Книга: Кинжал Зигфрида
Назад: Деревня Камка – Новгород
Дальше: Париж. Лето 1940 года

Глава 19

– Что тебе сказал Борисов? – спросил Матвей, разливая кофе по чашечкам.
Астра доедала овсянку с изюмом. У нее сегодня намечено столько дел, дай бог успеть.
– Узнал адрес профессора Лианозова. Тот преподавал физику в университете, курировал аспирантов. Его вдова с сыном живут на Долгопрудной – им пришлось продать квартиру в центре и переехать на окраину.
– Тебе с сахаром?
Она рассеянно кивнула. Проглотила кофе, не ощущая вкуса. Торопливо причесалась, накрасила губы и хлопнула дверью.
Сегодня она ушла раньше Матвея, он убрал со стола, вымыл посуду. Ему вдруг стало тоскливо от мысли, что скоро он будет видеть ее только по выходным или того реже. Ремонт на Ботанической вот-вот закончится, квартиру обставят, вымоют, вычистят, проветрят… И Астра поселится там. Она заберет с собой зеркало, смешной высохший корешок, кассету с «магическими» эпизодами, записанными убийцей. Тот слегка отстал от времени – видеокассеты устарели, надо было сделать запись на диске.
Матвей усмехнулся – Астра и ее неуемные фантазии заняли все его мысли. О чем бы он ни подумал, все так или иначе замыкалось на ней.
В спальне висел ее портрет кисти знаменитого – ныне покойного – Домнина «Женщина с зеркалом». Овальный багет обрамляет сидящую спиной к зрителю молодую даму в старинном наряде – черный атлас, кружева, драгоценная застежка на корсаже. Вокруг множество мерцающих свечей. Лицо красавицы отражается в зеркале: ее губы чуть приоткрыты, в глазах – туманная дымка. Такая же, как в зеркале.
Сколько раз Матвей смотрел на портрет, не замечая некоторых тонкостей. Этим и отличается шедевр от хорошо выполненной работы – неисчерпаемостью образов.
Карелин всегда понимал, что полюбит только ту женщину, которую не сможет познать до конца. Астра была такой. Он подшучивал над ней, посмеивался, злился на нее, отказывался ее понимать и… не представлял себя без нее. Она расшатывала его принципы и наполняла жизнь новым смыслом, азартом и адреналином. Ее авантюрные замашки, наивная вера в «пророчества» и «обратную сторону реальности» неожиданно затронули романтические струнки его сердца. Вопреки скепсису Матвея, самые смелые предположения Астры подтверждались, и это вовлекало его в феерическую орбиту ее причудливого мира.
Вот и художник уловил, сумел передать на портрете ее смятение, особый взгляд, устремленный вдаль – за зыбкий рубеж между действительностью и воображением. Что она видит в зеркале? Свое отражение или своего двойника?
– В зеркало смотрим не только мы, – говорила она. – Оттуда смотрят на нас.
Матвей все чаще ловил себя на том, что воспринимает ее слова не как выдумки избалованной отцовскими деньгами, взбалмошной девицы, свихнувшейся от безделья и скуки, а как непривычную, но имеющую право на существование точку зрения. Он все более склонялся к тому, что в ее толковании событий присутствует доля правды, какими бы абсурдными они ни казались.
На портрете была другая Астра, та, которую нельзя увидеть воочию, но можно почувствовать. Как в свежем воздухе с привкусом озона чувствуется приближение грозы. Стихия дает человеческой душе ни с чем не сравнимое упоение.
«Да, она красива, – подумал Матвей, не отрывая глаз от портрета. – Полна нерастраченного огня, невысказанных откровений, неосуществленных желаний. Такую я искал и отчаялся найти. Искал давно… еще до этой жизни».
Пожалуй, в этот момент прозрения, который длился секунду или даже меньше, он впервые осознал, что формы одухотворяют пронизывающие их вибрации. И что пустая красота – извращенный вид уродства, призванный привлечь и погубить.
Ему вдруг почудилось, что его встреча с Астрой и то, что их связывает, откроет самую сокровенную суть любви и бытия… Или небытия.
Художник, написавший этот портрет, мертв. Как мертвы первый жених Астры, ее близкая подруга, баронесса, у которой она служила компаньонкой, убийца, оставивший кассету…
Он решил не продолжать список. Слишком мрачная вырисовывалась картина.
– Этот портрет она тоже заберет с собой, – прошептал Матвей и нежно прикоснулся пальцами к золотистым завиткам рамы.
Он мог поклясться, что ощутил ответное тепло…
* * *
Квартира Лианозовых представляла собой типичное профессорское жилище – просторные комнаты, очень много книг, памятных фотографий, старинных безделушек, бесполезных сувениров, подаренных благодарными аспирантами и студентами. В кабинете – кресло-качалка с клетчатым пледом, письменный стол и зеленая лампа, бережно охраняемые вдовой награды и дипломы за стеклом шкафчика. Никаких излишеств.
– Когда мы перебрались сюда, я постаралась сохранить прежнюю атмосферу, – объяснила госпожа Лианозова. – В кабинете почти все осталось так, как было при муже.
Вдова – интеллигентная пожилая дама с сединой в волосах, одетая в строгое платье с отложным воротничком, – встретила Астру радушно. Она была рада хоть кому-то, с кем можно поговорить о профессоре. Ее иногда навещали бывшие ученики Дмитрия Лукича, но с каждым годом все реже и реже. С сыном она старалась не касаться болезненной темы, тот до сих пор остро переживал потерю отца. Даже на кладбище его не брала.
У Астры стало традицией представляться корреспондентом журнала или газеты. На сей раз она сказала, что хочет написать статью о профессоре, рассказать не столько о научной и педагогической деятельности, сколько раскрыть качества его личности.
Вдова особо не интересовалась подробностями: кому и зачем понадобился материал о жизни ее мужа. Главное, о Дмитрии Лукиче напишут, о нем помнят, его почитают. Это воодушевило женщину.
– Меня зовут Зинаида Романовна, – сказала она, жестом приглашая гостью присесть. – Здесь, в кабинете, нам будет удобнее всего. Простите, но я по профессии врач, правда, уже на пенсии. В точных науках смыслю мало, так что, может быть, вам лучше почитать монографию…
Она потянулась к застекленным полкам, где хранились труды Лианозова.
– Нет-нет, – испугалась Астра. – Меня интересует, каким человеком был Дмитрий Лукич. О чем он мечтал? Чем увлекался?
– Прежде всего, научными исследованиями, – вздохнула вдова. – Он занимался физикой элементарных частиц и квантовой теорией поля. – Она с гордостью показала несколько тонких брошюр. – Это Дима написал. Он просто бредил наукой, у него было столько планов, столько проектов! Он пять лет не отдыхал, и я настояла на отпуске.
Зинаида Романовна заплакала.
– Кто же мог знать, что… Господи! Будь он в Москве, а не в той глуши, его могли бы спасти. Сразу вызвали бы «Скорую», отвезли в больницу… Знаете, я ведь сама медик, но… Дима не жаловался на здоровье. Он ужасно уставал, не высыпался, я уговаривала его уделять больше времени себе. После пятидесяти люди должны щадить свой организм. Сын до сих пор не может мне простить, что я вовремя не заметила болезни отца, не уделяла ему достаточно внимания. Он молод, а молодые часто прибегают к обвинениям. Так им легче переносить боль потери. За многие годы в больнице я всякого насмотрелась и наслушалась.
Астра умело изобразила неведение – не зря же ее учили актерскому мастерству:
– Извините, а что случилось с профессором?
– Разве вы не знаете? – вдова подняла на нее красные от слез глаза. Минуло десять лет, а ее горе было еще свежо. – Дима взял отпуск, решил порыбачить, грибов насобирать, насушить. Он обожал блюда из грибов. Прямо на лесной дороге ему стало плохо, и он… умер. Инсульт. Мы с сыном ждали от него звонка или телеграммы, потом начали его искать… а потом… нам сообщили о несчастном случае. Вернее, о смерти Димы. Это не была авария, он сам остановил машину, только не смог выйти и позвать на помощь. Хотя кого звать-то? Там оказалось такое захолустье, на машину охотники какие-то набрели, они и в милицию сообщили. Вот какой отпуск получился.
Она обхватила руками плечи, как будто ей стало холодно.
– Ваш муж часто ездил в те места? – спросила Астра. – Я имею в виду…
– Новгородскую область? Нет. Он любил рыбалку на Оке. Почему в тот раз он не поехал туда? Судьба, наверное.
– Он сказал вам, куда едет?
Зинаида Романовна покачала головой. Седая прядь выбилась из прически, и она поправила волосы.
– Я не знала, что он собирается так далеко. А он вон куда махнул. Зачем?
– Вас с собой не звал?
– Он один любил отдыхать. Я тогда работала, да и отпуск уже отгуляла. Мы после женитьбы первые несколько лет ездили вместе на Оку или в Крым. Потом Дима ушел с головой в работу. У нас долго не было детей, он не хотел. Валерика я родила в тридцать шесть. Поздний ребенок – избалованный, капризный, но любимый без памяти. Я возила его на море, лечила от хронического бронхита. Ему исполнилось четырнадцать, когда Димы не стало. Самый сложный возраст, а отца рядом нет.
Астра сочувственно кивнула.
– У вас не вызвала сомнений причина смерти мужа?
– Какие сомнения? Нам вручили заключение экспертизы. Дима иногда жаловался на головные боли, на повышенное давление. В его годы это в порядке вещей, но на фоне постоянного переутомления и нервотрепки может привести к печальному исходу. А что, есть какие-то другие предположения? – разволновалась вдова. – Все-таки авария? Но машина осталась цела.
– Нет, это я так… – поспешила успокоить ее «журналистка». – Уточняю. Скажите, в какой семье вырос Дмитрий Лукич? Его родители тоже занимались наукой?
– Муж очень трепетно относился к «роду Лианозовых» – так он называл своих родственников. Любил рассказывать про коммерсантов, которым принадлежала усадьба Алтуфьево. Среди них были, кажется, масоны. Он считал их своими предками и всячески выискивал в архивах подтверждение этому.
– Нашел?
Зинаида Романовна замялась:
– Не совсем. Если он и состоял в родстве с теми Лианозовыми, то не в прямом. Какая-то побочная линия, весьма дальняя. Признаться, я считала его однофамильцем этих капиталистов. А Дима как одержимый все твердил и твердил про парижскую ложу, какой-то «Лотос», если мне память не изменяет, про эмигрантов, рылся в книгах, переписывался с коллегами из Франции.
– Эта переписка сохранилась?
– Муж не любил накапливать лишние бумаги, не любил фотографироваться. Его щелкали незаметно, а потом дарили снимки.
Астра перебирала фотографии, где моложавый, подтянутый мужчина приятной наружности стоял в кругу студентов, сидел с удочкой в камышах, держал сачок с рыбой, жарил шашлыки на даче. Снимки преимущественно групповые и на природе.
– Фамилия Куприяновы вам о чем-нибудь говорит? – спросила она.
– Куприяновы? Кажется, купеческая семья, ткацкие фабрики, что-то в этом роде. Да, Дима упоминал о них. Похоже, составляя семейную хронику, он наткнулся на брак между одной из девиц Куприяновых и каким-то Лианозовым.
«Допустим, потомки Куприяновых в самом деле породнились с потомками Лианозовых – ну и что? – подумала Астра. – Как это поможет мне отыскать Неверова?»
– Вы знакомы с Владом Неверовым? – вдруг вырвалось у нее.
– Неверов? Не знаю. Столько студентов, столько фамилий. Не могу сказать.
– Поездка профессора в Новгородскую область имеет отношение к семейной хронике? Возможно, он искал кого-то?
Зинаида Романовна отрицательно повела рукой:
– Нет. При чем тут… хотя постойте… я вспомнила! Дима действительно интересовался Новгородчиной, говорил, что мечтает поудить на Ильмень-озере. Даже карту купил. Неудивительно, раз он собирался туда ехать. Не понимаю, почему он со мной не поделился своими планами?
– У него были близкие друзья?
– Единственный друг Димы, его последователь – Максим Шестопалов, ушел с кафедры и сейчас живет за городом, в собственном доме. Бросил науку! Разводит пчел, продает мед и продукты пчеловодства. Последний раз мы виделись на Пасху… да. Он приезжал в Москву и зашел проведать, привез банку меда, прополис. Милый, деликатный человек, талантливый, а вот плюнул на карьеру, на все эти звания, диссертации – и молодец. Жизнь не такая уж длинная…
– Было бы неплохо поговорить еще и с ним. У него есть телефон?
Вдова охотно согласилась дать адрес и телефонный номер Шестопалова.
– Давайте я вас чаем напою, – предложила она.
– Не откажусь.
Астра тянула время в надежде, что придет сын профессора и она познакомится с молодым человеком. Увы! За чаем женщины снова вернулись к теме нефтепромышленников Лианозовых.
– Дмитрий Лукич смолоду интересовался своей родословной?
– Конечно же, нет, – печально улыбнулась Зинаида Романовна. – В молодости Диму увлекала только физика! Его коллеги собирались у нас, спорили до хрипоты, размахивали руками, а я жарила на кухне картошку и кормила их. Потом Дима сделал открытие, потом… – она смахнула набежавшую слезу. – Неважно! Родословной он начал интересоваться в связи с какой-то своей теорией… Я в этом профан. Из разговоров я поняла, что масоны владели некой магической вещью, которая то ли подтверждала гипотезы Димы, то ли отрицала. Муж надеялся заполучить если не сам раритет, то, по крайней мере, его описание, свидетельства очевидцев.
– Что это за раритет?
Женщина пожала плечами:
– Не знаю. Я врач, а не физик. Признаться, все научные споры наводили на меня смертельную тоску. Я старалась отключиться, думать о чем-то своем, близком и понятном: о больных, о домашнем хозяйстве, о сыне. Это позволяло мне твердо стоять на земле. А Диму порой заносило невесть куда.
– Вы познакомите меня со своим сыном? – не выдержала Астра. – Он живет с вами?
– Со мной. Работает менеджером по продажам бытовой техники, постоянно в разъездах. Сейчас как раз в командировке.
– Какая жалость. А чем занимается брат вашего мужа?
Зинаида Романовна опешила.
– Брат? У Димы нет брата…
Назад: Деревня Камка – Новгород
Дальше: Париж. Лето 1940 года