целые пласты нетронутого, девственного снега…