Глава 22
Егор Николаевич испытывал неловкость и за Борецкого, и за себя. Тот корчит вождя ряженых, а ему приходится сидеть за столом в дурацком балахоне, парике и скрывать лицо под маской. Если бы не Лея, не надежда на разговор с ней и примирение, он бы ни за что не согласился сделаться шутом гороховым.
Странно, но зажигательный танец девушек, который так поражал его... этой ночью не произвел прежнего впечатления. Движения Леи, ее голос оставили Вишнякова равнодушным. Неужели его запал иссяк? Или таким образом сказывается нервное напряжение последних дней? Он очень ждал встречи с Леей, ее страстного гипнотического танца... Но когда накал слишком силен, вместо восторга может наступить опустошение. Вероятно, это и произошло с ним.
«Мне нужно подойти к ней, ощутить биение ее сердца, уловить ее дыхание, и тогда мои чувства проснутся. Вблизи ее флюиды проникнут в кровь, в мозг, растопят холод в моих жилах. Звон ее ритуальных браслетов вызовет в моем теле сладостную дрожь...»
Он вдруг поймал взгляд Леи, направленный на Борецкого, задохнулся от ревности, но тут же нашел этому объяснение: «Она дразнит меня, хочет довести до умопомрачения. Что ж, я не намерен сопротивляться!»
В перерыве между разыгрываемыми сценками он улучил момент и подошел к девушке. Прислушиваясь к себе, он искал признаки нестерпимого желания и пагубной страсти, но увы, пыл угас, словно проклятый Дед Трескун заморозил его вены. Лицо Леи, густо накрашенное, повернулось к нему...
– Прекрасная русалка... – промямлил Вишняков, опуская руку в карман балахона, откуда волхву положено было вытаскивать обереги и раздавать присутствующим. Так они договорились с Борецким. – У меня для тебя... позволь мне...
Слова застревали у него в горле, губы не слушались. Значит, не все еще потеряно! Он просто «передержал» свое влечение. Лея уставилась на него удивленно, но продолжала стоять на месте. Она приняла обращение волхва как часть сценария, с которым хозяин торжества не счел нужным заранее ознакомить артисток. «Я сторонник импровизаций, – заявил он. – Так наши действия будут выглядеть естественно». Девушки не возражали. Им-то какая печаль? Их дело петь, играть, плясать – раззадоривать гостей, создавать атмосферу буйных языческих игрищ. Пока что ритуал не достиг кульминационной точки.
Лея увидела в руках волхва большой гребень.
– Это для твоих чудесных волос... – медленно вымолвил он, протягивая ей красивую вещицу. – Русалки любят расчесываться при луне!
Его ноздри расширились, улавливая ее запах. От Леи шел крепкий аромат косметики, грима и разгоряченного женского тела, перебиваемый цитрусовыми духами. Где же травяная горечь, шиповник, луговые цветы? Вишняков почувствовал себя обманутым, оскорбленным до глубины души. Он бросил взгляд на ее запястья – тяжелых серебряных браслетов как не бывало. Продюсер решил схалтурить, на частной вечеринке представить упрощенный вариант выступления. Какая наглость! Как он посмел? Ведь сумма уплачена немалая. Теперь ясно, почему все смазано, поверхностно, невыразительно и вызывает недоумение. Девушки ни при чем, они выполняют то, что им велел господин Калганов. Плут! Негодяй! Думает, люди выпьют за праздничным столом и не разберутся, что им подсунули жалкое подобие, а не полноценное искусство.
«Уймись, – остановил он себя. – О каком искусстве идет речь? „Русалки“ – обыкновенная поп-группа. Дом Борецкого – не концертный зал. Почему девушки должны выкладываться? Они стараются, как могут. Халтуры никто не заметил, кроме тебя. А ты промолчишь и сделаешь вид, что потрясен!»
– Нет, что вы... – Лея сделала отрицательный жест.
Вишняков спохватился: уж не высказал ли он вслух свое разочарование? Но слова «русалки» относились к гребню.
– Это подарок, – настаивал он. – Считайте, что сегодня я играю роль Деда Мороза. Возьмите гребень. Он изготовлен по заказу, специально для вас, Лея.
– Я не могу принять такую дорогую вещь.
Она смутилась, не зная, сколько на самом деле может стоит гребень. Есть эксклюзивная бижутерия.
– Гребень сделан из золота, – доверительно произнес волхв, понижая голос. – И камни настоящие. Я не дарю женщинам дешевых побрякушек.
Солистка «Русалок» вспыхнула, залилась краской – это было видно даже под слоем грима.
– Возьмите, прошу вас, – взмолился Вишняков. – Вы обидите меня отказом.
Она все еще колебалась, растерянно оглядываясь по сторонам. Теперь Бэла, Чара, Юна и Мио совсем возненавидят ее – для них-то подарков не приготовили.
Калганов не запрещал певицам принимать презенты от благодарных поклонников. А этот господин, пожалуй, может устроить скандал. Лучше его не провоцировать.
– Спасибо... – Лея взмахнула блестящими накладными ресницами. – Не нужно было тратиться...
Она с опаской прикоснулась к гребню, а волхв – к ее волосам. Теперь, после того, как она приняла драгоценность, он получил право дотронуться до нее.
– Почему ты убежала тогда? – спросил он. – Чем я тебя испугал?
– Испугали? Нет...
– Зачем же было скрываться?
Она не собиралась признаваться в минутной слабости, как настоящая женщина. Она все отрицала. Вишнякова такой поворот не удивил. Он ожидал чего-то подобного.
– Ладно, оставим это, – улыбнулся он. – Значит, мир?
– Разве мы ссорились?
– Конечно же, нет. Я не ссорюсь с очаровательными русалками. Они могут проклясть неугодного мужчину и преследовать его своим колдовством.
Ватафин провозгласил продолжение обряда, и Лея с радостью кинулась прочь от навязчивого волхва. Тот с сожалением вздохнул. Подарок все-таки удалось вручить, это уже кое-что. Хотя гребень получился – загляденье, у самой строптивой девицы душа дрогнет.
– Она еще оценит мое подношение, – пробормотал господин Вишняков, возвращаясь к столу. С его места было отлично видно все, что происходит на сцене.
«Небесные» слуги-грифоны вытащили откуда-то сковороды и начали в них стучать, запрыгали, выкрикивая глумливые прибаутки. Девушки запели колядки и под звон сковородок принялись «угощать Мороза». Лея выбрала на эту роль волхва – сам назвался. Тот нехотя подчинился, включился в игру. «Русалки» бросали через плечо фигурки животных из теста, яблоки, в заключение показали шуточную «продажу козы».
– Это не обряд, а какая-то пародия! Безвкусица! Балаган! – высказалась Коломбина. – Не понимаю, что ты находишь в кривлянии этих вульгарных девиц?
Арлекин молча пожал плечами. Ему нравилась рыженькая «русалка», но открыто ухаживать он не решался.
Гости утомились, потеряли интерес, чего нельзя было сказать о Борецком. Казалось, они с Вишняковым тайно соперничали.
Девушки надели на соломенную бабу и Ярилу венки из еловых веток, увитые бумажными цветами, и под монотонный ритм бубнов произносили нараспев какие-то неразборчивые заклинания...
Буханье бубнов и девичьи голоса, а возможно, сами древние магические слова подчиняли себе волю людей – Борецкий, презрев приличия, откровенно пожирал глазами Лею. Лицо Вишнякова под маской налилось кровью – об этом можно было судить по цвету его подбородка. Высокомерная ухмылка исчезла с губ Коломбины, Арлекин же словно уснул сидя, отрешенно уставившись в одну точку.
Астра проследила за его взглядом – он уперся в фаллос Ярила и застыл на нем. Брюс, к ее величайшему изумлению, смотрел туда же.
– Готов побиться об заклад, он движется! — прошептал граф на ушко графине. – Движется, черт побери!
Огромный орган, символизирующий мужскую силу, созидающую все сущее, вселенский источник оплодотворения, в самом деле медленно приподнимался и опускался в такт ударов в бубны.
«Фокус! Кто-то дергает за веревочку, – подумала Астра. – Ай да Борецкий! В чувстве юмора ему не откажешь. Или... в напитки для гостей правда подмешали галлюциногенное снадобье? Как во время настоящих языческих ритуалов...»
Это была последняя посетившая ее здравая мысль, потом все перемешалось: захотелось танцевать, притопывать и хлопать в ладоши, кружиться. Брюс подхватил ее за талию... Рядом отплясывали маски комедии дель арте – Коломбина и Арлекин, – мелькая яркими лоскутными костюмами. Пару раз на глаза попался волхв – золоченый знак солнца на его груди нестерпимо сиял, как будто сам Ярило дохнул желтым пламенем. Тяжелый подол сковывал движения графини, ноги путались в складках атласной юбки, заплетались. Танцующих обступили русалки, их длинные волосы развевались, рукава-крылья взлетали, вздымая вихри снега... Белое конфетти густо сыпалось с черного потолка, только почему так холодно? Словно злая вьюга швыряет в лицо пригоршни ледяной крупы...
Астра с ужасом обнаружила себя в кромешной тьме, ноги проваливались в снег. Темные колонны, на которые она натыкалась, оказались деревьями. Между ними кто-то прятался, вел ее за собой, заманивал... Она не чувствовала своего тела...
– Я замерзаю... – то ли вымолвила, то ли подумала графиня.
Стволы расступились и пропустили ее на поляну, посреди которой росла огромная, в три обхвата, могучая ель. Ее колючие лапы тянулись к молодой женщине, норовя схватить. Что-то лунно белело в темноте, словно само ночное светило в облике прекрасной девушки спустилось с замерзших небес и прислонилось к стволу дерева. Астра напряженно всматривалась, но смутный образ расплывался, меняя очертания. Ей стало страшно.
Как она очутилась здесь, без теплой одежды, в бальных туфельках? Из сугроба выскочил маленький человечек, похожий на корявый сучок, протянул к ней ручки-отростки.
– Вот ты где! А я с ног сбился. Ищу, ищу!
– Я заблудилась...
– Держись, – пропищал он. – Цепляйся за меня.
И она, такая большая, в широченном платье, схватилась за его крошечную руку. Как ни странно, человечка не смущала разница в размерах. Он уверенно повел ее вперед, из мертвой морозной черноты к свету, к большому дому с горящими окнами.
– Тебя нельзя отпускать одну, – приговаривал он. – А то русалки заморочат, защекочут – они нынче сильно озорничают. От страха! Боятся водяные девы крылатого пса. Ужо он им не спустит!
Человечек, энергично пробираясь между деревьев, не оглядывался, тянул Астру за собой, пока не вывел на заметенную снегом аллею.
– Тебе туда... – он показал высохшим кривым пальчиком на желтые окна вдали. – Поторопись. Русалки нынче злющие-презлющие! Еще бы – проворонили, проморгали...
– Что проморгали? – спросила Астра.
Человечек ее услышал, несмотря на то, что из ее заледеневших губ не вырвалось ни звука.
– Скоро узнаешь. Иди, иди!
– Иди! – повторил мужской голос, от которого она вздрогнула и открыла глаза.
Ее крепко прижимал к себе красивый вельможа в расшитом камзоле и парике.
– Ну, ты даешь! – воскликнул он. – Это ж надо было так набраться! Уснула на ходу. Хорошо, что я тебя не выпустил, а то бы свалилась посреди зала. Иди к дивану... приляг. Я принесу воды.
– Мне... нехорошо... – Она узнала в вельможе Матвея. – А... где...
– Кто?
– Альраун... он только что вывел меня из леса...
– Приехали! – пробормотал Матвей. – Ты совсем пьяная.
– Я... да...
* * *
Астра пришла в себя быстрее, чем можно было ожидать, – дурнота испарилась так же внезапно, как и накатила. Но сама обстановка в доме Борецкого накалилась, и, казалось, воздух просто звенел, жужжал от наполняющей его энергии.
– Тебе лучше? – озабоченно спросил Матвей.
Она провела рукой по лбу. Парик, вопреки всему, не слетел, а плотно сидел на голове.
– Может, мне затылок сдавило? Какая-то тяжесть...
– Сними к черту эти букли!
– Нельзя, еще не время.
– Давай корсет расшнуруем.
– Здесь? При всех? Слу-у-ушай, а тогда... дамы часто падали в обморок?
– Случалось, – выпалил он и сообразил, что понятия не имеет об этом.
– Неудивительно...
Пахло нагретой хвоей, острыми закусками, сдобой, растопленным воском от свечей, дымком, соломой, гримом и женскими духами. За окнами бесновалась метель. Слабо потрескивал камин – никто не заметил, как его разожгли. Над всеми этими атрибутами праздника царствовала, переливаясь огнями, елка.
– Жарко... – пожаловалась графиня. – Кто додумался затопить камин? Даже при моей любви к огню сейчас его слишком много.
Брюс мог поклясться, что дрова занялись сами по себе. Но Матвей Карелин такого не допускал – короткая борьба завершилась победой здравого смысла. Пока все танцевали, кто-то из грифонов позаботился о домашнем очаге: языческие обряды требовали живого пламени.
Арлекин суетился возле Коломбины: ей тоже явно было не по себе.
Даже Борецкий потерял бодрость и задор, вернее, устал их демонстрировать.
Ульяновна, отдуваясь, опустилась в мягкое кресло, забыв о своих обязанностях поварихи и официантки. Молодые парни-помощники, поддавшись всеобщей прострации, поникли. Только «русалки», подобно заведенным куклам, продолжали водить хоровод вокруг Ярила и его соломенной подруги. Лея украдкой бросала туманные взгляды на ватафина. То ли между ними существовал какой-то сговор, то ли...
Матвею стало душно, он колебался, расстегнуться ему или распахнуть одно из окон. К Астре подошел волхв, отозвал ее в сторонку.
– Выйдем в коридор? На пару слов.
Она с радостью согласилась.
– Ты видишь Лею и Борецкого? – глухо, нервно проговорил он, беря ее под руку. – Кажется, между ними что-то зреет? Это больше, чем положенные по обряду роли!
– Я бы не торопилась с выводами.
– Мне с трудом удалось вручить ей подарок, золотой гребень.
– Она все-таки взяла?
– Да, но продолжает меня избегать, а с Ильи глаз не сводит. И он тоже... подпадает под ее очарование. Они украдкой переглядываются, норовят коснуться друг друга, будто невзначай.
– Ты поговорил с ней? – прошептала Астра.
– Обиняками. Она не призналась, почему сбежала тогда из «Спички».
– Все отрицает?
– Не совсем, однако на откровенность не идет. Она что-то скрывает! Я не чувствую прежней страсти к ней, но дико ревную. Готов убить их обоих! Странно, правда?
Астра не стала отрицать.
В коридоре было гораздо прохладнее, чем в зале. На гладком паркетном полу отражались светильники.
– Не ожидал, что все так обернется! – с сердцем воскликнул Вишняков. – Что прикажешь делать?
– Хочешь, я попробую выяснить у Борецкого...
– Ни в коем случае, – резко возразил он. – Если у них возникла взаимная симпатия, глупо вмешиваться.
Астра почти физически ощущала витающую в воздухе угрозу, не понимая, откуда она исходит.
– Я ужасно волнуюсь, – признался волхв. – Как будто должна случиться беда. Никогда Илья не был так возбужден. У него полно коротких романов, он непостоянен и, я бы сказал, легкомысленно относится к сексу. Они с женой давно спят порознь. Лидия знает о его связях с другими женщинами, но ей все равно.
Они стояли у выступа, который служил пьедесталом для гипсовой скульптуры античной девушки, поправляющей сандалию.
– Илья собирается заказать ее из мрамора... – рассеянно произнес Вишняков, проведя рукой по ноге юной гречанки.
Внезапно дверь зала открылась, и оттуда выскользнула «русалка». Лея! Он узнал ее по цвету сарафана. Следом за ней показался ватафин. Лея, не глядя по сторонам, кинулась по лестнице на второй этаж...
