Глава 22. Пистолет Флоранс
Прежде чем выйти на большую дорогу около заставы, Лидия долго сидела в кустах, наблюдая. Рассвет уже занимался, и она потихоньку молилась, чтобы Кеша успел добраться до Затеряева затемно. Вообще-то должен был успеть. Они ведь расстались не меньше часа назад (расстались как брат с сестрой — обменявшись прощальным, безысходным поцелуем и сдавленным: «Храни вас Бог, барышня!» — «И тебя храни Бог всегда!»).
Кеша, наверное, думает, что Лидия уже в Москве, а она все еще сидит в этих кустах, продрогшая, замлевшая от неподвижности, и никак не может решиться выйти на дорогу. С каждым мгновением становилось все светлей и решимости оставалось все меньше.
Не исключено, где-то и можно было найти тропу в обход застав, но, сколько хватало глаз, везде стояли, ограждая путь в город, то телеги со спящими на них солдатами, то громоздились, в беспорядке нагороженные, какие-то заборы не заборы, баррикады не баррикады, то завалы из бревен, то некие подобия противотанковых ежей, какими их видела Лидия в фильмах о другой Отечественной войне — Великой Отечественной 41—45-го годов! Сама же дорога была плотно перекрыта пешими и конными французами, которые ко всякому штатскому человеку, будь то мужчина или женщина, бросались целой толпой, не оставляя тому ни малейшего шанса через эту толпу прорваться.
Мужик ли появился с возом капусты, женщина ли с котомкой за спиной — обоих ободрали начисто, пустив возчика пешим, а женщину еще и раздев донага. Ладно хоть никто не принялся насиловать ее прямо тут же, при дороге: может быть, оттого, что она была совсем стара, худа, измождена да еще и кривобока, а может, оттого, что на возах к услугам солдат были какие-то девки попривлекательней, помоложе: во всяком случае, до слуха Лидии оттуда доносились развеселые пьяные крики и визгливый хохот.
В общем, соваться наудачу не было никакого желания: уйдешь, может, и непоруганная, но голая, радости маловато в сентябрьскую стынь!
Нужно было что-то придумать, но что?!
Минуты уходили, а вот в голову не приходило ровным счетом ничего. Лидию снова начало клонить в сон. Вот еще не хватало…
Внезапно она увидела фигуру, которая выбралась из возка, стоявшего неподалеку от заставы, и, погромыхивая котелком, побрела к ручейку, бежавшему на обочине. В ручейке поили коней, умывались, брали воду для того, чтобы тут же, на костре, сварить какой-то немудреный и не слишком-то аппетитно пахнущий завтрак.
Фигура была женская и вид имела очень причудливый из-за надетых на нее меховых вещей, от безрукавки до лисьей шкуры, обмотанной вокруг шеи наподобие шарфа. На женщине было также несколько навздеванных одна на другую юбок, что живо напомнило Лидии недавние события в Затеряеве, а именно, явление дезертиров. На ногах дама волокла валенки. При этом она была простоволоса, и прическа ее представляла собой сущее воронье гнездо: полуседые, давно не чесанные патлы торчали в стороны.
Если судить по одежке, ее очень даже просто можно было принять за сбежавшую из «желтого дома», как назывались в ту пору психиатрические лечебницы, когда бы не вполне разумное, острое, внимательное выражение опухших от перепою, но все еще ярких черных глаз.
Батюшки! Лидия даже головой от удивления покачала. Да ведь это Флоранс! Маркитантка Флоранс! Что с ней сталось за какие-то три недели в Москве! Совсем одичала, и вид теперь не столько устрашающий, сколько отчаявшийся.
Ну что ж, хоть она и страшна, и отвратительна, а ума ей не занимать. Отсюда и отчаяние, что понимает: армия накрепко завязла в России, и пора уносить ноги! Но ведь маркитантка одна, сама по себе, без армии, не выживет, вот и сидит Флоранс в Москве, пробавляясь, конечно, грабежами всего, что плохо лежит, приторговывая водкой, которую удается раздобыть, а если не удается, то и бизнес летит псу под хвост.
Лидия как в воду смотрела: какой-то пьяный до синевы, закутанный в плащ, дрожащий то ли с перепою, то ли от утреннего холодка солдатик подбежал к ней и заорал:
— Флоранс! Вина! Водки! У меня в горле пересохло!
— Выпей воды, — огрызнулась маркитантка. — Вы вчера прикончили все мои запасы.
— Ну так сделай новые! — вполне резонно заявил солдат. — Не то мы вышвырнем тебя вон. Зачем нам нужна маркитантка, у которой нет водки? Думаешь, за тебя кто-нибудь заступится? Ты уже стара и никому не нужна! Да еще и водки у тебя нет!
Флоранс резко повернулась, отшвырнула котелок, выхватила из-за цветастой шали, заменявшей ей пояс, заряженный пистолет и выпалила прямо в лицо обидчику.
Он рухнул, где стоял, а она подобрала свой котелок и спокойно продолжила путь к ручью.
На выстрел никто не бросился, никого жуткая сцена не взволновала, однако Лидии было отлично видно, какое мрачное лицо у Флоранс. Зачерпывая воду и умываясь (вернее, осторожно размазывая две-три капли воды по носу), она ворчала, обращаясь сама к себе:
— Ишь ты, водки им! А где я им возьму водку?! Во всей Москве не осталось ни одного неразграбленного погреба, ни одной лавки. А вино… Да разве в этой стране можно найти порядочное вино?! Конечно, и непорядочное сошло бы, так ведь и его нет!
В голосе ее звучало истинное отчаяние. И тут Лидию осенило!
— Я знаю, где найти погреб с вином, — довольно громко, чтобы расслышала Флоранс, сказала она и тут же плашмя рухнула наземь на случай, если маркитантка чересчур перепугается и выпалит на голос из второго пистолета, все еще торчащего у нее за поясом.
Однако выстрела не последовало. То ли пистолет был не заряжен, то ли Флоранс заинтересовалась больше, чем перепугалась.
— Кто тут? А ну, выходи! — приказала она. — Выходи, а не то я кликну солдат, и тебя выволокут на свет божий силой!
Впрочем, она не повышала голос, и Лидия поняла, что особого шума можно не бояться.
Поднялась, натянула поглубже капюшон епанчи, а потом выбралась из кустов.
Черные глаза изучали ее с холодным любопытством:
— Ты кто ж такая?
— Я монахиня, — не моргнув глазом, заявила Лидия, вспомнив недавнее прошлое. — Наш монастырь сгорел, я бы хотела вернуться в Москву.
— Монахиня, которая говорит по-французски? — недоверчиво пробормотала Флоранс. — И знает, где можно найти вино? Знает само это греховное слово?!
— Я не родилась в клобуке, — ответила Лидия со всем возможным спокойствием. — Поэтому о многом знаю! Мой брат был виноторговец, он бежал из Москвы еще второго сентября, в перед отъездом зарыл несколько бочек лучшего своего вина в подвале своего дома, неподалеку от Красной площади. Если хочешь, я покажу тебе, где этот дом.
— Какая неслыханная щедрость… — пробормотала Флоранс недоверчиво. — С чего бы это?
— Неужели непонятно? — пожала плечами Лидия. — Я хочу вернуться в Москву, к родственникам. А как мне пройти через заставу? Разденут, оберут до нитки, да еще и изнасилуют!
— Тебя-то? — окинула ее наметанным взглядом Флоранс. — Непременно. Можешь даже не сомневаться. Говорят, ваши женщины спасаются от насильников на кладбищах, между трупами. А две дочери какого-то священника кинулись с обрыва в реку, лишь бы уберечь свою невинность. Ну и очень глупо, по-моему! Хотя что возьмешь от вас, русских, нации варваров?! Вы глупы и фанатичны…
Лидия слушала молча, только ноздри чуть раздувались.
Что ждет Флоранс? Замерзнет она в каком-нибудь лесу или погибнет при переправе через Березину?
Уголок рта Лидии чуть дрогнул в злорадной усмешке…
— Ну, предположим, я отвезу тебя в Москву, — вдруг сказала Флоранс. — Но кто может поручиться, что ты не обманешь меня и вино действительно окажется там, где ты говоришь?
— Никто, — честно призналась Лидия. — Совершенно никто. Может быть, его уже выпили солдаты вашей великой армии. Хотя я уверена, что нет. Брат спрятал его очень хитро. И разве у тебя есть предложение получше?
— Наглая девка, — проворчала Флоранс. — Ты очень наглая девка! А может быть, ты — поджигательница, которая хочет обманом пробраться в Москву, чтобы…
Она вдруг умолкла и покачала головой:
— Хотя нет. Там уже больше нечего поджигать. Вы и так сожгли все, что можно и что нельзя.
Лидия опустила голову. Она могла бы сказать, что знаменитый приказ губернатора Москвы Ростопчина, о котором она читала в исторических романах: сжигать все, чтобы не досталось врагу! — всегда приводил ее в ужас. Он и сам сжег свое имение… Вот уж прав был Марше: волк отгрызает попавшую в капкан лапу…
Однако то, что Лидии пришлось увидеть в Москве, оказалось куда кошмарнее самых изощренных ее кошмаров.
Там и сям слышны были выстрелы. Да неужели в городе еще осталось какое-то сопротивление?!
Флоранс, словно почувствовав удивление Лидии, невесело ухмыльнулась:
— Это ничего. Это не боевая перестрелка. Наши солдаты не дадут появиться ни голубю, ни галке — сейчас подстрелят.
«Голодный француз и вороне рад», — вспомнила Лидия и снова усмехнулась про себя.
Вдруг неподалеку ударил колокольный звон. Она встрепенулась было… но нет, это не службу служили: в церкви стояли лошади, а на колокольне развлекались перезвоном два пьяных солдата.
Везде было все голо, все черно, только торчали трубы да печи обгорелые, да виднелись закопченные своды, подпертые столбами, да подвалы, а жилая часть домов вся выгорела.
Тут и там лежали прямо на улицах мертвые тела, уже почернелые, но их никто не хоронил. Валялись и мертвые лошади, и улицы были словно бы затянуты смрадом разложения.
Лидия не сразу заметила, что беспрестанно крестится, — так страшно было. Флоранс, которая, конечно, нагляделась ужасов в этой жизни куда больше, чем Лидия, Флоранс, которая была homo belly, femina belly, тоже сидела молча, с поджатыми губами, и щеки ее словно бы сразу ввалились.
По улицам проходили маршем отряды, и выглядели они вполне браво, но то и дело попадались отдельные личности, при виде которых Лидия даже о страхе своем забывала. Это была просто фантастика какая-то! В первые минуты показалось, будто она видит нелепейший из снов или очутилась на нелепейшем из маскарадов. Перед ней мелькали люди в шлемах, украшенных чрезмерно высокими плюмажами; кто-то был в бухарском халате, кто-то наряжен татарином или турком; кто-то напялил на себя латы времен Крестовых походов… Лидия где-то читала, что среди прочего французами разграблены были театральные костюмерные — не результат ли этого грабежа она видит перед собой? А впрочем, действуя по принципу: что на мне, то мое, — французы напяливали на себя все, что попадалось под руку, оттого и можно было увидеть усатого гренадера в священных ризах и треугольной шляпе, или другого — в женском салопе и с епитрахилью на шее, или третьего — в мантилье, шароварах и в каске, четвертого — в дьяконской рясе и огромной бобровой шубе…
Вдруг масса народу вся куда-то повалила с радостными криками.
— Что случилось? — взволновалась и Флоранс. — Куда это они ринулись? Уж не Кутузов ли пришел сдаваться?!
Лидия, которая отлично знала, что не может быть того, чего не может быть никогда, посмотрела на нее с насмешливой жалостью.
Впрочем, причина такого ажиотажа мигом разъяснилась: оказывается, французская труппа, еще остававшаяся в Москве, давала новую комедию, и все валили туда. Кричали также, что в каком-то доме на Арбате будет нынче бал, для иллюминации раздобыли целый сундук церковных свечей, так что можно хорошенько повеселиться.
— Пошли танцевать! — заорал какой-то гренадер, помахав Лидии. — Где ваши барыни? Где ваши девицы! Нам не с кем танцевать!
Она сердито отвернулась. Но губы у нее против воли разъехались в усмешке.
Ну в самом деле, это было смешно!
Неказистая лошадка, впряженная в повозку Флоранс, бодро топала дальше и дальше.
— Как ты думаешь, подвал разграблен или нет? — волновалась маркитантка. — Честное слово, если там ничего нет, я тебя пристрелю! — Она похлопала по своему пистолету, все еще торчащему за поясом. И тотчас захохотала: — Да ты не бойся! Он не заряжен. Я верю, что мне повезет! Мне уже случалось находить самые настоящие клады! Многие из русских, уходя из Москвы, зарыли свое добро на огородах. Но среди наших солдат есть крестьяне, они хорошо знают землю, а потому внимательно приглядывались по утрам: не виден ли где легкий пар? Там и копали, потому что земля взрыта была, но еще с другой землей не смешалась, и вот по утрам, после холодной ночи, как будто легонький пар от нее идет, а днем ничего не разглядишь. Но ты не поверишь, на какие хитрости идут иной раз люди, какие бывают выдумщики! Один англичанин, который жил здесь, в Москве, не знал, как спасти свое имущество. Уже мы вошли в город, а он еще не успел его припрятать. И тогда он вырыл глубокую яму, опустил на дно свои сундуки на два аршина, а сверху на них положил убитого французского солдата. Сам ли он убил его, нашел ли труп, сие неведомо. Ну, наши приметили, что в этом месте вскопано, начали рыть, надеясь поживиться, да увидали мертвеца в форме и оставили работу, думая, что это просто могила, больше ничего. И кабы не было у того англичанина подручного немца, который нам клад и выдал, так бы никто ничего и не нашел. — Флоранс захохотала и нетерпеливо спросила: — Ну, долго еще?
— Уже приехали, — медленно ответила Лидия.
Собственный голос доносился до нее как бы издалека. Странное, неведомое прежде ощущение овладело ею! Она не узнавала мест, да и невозможно было узнать эти обгорелые остовы домов и деревьев в бледном свете сумеречного дня, а между тем совершенно точно знала, что уже бывала здесь, что шла этими улицами, когда выбралась из подвала. Словно бы кто-то вел ее, совершенно безошибочно указывая дорогу.
И самое, самое странное было в том, что она этому совершенно не удивлялась!
— Теперь сюда.
— Куда? — удивилась Флоранс. — Тут же сгорело все!
— Поворачивай коня! — велела Лидия. — Вот… здесь, да, здесь!
Это дерево — черное, закопченное — она узнала его, хотя узнать его было невозможно. С него упал обгорелый узел, чуть не задев Лидию. Вот сюда упал! Вот она — дверь в подвал!
— Гляди-ка, и впрямь нашла! — удивилась Флоранс, спрыгивая с козел. — А ну-ка…
Она с силой рванула дверь — силища в этих руках была не женская! — да так и ахнула, вглядываясь вниз:
— Diablerie! Дьявольщина! Что там такое?
Лидия посмотрела… Словно бы какое-то белое облако вздымалось снизу… Да ведь это пух и перья!
Она вспомнила, что, попав в подвал впервые, увидела наваленные кругом подушки и перины. Да ведь это их вспороли и выпотрошили. Зачем?
Опершись на руки, Лидия спрыгнула и тут же погрузилась в пух и перо, словно в воду, по пояс. Сделала несколько шагов и разглядела глубокий пролом в стене.
То самое место, куда добросердечный барин Петр Иваныч прятал и свои, и соседа Шалабанова сундуки, несмотря на то что слуга его Проша немало ему на это пенял. Лидия помнила, что стена почти вся была заложена, а теперь — этот пролом. Да ведь оттуда все добро вытащили, а матрасовки и наперники выпотрошили, чтобы в них уложить награбленное. Вот почему подвал полон пухом и пером.
Да, смело можно сказать, что от вещей Петра Иваныча пух и перья полетели…
— Ну что там? — раздался голос, и Лидия обернулась к Флоранс, свесившейся сверху, со двора:
— Ничего. Все разграбили!
— Quoi? — вопросила Флоранс с изумлением. — Что?
И Лидию вдруг как ударило: да ведь Флоранс говорила по-французски, а тот, первый голос звучал по-русски!
Кто-то еще есть в подвале, кроме них!
Но где, где говорят?
Да вот здесь. За стеной!
— Ну что там?
— Да сам не пойму. Я свет хотел только в коридоре вырубить. А он взял да и выключился в кабинетах тоже. Ну и сигнализацию обесточило, конечно. И даже аварийная система вылетела. Сейчас уже пультовая охрана едет… А я что, виноват? Наверное, где-то на подстанции авария, а все шишки на меня! Погоди, тут ступеньки, будь осторожней.
До Лидии долетел звук шагов. А затем она увидела, как на темной стене наливается светом вертикальная линия. Потом горизонтальная. И еще одна вертикальная. И опять горизонтальная…
Да что такое?
Ничего особенного. Очертилась дверь.
Лидия рванулась вперед, и тут случилось нечто странное. Дверь не приоткрылась чуть-чуть, а сразу распахнулась во всю ширину.
Лидию ударил по глазам яркий свет, она зажмурилась, а потом ощутила, что ее словно бы тянет вперед, в этот чрезмерно яркий, жгучий свет.
— Стой! — раздался голос Флоранс.
Лидия оглянулась.
Флоранс уже спустилась в подвал и стояла теперь совсем близко:
— Ты мне голову морочила, а теперь удирать?! Ну нет!
И она навела на Лидию пистолет.
— Ты же сказала, что он не заряжен… — пробормотала Лидия.
— А вот сейчас ты узнаешь, заряжен он или нет! — выкрикнула Флоранс и нажала на курок.
Огонь ударил в лицо Лидия, и она упала прямо в слепящий свет.
