ГЛАВА 9
Ева и Всеслав, занятые делами, встречались поздно вечером, обменивались новостями, ужинали.
Еду готовила Ева.
– Может быть, сыщик ты и хороший, а вот повар – никакой! – заявила она.
Господин Смирнов не стал возражать, он взял на себя закупку продуктов и мытье посуды.
Сегодня Ева приготовила на ужин рыбу и салат. Огромного двухкилограммового карпа она запекла в духовке, полив его майонезом, и густо посыпала укропом. Карп зарумянился, пропекся так, что даже косточки размягчились.
– В жизни не ел ничего вкуснее! – искренне похвалил Смирнов.
Она обрадовалась. Олег Рязанцев, бывший муж, редко хвалил ее стряпню. Пожалуй, она и не припомнит такого случая.
– Ты уже со всеми сотрудниками салона перезнакомилась? – поинтересовался Славка.
– Почти. Кроме Рихарда Владина, второго инструктора по восточным боевым искусствам. Его я даже не видела. Знакомство с администратором Терентием Скоковым и Марианной Былинской, диетологом, вышло чисто визуальное. Оба слишком заняты, чтобы тратить время на праздную болтовню. Со всеми остальными мне удалось поговорить.
– И каковы твои впечатления?
Ева рассказала все, что она узнала. Смирнов внимательно слушал, изредка задавал вопросы.
– Ты сделала выводы?
Она повела плечами:
– Промежуточные. У меня неполная информация. Могу сказать одно – каждый сотрудник салона «Лотос» по-своему индивидуален и закрыт, как шкатулка с секретом. В том числе и венценосная Варвара. Сегодня она показалась мне растерянной и напуганной.
– Знаешь, что привело ее в трепет? Лотос с оторванным лепестком! Кто-то принес цветок в ее кабинет и положил на стол.
– Ну и что? – удивилась Ева.
– Вот и я говорю: «Ну и что?» А она в панике. Считает это дурным знаком. Дескать, в тот вечер, когда Рани исполняла свой любовный танец, на ее столе тоже лежал лотос с оторванным лепестком.
– Странно…
– А откуда они вообще берут лотосы? – спросил Смирнов. – Цветок для Москвы редкий, на каждой клумбе не растет.
– Выращивают, – сказала Ева. – У них в салоне устроена теплица, где специально обученный садовник разводит лотосы. Правда, довольно чахлые. Цветы растут в искусственных водоемах во дворе и в Основном зале. На мой взгляд, они больше похожи на кувшинки. Самовольно рвать лотосы строжайше запрещено. Если цветов мало, их откуда-то привозят.
– Зачем столько возни?
– Что ты! Это же главная достопримечательность салона, его символ! – воскликнула Ева. – Хотя я подозреваю, что за лотосы выдают какую-то разновидность кувшинок. Уж больно они мелкие, хилые. И запах… Лотосы должны пахнуть корицей, а эти… «благоухают» смесью болотных трав и стоячей воды. Впрочем, я не настаиваю на своем мнении, потому что ботанику изучала давно и без должного усердия.
– Интересно. Значит, кувшинки вместо лотосов…
– Что ты прицепился? Может быть, я ошибаюсь. Лучше расскажи, как идут поиски Губановой.
– Туго, – признался Смирнов. – Неделина меня совсем запутала. Мне даже пришла в голову мысль – а не она ли убила танцовщицу и теперь пытается отвлечь от себя внимание.
– Зачем? По-моему, мистификация удалась. Губанова «исчезла», а в салоне начала появляться «красная танцовщица». Клиентки слетелись, как мухи на мед, доходы «Лотоса» выросли. Все прошло без сучка без задоринки. А Неделина нанимает частного сыщика, чтобы разворошить старую историю?
– Сам понимаю. Мотива нет, поведение Варвары Несторовны нелогично. Нелепо ожидать от женщин логики, но… должен же быть во всем этом хоть какой-то смысл!
– Я все время думаю о Губановой, – сказала Ева. – Почему она решила скрываться?
– А у меня от этих «гробовых» подробностей кровь в жилах стынет, – вздохнул Смирнов. – Сегодня я разговаривал с Марианной. Попросил ее приехать в кафе «Зебра» сразу после Неделиной. Пришлось назвать себя.
– То есть теперь Марианна знает, что идет расследование?
Всеслав кивнул.
– Она единственная, кроме Неделиной, кто участвовал в розыгрыше. Госпожа Былинская отвечала за вторую часть плана – мнимые похороны.
Перед ним возникло милое, испуганное лицо Марианны – большие карие глаза, маленький, чуть вздернутый носик, нежные щеки, покрытые румянцем. Волосы она заплетала в толстую короткую косу, закалывая ее на затылке снизу вверх.
– Варвара Несторовна сказала мне, что вы – детектив, который разыскивает Зинаиду, – сказала она, опустившись на стул рядом со Смирновым. – И хотите поговорить со мной.
– Так и есть, – кивнул он.
– Но… я ничего не знаю!
– Тогда я буду задавать вопросы, а вы – отвечать на них.
– Хорошо…
Марианна была встревожена. Она озиралась по сторонам, теребила в руках сумочку.
– Вы должны были привезти гроб в квартиру Губановой?
– Да. Я сделала это. Купила… гроб и… привезла. Грузчики втащили его наверх. Я дождалась, пока они спустятся, и позвонила. Дверь открыла Зинаида. У нее изменилось лицо, когда она увидела… ну, вы понимаете. Одно дело – просто говорить, и совсем другое – увидеть воочию. Нам обеим стало жутко. Однако я переборола себя и сказала, что нужно положить внутрь что-то тяжелое. Мы притащили с балкона мешок с картошкой… и тут Зинаида истерически захохотала. Я шикала на нее, мол, соседи услышат, что подумают? Но она никак не могла успокоиться. Потом говорит: «Если бы я не была так одинока и не нуждалась в деньгах, то послала бы Варвару с ее извращениями к черту!»
– Выходит, Губанова делала это против своей воли?
– Нет. Сначала это нас даже забавляло… Но последние штрихи… этот ужасный гроб… Думаю, мы обе почувствовали, что затея не такая уж и безобидная. Этот мешок с картошкой… отвратительно! За окном темно, ветер воет… снег… А мы с Зиной сидим на полу возле открытого гроба…
Она вздрогнула. Воспоминания о тех событиях не доставляли ей удовольствия.
– И что потом?
– Нужно было прибить крышку гвоздями, чтобы… гроб не открылся и… картошка не вывалилась. Бред какой… Зина принесла молоток. Она сказала, что живет одна и привыкла все делать сама, так что гвозди забьет без проблем и… я могу идти. Наверное, на мне лица не было. Она сжалилась надо мной. «Иди, – говорит, – Марьяша, домой. Я за эту гадость хоть деньги получила, а тебе-то чего зря мучиться?»
– Вы ушли?
Марианна подняла на него сухие, виноватые глаза.
– Ушла… Не было сил оставаться там, рядом с этим… гробом. Ведь я все понимала – что это просто ящик, обыкновенные доски, но… не могла совладать со своим страхом.
– Вы сразу пошли домой?
– Нет. Я… Мы договорились с Неделиной, что мне следует проследить, как… вывезут гроб. Но это было уже легче. Я вошла в соседний подъезд и стала ждать. Должна была приехать подруга Зины из Мытищ и… все устроить. Не прошло и четверти часа, как подкатил катафалк, из него вышла женщина, вся в черном, в шляпе поверх платка и в темных очках. Она поднялась в квартиру, проверить, все ли готово. И только потом спустилась за грузчиками. Вынесли гроб… погрузили, увезли… Мне было жутко, словно я на настоящих похоронах!
– А Губанова? Она осталась в квартире?
– Да. Так было условлено – что она останется, побудет там некоторое время, а потом незаметно выскользнет, поедет на Ярославский вокзал, сядет в электричку на Мытищи… и все.
– Отлично поставленный спектакль, – мрачно усмехнулся Смирнов. – Все учли! Даже то, что «могилку» не найдешь…
Марианна пару раз шмыгнула носом, но так и не заплакала.
– Так вы дождались, пока Зинаида выйдет из дому?
– Нет. Зачем? – удивилась она. – Я замерзла… или у меня началась нервная дрожь. В общем, чувствовала я себя отвратительно. Поэтому, когда катафалк уехал, я сразу пошла к метро.
– Значит, вы не видели, как Губанова выходила из дома? – уточнил сыщик.
– Не видела.
– И с тех пор о ней ни слуху ни духу!
Марианна из бледной стала пунцовой, глаза вспыхнули, как два огня.
– Вы что… намекаете, будто я ее… Но это же абсурд! С какой стати мне… убивать Зину? Мы даже ни разу не ссорились! И потом… эта ее подруга… если бы Зина была мертва, она бы подняла крик, скандал…
– Я не намекаю, – сказал Смирнов. – Я предполагаю.
Марианна с ненавистью уставилась на него.
– Вы хотите все свалить на меня? Не выйдет! После меня в квартиру заходила подруга Зины, вот ее и спрашивайте.
– Охотно. Дайте адрес.
– Я не знаю…
– Вот видите? Почему вы не взяли у Губановой адрес ее подруги? Что за легкомыслие при такой тщательной проработке каждой мелочи?
– Зина должна была звонить Неделиной, они условились встречаться. Никому не пришло в голову, что придется разыскивать Зинаиду или ее подругу! Поэтому об адресе в Мытищах речь не шла.
– А может, и не было никакой подруги? – вкрадчиво произнес Смирнов. – Это ведь только ваши слова, Марианна Сергеевна.
– Я могу от всего отказаться, – вспыхнула госпожа Былинская. – И вы ничего не докажете. Почему вы решили, что Зина мертва? У вас есть какие-то основания так думать?
Оснований у Смирнова не было, поэтому он, как мог, успокоил Марианну и умудрился расстаться с ней довольно мирно.
Ева выслушала его рассказ, не перебивая.
– Ты считаешь Губанову мертвой? – спросила она, когда Славка закончил. – Но кто же тогда играет роль «красной танцовщицы»?
– Богатое воображение скучающих женщин! – заявил он. – А про свои подозрения я Марианне сказал нарочно, хотел посмотреть на ее реакцию.
– Ну и как?
– Обыкновенно. Возмутилась, испугалась.
– Марианна не похожа на убийцу, – сказала Ева.
– А кто похож?
– А кто убит?
Оба рассмеялись. Нельзя никого подозревать в убийстве при отсутствии убитого. И все же Смирнов не мог отделаться от подобных мыслей.
* * *
Утро следующего дня выдалось сумрачное и прохладное.
Неделина проснулась с головной болью. По квартире расползался запах пригоревшего кофе. «Это Иван, – подумала она, лениво поднимаясь и набрасывая халат. – Он готовил себе завтрак, и у него, как всегда, сбежал кофе».
Хозяйством у Неделиных занималась приходящая домработница. Она делала уборку, стирала и гладила белье, покупала продукты и готовила обед. Ужинали и завтракали Неделины чем придется. В основном остатками обеда.
Иван Данилович боролся со своей полнотой, поэтому по утрам ограничивался кофе, чаем или кефиром. Варвара Несторовна в последнее время вовсе потеряла аппетит, замечая, что некоторые платья и юбки становятся свободными в поясе.
Плотно покушать позволял себе только сын Максим – и по утрам, и в обед, и вечером. Его молодой растущий организм нуждался в хорошем питании. Но одолеть одному то, что предназначалось для троих, не удавалось даже ему. Поэтому больше половины приготовленных домработницей деликатесов оставалось в холодильнике.
Госпожа Неделина вошла в кухню и сразу увидела на столе салатницу с недоеденным салатом, пару грязных чашек и огромное бурое пятно на плите.
Раздражение на свою жизнь, на мужа, на сына, которым нет и не будет дела до ее проблем, неожиданно всколыхнулось в Варваре Несторовне неприязнью и осуждением. Один не уследил за кофе, другой разбросал грязную посуду…
Она обвела тоскливым взглядом новую кухонную мебель, микроволновку, комбайн, тостер, дорогой сервиз за стеклами навесного шкафчика и не ощутила былого довольства, интереса ко всем этим вещам. Они перестали привлекать ее, дарить радость и удовлетворение. И даже мысль о том, в какое неописуемое негодование пришли бы ее родители, окажись они в ее «бесовской» квартире, не пролила живительный бальзам на душу госпожи Неделиной.
В другой раз она бы принялась наводить порядок – мыть посуду, сметать крошки со стола, расставлять стулья, но сегодня ею овладело недовольство, отвращение к этой повседневной обстановке, к этим следам чужой небрежности.
Варвара Несторовна села на угловой диванчик и… заплакала. Она чувствовала себя частью этого стола, стульев, шкафчиков и посуды, ненужной и брошенной хозяевами, которые ушли заниматься более интересными, важными для них делами. Иван Данилович предстал перед ней стареющим, скучным и брюзгливым человеком, поглощенным своим бизнесом. С годами его привычка ворчать по любому поводу стала более заметна, а заботы, коими он осыпал «ненаглядную Вареньку», поутихли и из сумбурно-восторженных превратились в приевшиеся супружеские обязанности. Кажется, узы брака даже начали слегка тяготить господина Неделина. Во всяком случае, брюзгливо-недовольное выражение теперь появлялось на его лице куда чаще, чем прошлое обожание, поклонение и безграничная, самоотверженная преданность, готовность бросить к ногам жены все, чем он владеет, лишь бы заслужить ее улыбку, ее скупые, робкие ласки.
Хуже всего было то, что Иван Данилович совершенно избегал интимных отношений. Он стал поздно возвращаться домой, долго плескался в ванной, пил на кухне свой диетический кефир, кряхтя и заранее притворяясь нездоровым, входил в спальню, ложился в постель, отворачивался от жены и засыпал. Или делал вид, что спит. Гордость не позволяла Варваре Несторовне сделать первый шаг – приласкать мужа, показать ему свое желание…
– Гордячка! – с неутолимой злобой выговаривал ей отец, как только она подросла и начала проявлять характер. – Гордыня-то – у-уу-у! Смертныя грехи на тябе, девка! Сгоришь ты от гордыни своей, бесовское племя, спалисся, аки блудница содомова!
Как ни старалась госпожа Неделина вычеркнуть из памяти время, проведенное в деревне Сычуга под мрачным родительским кровом, нет-нет да и давали о себе знать беспросветное детство, безрадостная юность. Слова отца незаживающей язвой въелись в сердце.
С тех пор как, замирая от страха быть пойманной, оглянулась Варя в последний раз на затихшую вдали в летних сумерках деревню, на огромную кривую березу у дороги, прошло ни много ни мало двадцать лет. Кинешма, учеба, работа, потом замужество, Москва, новая квартира, достаток, рождение сына заслонили от Вареньки те тоскливые, насквозь пропитанные слезами дни. Она уж думала, что никогда больше не заплачет, не загрустит. Ан нет! Жизнь оказалась сложнее и коварнее, чем можно было ожидать.
Варвара Несторовна с горечью призналась себе, что не любит и никогда не любила мужа и что надежда на счастье с нелюбимым человеком – худшая из ошибок, особенно ясная и непоправимая теперь, когда она узнала и полюбила Рихарда.
В сущности, они с Неделиным прожили все эти годы, как две планеты, движущиеся по разным орбитам. Ни он, ни она так и не раскрылись друг перед другом, наглухо задраенные каждый в своем отсеке. И когда их такая прочная с виду лодка дала течь, уже невозможно было прорваться через стальные стены, разделяющие их, докричаться, прийти друг другу на помощь.
Варвара Несторовна посмотрела на часы и опомнилась. Вместо того чтобы сидеть за неприбранным кухонным столом, ей давно пора собираться на работу.
Уже одетая и причесанная, она аккуратно подкрасила глаза, наложила на губы дорогую французскую помаду… и жизнь перестала казаться ей столь ужасной, неласковой и безнадежно испорченной.
У ворот во двор салона госпожа Неделина столкнулась с нищим, словно в подтверждение тому, что судьба уберегла ее от подобной доли, куда худшей. И что не все еще потеряно.
Она вошла в свой светлый, уютный кабинет, распахнула окно, впуская шум ветра, прохладу и сырые запахи дождя, земли и мокрых цветов, густо посаженных вдоль стены. От предвкушения чего-то неизведанного и прекрасного сердце ее замерло…
– Разрешите?
Не поворачиваясь, она узнала этот голос, этот особенный аромат горьковатой туалетной воды. Задержав дыхание, Варвара Несторовна придала лицу беззаботное, приветливое выражение и обернулась.
– Входите, Рихард Петрович. Чудесное утро… Хмурое, но свежее.
Второй инструктор по боевым искусствам Востока был похож на немца – гладкий лоб, правильные черты лица, красивая линия губ, тяжеловатый подбородок, тренированное тело. Его внешность не шла ни в какое сравнение с броской и слащавой красотой Кутайсова. Это был истинно мужской тип, непринужденно-элегантный, в меру раскованный, свободный без вульгарности, вежливый без подобострастия.
Варвара Несторовна ощутила стеснение в груди, когда он приблизился и опустился в кресло. Она невольно скользнула взглядом по его высокой, сильной фигуре, обтянутой спортивной одеждой.
Господин Владин не был немцем. Рихардом его назвала мать, концертирующая скрипачка, в честь Рихарда Вагнера, ее любимого композитора. Пока музыкантша разъезжала по гастролям, мальчика воспитывал отец, военный в отставке. Для отца Рихард был поздним ребенком, и стареющий офицер склонил сына к ранней женитьбе. Он мечтал дождаться внуков и, если повезет, понянчить их. Как назло, брак Рихарда и его жены Раисы оставался бездетным.
– Я пришел поговорить о фейерверке, – сказал Владин. – Может быть, стоит отказаться от этой затеи? Двор у нас маленький. Что, если начнется пожар или кто-нибудь из гостей получит травму?
– Но это же так красиво, – огорчилась Неделина. – Хотя бы несколько залпов! Без фейерверка церемония много потеряет.
Рихард Владин отвечал за безопасность на празднике. Больше всего его волновал фейерверк. Он бы с превеликим удовольствием отменил опасное развлечение, но хозяйка против.
– Хорошо, – сказал инструктор. – Я поговорю с пиротехником.
«Почему он всегда так краток, так подчеркнуто официален? – думала Варвара Несторовна, глядя на молодого человека. – Вот Кутайсов трещит без умолку. Он бы придумал сотню причин остаться, поболтать наедине».
– У вас все? – спросила она Рихарда, мысленно умоляя его задержаться.
– Все.
«Как же мне остановить его?» – лихорадочно соображала Неделина.
– Погодите!
Молодой человек, привставший было, снова сел. Между ним и Варварой Несторовной возникло неуловимое, тревожное и страстное притяжение, которое оба старались скрыть. Она опустила глаза. Рихард молча ждал. Было видно, как бьется под темно-синей тенниской его сердце. За каждое горячее его колебание Варвара Несторовна, эта «неприступная валькирия», без сожаления отдала бы целый год своего бесцветного брака.
«Что я делаю? Мне следует немедленно отпустить его!» – мысленно заклинала она саму себя, в то время как ее губы сложились в холодноватую начальственную улыбку.
– Вы придете на праздник с женой? – ужасаясь своим словам, а еще более ужасаясь надменным ноткам в голосе, спросила она.
Как будто кто-то невидимый, имеющий непонятную власть над ней, диктовал ей интонацию и поведение.
– Нет, – ответил Рихард.
Его скулы покрылись легким румянцем.
«Я должен запретить себе мысли о ней, – уговаривал себя господин Владин. – Мы слишком разные. У нее есть муж, которого она, по всей видимости, любит. Такая красивая, гордая женщина не может заинтересоваться мной. Я моложе ее, недостаточно умен, недостаточно опытен. Я – ее подчиненный. Между нами ничего не может быть… Если я посмею… осмелюсь признаться ей… она засмеет меня. И уволит. Но не это пугает. Я не смогу больше видеть ее, говорить с ней, чувствовать запах ее духов, проходя по коридору…»
– Идите, господин Владин, – непослушными губами вымолвила Варвара Несторовна. – У меня много работы.
Он словно оглох от переполняющего его возбуждения и понял, что она говорит, по движению ее губ.
Когда за инструктором закрылась дверь, Неделина закрыла глаза и опустила голову на руки. Она словно пробежала марафонскую дистанцию и теперь не могла отдышаться.
