ГЛАВА 21
Матвей ощущал в кармане вибрации сотового. Чтобы звонки не мешали его разговору с Калмыковым, он установил беззвучный режим.
– Простите...
Он достал мобильник и взглянул на дисплей. Звонила Лариса. Уже три вызова... Ей всегда была присуща настойчивость. Он собирался перезвонить ей, но закрутился. Если уж быть честным до конца, он нарочно оттягивал звонок. Сначала надо определиться, что говорить ей, чего не говорить...
– Дама беспокоит? – съязвил Калмыков.
Они все еще сидели в его кабинете, полном солнечных пятен и тропических растений.
– Это по работе...
– Ну-ну!
Калмыкову нельзя было отказать в некоторой избирательной прозорливости. Какие-то вещи он нюхом чуял. А каких-то – в упор не замечал.
– Вернемся к Долгушиной, – сказал Матвей, убирая телефон. – Зачем она снимала дом за городом?
– Разве непонятно? Не хотела афишировать наши отношения. В принципе, я был не против.
– В Москве затеряться легче, чем в маленькой деревушке, где все жители наперечет.
– Там тоже всем все до лампочки. Половина домов заколочены. Люди спиваются... молодежь разъехалась. Старики со двора – ни шагу...
– Допустим. Где вы с ней познакомились?
– Почему я должен вам отвечать? – вяло возмутился Виталий Андреевич. – Вы... шантажист! Ворвались сюда...
– Если угодно, я уйду. Найду другой способ узнать правду. Официальный.
Калмыков, шумно дыша, промокнул лицо носовым платком. Его загоняли в угол, а он этого не переносил! Однако же деваться было некуда.
– Ладно, ладно... я понял. Только и вы поймите: никого я не убивал! Мы действительно поехали за город... отдохнуть, развеяться. Побыть вдвоем, наконец! Поссорились... и я уехал. Потом звонил ей, хотел извиниться за свою вспыльчивость. Она не брала трубку. Я подумал, что она решила меня проучить. Опять разозлился! Потом еще раз позвонил...
– И она опять не взяла трубку?
– Женщины умеют довести человека до белого каления! Я терпел до утра. Домой ночевать не поехал. Как бы я звонил Алевтине оттуда? В общем... лег в этом кабинете, на диване, – он показал рукой на мягкий диван, стоявший за спиной у посетителя. – Глаз не мог сомкнуть! Верите?
Матвей отрицательно покачал головой.
– Зря! Вы еще молоды, не знаете жизни... не знаете, какие чувства просыпаются, когда тебе уже далеко за сорок... Я искренне считал, что любил свою жену. Сейчас-то, разумеется, мы оба остыли друг к другу. Но женился я на Ларисе по сердечной склонности. Она, вероятно, выходила замуж за деньги. Это я теперь понимаю, а тогда... – Он махнул рукой, потянулся к стакану с водой и сделал пару глотков. – Алевтина – это совсем другое. Не стану кривить душой и называть это любовью. Правильнее будет сказать – последняя песня... Наверное, вам смешно! Ничего... наступит время, когда вы такой, молодой и самоуверенный, вспомните мои слова. Аля вдруг заставила меня оглянуться на прожитые годы, ощутить грусть по несбывшемуся... затосковать по тому, чего мне уже не доведется испытать... Вы читали сонеты Шекспира?
Матвей просто оторопел от его вопроса. Вот уж чего он никак не ожидал от Калмыкова! Как это все сочетается в людях? Бизнес, жаргон, Шекспир...
– «О, этот взор, прекрасный и прощальный!» – с чувством продекламировал толстяк. – В моей рациональной душе Аля сумела разбудить тончайшие струнки. И они запели... Если бы заранее предвидеть, чем обернется наше знакомство!
– И чем же?
– Не торопите меня! Сами просили подробностей... так слушайте. Я провел бессонную ночь на этом диване, все утро пытался дозвониться до Алевтины. Она не отвечала. К полудню я созрел для того, чтобы поехать к ней и умолять о прощении. Я – грубиян. Мой любовный пыл угасает. Что я мог ей дать, кроме денег? Но покупать расположение женщины... лично мне это противно. Не секс, а именно расположение! Симпатию, понимаете? Симпатия – неуловимый ток, который вдруг возникает между людьми и притягивает их друг к другу. На этой почве мы и поругались.
– Алевтина требовала у вас денег?
– Не то, чтобы требовала... она намекала... расставляла силки... Но я-то – стреляный воробей! За годы брака с Ларисой поднаторел в женских хитростях. Распознаю сразу! Вот я и высказал ей свои мысли... в нелицеприятной форме. Она обиделась... расплакалась... а я еще и обвинил ее в притворстве. В общем, всю ночь и половину дня я раскаивался и посыпал голову пеплом.
При слове «пепел» его перекосило.
– Ну а потом я прыгнул в машину и помчался в Ласкино. Каково же было мое изумление, когда вместо дома я застал головешки... В первый момент у меня просто сердце зашлось! Я подумал, что Алевтина была расстроена, могла выпить лишнего... забыла погасить свечу... та перевернулась, и начался пожар. А она испугалась и сбежала, вместо того, чтобы вызвать пожарных. Она очень импульсивна, сплошные эмоции! Я готов был возместить хозяину все убытки! Я набирал и набирал ее номер, но ответа не было... Придя в себя, я поскорее вернулся к машине и уехал оттуда. Не хотел попадаться никому на глаза! Мало ли, как истолкуют мой интерес? Моросивший дождь разогнал любопытных по домам, и я был уверен, что остался никем незамеченным. Признаюсь, в мою голову закрались страшные догадки... только я не хотел им верить. Я подумал, что Аля нарочно подожгла дом... мне в отместку! Платить-то в любом случае буду я! Откуда у нее такие средства? Я, конечно, давал ей денег, но не такими большими суммами...
Калмыков увлекся воспоминаниями, погрузился в них, заново переживая завязку своего позднего романа. У него появился слушатель, и он, тайно желая излить кому-то душу, разговорился...
– Мы с Алевтиной познакомились в «Гвалесе». Есть такой ночной клуб, где я владею солидной долей. Люблю оригинальные шоу... иногда хочется пощекотать нервишки. Не помню, какое тогда давали представление, но в нем посетителям следовало непременно принять участие: подсесть за чужой столик и завести интригующую беседу. Я подсел к Алевтине... тогда я еще понятия не имел ни кто она, ни как ее зовут. Мне показалось, она бросает на меня какие-то особенные взгляды... Мне понравился ее наряд, ее манера держаться, говорить, ее черные вьющиеся волосы. Я пришел в восторг, узнав, что они вьются от природы! Она была одета в старинное платье, не очень богатое, но кокетливое и вызывающе открытое. Она сказала, что в Средние века так наряжались маркитантки при английской армии. Ее взгляд был чернее ночи...
Она ждала от меня какой-то «страшной истории», и я наплел ей с три короба всякой ерунды. Болтал все, что приходило мне в голову. Нес полную ахинею! Она слушала со странной улыбкой на губах... Потом наступила ее очередь заинтриговать меня. Вероятно, она подготовилась заранее, потому что ее рассказ оказался по-настоящему захватывающим... и связанным с кельтской магией. Как раз в тему! Само название клуба имеет древние корни. Кельты верили, что на острове Гвалес вечно пируют и развлекаются бессмертные боги и герои, варят в волшебном котелке свинину и пьют вино забвения. Это своего рода потусторонний мир, время там останавливается и могут происходить разные чудеса...
– Вот и с вами произошло чудо, – заметил Матвей, подавляя зевок. – Вы встретили женщину своей мечты!
Ему вдруг захотелось стряхнуть усыпляющее очарование слов Калмыкова. Он был бы даже не прочь открыть окно и глотнуть холодного воздуха.
– Я никогда не мечтал о женщине... – возразил тот. – Но в чем-то вы правы. Я желал быть околдованным, завороженным... мне не хватало жизненных впечатлений, не хватало остроты... упоения мгновением, если хотите! Впрочем, разве вы способны это понять? Всю жизнь я зарабатывал деньги, а когда пришла пора стабильности и покоя, я заскучал. Мне нужен допинг – во всем! От сделок до секса! Чем рискованнее операция, тем она привлекательнее и успешнее... для меня. Риск пробуждает во мне зверя... в хорошем смысле слова. Мощная порция адреналина делает меня гением!
– А что же ваша маркитантка?
Матвей задал вопрос таким будничным тоном, что Калмыков опомнился.
– Маркитантка? Ф-фу... да... Маркитантка! Она поведала мне целую драму, приправленную магией и кровью. Теперь-то я осознаю, что история была заготовлена с дальним прицелом...
Он замолчал, устремив невидящий взгляд в никуда, далеко за пределы своего кабинета.
– Я жажду услышать эту драму! – напомнил о себе Матвей.
– Зачем это вам?
– Интересно...
Калмыков скользнул глазами по лежавшему на столе снимку и надрывно произнес:
– Вы из меня жилы тянете! Пользуетесь моим... сложным положением. Признаю, я сам себя загнал в капкан. Ходить по лезвию ножа небезопасно... Ну-с! За что боролись! Ладно... Маркитантка заявила, что она является наследницей тайны, покрытой вековым мраком, и тайна эта касается Глаза Единорога... Она говорила о святилище друидов, где хранилась эта святыня. Кельтские жрецы берегли ее, как зеницу ока, вместе с руническими письменами, которые заключали в себе самые сокровенные ритуалы, магические заклинания и рецепты бессмертия. С приходом на земли друидов христианства. и письмена, и реликвия бесследно исчезли. По преданию, наследие кельтов каким-то образом оказалось у шотландских тамплиеров. Маркитантка утверждала, что тамплиеры переложили руны на современный им язык и создали так называемую Черную книгу. Жрецы якобы не смирились с утратой и продолжают искать эту книгу по сей день... Одна из версий местонахождения Черной книги хорошо известна любому знатоку русской старины: граф Брюс якобы замуровал ее в стену Сухаревой башни. Во всяком случае, так утверждает народная молва. Когда башню валили, – уже при советской власти, – стены разбирали буквально по камешку... но ничего не нашли. Тогда решили, что Брюс спрятал книгу в подземельях башни...
– Ну а подземелья все ожидают ждут своего исследователя, – ввернул Матвей. Ему казалось, что Калмыков ловко уходит от темы пожара и убийства. – Это вам любой кладоискатель расскажет. Даже начинающий!
– Совершенно верно... однако вы не умеете слушать, господин Карелин! Шотландское семейство Брюсов, покидая родину, могло прихватить Черную книгу с собой. Ведь их великий предок, король Роберт Брюс, как раз и возглавлял Шотландский Орден рыцарей-храмовников. Таким путем сокровище друидов попало в Россию...
Он говорил, как по писаному, и это настораживало Матвея. Он упоминал Брюса, и это настораживало вдвойне!
– Вижу, прелестная маркитантка основательно натаскала вас!
– Иронизируете? – устало вздохнул Виталий Андреевич. – Сами пристали ко мне с вопросами... а терпения не хватает. Да, меня заинтересовали ее слова. Я вообще люблю все, связанное с кельтами. Потому и провожу время в «Гвалесе». Вот такой уж я оригинал!
– Хорошо... Что было дальше?
– Ничего особенного. Маркитантка говорила, я слушал... Она заявила, что жрецы напали на след Черной книги и заслали в Москву своего агента... еще при царевне Софье, когда Петр и его будущий соратник Яков Брюс устраивали в Преображенском «потешные» сражения. Этот агент обладал гипнотическим даром и сумел втереться в доверие к правительнице. Софья души в нем не чаяла, во всем его слушалась... и они вместе задумали извести законного наследника российского престола.
– Прямо-таки шпионские страсти! – не выдержал Матвей.
Калмыков смерил его укоризненным взглядом и замолчал. Они сидели друг против друга, накаленные, ожидая, кто первым разрядит обстановку.
– Извините, – буркнул посетитель. – Очень уж все это надуманно!
– Ваше негодование – не по адресу...
Толстяк был прав. Ему надо было дать возможность высказаться, тем более, что Матвей сам напросился.
– Для того, чтобы выполнить задание – найти похищенные святыни – агенту необходимо было обрести влияние при московском дворе. Попробуйте отыскать иголку в стоге сена без посторонней помощи! В общем, история запутанная и полная белых пятен. Всех подробностей мы уже не узнаем... Мне продолжать?
– Продолжайте, – кивнул Матвей.
– Петр с товарищами своих «детских игр» обычно присутствовал на придворных спектаклях. Такой порядок завел еще его покойный отец. Агент пытался мысленно воздействовать на царевича и «навести» на него смерть – внушить ему желание умереть... но безуспешно. Видимо, Петр оказался нечувствительным к гипнозу. Возможно, ту же штуку агент пробовал проделать и с юным Яковом Брюсом. Результат его разочаровал. Тогда у агента созрел более простой и надежный план: устроить пожар во время театрального представления и спалить всех заживо! А самому незаметно выскользнуть из зала и сбежать. В общем, царевна Софья преследовала свою цель, агент – свою...
– Какова же здесь роль Брюса? Агент охотился именно за ним?
– Друиды умели предвидеть будущее. Именно Яков Брюс, по их прогнозам, мог стать достойным владельцем Черной книги. Если бы он погиб, агент сумел бы добраться до реликвии... Оставшимся в живых членам шотландской фамилии, при всем их благородстве, Черная книга была не по рангу. Они бы ее в руках не удержали. Такие вещи сами выбирают себе хозяев!
Сколько раз Матвею уже приходилось слышать эту фразу!
– Трудно судить о замыслах человека того времени... – задумчиво вымолвил он.
Калмыков согласно закивал головой. Воротничок его рубашки впился во второй подбородок и сдавил горло. Толстяк ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу.
– Ненавижу галстуки!
– Я тоже.
Хоть в чем-то они сошлись!
– Что же, посланцу кельтских жрецов удалось добраться до книги?
– По словам маркитантки – нет. Чаяния царевны Софьи не сбылись. По какой-то причине все сорвалось. Пожар заполыхал не там, где нужно, и не тогда, когда его ожидали. Карета, в которой агент ехал из Москвы в Преображенское, внезапно загорелась... Никто толком не понял, что случилось. Пассажир объятого пламенем экипажа не имел шансов спастись...
– Агентом была женщина? Ее звали Донна Луна?
Калмыков не сумел скрыть удивления:
– О, вас Алевтина тоже посвятила в эту «страшную тайну»? Пожалуй, я поверю, что вы с ней встречались... Она всем мужчинам рассказывает свою подноготную?
– Свою?!
Толстяку не хватало воздуха. Он громко дышал, его необъятная грудь тяжело вздымалась.
– В заключение этой странной истории маркитантка заявила, что Донна Луна была ее предшественницей... и что теперь ей надлежит отыскать Черную книгу. А меня она выбирает в помощники! Каково?!
– Н-да... – Матвей обескураженно смотрел на Калмыкова.
Тот издал несколько звуков, отдаленно похожих на смех.
– Примерно такое же лицо было у меня, когда я все это услышал... Мне и в голову не пришло, что она говорит серьезно! Я думал, она сочиняет, так же, как и я... как все остальные участники вечеринки... Но ее история имела продолжение.
– Какое?
– Я увлекся этой женщиной. В ней чувствовалась примесь южной крови. Ее смуглая кожа, черные глаза, смоляные кудри погружали меня в необъяснимое блаженство... Каждое слетавшее с ее уст слово я ловил с трепетом... но не принимал на веру. Мы оба играли! Она задавала тон, я ей вторил...
Толстяк говорил о Долгушиной преимущественно в прошедшем времени, что наводило на определенные размышления. Выходит, он считал ее смерть свершившимся фактом, и лишь разыгрывал неведение. При этом в его голосе, в выражении лица не ощущалось отчаяния, сопутствующего гибели близкого человека, любимой женщины...
«Что-то здесь не так, – подумал Матвей. – Или он еще не осознал потерю, или лжет от начала и до конца. Или в «избушке» сгорела не Алевтина, а кто-то другой!»
– Она рассказала мне, что Черная книга, скорее всего, хранится в подземельях... но не в подвалах Сухаревой башни, куда не добраться, а в галереях, расположенных под бывшей усадьбой Брюса в Глинках. Эти галереи будто бы соединяют под землей все тамошние здания. Один ход ведет из домашнего грота в комнату масонской ложи... другие проложены за пределы парка и ведут на берег Вори, к близлежащему монастырю, тянутся чуть ли не на протяжении двадцати километров к соседнему имению...
– Давайте поконкретнее, Виталий Андреевич!
– В общем, она сняла дом в Ласкине по той причине, что там, на окраине деревни, в овраге, якобы есть обвалившийся вход в подземелье, о котором никому не известно... – неохотно признался Калмыков. – И ход этот ведет к тайнику, где спрятаны приборы из лаборатории Брюса, ценные вещи из его коллекции редкостей и Черная книга. Кто-то из лозоходцев, мол, определил сильную аномалию над тем местом. Мы должны были отправиться туда... вдвоем...
Матвей невольно смерил взглядом его оплывшую жиром фигуру. Куда тащить такую тушу в подземелье! Она сразу застрянет и закупорит вход. Наверняка за столько лет в галереях не раз происходили обвалы... Уж кому-кому, а Калмыкову туда соваться нечего. Пользы от него никакой не будет – только лишняя возня. Неужели Долгушина этого не понимала? Тоже еще, агентша выискалась!
– Знаю, о чем вы подумали, – насупился толстяк. – То же самое я высказал Алевтине. Но мои слова не возымели действия! Она заставляла меня бродить по оврагу в поисках этого чертова входа! Я принял это за обычную женскую хитрость, решил, что она просто изобрела предлог для наших загородных встреч. Романтика, понимаете? Я терпел... ожидая развития событий. Я же не идиот, чтобы поверить в ее басни! Как бы складно она ни сочиняла, в ее словах, поведении, жестах проскальзывала фальшь. Наваждение, которое она напустила на меня, постепенно рассеивалось...
– Вы обнаружили вход в подземелье?
– Конечно, нет! Подозреваю, что его там и в помине не было. Зачем она все это придумала – ума не приложу! На этой почве мы и поссорились. Она вела себя, как плохая актриса. Одевалась в темные хламиды до пят, носила какие-то дурацкие шляпы... заставляла меня приезжать за ней не к дому на Стромынке, а на другую улицу, к кладбищу. Сначала меня это забавляло, потом стало раздражать. Мое терпение лопнуло, когда она попросила меня привезти снаряжение для лазания по подземным туннелям. Представляете меня в туннеле?! Смешно, да? При моих-то габаритах! Но Алевтина еще сохраняла надо мной определенную власть... я даже не знаю, освободился ли я от нее окончательно...
Он шумно вздохнул и потянулся к стакану с водой. У него пересохло в горле. Когда он пил, то запрокидывал голову, и по его шейным складкам ходили волны. Матвею при виде этого солидного продавца недвижимости не верилось в то, что он слышит.
– Я не мог ей отказать! – продолжал оправдываться Калмыков. – Решил, что привезу ей эти дурацкие веревки, фонарь... но не больше. Пусть потешится! Никакого туннеля все равно в овраге нет... Я ей так и заявил! Она расфыркалась... разозлилась на меня... Я был неприятно поражен и сказал ей об этом. Спросил – что за комедию она ломает? К чему все эти выдумки с Черными книгами и посланниками друидов? Пошутили, и хватит. Мы-де можем встречаться и без этих мистических штучек. Она обиделась, надулась... перестала со мной разговаривать. Я выдержал пару дней и приехал мириться. Не знаю, поймете ли вы меня. Алевтина вносила в мою жизнь сумятицу и беспокойство, но без этой сумятицы я начинал скучать. Таковы мы, мужчины – злимся на женщину, которая тормошит нас, чего-то от нас требует, капризничает... а когда она уходит, мы погружаемся в хандру. Жена тоже порой порядком достает меня, однако я не помышляю о разводе...
– В самом деле? Вы в восторге от вашего супружества?
Матвей избегал прямых вопросов, соблюдая свою договоренность с Ларисой. Но ему хотелось прощупать почву.
– Я испытывал восторг в детстве, когда мне дарили велосипед или игрушечный самосвал, – парировал Калмыков. – С тех пор накал моих положительных эмоций изрядно ослабел. Я бываю или доволен... или взбешен. Вот такая тусклая гамма ощущений! А супружество мое, как вы изволили выразиться, – это свершившийся факт, который на данный момент меня вполне устраивает. Мы с женой скандалим, не стану скрывать... в последнее время чаще, чем прежде. Лариса вздумала... впрочем, вам-то что до наших семейных дрязг?
– Вернемся к Долгушиной.
– Пожалуй.... На чем я остановился? Ах, да! Легко любить женщину на расстоянии... рисовать себе ее нежный и страстный образ, окутанный флером неизведанности. Нас, словно Колумбов, манят неоткрытые земли! Стоит нам поближе познакомиться с предметом восхищения, как образ этот блекнет... Дьявольская штука, не правда ли? Наши с Алевтиной отношения не оказались исключением. Я остывал... она раздувала костер, как могла... Эти ее глупые попытки увлечь меня старыми кладами и выдумками типа представиться «посланницей друидов» или «агентом тамплиеров», вызывали у меня смех и раздражение. Отрезвев, я задался вопросом: а чего она добивается? Какую интригу плетет?
Калмыков весьма цветисто излагал свои мысли. Матвей его не перебивал. Между ними только-только установился хрупкий мостик взаимопонимания. Основой ему послужила пресловутая «мужская солидарность».
– Неужели ее симпатия, ее интерес ко мне заключаются только в деньгах? – восклицал толстяк. – Я уже не молод и вовсе не хорош собой, так что же она во мне нашла? Возможно, я обманывал себя... просто заигрался, забыл об извечных женских уловках. Чувства мои к Алевтине были уже не те... но и порвать с ней я не решался. Теперь меня удерживал интерес: а что же она задумала?
– Только это?
– Ну да, да! Не только... Я все еще находился во власти ее чар! Знаете, как алкоголик зависит о «своей» порции водки, так и я зависел от порции общения с Алевтиной. Все известно, все понятно... вредоносный «зеленый змий» и прочее – а не оторвешься! Сочтете меня сластолюбцем – и ошибетесь. В наших отношениях было мало сексуального... скорее, меня влекло к ней платонически. Я больше воображал, чем делал. Постель – некая обязательная составляющая связи между мужчиной и женщиной. Мы отдали ей дань, разумеется... но не это было главным, определяющим...
Он отвел глаза, и Матвей вспомнил слова Ларисы: «Калмыков не способен к сексу! Абсолютно!»
– После того как вы отказались спускаться в подземелье, Долгушина перестала настаивать?
– Какое подземелье? Где оно? Я не мог отделаться от мысли, что меня водят за нос. Все эти байки про овраг и... – толстяк сердито махнул рукой. – Я ходил с ней по этому оврагу... там сам черт ногу сломит! Местами все заросло, местами земля осыпалась... на дне протекает ручей... Я еле выбрался наверх! Еле отдышался! Сердце стучало в ребра, как сумасшедшее... Такой экстрим – не для меня! Возраст, лишний вес, болезни... Ей стоило выбрать кого-нибудь помоложе и пошустрее!
– Значит, именно поэтому она сняла дом в Ласкине, – утвердительно произнес Матвей. – Из-за туннеля? Почему вы сразу не сказали?
Калмыков смутился.
– Мне было неловко... ей-богу! Клянусь, я говорю правду. Если жена узнает, она меня поедом съест. Я все-таки привез эти долбанные веревки! Привез, да! Чтобы Алевтина успокоилась... Я прекрасно знал, что никуда мы не полезем... и веревки не понадобятся! Мне стало интересно, как она выкрутится.
– И как же?
– Она сказала, что погода, видите ли, плохая... идет дождь, земля скользкая... Надо, мол, подождать, может быть, завтра подсохнет. Я намекнул, что в туннель дождь не просачивается... Она вспылила. Я пристал к ней с вопросом: в чем здесь фишка? Зачем она дурачит меня?
Когда Калмыков опять начинал нервничать, он резко переходил от словесных витиеватостей и красивостей к коротким фразам и новомодным жаргонным словечкам. Поэт уступал место дельцу, вальяжный барин – современному горожанину.
– Что она вам ответила?
– Возмутилась... обвинила меня во всех грехах... Перешла в наступление! Чисто женский приемчик. Моя супруга поступает так же, когда ей нечем крыть.
– Вы из-за этого поссорились?
– Алевтина меня вынудила... Признаюсь, я был излишне резок. Я сожалею...
– Вы убили ее?
– Перестаньте корчить из себя следователя! – надул щеки толстяк. – Ничего подобного в принципе не могло произойти! Я не псих, чтобы из-за какой-то ерунды поднять руку на человека... на женщину... Я даже не ударил Алевтину! Да, я бываю неуравновешен... нервишки шалят... но не до такой же степени!
– Кто же тогда поджег дом?
– Не я... Меня будто громом поразило, когда я вернулся и увидел то, что осталось после пожара!
Первый шок прошел, и Калмыков вновь обретал уверенность в себе. Ему в голову пришла здравая мысль, которую он и высказал:
– Если вы следили за мной, то должны были бы видеть, как я вышел, сел в машину и уехал... а дом остался в целости и сохранности.
– Я не собирался всю ночь провести в кустах малины и кормить мошкару, – сказал Матвей. – В мою задачу входило сделать фотографии, то бишь, добыть доказательства вашего пребывания в Ласкине.
– Заметьте, я не спрашиваю, зачем они вам понадобились!
– А я и не обязан перед вами отчитываться.
– Когда я уходил, Алевтина была жива. А потом возле дома остались вы... ее бывший поклонник, ревнивый и жестокий!
– Я не видел, когда вы уходили. Могу заявить, что это произошло уже после того, как дом охватило пламя.
– Это будет лжесвидетельство!
Калмыков неожиданно перехватил у Матвея инициативу. Его глазки недобро поблескивали из-под набрякших век.
У Матвея крутился на языке вопрос о продаже его доли в «Гвалесе», но он решил не впутывать Аврамова раньше времени.
– Ваши фотографии – против моих слов! Баш на баш! – усмехнулся толстяк. – Да, мой «мерс» стоял недалеко от избушки. До пожара! На снимке нет никакого огня. Я уехал, в отличие от вас. Как вы докажете, что это не вы ее убивали и не подожгли дом?
«Ему палец в рот не клади! – подумал Матвей, раздвигая губы в беззаботной улыбке. – Отхватит и не моргнет! Настоящая акула...»
– У меня алиби, – парировал он. – Железное. А вот вы не можете похвастаться тем же!
Калмыков насупился и промолчал. Он не знал, блефует посетитель или говорит правду. Но от развития этой темы он все же воздержался.
– А Глаз Единорога – это что такое? – вдруг вспомнил Матвей.
Показалось, толстяк на миг замешкался, прежде чем выпалить:
– Разве я говорил про Глаз?
– Ну не я же?
– В самом деле... Какая-то магическая штуковина, из причиндалов, приложений к Черной книге...
– Можно поточнее?
– Я сам не в курсе... Глаз и Глаз! Я Алевтину не расспрашивал. Какая разница? Ни книги, ни Глаза не существует... Это все фантазии впечатлительных барышень. А мы с вами – трезвые благоразумные мужчины...
– Значит, Милену Грибову вы тоже не видели. И слыхом про нее не слыхивали?
– Какая еще Грибова?!
Еще секунда – и Калмыков разразился бы ругательствами. Он чудом сохранил самообладание...
