ГЛАВА 15

Одинокий Утес выпил с горя. Неприступная Марианна не желает любить нищего! В общем, это правильно. Хотя русским женщинам издавна была присуща жалость к убогим, обиженным судьбой.

– Да ведь то жалость, – сам себе объяснял пьянчужка. – А я любви хочу. Чистой и преданной. Которая бы от благ земных не зависела. Негоже небесное мешать с прозаическим – деньгами, например, или одежонкой. Мелко это, недостойно!

И так и сяк рассуждал оборванец, а только не шла у него из головы Марианна. После разговора с ней Одинокий Утес долго сидел, глядя ей вслед. «Вечером в салоне праздник, – раздумывал он. – Меня ни под каким видом не пустят. А так хочется потанцевать с Марианной, обнимая ее гибкую, теплую талию… или просто посидеть рядом, полюбоваться, как другие танцуют. Выпить по рюмочке, как все культурные люди, а не из горла в подворотне, без закуски, без приятного общества. Эх, и зачем я себе муку этакую придумал?!»

Вечером нищий не выдержал, вернулся к заветному забору, приник к нему лицом, залюбовался – красиво живут люди: водоем с кувшинками, иллюминация, флажки, фонарики, цветы, запахи аппетитные, музыка… Вот музыка, честно говоря, не очень – дикая, примитивная какая-то: барабан трещит, да дудка пищит. Срамота, а не музыка. Неужели состоятельные люди не могут себе нормальной, хорошей музыки позволить? Впрочем, это у них мода нынче пошла на такую музыку. Чем дряннее, тем моднее.

Вечерело. Нищего никто не прогонял, не до него было. Хлопот много по случаю праздника. А он ни к кому и не приставал, глядел только.

– Есть на что посмотреть, – шептал. – Не перевелись еще шуты на земле!

Гости съезжались один чудней другого – кто китайцем вырядился, кто турком, а кто японским самураем. Особенно женщины постарались, они решили этой ночью затмить луну своими нарядами. И краски не пожалели, намазались, как клоуны в цирке. Дорогая, наверное, краска-то. За одну коробочку десять бутылок водки купить можно. Или даже больше. Нищий вздыхал, качал головой, сердился, смеялся, но от забора не уходил. Решил досмотреть представление до конца.

Девица в красном сари, увешанная с головы до пят позолоченными побрякушками, ввергла всех в оцепенение своим появлением. Чем она их заворожила, интересно? Неужто такая красавица? Один мужик, разодетый Кришной, враз забыл про свою дудку, на которой пытался пиликать, кинулся к ней, схватил за плечи… прямо взбесился парень от страсти. Она ему, видать, глазки строила, а ближе не допускала. Вот и довела человека до белого каления. Не выдержал Кришна: он хоть и бог, но тоже ласки хочет. А ему – от ворот поворот! Убежал, бедняга, не вынес такого позора. Ему бы сейчас выпить, облегчить израненную душу – глядишь, и отпустит.

Попрошайка неплохо разбирался в восточных премудростях, символике и богах. Раньше, еще когда на лыжах по горам катался, сам увлекался некоторыми хитрыми штучками: поза лотоса, медитация, йога и прочее. Чего только люди не придумают ради забавы?

Когда началась ночная церемония, он по-настоящему увлекся. А что? Красиво! Факелы горят, девушки в разноцветных сари танцуют… Даже Кришна забыл про свою печаль, вылез из окна и, никем не замеченный, притаился в темном углу двора, у самого забора. Тоже охота развеяться человеку. Красивый же мужик, рослый, статный; такому стоит раз свистнуть – куча девок сбежится. А туда же… переживает! Сердце-то у всех живое, не каменное.

Нищий на всякий случай отошел подальше от Кришны, чтобы тот его не увидел. Пусть успокоится человек, отдохнет от постоянного притворства, поплачет, наконец. Привык небось жить как в тисках – боль свою скрывать, страсть, разочарование. Из этой тюрьмы не вырвешься, разве что когда тебя не видит никто, не судит.

– И я на тебя смотреть не стану, – прошептал нищий. – Поплачь, не бойся. Я тебе не судья. А бог – он всех нас любит, и праведных и грешных. Грешных, наверное, даже больше. Потому что они несчастны: изводят себя, раскаиваются, а грешить не перестают.

Попрошайка перевел взгляд на танцующих девушек. Все молоденькие, с ясными кукольными личиками, умело подведенными бровями и глазами, розовыми от помады губами. Ни дать ни взять – принцессы. И движения у них точные, выверенные, изящные. Одним словом, наслаждение для взора…

Гости тоже увлеклись. Некоторые пританцовывали в такт музыке, а в конце, когда девушки стали разбрасывать цветы, бросились ловить кувшинки на длинных стеблях, да с таким рвением, будто от этого их жизнь зависит.

Потом все сгрудились у водоема, начали свечки поджигать да по воде пускать. «Гадают, – подумал нищий. – Судьбу испытывают. Это они зря. Ой, зря! Судьба лишних вопросов терпеть не может. Сразу ка-а-ак даст любопытному по носу, аж искры из глаз посыплются!»

Не успел он мысль до конца довести, как за забором грянул фейерверк, полетели в ночной мрак сияющие огни, рассыпались в небе цветными искрами. Гости ряженые закричали, захлопали, запрыгали, ну просто как дети малые… кто-то на ногах не удержался, в воду упал. Что тут началось! Мужчины бросились вызволять этого недотепу, вытаскивать из грязной взбаламученной лужи, в которой ихний садовник лотосы разводит. Только разве ж это лотосы? Самые обыкновенные кувшинки. Дурят народ все, кому не лень!

Фейерверк еще взрывался в темноте разноцветными огнями, но ряженые почему-то перестали вопить от восторга. Они обступили лежащего… вернее, лежащую – это была женщина, – и притихли. Кто-то вскрикнул, завизжала какая-то девчонка, тонко, протяжно… Что у них там произошло?

Нищий теснее приник к забору, просовывая лицо между кованых прутьев, но видимость от этого не улучшилась. Тогда он примерился, потер ладонь об ладонь и полез на забор. Сверху наблюдать было удобнее. Фейерверк прекратился, и стало темно. Кое-где на черной воде догорали остатки свечей. Никто не удосужился включить электричество. Человек, переодетый мандарином, зажег неиспользованную свечу, поднес к лицу пострадавшей. Наверное, дамочка здорово вымазалась и представляла собой занятное зрелище, раз все вмиг протрезвели, окружили ее плотной стеной.

– Вызовите «Скорую помощь»! – крикнул кто-то из толпы.

Чья-то фигура в темноте пробежала к дверям салона. За ней – еще одна.

Попрошайка отыскал глазами Марианну, свою недоступную, желанную возлюбленную. Она склонилась над распростертым телом… попросила мужчин перевернуть даму… Наверное, та грязной воды наглоталась, возможно, даже захлебнулась. Тогда ее, конечно, надо перевернуть на живот, чтобы освободить легкие от набравшейся туда жидкости… а потом делать искусственное дыхание. Как бывший спортсмен попрошайка умел оказывать первую помощь. Краем глаза он заметил, что Кришны у забора уже не было. Видать, тоже заинтересовался неожиданным происшествием, решил подойти поближе. Так и есть. Вон он, заглядывает из-за чужих спин.

Странно, но Марианна не стала делать пострадавшей искусственное дыхание. Она вскрикнула, прижала руки к щекам и вскочила…

Смирнов посмотрел на Рихарда, тихо, сквозь зубы произнес:

– Вызывайте милицию.

– Уже вызвал, – ответил тот. – И «Скорую» тоже.

Рядом с телом Лужиной стояла Марианна и плакала, не вытирая слез. Сыщик отвел людей в сторону, велел не подходить к телу и ничего не трогать.

Кто-то из дам истерически зарыдал, но в основном все подавленно молчали, ушли в себя. Слишком уж разителен оказался контраст между восторженным ликованием и неожиданной смертью молодой, по виду здоровой женщины. Веселье сменилось мыслями о бренности бытия, напоминающей о себе в самый неподходящий момент.

Господину Неделину стало плохо. Варвара Несторовна побежала в кабинет за сумочкой, принесла валидол. На ней лица не было – сплошная мертвенно-бледная маска, руки дрожали.

– Я думала, она захлебнулась, – тихо шептала докторша, чтобы никто, кроме сыщика, ее не услышал. – Такое бывает. Сердечный приступ или обморок, человек падает в воду лицом вниз, и… Но Ольга умерла почти сразу. Видели маленькое темное пятнышко на сари под лопаткой? Думаю, ее убили ударом в сердце чем-то острым и тонким. Края раны сомкнулись, поэтому крови почти нет.

– Вы очень наблюдательны, – так же тихо сказал Смирнов.

– В институте я бегала на кафедру судебно-медицинской экспертизы, – улыбнулась сквозь слезы Марианна. – Мечтала стать экспертом. Глупо, да?

– Ну, почему же? – уклонился от прямого ответа Всеслав. – Кстати, когда приедет милиция, всех будут расспрашивать. Не говорите, кто я. Обыкновенный приглашенный, гость, такой же, как все. И предупредите Варвару Несторовну.

– Хорошо. – Марианна посмотрела на супругов Неделиных. – Пойду окажу помощь Ивану Даниловичу, – сказала она. – И заодно шепну пару слов хозяйке.

Саша Мозговой включил электричество, и погруженный в темноту двор ярко осветился.

Жалко выглядело в желтом свете фонарей былое праздничное великолепие – обвисшие флажки, вытоптанная трава, бледные, испуганные лица людей, измятые наряды, потерявшие свежесть и блеск. Восточный маскарад поблек, затух, увял. Повсюду валялись обрывки цветочных гирлянд, бумажные фонарики, чашечки от саке, остатки недогоревших свеч, смятые ногами гостей маски и плетеные корзиночки. Посреди двора в растекающейся луже воды лежало мертвое тело Ольги Лужиной: на лице, руках и одежде – ил, в судорожно сжатой ладони – полузакрытый лотос с коротким оборванным стеблем.

«Видимо, падая в водоем, Лужина была еще жива: успела последним неосознанным движением схватить цветок… Похоже, убийца толкнул ее в спину, а сам смешался с толпой. Несомненно, он находится здесь, старается вести себя естественно, так же, как другие люди. Но где орудие убийства? Судя по всему, после удара преступник поспешил от него избавиться. Как? Бросил в воду? Спрятал где-нибудь? Смешно надеяться, что он будет носить такую улику с собой».

Смирнов внимательно осмотрел прилегающий к водоему газон, кусты поблизости – ничего. Впрочем, в темноте, при треске фейерверка, в шуме и гаме, при ослепительных вспышках убийца мог не торопиться. Люди были навеселе, увлечены зрелищем и не следили за ним. «Даже я, присутствующий здесь с целью наблюдать за окружающими, не заметил, как все произошло, – признался себе сыщик. – А остальные и подавно».

– Лотос знает, как это случилось, – произнес низкий женский голос. – Он общается с душой умершего. Жаль, что мы не понимаем языка священных цветов.

Господин Смирнов обернулся. Сзади него стояла маленькая, сухая Сэта Фадеева. При такой внешности ее голос должен был быть тонким, писклявым. Но он обладал густым, насыщенным низким тембром – это сыщик заметил еще во время церемонии, когда Сэта произносила ритуальные фразы.

– Вы заметили, кто стоял рядом с Лужиной у водоема? – спросил он.

– В какой-то момент мы с мужем, – ответила Сэта. – И Неделин. Иван Данилович на празднике познакомился с моим Васей. Кажется, они понравились друг другу, и фейерверком мы любовались вместе. Но люди вокруг менялись, кто-то стремился подойти поближе, кому-то, наоборот, хотелось выбраться из толкучки. Знаете, как это бывает… когда собирается много выпивших, уставших людей, у которых уже глаза слипаются? Вы смотрели на часы? Скоро три часа утра. Или ночи? Как правильно?

– Сам путаюсь, – усмехнулся Всеслав. – Так вы не видели, что Лужина падает?

– Видела. Но подхватить не успела: не дотянулась. А мужчины растерялись, наверное. Бедная Ольга! Неужели она захлебнулась? Какой ужас… Нелепая смерть!

До приезда «Скорой помощи» и милиции Смирнов, Рихард и Марианна решили не объявлять о том, что массажистку убили. Паника среди гостей сейчас была ни к чему. Неизвестно, как поведут себя люди, узнав, что среди них находится убийца.

Смирнов поискал глазами Еву. Она разговаривала с Варварой Несторовной, но уловила его взгляд, помахала рукой – подойди, мол, сюда.

– Простите, – сыщик вежливо поклонился Сэте Фадеевой. – Меня, кажется, зовут.

Гости разбрелись кто куда. Многие сидели на деревянных скамейках и пластиковых стульях, группируясь по интересам и взаимной симпатии. Несколько человек, у которых не было знакомых среди посетителей салона, неприкаянно слонялись по двору.

– Господин Смирнов! – бросилась к нему Неделина. – Мне необходимо поговорить с вами. Немедленно! Пройдемте в мой кабинет.

– Хорошо.

Она быстро зашагала к дому, так что он еле успевал за ней. В кабинете царил беспорядок – повсюду были разбросаны костюмы, маски, веера, бумажные гирлянды, коробки с гримом; стоял запах духов, пудры, цветов и перегоревшего древесного угля из кухни.

Варвара Несторовна плотно затворила за собой дверь и только открыла рот, как сыщик приложил палец к губам. Он вовремя вспомнил о тонкой перегородке между кабинетом и подсобным помещением.

– Что? – шепотом спросила Неделина.

– Говорите тише, – прошептал Смирнов, усаживаясь на диван, прямо на сваленные кучей атласные кимоно. – Здесь тонкие стены. Я потом объясню.

Хозяйка кабинета кивнула, ее глаза были сухи и лихорадочно блестели.

– Дурное предзнаменование, – пробормотала Неделина. Она держала в руках сумочку, стиснув ее так, что пальцы побелели. – Я вам говорила… говорила! А вы не послушали.

– О чем вы? – не понял Всеслав.

Ее красивое тело сотрясала мелкая нервная дрожь, губы прыгали.

– О л-лотосе… Помните? Цветок с оторванным лепестком на моем столе! Как в тот раз…

– Говорите по существу, – строго сказал Смирнов, ощущая приближение женской истерики. – Пока милиция не приехала. Тогда мы уже не сможем уединиться.

– Да-да… конечно. Спасите меня! Я… рассчитываю только на вас, как на порядочного человека. Я заплачу вам втрое больше того, что обещала. Только выручите! Кто-то хочет уничтожить меня… Ради бога, умоляю вас, что случилось с Лужиной?

Дрожащими руками Неделина открыла сумочку и показала Смирнову орудие убийства – тонкий железный стержень с расплющенным концом и простой деревянной ручкой. На стержне были видны следы крови.

– Ч-что это? Как это… оказалось у меня в сумке?! Я… побежала за лекарством. У мужа больное сердце, и у меня в сумке всегда лежит валидол. А когда я раскрыла… раскрыла сумочку… у меня просто в голове помутилось!

– Где была ваша сумка? – спросил Смирнов.

– Здесь… висела на вешалке. Денег в ней нет… только косметика и лекарства. Дверь в кабинет все время оставалась открытой. Сами видите – Сэта принесла сюда костюмы, и вообще зайти мог кто угодно. Но… откуда взялась эта штука, я ума не приложу!

– Дело в том, что Лужина не умерла от сердечного приступа и не захлебнулась, – быстрым шепотом объяснял Всеслав. – Ее убили. Полагаю, именно таким предметом. Скорее всего это он и есть.

– А-аа-а… эти темные пятна… к-кровь? – еще сильнее затряслась Варвара Несторовна. – Значит… Но это не я! Клянусь вам! Я увидела эту… штуку в сумочке, когда прибежала за лекарством. Вы мне верите?

Смирнов верил. Ей не было никакой нужды показывать ему орудие убийства, тем самым навлекая на себя страшное подозрение. Она могла в любой момент избавиться от стержня, просто бросив его в воду, в траву или за забор. Если отпечатков не осталось – иди доказывай, кто держал эту чертову штуку в руках. Ей даже не надо было перчаток – достаточно обернуть ручку своей широкой накидкой или краем сари самой же Лужиной. На крайний случай салфеткой. Салфетки вместе с чашечками саке разносили на подносе девушки. Можно было захватить салфетку из кухни после угощения. Множество их, использованных и просто смятых, валялось вокруг водоема. Темнота, шум и толкотня предоставляли любую возможность. То, что стержень оказался в сумочке Варвары Несторовны, говорило, как ни странно, в ее пользу. Убийца все спланировал. Он намеренно положил орудие в сумочку Неделиной, чтобы подозрения пали на нее.

Всеслав чувствовал себя виноватым. Она предупреждала его, попросила прийти на праздник, дабы предотвратить что-то ужасное… а он не сумел сделать этого, не справился. Обостренная ответственность нередко толкала Смирнова на опрометчивые, импульсивные поступки. Особенно когда дело касалось женщин. Госпожа Неделина была сейчас похожа на королеву перед казнью – невинную, прелестную и обреченную. Сердце Всеслава дрогнуло.

– Погасите свет, – прошептал он. – Быстрее! Счет идет на минуты! Вот-вот приедет милиция, и тогда…

Варвара Несторовна, бледная и дрожащая, двигаясь, как заведенная, послушно щелкнула выключателем. Смирнов выглянул в открытое окно. На их счастье, поблизости никого не оказалось.

– Дайте сумку!

На подоконнике стояла глиняная салфетница. Он взял салфетку, осторожно, за рукоятку, вытащил орудие убийства и, размахнувшись, бросил его за окно, далеко в сад. Стержень беззвучно упал в траву…

– Все, – сказал Всеслав, оборачиваясь к Варваре Несторовне. – Ничего не было.

Ее глаза сверкнули в темноте, из груди вырвался тяжелый вздох.

– Сумочку советую тоже выбросить как можно скорее, – добавил он. – Только не сейчас. Когда всех отпустят по домам. И не рядом с салоном, а в любую городскую мусорку. Желательно – подальше.

Со двора было слышно, как подъехала машина «Скорой помощи».

– Дайте мне воды… – простонала Неделина.