– Я тебя увидеть – и сразу ты мне нравиться. Я знать – у красивых женщин всегда есть муж, бой-френд, любовник. Ты красивая, Наташа. И у тебя есть мужчина. Я – знать. Я – все понимать. Но если твой муж не приезжать теперь к тебе, могу я с тобой дружить? Ужинать, танцевать? Как друзья? Ты мне отвечать сейчас, пожалуйста. Я уже волноваться и начать умирать.

Надо же, как темные турецкие ночи действуют на душевное состояние симпатичного рыжеволосого немца. Смех смехом, но от волнения у него побледнело лицо, и шевелюра встала дыбом. Воинственному рыжему дикобразу срочно требуется любовь! Хотя он и пытается назвать ее дружбой. Но, с другой стороны, в этой жизни нет ничего невозможного. Мне не верится в существование непорочных, платонических отношений между мужчиной и женщиной, но, может, Дитриху удастся меня переубедить.

Я мычу, одобрительно киваю и продолжаю жевать, стараясь совместить несовместимое – побыстрее утолить дикий голод и не выглядеть при этом удавом, заглатывающим кроликов.

Вот про ужинать – да, это Дитрих совершенно правильно сказал! Ужинать, ужинать и еще раз ужинать! И я совершенно не возражаю против компании немца. Моя сила воли сломлена и парализована турецкой кухней, сплошным объедением! Все блюда, которые предлагают в ресторане, – и закуски, и горячее, и десерты – приготовлены именно так, как я люблю. Просто хорошее нежирное мясо, без выпендрежных извращений пожаренное со специями. Ароматный рис, тушеная остренькая фасоль с помидорами. Много сочных свежих овощей, красно-желто-зеленая горка, блестящая от оливкового масла, на салатной тарелке. Сладкие, пропитанные медом бисквиты. Солнечные, светящиеся, с прозрачной кожицей, желтые сливы… В общем, едой заставлен весь стол, за которым мы разместились. Хотя на тарелках всего понемножку, символически. Мы с немцем как-то синхронно, не сговариваясь, решили дегустировать местную кухню постепенно, не всю сразу. Не то что Сергеи, Толстый и Лысый, протопали недавно мимо, с джомолунгмами закусок, словно бы в последний раз едят! Глупые, не знают, как тяжело для органов системы пищеварения и даже для сердца такая неконтролируемая обжираловка. Может, как-нибудь улучить момент и тактично провести с ними воспитательную беседу? Бог с ней, с фигурой. Просто ведь, действительно, умеренность в еде – залог отличного здоровья.

М-м-м, но какая же вкуснятина! Да пусть рядом кто угодно сидит, хоть Дитрих, хоть его авангардная поклонница Ванесса аппетит мне не испортить. Особенно с учетом того, что обед я благополучно проспала. Ну я даю! А ведь выпила в баре всего один стаканчик красного вина. Вот оно, море, солнце, глоток алкоголя – и здравствуй, здоровый сон. Меня разморило так, что я даже не слышала, как звонил телефон. Очнулась только, когда перед ужином немец очень даже неделикатно заколотил в дверь моего номера.

Кажется, Дитриха терзали смутные сомнения, что я не одна. И обед пропустила, так как предавалась разнузданным сексуальным оргиям. Не дожидаясь приглашения войти, он сразу же рванул вперед, уставился на постель. Обнаружив невиннейшую подушку и целомудренную простыню, не найдя никакого порочного мужчины, расплылся в дурацкой счастливой улыбке: «Извини, наверное, ты хочешь переодеться к ужину…»

Марафет я наводила долго, так как пришлось подутюживать смявшееся в чемодане платье. Завозилась, копуша, и вот результат: мы сидим на открытой террасе, но за самым поганым столиком, непосредственно возле здания ресторана. А ведь так хотелось бы полюбоваться ночным танцем волн на лунной серебряной дорожке. Однако все места ближе к пляжу, с видом на негромко плещущее море, скованное огоньками близких и далеких городов, были уже заняты. «Не переживай, – шепнул Дитрих, заметив досаду на моем лице. – Потом мы гулять по берегу. А потом смотреть шоу, если ты хотеть…»

Наконец первый голод утолен. Можно бездумно смотреть на огонек свечи, дрожащий в красивом стеклянном шаре. А потом попытаться украдкой разглядеть и свое отражение в окне ресторана.

О, нет!

Так и есть – памшиновская алая шаль, которую я успела выторговать накануне в магазинчике отеля, выглядит в сочетании с черным атласным платьем, украшенным вставками из полупрозрачной органзы, вульгарно. Естественно: эта вещь, плотная и шерстяная, приобреталась для того, чтобы носить ее с пальто, а не с тонким нарядиком, который я захватила для ужинов.

Не подходит шаль к платью по фактуре материалов катастрофически. Хуже выглядел бы только пуховый платок, наброшенный на нежный атлас!

Ну и ладно. В конце концов, не нарядами едиными. Я ведь ни на что не претендую, к тому же у меня имеется перманентно восхищенный любыми моими шмотками поклонник. И чем мерзнуть на открытой террасе и ужинать в спешке – лучше утеплиться не очень подходящей для вечернего туалета шалькой. Чай, не в Париже на подиуме!

А начало и окончание туристического сезона, наверное, всегда такие – днем жара, вечером свежо. Где была моя голова, когда я собиралась! Можно ведь было жакет захватить!

– Добрый вечер! Приятного аппетита!

Возле меня остановились Лера и Света (первая – в джинсовом мини, позволяющем любоваться уже чуть загоревшими узкими бедрами, вторая – с декольте, скрывающим разве что соски). Тарелки в руках девчонок были наполнены пирожными, лукумом, желе и пастилой.

Раньше, чем успеваю подумать, порчу девочкам аппетит и пляшу на их любимых мозолях:

– А как же талия? Не боитесь распухнуть? Что, с мужиком напряженка, можно не думать о калориях?!

Они синхронно пожали плечами:

– С нашей работой не потолстеешь.

– А если и наберешь вес – то скинуть его за два дня реально.

– Ох, Натусик, вот что я тебе скажу. – Лера едва заметно качнулась, и я поняла, что она явно не останавливала официанта, услужливо подливающего в бокал вино. – Все мужики – сволочи! Пошли они в задницу!

– Ага, идиоты! Еще чего – в еде себе отказывать. Было бы ради кого!

«Натусик»! Обалдеть! Мои коллеги бы со смеху лопнули, услышав такое нежное обращение. «Змея подколодная», «стихийное бедствие», «язва» – вот такие характеристики я слышу намного чаще. Еще иногда меня называют вымогательницей – сразу после зарплаты я обязательно наведываюсь ко всем нашим экспертам, живописую проблемы бездомных собак и предлагаю помочь приюту для животных «Друг». Народ у нас понимающий: тысяч десять-двенадцать в месяц в общей сложности на нужды приюта при помощи моих коллег набегает. Хотя кое-кто, особо жадненький, и считает меня сумасшедшей! Впрочем, мнение окружающих мне почти не важно. Главное – чтобы моя совесть была чиста, чтобы ни о чем не жалеть и знать, что все, от тебя зависящее, сделано по-честному, с душой, на максимальных оборотах. А сплетни, антипатия… Подумаешь! Было бы из-за чего переживать! Это только сто баксов всем нравятся.

Меня опять затерзало любопытство. Что же у них за работа такая?

Кстати, может, неспроста наш сын решительно прервал медицинскую династию и стал журналистом? Окончив мединститут («для вас, дорогие родители, чтобы не загрызли»), он устроился на работу в газету («жизнь одна, и прожить ее надо без мучительной боли – неужели вы будете спорить?»). Карьера его развивалась стремительно – пришел простым репортером, через год уже раздавал визитки «обозреватель отдела политики», теперь трудится замом главного редактора газеты. Что-то такое Женьке передалось от меня – непоседливость, любознательность. Может, если бы я не резала трупы, то с удовольствием бы писала статьи?

Почему же все-таки эти девчонки не боятся поправиться? Они вряд ли занимаются спортом и тем более не могут быть инструкторами по фитнесу. Лера и Света стройненькие, однако не мускулистые.

– А я скажу, – с вызовом вдруг выпалила Светлана, и грудь ее едва не выскочила из хлипкого, расшитого пайетками откровенного топа. – Скажу! Лерик, нефиг меня по ноге стучать, а то я сейчас сама как двину! Перебрала уже, назюзюкалась, так стой тихо, не дергайся. А что сама, я трезва, как стеклышко! В общем, такие дела, Натусик: мы с Лерой квартиры за бабки драим. Денег зашибаем – не меньше полутора штук баксов, а часто и двушка набегает. В общем, покруче всяких козлов офисных. Бывших офисных козлов, кстати! Бывших, сокращенных – и правильно, что их с работы поперли. Кому они нужны, эти менеджеры! – Светлана вдруг запустила прямо в кремовое пирожное палец и нервно его облизала. – Зато вот у нас от клиентов отбоя нет. Лерик, скажи, я ж не вру! Что кризис, что не кризис – всем свое говно лень выгребать, никто с тряпкой корячиться не хочет. Нет, ну да, некоторые клиенты стали не раз в неделю звонить, а через две недели уборку заказывать. А нам без разницы – реклама в Интернете болтается, нам все равно народу всегда больше тарабанило, чем мы могли обслужить. И сейчас отказываем – больше трех квартир в день, как ни крути, не выдраишь, сдохнешь. А эти менеджеры. Менеджеры! Козлы несчастные! Кому они вообще нужны! Вот наша работа – самая полезная. Мы чистоту делаем. В чистой комнате и телевизор приятно посмотреть, и еду сготовить!

Света схватила пирожное, под изумленным, поверх очков, взглядом Дитриха затолкала его в рот и схомячила в считаные мгновения.

Кажется, я начинаю понимать, что произошло.

В первой половине дня, после спасения тонувшего детеныша, девичий «совет в Филях» принял стратегическое решение – брать из мужеского пола то, что теперь наличествует. В конце концов, принцев на всех не хватает, кому-то приходится довольствоваться вот такими Сергеями – толстенькими, лысенькими, немного бэушными, средней паршивости мужчинками. Очень распространенная девичья позиция: лучше плохонький, чем вообще никакого, пусть урод, зато мой урод! Дело было на мази, парочки определились, кто с кем будет любиться, обменялись томными взглядами и начали болтать. И тут Золушки, которые могли бы делать вид, что они принцессы, вдруг решили признаться: вместо кареты – тыква, долой «Ламборджини», «Запорожец» рулит. Похвальная откровенность, с моей точки зрения. И вообще любая честная, не противозаконная работа вызывает уважение! Тем более уборка – это действительно тяжело, и спина ноет, и от всей бытовой химии у девчонок, наверное, аллергия. Я-то в промышленных масштабах не убираюсь, но свою квартиру, конечно, мыть приходится. Чихаю всегда во время наведения чистоты жутко. Интересно, кстати, домработниц хозяева достают? Небось засовывают палец в какой-нибудь хитрый завиток на бра, а потом морщатся: «Вы плохо пыль протерли! Ну что это за уборка?..» В общем и целом девицы молодцы: зарабатывают себе на жизнь, ни от кого не зависят. Может, к этому отпуску они готовились не один год, стараясь накопить на приличный отель, дорогие купальники и очки. С моей точки зрения, это их прекрасно характеризует. Только вот всякими ресницами-губами напрасно увлеклись, глупышки, слегка подпортили свою красоту в угоду моде. Но это не смертельно, разумеется…. И вот парочка присмотренных девчонками Сергеев оказалась на редкость чистоплюистой. Ребятам, видите ли, пролетарских девочек для курортного романа не надо. Может, на проституток бы даже среагировали – расширить свои познания в плане применения «Камасутры». А уборщицы им не покатили, не тот уровень. Жиртрест, а понтов выше крыши. Как будто бы сами красавцы с мегамощным мозгом. Впрочем, девочки эти по молодости так обижаются и бушуют. Большинство мужиков ведь все такие – у самих ни рожи, ни кожи, ни денег. А требования к женщине – упасть и не встать. Надеюсь, Лере и Свете все же повезет найти себе приличных кавалеров. Хм… может, все-таки попытаться обратить внимание Дитриха на кого-то из них? У меня-то жизнь устроена. А немец симпатичный, веселый, жизнелюбивый…

– Давайте, девушки, присоединяйтесь. – Я чуть отодвинула свою десертную тарелку. – Вот и бокалы чистые, сейчас вам Дитрих воды нальет. Нет, вина вам, думаю, не стоит, хватит, было бы что заливать. Тоже проблему нашли! Лучше пойдемте после ужина с нами, танец живота смотреть.

– О, у меня идея. Надо этих менеджеров аниматорами сюда трудоустроить. У них вон какие животы – пущай трясут. – Света осмотрела стол в поисках ложечки, не обнаружила ничего подходящего и запустила в шоколадное желе указательный палец.

Присевшая рядом с Дитрихом Лера расхохоталась:

– Да это уже не танец живота будет, а танец пуза. Зрелище не для слабонервных!

Когда мы приканчиваем десерты, до террасы доносятся звуки темпераментной, пронзительно чувственной музыки.

Умеют! Как же прекрасно турки умеют петь и играть! Я слушаю зажигательную песню и невольно начинаю качать ногой в такт.

– Натусик, – икнула Лера, отодвигая тарелку, – а пойдем после шоу на дискотеку! Ты будешь мужика завлекать, а мы его потом оприходуем.

О, господи! Какие они все-таки глупышки! Я им в матери гожусь и за всю жизнь ни разу не была на дискотеке! И, кажется, в дни моей молодости это называлось танцами – так хотелось покружиться в вальсе, и никогда не получалось выбраться, в мединституте у всех студентов одно занятие – конспекты зубрить. А Ленька мой вообще танцевать не умеет – слоник любимый. По молодости я на него дулась. Муж у меня очень красивый, высокий, голубоглазый, светловолосый. Не у каждого актера, считающегося секс-символом, такая внешность. Мне похвастаться хотелось, что у меня такой парень, в люди выйти – а он, зануда, все по библиотекам засиживался…

Обижаться на пьяную фамильярность девиц или не стоит? А толку-то: зачем возить воду, когда есть столько более приятных занятий…

Мы выходим из ресторана одновременно с тяжело дышащими Сергеями. Их животы округлились, как у беременных женщин на девятом месяце.

Площадка, где будет проходить шоу, расположена высоко, нужно пройти несколько пролетов широких белоснежных ступенек. Непреодолимая преграда для отставного менеджмента – широкие спины неспешно удаляются в направлении главного корпуса отеля.

– Скатертью дорожка, – шипит вслед несостоявшимся кавалерам Лера, отбрасывая назад длинные светлые волосы. Теперь, в полумраке, недостатки ее кустарных губ и ресниц не особо различимы. И девушка вдруг начинает мне напоминать… Памелу Андерсон, так, что ли, зовут белокурую актрису, играющую глупенькие роли? – Я нутром чую, у них обоих не стои́т.

– Не стои́т? Что есть не стои́т? – пытливо интересуется Дитрих, по-джентльменски придерживая меня за локоть.

Света выставляет вперед указательный палец, потом его сгибает и сопровождает сие действо тонким шипением. Немец хохочет так, что у него чуть не соскальзывают очки:

– Я-я, яволь, я понять!

Нет, все-таки мои новые знакомые – такие непосредственные девушки! Вообще-то я тоже за словом в карман не лезу, но барышни меня в этом плане явно опережают.

– Добрый вечер! Похоже, опять русская диаспора в сборе! Отель – как подводная лодка, никуда не деться.

Я оборачиваюсь на голос Татьяны, киваю идущему рядом с ней Саше. Тот стоически тащит на плечах счастливого, сияющего захлебывающимся детским счастьем Егорку. Пацан, с хитреньким личиком, коварно делает папе рожки.

Ах, какая досада! Малыш разоблачен!

Поняв по нашим лицам, что сын делает какую-то пакость, Саша стаскивает сына с плеч и ставит его на землю.

Невыносимо!

Блин, что они себе думают, эти турки!!!

Следит здесь кто-нибудь за порядком или как?!

Пожалуйста, кто-нибудь, усмирите эту сумасшедшую…

Ванессы не видно, она вещает с площадки, расположенной значительно выше, в горной части территории отеля. Там растут раскидистые пальмы с растопыренными во все стороны, наглыми, какими-то чисто конкретными ветками. Эта ботаническая распальцовка полностью скрывает страстную поклонницу Дитриха. От творчества дамы у меня вдруг возникли все симптомы беременности, вместе взятые: головокружение, тошнота и страстное желание закатить немцу истерику.

А чего он, елки-палки, провоцирует такие сильные чувства?

И вообще: назвался груздем – полезай в кузов. Делай же что-нибудь с этой сумасшедшей любовищей! Займись с дамой сексом, придуши ее или…

Нет.

Не или.

Вообще.

Мысли выключаются, потому что на территории отеля, на всем огромном пространстве, вдруг гаснет свет.

Надо же, как, оказывается, темно без этих фонарей на тонких ножках, без вмонтированных в клумбы круглых прожекторов, без бус из разноцветных, чуть раскачивающихся на ветру лампочек.

Мгновение люди находятся в шоковом состоянии, и в темноте слышен лишь негромкий шум бьющихся о берег волн, потом раздаются гневные возгласы.

Темень стоит – хоть глаз выколи.

Я только теперь начинаю слегка различать контуры, вижу белую шевелюру Егорки, светлые Лерины локоны.

– Странно – а я думала, только в Москве электричество отрубают, – пробормотала Света, находящаяся где-то слева от меня. У нее сильный, чуть хрипловатый голос, без труда перебивающий возмущенное клокотание наполнившей ночь немецкой речи. – Стоило, блин, в Турцию переться, чтобы тут…

Все остальное произошло в доли секунды.

Захныкал упавший Егор. Осознав, что нахожусь к нему куда ближе, чем Таня, я сделала несколько шагов вперед и нагнулась, чтобы помочь ребенку подняться.

И рядом с нами, в полусантиметре от моей головы, что-то оглушительно громыхнуло.

«Твою мать! Теракт?! Вот уроды, ненавижу, только бы никто не погиб! Знаю я эти взрывные травмы, кучка мяса и костей, кошмар эксперта!» – заметались испуганные мысли, и я, подхватив на руки вопящего мальчика, бросилась в какое-то совсем неправильное место. Нас захлестнула волна несущейся в панике толпы, и в висках застучало: надо устоять на ногах, надо выстоять, потому что иначе нас затопчут.

Когда электричество включилось, люди еще пару секунд машинально бежали вперед. Потом все замерло, только лихорадочный стук сердца показался вдруг звенящим оглушительным набатом.

– Где мама? Папа! Пусти меня, мне больно, ты мне ногу царапаешь! – Ребенок, явно копируя взрослых, всплеснул ручками и горестно покачал головой. – Ох уж эти женщины! Вечно от вас одни проблемы! Скажи, и вот зачем вам нужны такие длинные ногти?!

От последней ремарки я наконец очнулась, нервно хихикнула, опустила тяжеленного мальчика на землю и осмотрелась по сторонам.

Первое же, что бросилось в глаза, – длинный, как столб, Дитрих, отчаянно машущий рукой. Он забрался на скамейку и что-то кричит – но рядом со мной обнимаются его соотечественники, и в воплях их счастья можно оглохнуть.

Потом я увидела черный странный кусок непонятно чего…

Егорка дернул меня за подол, попытался что-то сказать, но тоненький голосок уже было не различить в шумных возгласах радости и негодования. Я присела на корточки и тогда услышала:

– Вот это ветер! Мусорку с цепочки сдуло. Она оторвалась и сплющилась. А если бы по голове попало – больно было бы? Мама говорит: головой падать нельзя, иначе она сломается.

– Правильно мама говорит, – бормочу я, гладя перепуганного, всхлипывающего мальчишку по белым волосикам. Теперь и у него начинается реакция на произошедшее: подбородок дрожит, в глазах стоят слезы. Но он старается держаться: настоящий маленький мужичок. – Мамочка всегда желает тебе самого лучшего. Ты, главное, слушай ее – и все будет хорошо!

Я говорю с Егором и одновременно думаю про свою работу. К нам часто привозят любителей прогуляться под крышами. Падающие сосульки иногда пробивают голову до основания черепа, мозг сильно повреждается. Этой весной доставили молодую женщину, лет тридцать пять ей было. Паскудный щенок с балкона ей на голову что-то тяжелое сбросил. Три дня в коме, потом умерла. А если после таких травм и выживают, то хорошего мало, о полном восстановлении, как правило, речи не идет. Прожить-то пару лет еще можно, но вместо половины мозга – уже киста, полость. Помню, ребенка такого вскрывала – ему, когда он в коляске лежал, на голову что-то уронили. А еще довелось девушкой заниматься – тоже с половиной мозга. Я думала, наверное, инвалидка какая, не может же человек нормально адаптироваться, если половина извилин не шевелится, и вместо них – киста, заполненная ликвором. А тем не менее (потом родные рассказали) девушка в банке работала, институт с красным дипломом окончила, умненькой всегда была, только на головные боли все время жаловалась.

Короче, люди, берегите голову! Мозги не восстанавливаются!

Как же нам с пацаненком повезло! Стой мы хоть немного левее – и все, песенка спета.

С пацаненком?

С пацаненком, пацаненком…

Но ведь это, получается, уже второй случай за сегодня, чуть не закончившийся трагедией! Да. Второй…

– Егор! С тобой все в порядке?!

Прибежавшая Таня, растрепанная, с черными потеками туши на щеках, деловито ощупывает сына.

– Кости целы? Егор! Не молчи! Ничего нигде не болит у тебя?

Мальчик, отвернувшись, быстро утирает слезы. А потом важно говорит:

– Все обошлось! Бог миловал.

Вот же обезьяна малолетняя! У Егора явно имеются актерские способности – он с бесподобным выражением копирует подслушанные у взрослых выражения и интонации.

– Добрый вечер! Как хорошо, что никто не пострадал!

Сначала я реагирую даже не на незнакомый голос. Лицо Татьяны каменеет, очень быстрая перемена мимики – от озабоченной участливости и любви до ледяной, плохо сдерживаемой ярости.

Потом я вижу подошедшую к нам пару, Андрея и Веронику Яковлевых, и начинаю догадываться о причинах Танечкиного раздражения. Сказать, что Вероника выглядит великолепно, – значит не сказать ничего. На ней – всего лишь скромное маленькое черное платье, целомудренно глухое, с рукавом три четверти. Но как же оно идеально скроено! Подчеркивает фигуру, в нем столько стиля, столько шарма. Даже красавец муж со своим роскошным экстерьером как-то теряется на фоне вечного совершенства маленького черного платья. Еще бы Тане не злиться – такой наряд привлекает внимание больше, чем нагота. Если ее муж Саша заглядывался на девушку, когда она была одета в потертые шорты и простенький топик, то уж теперь…

– …и мы видели, кто там стоял. У меня в голове не укладывается, как можно было до такого додуматься! Впрочем, чего от дуры невменяемой ждать. – Вероника, вздохнув, заложила за ухо прядь черных блестящих волос. – Там была Ванесса! Ну, та блондинка, которая все время Дитриху стихи читает. Я думаю, – она повернулась ко мне, сочувственно посмотрела, – эта женщина – ненормальная. Она влюблена, ревнует. И со всем этим надо срочно что-то делать!

Вот и приплыли.

Ванесса. Стихоплетка хамская!

Татьяна, прижав ладони к щекам, изумленно воскликнула:

– Неужели вы сами видели?! Послушайте, обратите внимание… Посмотрите хотя бы вот на эту урну, ближайшую. Они здесь все одинаковые, я так понимаю. Бак на цепочках крепится. И как Ванесса только смогла цепь порвать, это же не нитка! Кстати, мне лицо этой женщины почему-то знакомо. Я даже думала: ну откуда я могу знать эту ненормальную! Впрочем, я ведь журналистка, круг общения широкий. Может, и пересекались когда. Как же я испугалась! Неужели Ванесса сбросила нам урну на голову?! Тогда надо в полицию идти!

Андрей, сидевший на корточках перед Егором, недоуменно пожал плечами:

– Строго говоря, именно как бросала – мы не видели. Но за полсекунды до того, как везде погас свет, Ванесса тушила об ту урну окурок. И больше вокруг ровным счетом никого не было…