Он не сразу почувствовал, что несет на себе мертвое тело. Страшная усталость и голод мутили рассудок. Воздуха не хватало. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Хорошо, что по их следу не пустили собак, а то бы уйти не удалось.

Им не повезло – нарвались на засаду. Немцы пытались выкурить партизан из здешних лесов: прятались по самым глухим деревушкам, сидели тихо и ждали гостей. Надеялись перехватить связного или кого-то из местных, добыть информацию и нанести по отряду внезапный удар.

Василий, это был его псевдоним, старший группы подрывников из трех человек, получил особое задание. Теперь ему не выполнить приказа. Оба его товарища мертвы. Рация разбита, связной в условленный час не появился – вероятно, его тоже нет в живых.

Василий опустил на землю умершего и, тяжело дыша, привалился спиной к старой ели. Острый запах хвои и еловой смолы щекотал ноздри. Что же делать? Блуждать по лесу наугад значило потерять время. Где-то за молодым ельником тянутся топи: не зная тропы, идти по ним опасно. Возвращаться в деревню? Бессмысленно.

Отдышавшись, он начал рыть штык-ножом могилу, бросить тело на растерзание зверью казалось предательством по отношению к погибшему товарищу. Сам бы он не хотел такой участи.

Наскоро забросав яму землей, он прикрыл ее сверху палой листвой и еловыми ветками.

– Прощай, Егор. Прости, если что не так.

Василий провел рукой по волосам, по грязному, заросшему щетиной лицу. Вот он и совсем один.

Где-то в глубине леса закричала птица. Над верхушками деревьев небо потемнело, предвещая холодную дождливую ночь. В воздухе стояла сырость, мелкие капли вдруг посыпали сверху, шурша в разлапистых елях, в пожелтевших осинах.

Василий поколебался и решил идти обратно в деревню. Фрицы ведь тоже люди – охота ли им под дождем мокнуть? Небось рассядутся у печи и станут глушить свой шнапс, закусывая тушенкой и припасами из погребов деревенских хозяек. Вдали от начальства солдаты усердствовать не будут, к тому же они уверены, что лазутчик убит, и докладывать об этом не спешат. Их за труп по головке не погладят. Приказано же было живьем брать, а они переполох подняли, открыли беспорядочную стрельбу. А все шнапс! Спьяну палили куда ни попадя.

Василий с Егором затаились в кустах и, стиснув зубы, не стреляли. Борису уже не поможешь, а им нельзя было себя выдавать. Автоматные очереди срезали верхушки пожухлой бузины. В Егора случайно шальная пуля угодила, ранила в шею, – видно, на роду ему написано здесь погибнуть. Перевязку сделали не сразу – Василий взвалил на себя товарища и пополз к лесу. Из двух изб высыпали солдаты, но далеко в чащу не углублялись, видимо, решили, что диверсант был один. За оврагом Василий кое-как перемотал шею раненого, но крови вытекло много.

Собак у немцев не было, и это спасло оставшихся в живых подрывников от погони.

«Самое главное, в деревне меня не ждут! – подумал Василий. – Пойду послушаю, о чем фрицы говорят, что местные жители болтают».

Он хорошо знал немецкий язык. Вдруг услышит что-нибудь стоящее?

Темнело. Дождь медленно набирал силу. Идти через лес было тяжело – Василий то и дело натыкался на колючие ветки, ноги проваливались в мокрую рыхлую землю. Сверху капало. Не заблудиться бы!

Он вышел на окраину деревни, когда наступила ночь. Дождь лил вовсю. В окнах крайней избы брезжил желтоватый свет. У двери стоял на посту солдат в каске и непромокаемом плаще. С плаща текло.

Сквозь залитое водой стекло Василий рассмотрел в горнице двух немцев в офицерской форме, они вели доверительную беседу. До него долетали обрывки фраз. Офицеры говорили о том, как хорошо сейчас в Баварии… и как ужасны, грязны эти русские деревни, как им опротивело сидеть в этой дыре…

– Другие совершают на фронте подвиги во имя рейха, а мы месим непролазную грязь…

– Что я скажу Шарлотте…

– За что тебя понизили и сослали в эти болота?

– Давай выпьем, Пауль…

Они пили, наклонялись друг к другу, как добрые приятели, понижали голос. И Василию приходилось напрягаться, чтобы уловить смысл разговора. Офицеры упомянули Альпы, чудесные домики в горах, горячие сосиски, которые там подают к пиву…

– …Густав фон Штейн, – донеслось до Василия. – Его нашли мертвым…

– При чем тут я?

– Рейхсфюрер был очень недоволен. С пальца барона пропало кольцо «Мертвая голова»…

– Тсс-сс… тихо…

– Кольцо не должно попасть в руки того, кто не имеет на него права…

– Но я…

– Пей, Пауль…

Ничего интересного для себя Василий не услышал, но почему-то не мог оторваться от окна. Солдат, которому надоело стоять у двери под проливным дождем, спрятался под навес. Василий же не замечал ни холода, ни льющихся сверху косых струй.

Офицеры, особенно Пауль, уже порядочно набрались. Они приканчивали вторую бутылку шнапса. Василий не понимал, что его удерживает здесь. Ему давно пора перейти к другой избе, разведать обстановку. Однако он продолжал наблюдать за Паулем и его приятелем.

Пауль уронил голову на стол, и тут произошло нечто невразумительное. Второй офицер словно вмиг протрезвел, выбрался из-за стола, выпрямился, подошел к Паулю сзади и нанес ему удар в спину. В воздухе мелькнул точно такой же штык-нож, каким Василий несколько часов назад рыл могилу для умершего товарища. Он мог бы поклясться, что это был штык-нож Бориса…

На секунду зажмурившись и тряхнув головой, Василий снова приник к окну. Теперь офицер обыскивал Пауля. Выругавшись, он принялся рыться в его вещах. Кажется, он нашел то, ради чего убил собутыльника.

Василий сообразил, как дальше поведет себя этот офицер, – сбежит. Ведь он стал убийцей и мародером, и его расстреляют. Что заставило его так поступить? Шнапс? Вряд ли… Он действует расчетливо и хладнокровно. Воспользовавшись штык-ножом Бориса, он обставит смерть приятеля и собственное исчезновение, как ночное нападение «недобитых русских диверсантов». Дескать, лазутчики подкрались к избе, одного офицера убили, а второго взяли в качестве «языка». Кто тут, в глухомани, будет вести расследование?

Все эти мысли промелькнули в уме Василия, и задумался он над странными событиями много позже. Тогда ему было не до размышлений. Неведомая сила приковала его внимание к немцу…

Тот оделся, прихватил с собой украденное и бесшумно выскользнул через окно в ночь. Непроглядная тьма укроет его от чужих глаз, а дождь смоет следы. Солдату из-под навеса не видно окон, которые выходят на другую сторону, да он и не смотрит. Ему тоже хочется выпить, поесть и завалиться спать в тепле. Он ждет не дождется, чтобы его сменили. Непогода расхолаживает, лишает бдительности. Все забыли о диверсанте, чье тело валялось в сарае на слежавшемся сене. Все забыли, что он мог быть не один. Затяжное русское ненастье, грязь по колено, холодный осенний дождь, шнапс и вкусная говяжья тушенка взяли верх над немецкой дисциплиной и педантичностью.

Злоумышленник, никем не замеченный, скрылся в лесу. Шумел ливень. На расстоянии вытянутой руки ничего нельзя было разглядеть.

Василий не мог объяснить себе, почему он отправился следом за офицером, который убил Пауля. Непреодолимое любопытство влекло его или что-то другое, непонятное и темное? Он крался за убийцей по ночному лесу, пробираясь через кусты, каким-то наитием угадывая направление. Зачем, почему он делал это?

Сам смысл убийства на войне потерял прежний ореол зла. Здесь ежедневно, ежечасно убивали друг друга сотни, тысячи людей, называя это сражением, битвой во имя великих идеалов. Трупы лежали под открытым небом, разлагались, ветер доносил до живых тошнотворный запах тлена. В этих условиях само понятие убийства стало привычным, вошло в обиход. Его возвели в ранг подвига, воинской доблести. За убийства награждали, сулили славу и вечную память.

Василий не вдавался во все эти нравственные тонкости, он был солдатом на войне, убивал и мог быть убитым. Но Пауль был убит не так.

Преследуя немецкого офицера, Василий невольно решал в уме сложную задачу: пытался обосновать свое поведение. Эта мысленная работа шла на другом уровне сознания, не мешая охотнику идти по следу.

«Немецкая форма и документы мне не помешают, – подумал охотник. – Пригодятся».

Лес поредел, измельчал. Запахло торфяником. Под ногами чавкало, и немец с трудом продвигался вперед. Он все чаще оглядывался, не зная, куда идти. Вероятно, заблудился.

Настигнув убийцу, Василий не стал стрелять. Зачем портить мундир? Высушить, вычистить, и будет как новый.

Фриц «спекся». Он не привык к марш-броскам по болотистой местности. Он вымок и смертельно устал. Его дыхание с хрипом вырывалось изо рта. Короткий удар ножом в шею прекратил его мучения.

– Это тебе за Борьку, за Егора, – пробормотал Василий.

Он обыскал офицера, раздел его и сложил добычу в свой вещмешок. Ливень стихал. Небо посерело по краям, на востоке занимался унылый рассвет…