Эпилог

Собственные похороны Михаилу бы понравились. Черный гроб, роскошный катафалк, белые и красные розы, траурная музыка, заплаканные вдовы в черных одеждах. Рваные серые облака, клочками, по голубому небу, желто-рыжие клены, и дождь, не удержавшись, иногда пускает слезу.

Панин ушел, как собирался, как хотел, как мечтал. Он умер счастливым! Более красивого лица я не видела и не думала, что Мишины черты могут наполниться такой божественной гармонией и умиротворением. Морщины исчезли, на губах осталась легкая улыбка, выражение лица было... не знаю, может, как у человека, потягивающегося после долгого сна, довольно зажмурившегося, и вот теперь, через секунду, окончательно распустится довольная усмешка, и закрытые глаза брызнут лукавством... Впрочем нет, не так. Казалось, Миша видит что-то неимоверно прекрасное, испытывает невероятнейшее, недоступное, а потому непостижимое нами счастье. На его лице сияла любовь, всепринимающая, всепрощающая. Он поднимался над страстями, он взмывал на ослепительно чистую искрящуюся солнечно-снежную вершину...

Таким мы с Андреем, когда вернулись в мой номер, и увидели Мишу...

После того как Панин, не закончив фразу, заснул, я решила выйти прогуляться. Мне срочно требовалось на свежий воздух, переварить вываленные на меня признания, отдохнуть, подумать.

Зябко ежась, кутаясь в легкую куртку, я как крейсер рассекала наполненные молочным туманом дорожки парка и лихорадочно соображала.

Ситуация представлялась не очень-то оптимистичной.

Во-первых, я понятия не имела, как поступить в юридическо-процессуальном плане. Допустим, Андрюша мог бы проинформировать своих знакомых ментов и следователей, городских, а не местных, прикормленных олигархом. Мог бы, запросто. Но что дальше? В чем можно обвинить конкретно Панина? «Фотографа» убивал охранник. А статей за заказ собственной смерти в Уголовном кодексе не предусмотрено...

Второе направление мне, впрочем, представлялось намного более важным. Я пыталась подобрать слова нужных оттенков и нарисовать ими такую потрясающую красивую картину, какой в действительности является жизнь. То, что происходило с Мишей – утрата любимой девушки, которую он якобы не любил, разочарование от успеха, пустота – это все ведь легкое облако на безбрежных прекрасных жизненных небесах. И любые наши проблемы, и самая дикая боль, которая всегда кажется непереносимой и несправедливой, на самом деле проходят и переживаются, так свежий ветер разгоняет самые тяжелые тучи, и ослепительно сияет теплое солнце. Ничего не дает Господь человеку, что бы тот не мог вынести. Наказание Отца – проявление любви – для осмысления. Не бывает совершенных идеальных детей, невозможно не ошибаться, и боль точно такая же часть жизни, как красота, и она тоже есть красота, потому что меняет, делает сильнее, улучшает. И в конечном итоге помогает идти дальше, чтобы творить, созидать. Мы все для этого созданы. Но в боли, конечно, про это легко забыть, что и объяснимо, страдание всегда огромно, всеобъемлюще.

Если бы только Михаил мог принять все, что с ним происходит, с искренней благодарностью, ему сразу стало бы легче. Благодарность позволяет видеть свет, а он рано или поздно выводит из тупика...

Потом я вдруг врезалась в Андрюшу. Ему тоже не спалось с утра пораньше, и он, как и я, выбрался побродить в тумане. Накануне мы планировали с ним утром обсудить наши дальнейшие действия, но ко мне вдруг ночью пришел Панин. Остапа, как всегда понесло, я все разболтала...

– Наталия Александровна, вы с ума сошли, а если бы он вас пришлепнул?! – бушевал Андрей, хлюпая носом. – Вы открыли все карты! А если он сбежал? Вы как ребенок!

Тоже мне, большой выискался!

Не учите меня жить, лучше помогите собакам. Почему-то у меня было очень хорошее настроение. Я думала о том, что попытаюсь вправить Панину мозги, все-таки при всей той ерунде, которую он напорол, Михаил – не самый плохой человек.

Андрей потащил меня в замок, мы прошли в мой номер, и...

Мы, судебные медики, знающие лучше, чем кто либо, как выглядит смерть, не поняли, что Михаил мертв. Казалось, Панин спит и видит счастливый сон. Ну, может, очень уж счастливый – лицо было таким прекрасным, таким божественным.

Андрей потянулся к его плечу, и... По его бешеным глазам я прочитала, как услышала: Панин мертв и Соколов считает, это моих рук дело.

– Ты сумасшедший, – прошипела я и взяла Михаила за запястье. Уже холодное... – Зачем мне было его убивать, он мне обещал вечную любовь, страстный секс и приют для собак.

Соколов покачал головой:

– Это вы – сумасшедшая...

Вскрывали труп в местном морге. Конечно, мы с Андреем с одной стороны никогда бы не смогли при этом присутствовать. С другой – все-таки профессиональный интерес, от него никуда не деться, поэтому нам выдали копию акта. Формулировка судебно-медицинского диагноза была следующей: «Миокардиодистрофия неуточненная: периваскулярный и мелкоочаговый диффузный кардиосклероз, дистрофия, атрофия и фрагментация кардиомиоцитов, спазм интрамуральных артерий миокарда (гистологически). Отек легких, полнокровие внутренних органов». На основании судебно-медицинского исследования трупа Панина Михаила Владимировича и данных лабораторных исследований эксперт пришел к заключению, что смерть М.В. Панина наступила от миокардиодистрофии неуточненного генеза с развитием острой сердечной недостаточности и отека легких.

Не судебный медик, прочитав такое, решит: что-то с сердцем или легкими. А на самом деле мы просто не можем написать в официальных бумагах «Бог дал – Бог и взял», это не принято, так не делается, даже если суть именно такова. У меня тоже были такие случаи. Девочка, немногим за двадцать, болтала по телефону с подругой и вдруг замолчала. И еще женщина, совсем недавно с молодым любовником поднималась в квартиру, и вдруг упала на лестнице. Родственникам я честно говорила: не знаю, от чего смерть наступила, ничего с болячками там внутри не нашла. Сердце здоровое, другие органы в полном порядке. Признаки быстрого темпа смерти видны, а больше ничего. Химия пустая. Гистологически мелкие рубчики в сердце – ну и что, это практически у всех. Отек легких, развившийся быстро в агональном периоде, полнокровие внутренних органов – нормально при внезапной смерти. А в заключениях пишем: миокардиодистрофия, диагноз —палочка-выручалочка, когда нечего ставить...

Легкая быстрая смерть – великий дар.

Значит, Михаил оказался достойным его. Значит, это лучшее, что могло с ним произойти. С нами всегда случается все только самое лучшее, даже если в наших глазах оценка происходящего – ниже плинтуса.

– Сегодня мы провожаем в последний путь талантливого бизнесмена, человека с большим сердцем...

Какой-то чиновник, толкавший речь у гроба, выглядел ужасно – лысый, заплывший. Но послать всю эту кодлу нафиг родственники не рискнули. К тому же многие люди хотели попрощаться с Михаилом, все-таки он являлся фигурой публичной, отказывать, наверное, было бы не правильно.

Но слушать этот бред – увольте.

Я отошла чуть назад, к роскошной ограде и сверкающему граниту соседней могилы.

Слева похоронена мать Панина, а справа он будет лежать рядом с...

Разобрать надпись я не успела. Вдруг заметила, как из-за памятника появляются две едва различимые полупрозрачные фигуры.

– Привет, Наташ. Ну, не грусти! Видишь, привидения все-таки существуют!

Михаил выглядел таким, как в ту ночь, когда мы с ним разговаривали – джинсы, байка, щетина. Но это я отмечала боковым зрением, потому что все мое внимание было приковано к девушке, которую обнимал Панин. Это была я! Моя копия, я ведь знаю свое лицо до мельчайших черточек, и вот в этом, полупрозрачном, они тоже все до единой: морщинки у глаз, родинка на подбородке, ресницы длиннющие, что все это значит, почему мы так похожи?..

– Не бойся!

Вот засранка, и голос такой же...

Пара помахала мне рукой, обошла стоящих, и, кажется, ничего не видящих гостей. Михаил приблизился к гробу, щелкнул себя по носу, хихикнул...

Я схожу с ума, схожу с ума, схожу...

Почему мы так похожи с Дашей? Что это значит – мы потом возвращаемся? Но ведь я же такая вся из себя живая! Или у одной души есть несколько тел? Не понимаю...

– Ладно, не нервничай ты так, – Панин улыбнулся и послал мне воздушный поцелуй. – Я тоже ничего не понимаю. Ну и что!

– Все будет хорошо, – прошептала Даша, еще крепче обнимая Михаила.

Эти двое как срослись, сплелись, не могли отклеиться друг от друга...

Когда они исчезли, вдруг растаяли в воздухе, я отвернулась, чтобы никто не увидел моей счастливой улыбки. Не надо шокировать окружающих, пусть сохраняют верность ритуалу.

Я-то, впрочем, всегда подозревала, что со смертью все очень непросто и не понятно. И, похоже, с нее-то все и начинается...