Часть 2
Кушадасы, май 2009 года
Я ненавижу Турцию до скрипа зубов, трясущихся рук, сдавленного дыхания! Как же убого буквально все, что связано с мидл-классом! Смотрю на наш отель «Long Beach», и меня начинает колотить от отвращения. Когда-то он был уровня пяти звезд, и огромная территория, роскошный мраморный лобби-бар, шикарные бассейны и оригинально спроектированные рестораны еще напоминают о тех временах. Но, наверное, дела у хозяев в финансовом плане пошли не очень. Теперь в турагентстве характеристику отеля сопровождает напряженно-виноватая улыбка менеджера, ремарка «крепкая четверка» и торопливое уточнение: «Вы же понимаете, за такие деньги получить сервис экстра-класса невозможно, с какими-то мелочами придется смириться». И вот я честно пытаюсь смириться. С облупившейся позолотой дверных ручек, прожженным ковровым покрытием коридоров, явственно ощущаемым в номере запахом кухни. С полотенцами – просто оставленными на полочке в ванной, не выложенными красивыми узорами на постели, не украшенной живыми цветами. Горничная регулярно находит в номере свои чаевые – но ей и в голову не приходит удивить меня хоть чем-нибудь, кроме наскоро пропылесошенных ковриков. «Четыре звезды». Бедненько, но чистенько. Без души, без лоска, без элегантности… И так в этом отеле относятся ко всему, аналогичная убогость царит везде! Выбор закусок за шведским столом минимален и непритязателен. Рестораны а-ля карт скудны, словно школьная столовая. Аниматоров и участников шоу-программ можно смело отправлять на пенсию в связи с полной профнепригодностью.
Только необъятные морские просторы здесь по-настоящему прекрасны. Море ничто и никто никогда не испортит.
Я пытаюсь чаще смотреть на него – безмятежно синее, неспешно катящее белые гребешки волн, обнимающее мое измученное тело и сожженную душу.
В прохладной освежающей воде еще получается не думать. Там есть покой, свобода и независимость. Соленая бесконечность убаюкивает боль, растворяет страдание.
Но потом я выхожу на пляж, вижу не такой белый, как на Мальдивах, песочек, не такие удобные, как в Эйлате, шезлонги. И мысли невольно делают новый мучительный виток.
Среднее благополучие. Средненькое – но более-менее. Тьфу! С моей точки зрения, издевательство над собой, жизнью и качеством. Экономное жлобство, жалкая расчетливость. Телефон максимум за четыреста баксов («они же быстро падают в цене, ломаются, аппарат можно потерять, нет-нет, люксовый мобильник – это так нерационально»). Машина – новая иномарка – ни в коем случае не дороже тридцатки, а еще лучше – двадцатки («а если угонят? По „Каско“ все равно полную стоимость не выплатят. И потом, в джипе-„бумере“ движок пять литров, на фиг такие траты на бензин, если разгоняться в городе приходится максимум от одного перекрестка к другому. Лучше япошка – ест меньше, в обслуживании дешевле, практичнее»). А еще все эти средненькие и целеустремленные всенепременно носят дешевую ширпотребную одежду от молодежных французских фирм («зачем платить за крутой лейбл? Ведь шмотки отличаются только надписями на ярлыках!»). И выбирают недорогой курорт – о да, и здесь тот же принцип, дешево и сердито – в Египте или Турции.
Ненавижу все это – такие рассуждения и такую жизнь.
Такое среднестатистическое болото не для меня.
НЕ ДЛЯ МЕНЯ!!!
Я хочу жить по-другому! Если машина – то «BMW» последней модели, если телефон – то сверкающий бриллиантами «Vertu», если ноут – то «Apple MacAir» с мегамощным мозгом!
И я буду так жить!
По большому счету, мне всегда в глубине души казалось: честность – это глупость. Она была моей нормой жизни скорее от лени. Люди из моей среды, наше поколение – мы более осведомлены о том, как заработать деньги, нежели о том, где их украсть. Ну так сложилось, так воспитали.
По-честному – теперь это уже совершенно ясно и понятно – у меня ничего не вышло.
Значит, приходится искать другие варианты.
«Нет никаких правил. Все возможно. Делай, что хочешь», – сладко шептал в моих снах несостоявшийся любовник.
По большому счету, именно бегство от покойного (но прыткого, как живого!) Димы привело меня в это убогое место, турецкий Урюпинск. Ну и желание хоть как-то ограничить употребление спиртного. От перманентного поглощения виски в зеркале стало отражаться какое-то опухшее создание, имеющее весьма мало общего с моей обычно эффектной выхоленной внешностью…
Впрочем, действительно: все, что ни делается, к лучшему.
Сначала у меня получилось прогнать Диму из сердца, прекратить бесконечную череду фантазий о том, каким бы мог быть наш секс. Даже нет, не так… Прогонять – это прикладывать усилия. А все получилось очень просто и легко, естественно. Так делаешь пару глубоких вдохов свежего утреннего бодрящего воздуха – и вдруг неожиданно осознаешь, что проблемы остались во вчерашнем дне, они отделены надежной прочной стеной прошедшей ночи и больше уже не имеют к тебе ровным счетом никакого отношения.
Все в прошлом – теперь я могу это говорить даже о моем мучительно несостоявшемся романе с Димой…
А дело было так. Обычное туристическое разводилово: едешь на экскурсию, час прилежно пялишься на древности и четыре-пять – изучаешь ассортимент лавок, куда хитрый гид, особо не интересуясь мнением туристов, привозит группу. Сначала нас загнали в магазин, торгующий ювелирными изделиями. Как смешно было видеть менеджеров, суетящихся возле кустарных самоделок с бриллиантами. «Мы предоставляем нашим покупателям сертификат качества. Если изделие вам надоест – приезжайте через год, и мы совершенно бесплатно поменяем вам его на любое другое», – заливалась соловьем работающая в лавке русская девчонка. Она, наверное, иногда великодушно разрешает потискать свою молодость какому-нибудь потному жирному турку.
Смешно все это было – слышать глупые обещания, видеть самопальный ассортимент, презентуемый с такими понтами. Кстати, а у меня ведь на самом деле мало украшений. Не люблю, особо не трогают. Всех покупок-то: консервативно-классические часы «Chaumet» и строгое платиновое кольцо с бриллиантами от «Chopard». И больше мне ничего не надо. Здесь дело не в количестве, а в качестве, стиле, истинной элегантности…
Потом было немного затертых глазами туристов уставших старых памятников – и какая-то дурацкая лавчонка с лукумом, яблочным чаем и вонючим оливковым мылом по астрономическим ценам (блин! Я уже начинаю смотреть на цены!). Затем нас загнали в ангар, заваленный дешевым турецким текстилем, жуткими черными кофточками и желтыми махровыми халатами. К тому моменту, когда группу привезли в магазин, торгующий кожаными куртками, мне было уже все до голубой звезды. Фляжка с виски опустела, наполнив меня редкостным благодушием.
Мы сидели на выставленных вдоль стен рядах стульев, пили неистово малиновую сладкую, но прохладную бурду и смотрели на якобы показ моделей. Смешные турецкие девчонки с большими попами и неуклюжие шкафообразные парни – все они с апломбом вертелись перед нами в разноцветных кожаных куртенках. От ужасной одежды и подиумного дилетантства меня затошнило, захотелось выйти на свежий воздух…
Не знаю, кем он работал в этом ужасном месте – показывал одежду, шил те жуткие куртки или был собственником этой фабрики-магазина.
Не знаю, сколько ему лет, чем он интересуется и что считает важным.
Знаю только – у него было Димино лицо, и рост около ста восьмидесяти сантиметров, и глаза его заискрили сумасшедшим неистовым неконтролируемым желанием, а в светлых джинсах стал набухать заметный бугорок.
Мы очень быстро поняли друг друга. Он кивнул в сторону какой-то двери, и уже через минуту наши губы высасывали друг друга с таким отчаянием, как будто бы это был последний глоток жизни.
Он все делал быстро и очень правильно – содрал мою одежду, щелкнул молнией брюк, опустил тяжелую ладонь на мою спину и вошел, резко, болезненно, глубоко.
Насилие – оказывается, наша общая эротическая фантазия.
Потом, когда мы смогли говорить, смеяться по поводу разорванных футболок и испачканного в пыли белья, он сказал, что его зовут Ахмет и что ему было очень хорошо. Мое имя и состояние его не интересовали – очень по-мужски, возбуждающе эгоистично, настоящие мужчины именно так себя и ведут.
В тот день Дима стал мне близок и понятен до каждой мелочи: оргазменных всхлипов, цепких пальцев, сжимающих мои бедра, запаха спермы, ее сладкого ананасового вкуса.
Меня отпустило. Мне захотелось жить и заниматься сексом. Среди туристов, которые остановились в нашем отеле, есть такой симпатичный рыжий немец. Кстати, он говорит по-русски – с общением проблем не будет. И смотрит на меня очень даже заинтересованно.
Это стоит отметить. Освобождение снов – отличный повод…
За балконом лениво плещется море. Дрожит свеча на столике. Я забрасываю ноги на стену, и, рискуя свалиться с пластикового кресла, делаю небольшой глоток теплого виски…
Не знаю, насколько типична для мая Турции такая погода, как теперь: днем жарко, вечером свежо. Неприятно натягивать на сгоревшую кожу джинсовую рубашку или тонкий свитер. Но по-другому на балконе долго не высидишь, замерзнешь.
А потом вверху, прямо надо мной, раздались голоса…
– Егор нашел очень дорогое украшение! Саша, ты понимаешь, его стоимость может составлять миллионы долларов! Камень – алмаз, как он сияет под электрическим освещением, ослепнуть можно. И этот медальон под камнем, женский профиль, фантастика! В жизни ничего похожего в плане техники не видела, ни в Грановитой палате, ни в Эрмитаже, ни в Грюнесгевельбе! А какая тонкая работа вокруг камня, микроскопическая, я бы сказала! Невероятное ажурное плетение из золота, как леска или паутина! Я уверена: перстень старинный, древний! И не надо так скептически хмуриться, именно миллионы он стоит, вот такой порядок цифр на здешние находки… Ты покопайся в учебнике истории или просто в Интернет зайди – этот регион кишмя кишит всякими драгоценностями. Здесь Шлиман раскопал сокровища царя Приама, тут находятся руины древних городов – Гелиополиса, Пергама… Твой сын обнаружил настоящий раритет – это с первого взгляда видно. Ты просто посмотри на кольцо – оно же дышит историей!
– Тань, ты такая смешная. Даже если предположить, что ты права. Как ты собираешься вывозить эту вещь из Турции? Нас поймают на таможне, и что потом? Суд, тюрьма?! Спасибо, не надо, у меня тендер на заказ мэрии через две недели. А если все сделать по-честному. Если поставить в известность власти о своей находке – нас же замучают вопросами. Что да как и при каких обстоятельствах эта вещь оказалась в вашем распоряжении?! Нам могут не поверить, что сын нашел только это кольцо, что нет других сокровищ, которые мы спрятали. Да мало ли что случится, тут все не предусмотришь. Я не вижу безболезненного, беспроблемного выхода из этой ситуации. Не вижу! Только одно понимаю: мне все это очень не нравится!
– Ну, если тебе не нужны миллионы долларов – отдай перстень мне. Я вернусь с ним в Москву на раз-два. Я сама пройду контроль в аэропорту! Да я уверена – можно просто надеть его на палец, и никто ничего не заподозрит. Лучший способ что-либо спрятать – демонстративно положить на видное место и не париться. Ну не рассматривают ювелирку пассажиров. Ремни просвечивают, ботинки – а сам ты хоть с ног до головы золотом обвешайся, не смотрят. Камень можно внутрь повернуть. Никто ничего не заподозрит!
– Нет, солнце. Никакой самодеятельности. Мы приехали на отдых вместе – вместе и уедем. А перстень все-таки лучше передать турецким властям. Если он имеет историческую ценность для этой страны, то вывозить его – преступление. Захотят нам заплатить вознаграждение – скажем спасибо. Нет – ну, на нет и суда нет. Надеюсь, нам никто претензий не предъявит, только поблагодарят.
– Какой ты честный! И смелый! Ну просто бесстрашный лев!
– Какой есть. Ты чем-то недовольна? Видели глазки, что ручки брали, кто за меня замуж стремился побыстрее выскочить?! Ты вцепилась в меня, как пиявка, еще при жизни Анжелы. А уж когда она погибла, ты даже годовщины ее смерти не дала мне достойно дождаться, перед родственниками до сих пор неудобно.
– Надо же, какие мы нежные! Не понимаю, кто из нас мужчина! А ты подумал, как мы жить будем? Я – безработная. А ты разорился. Ты разорен, Саша! Какой тендер, какой бизнес, какая фирма! Мы выгребли последнюю заначку, чтобы поехать на море. В начале туристического сезона туры стоят по минимуму. Мы же с тобой всегда отдыхали ранней осенью, когда цены на отдых намного выше. И не в таких убогих отелях, как этот! Носить мне уже нечего, я себе в этом сезоне ни одной новой кофточки не купила, все зимние распродажи прошли мимо меня, и купальник тоже прошлогодний. А скоро нам и есть будет нечего – ты это понимаешь?!
Наши соседи еще долго ругались, оскорбляли друг друга, разбудили своими воплями ребенка, уложили его спать. Наскоро позанимались сексом и снова ругались – только потише, почти шепотом.
Но меня все это уже интересовало постольку-поскольку.
Прекрасный циничный план возник сам собой.
Если они обнаружили ценную вещь и не знают, что с ней делать, – я с удовольствием им помогу ею распорядиться.
Кто не рискует – тот не пьет шампанского.
Ничто и никто меня не остановит.
Для меня теперь нет никаких преград, барьеров и препятствий.
Ведь никаких правил не существует…
В общем, буквально через несколько дней пребывания в турецком среднестатистическом болотце все изменилось.
Мне сразу стало проще дышать и интереснее жить. Когда знаешь, что в перспективе получишь деньги, позволяющие вести привычный образ жизни, по венам вместо крови хлещет бурлящий адреналин. И даже новый любовник, Дитрих, побывал во мне, но словно прошел стороной, мимо моей жизни. Наверное, это логично. Когда идет охота за крупной дичью, получение мелкой рыбешки, конечно, приятно, но особо не радует, не вызывает ослепительного драйва счастья…
* * *
У сгубленной любопытством кошки сбитые коленки, ссадины на локтях и подбородке, а еще ушиб в области левой лучевой кости. Руке, с фиолетовым отеком, крупно повезло – еще немного, и был бы перелом. Впрочем, это частности. Повезло ли кошке в общем и целом? Я не знаю…
В отеле нет рентген-кабинета. Томографию, естественно, здесь тоже не сделаешь. Можно, наверное, поискать клинику с соответствующим оборудованием в городе. Но у местных эскулапов, похоже, никаких намерений в этом плане не возникает.
Турецкий врач (со скудным арсеналом медикаментов в почему-то ярко-розовом чемоданчике. Протонизированная таким оригинальным цветом, я особенно внимательно изучила содержимое гламурного кофра: аспирин, пантенол, активированный уголь и микроскопический пластырь. Последний он наклеил на Танино колено – на всю ссадину повязки не хватило, однако турка это не смутило) авторитетно заявил: «Все будет карашо. Завтра пойдешь плавать море». Жизнерадостный дурак. С такой дыней-торпедой в районе талии, похотливыми губами и лихорадочно горящими из-под спаянных на переносице бровей глазками можно быть экспертом в следующих областях:
– нежнейшее тирамису;
– жареное мясо;
– сговорчивые туристки.
Или – с учетом цвета чемоданчика – сговорчивые туристы? Впрочем, нет, насколько я понимаю эти вещи, тогда саквояж для инструментов и препаратов был бы нежно-голубеньким. Но почему это чудо решило, что умеет лечить людей?..
Ох, да, яд из меня так и хлещет. Нервы, нервы. Я сама себе противна. В серпентарий эту мадам, изолируйте меня, и побыстрее, а то всех загрызу!
Спокойствие, только спокойствие…
На самом деле мне ведь тоже очень хочется надеяться на лучшее. Для осторожного оптимизма есть основания: с девочкой не случилось многого из того, что приводит к летальным последствиям при падениях такого типа. Например, Татьяна не налетела грудью на валяющееся возле места трагедии старое рассохшееся дерево. В том случае мог бы возникнуть ушиб сердца и мгновенная смерть. Она не ударилась заднебоковой или нижней частью груди, не повредила ребра – а это при таких падениях часто случается, ломается пара ребер, рвется селезенка, и наступает смерть от кровотечения. У меня был жуткий случай – молодой парень катался на роликах, не смог затормозить, налетел со всей дури на скамью с металлической спинкой. В травмопункте его посмотрели – поставили перелом ребер. Мальчишка со слезами пожаловался: «Болит живот, очень болит…» У врачей в таких ситуациях традиционный ответ: «Болит, а вы как хотели, молодой человек? Раньше надо было думать. А теперь терпите, мальчики не плачут». Тоже мне, эскулапы! Глаза бы разули, мозг включили! Там ведь у парня еще гематома образовалась под капсулой селезенки. Через какое-то время она разорвалась, и кровь, естественно, потекла в брюшную полость. И в «Скорую» мальчик героически не звонил – терпел, глупенький, страдал, изо всех сил пытался себя вести как настоящий мужчина… А еще при падении можно сильно удариться головой, порвать при этом небольшой сосудик между оболочками дернувшегося, сместившегося в момент соударения головного мозга. Привозили к нам недавно тетушку – в погреб свалилась, головой о бочку шарахнулась. Пришла в себя, долго думала и решила – не тошнит, крови нет, значит, все в порядке. Дело ближе к ночи происходило, она спать легла. Муж утром будит – а добудиться не может. После такого не просыпаются: там была нарастающая сдавливающая мозг гематома под твердой оболочкой головного мозга. Тетушка не спала, она в коме находилась. Померла потом. А еще…
Так. Стоп. Наталия Александровна, мать вашу, смените пластинку. Затыкаю фонтан судебно-медицинского опыта, отключаю память. Вперед и с песнями – мысленно выхожу из морга, секционных, своего кабинета с компьютером, на винчестере которого хранится целое кладбище покойников.
Закрыть дверь и забыть.
Надо думать о хорошем. Мысль материальна. Раздавим опарышей дурацких предположений и страхов о возможных последствиях! Все-все. Глупости – прочь из моего рыжеволосого чердака!
Первым делом после того, как мы вернулись в отель, я избавилась от моего хвостика и неизвестно чьего сексуального партнера Дитриха. «Я хотеть тебе помочь, я волноваться за Татьян», – бормотал он, и рыжий ежик волос как-то сочувственно сник, а в голубых увеличенных линзами глазах читалось искреннее беспокойство. Беспокойные – в сад. Толку от ваших метаний. Я сама нервная.
Потом по моей просьбе и Саша с Егором ушли на пляж – помощи от них теперь тоже никакой, одни проблемы. Девушке надо пара часов покоя, а с мужиками это невозможно – они все время трещат, как сороки. Всхлипывает Егор, размазывает сопли по зареванной мордашке: «Мамочка, ну как же так, а если бы ты умерла?» Саша раздраженно читает едва дышащей жене морали: «Вечно тебя несет неизвестно куда! Я ведь тебя предупреждал: не надо никуда ехать. Как знал, как чувствовал…» Конечно, все это очень прекрасно. Что Егор нежно относится к мачехе и великодушно называет ее мамой. И что Саша весь из себя такой взволнованный, переживающий и заботливый. Но после полученного сильнейшего стресса молодой женщине нужен отдых. И желательно – под хотя бы временным присмотром медика. Мало ли что. Все-таки я жутко волнуюсь. Все ли с ней в порядке там, под кожей, за косточками. Хрупок человек, нежна жизнь. Нам всем надо себя беречь…
Потом я поднимаюсь с кресла, чтобы задернуть шторы, – яркое солнце бьет прямо в глаза, и девушка, не просыпаясь, загораживается от него ладошкой.
Так лучше. Разгладилась едва заметная негодующая морщинка, разрезающая гладкий лоб. Только пережитое все равно держит в напряжении лицо: не расслаблены губы, хмурятся почти не тронутые пинцетом темные густые брови, испуганные гримаски то и дело искажают черты.
Что же с Танюшей в действительности произошло? В горах, возле святых источников и домика Девы Марии?..
Когда я прибежала к той части склона, откуда доносились крики и грохот камней, там уже находилось много людей. О чем-то перемяукивались китайцы, крупный темнокожий турист на английском кричал, что нужен доктор.
Я увидела Дитриха, мечущегося в поисках то ли гида, то ли врача. Ванесса, с растрепанными волосами, пыталась помочь сидящей на земле Татьяне подняться на ноги.
– Пусть ляжет! Что ты глаза вылупила, роль рыбы репетируешь?! Делай, как я сказала! – в таких ситуациях контролировать себя не могу, ору как бешеная. Ничего, целы будут окружающие, главное, чтобы беды не произошло. – Не кантовать, блин, до осмотра! Положи девку на землю, я кому сказала, положи, где взяла! Нам таких в морг расколбашенных после травм пачками привозят! Резать не успеваем!
– В морг? – ахнула актриса, послушно опуская Татьяну. Та со стоном растянулась на земле, и меня прошиб холодный пот: не приведи господь, травма позвоночника, на всю жизнь можно калекой остаться. – А вы патологоанатом или судмедэксперт?
Надо же, какие глубокие познания приобрела Ванесса в связи с подготовкой к роли следователя. Большинство людей так с ходу разницу между этими двумя профессиями и не назовут. Хотя все достаточно просто. Патологоанатом вскрывает трупы людей, умерших в стационаре. Подсказка в виде истории болезни прилагается. Иногда, если правоохранители уж очень твердо уверены в ненасильственном характере смерти или, что вероятнее, обладают повышенной концентрацией лени и пофигизма, патологоанатом имеет дело с телами людей, скончавшимися дома от тяжелых заболеваний. Хотя это неправильно. Любая смерть вне очевидности подозрительна на насильственную, и работать с такими телами должен судебный медик. По большому счету, к нам везут все подряд: убийства, повешения, электротравмы и другие травмы, отравления, заболевания. Судебный медик, особенно из тех, что пользуется микроскопом, то есть знает гистологию, может работать патологоанатомом. А патанатом вот так с ходу, без предварительной подготовки, судмедэксперта не заменит, специфики нашей не знает.
Впрочем, эти мысли вспорхнули и исчезли. Я педантично ощупывала Танин скелет, радуясь его вроде бы на первый взгляд абсолютной целостности. И посматривала на выступ, с которого она сорвалась вниз, – широкий, заросший кустарником, он выглядел таким надежным и безопасным. Впрочем, я все равно не понимаю, почему Татьяну туда понесло. Там нет никаких достопримечательностей, нет киосков с сувенирами или палаток, торгующих водой и мороженым.
– Там что-то сверкало, – простонала Таня и вздрогнула: мои пальцы ощупывали ее руку и, должно быть, угодили прямо в очаг мучительной боли. – Сверкало… Я вспомнила Бору с его рассказами о кладах. И решила пойти на ту площадку. Мне казалось, дорога такая широкая. Действительно, я добралась без проблем. И даже нашла, что там блестело. Никакого клада, разумеется: туристы, должно быть, сверху набросали монет. Хотели вернуться еще раз в эти места. Бросали в пропасть, но часть денег попадала на выступ. Как я раньше не поняла, что это евро сияют, у них еще блеск такой характерный, ни с чем не перепутаешь… А потом… – Девушка жадно облизнула пересохшие губы и поморщилась: все ее личико (и особенно рот) было испачкано серыми пятнами пыли и грязи. – В общем, я сидела на корточках и рассматривала еврики. Прекрасно видела, конечно, что монеты современные, и все равно надеялась найти среди них старинную, древнюю. И… Я так и не поняла, что произошло. То ли птица какая-то пронеслась прямо перед лицом, то ли животное промчалось. Я не разобрала, просто такое ощущение, что передо мной что-то прошмыгнуло, просвистело, как будто бы воздух рассекли. От неожиданности отшатнулась, не удержала равновесия, покатилась вниз, и вот… Кажется, все кости целы, жить буду? Это чудо, что ничего не сломала!
Чудо – не чудо. Поживем – увидим. Пока вроде бы никаких серьезных последствий для здоровья не наступило. Ну а для полноценного обследования сейчас все равно никаких условий нет. Турок категорически против формулировки «страховой случай» и необходимости привлечь других медиков. А обследование за свой счет выльется здесь в большие деньги, неизвестно, есть ли они у этих ребят. Только и остается, что уповать на Бога и думать о хорошем…
И все-таки что-то меня в этом происшествии насторожило. Я пыталась представить себя в аналогичной ситуации. Допустим, вот сижу на корточках, ковыряюсь в земле, и вдруг мимо просвистывает птица или животное… Да какого рожна им стремительно резко шмыгать? Животные обычно сторонятся гомосапиенс (и правильно делают, некоторые экземпляры хуже зверей себя ведут!). Даже собаки и кошки, домашние и разбалованные, к незнакомому человеку редко когда вот так с энтузиазмом бросятся. Причем еще и разглядеть пробежавшее зверье якобы было невозможно – нет, да чушь, быть такого не может… Разве только одно животное догоняло другого – тут они действительно могли мчаться, не разбирая дороги, куда глаза глядят?
Но, может, все-таки там, наверху, дело обстояло совершенно не так? И Таню столкнул вниз кто-то из туристов? Но почему? Почему рядом с членами этой семьи все время случаются непонятные происшествия? Слишком большая концентрация случайностей, это выглядит подозрительно. Кому перешли дорогу эти ребята?..
И еще один странный момент. Где те самые россыпи евро, которые привлекли Танино внимание? Хо-хо, подайте мне сюда для душевного успокоения презренные дензнаки! Внизу, на месте падения, их не было. Потом, когда мужчины занимались сооружением импровизированных носилок (Таня уверяла, что дойдет сама, но Бора, видимо, опасаясь возможных негативных последствий, сбегал в автобус, взял у водителя пару пледов и кусок плотного пластика), я не поленилась сбегать на ту площадку, выступающую над общим массивом горы, достаточно широкую и заросшую кустарником. Никаких монет! Конечно, может, молодая женщина практично сгребла их в сумочку – но она об этом умолчала. Судя по ее словам, падение случилось стремительно, в тот момент, когда она, опустившись на колени, рассматривала горсть евро. Или, может, это все-таки стеснение? Цапнула-таки денежки – и молчок. Или вот еще какой вариант: монета покатилась к обрыву, Таня постаралась ее поймать и упала, сорвалась вниз? И просто теперь не хочет признаваться, что чуть не отправилась на тот свет из-за пары евро?..
В автобусе я старательно воздерживалась от того, чтобы терзать ослабевшую молодую женщину вопросами. Первое: негуманно. Второе: ни к чему лишние свидетели. Мне показалось, что Лера со Светой и так слишком активно интересуются произошедшим и прислушиваются к тому, что говорят другие. Невероятно: даже забыли в очередной раз обсудить животрепещущую тему поиска мужика! Теперь точно жди беды!
Но когда мы вернулись в отель, после того как турецкий врач закончил осмотр, я в своей обычной прямой манере поинтересовалась:
– Деточка, а вот теперь, когда нас никто не слышит, ты ничего не хочешь мне рассказать? Не очень-то я верю в твою версию с птичкой-невеличкой или зверьком-невидимкой. Может, кто-то из нашей группы решил выяснить с тобой отношения? Поведай мне, облегчи душу. Знаешь, одна голова – хорошо, а две лучше! Давай дружно пошевелим извилинами!
Таня, фальшиво улыбнувшись, сказала, что скрывать ей нечего и к рассказу нельзя ни прибавить, ни убавить ни единого словечка. Вот честное пионерское!
Девушка усиленно убеждала меня: все в порядке, произошло всего лишь неудачное стечение обстоятельств, по счастью, не нанесшее большого ущерба.
Таня говорила, но я явственно видела страх.
Прыг-скок, прыг-скок.
Прыг.
Эта рыжая любопытная особа о чем-нибудь догадалась?
Ско-о-ок!
Нет, пронесло. Или она все-таки что-то подозревает?..
Страх…
Страх, как шарик для пинг-понга, без устали прыгает в Таниных мечущихся по моему лицу (верит? Не верит?) зрачках.
Что ж, насильно мил не будешь. И спасение утопающих – а равно срывающихся в пропасть – дело рук самих болезных.
Татьяна что-то недоговаривает.
Но мне меньше всего хочется выяснять суть проблемы, мотивы и причины. У меня по работе подобного «счастья» – выше крыши. А теперь – долгожданный отпуск, который я сто лет не проводила в таких прекрасных условиях, как теперь. Вот пойму, что Татьяна не помрет, отработаю клятву Гиппократа – и на пляж, подставлять спинку ласкающим лучикам ультрафиолета. И море сейчас, должно быть, как парное молоко – прогрелось за день…
Не хочу влезать во всю эту историю, не хочу и не буду. У меня осталась уже всего неделя отдыха, и пусть она наполнится светом солнца, а не темнотой околокриминальных проблем…
Мой муж часто ворчит: «У тебя, Рыжая, шило в заднице». Мы с ним и правда кардинально отличаемся друг от друга. Леня – спокойный философ, созерцатель. Он любит тишину. Может часами торчать на даче возле клумбы с цветочками, наблюдая, как распускается бутон, который ласково щекочут солнечные лучики. Меня же мутит, если я больше четверти часа остаюсь в одном положении. Я ношусь как угорелая везде – по кабинету, секционной, по нашей кухне.
Соскользнув с кресла, я внимательно посмотрела на Таню – дыхание ровное, цвет лица улучшился, она во сне шевелится – что ж, похоже, и правда, ничего серьезного. Дождусь, пока девица выспится, спрошу про самочувствие и аппетит – и можно отсюда убегать. Тем более что за окном…
Ух, как мне сразу захотелось на улицу! Вечернее мягкое солнце выманило наружу весь отель. Прямо под окнами, на зеленой травке, между пальмами, стоят ряды шезлонгов, на которых разлеглись уже хорошо подкопченные солнцем бюргеры. Еще из окон этого номера видна волейбольная площадка – там вовсю кипит сражение, Лера и Света, вечные Дианы в микроскопических шортах и с фальшивыми ресницами, делают вид, что болеют за загорелых ребят. Пляж, заполненный туристами, тоже отлично просматривается. А из окна моего номера вид совершенно другой. Комната расположена дальше по коридору, практически в торце корпуса – и за окошком только плывет-расстилается волнистое море, море, море…
Интересно, здесь – я скосила глаза на балкон и нахмурилась, – ага, да, и тут такая же беда, перегородки между балконами невысокие, плетеные, чисто символические. По-моему, это не самая удачная дизайнерская находка. Мне бы не хотелось видеть со своего балкона, как на соседнем развалившийся в пластиковом кресле бюргер, не смущаясь, почесывает свое детородное хозяйство. А потом с жизнерадостным простодушием олигофрена приветствует меня искренней улыбкой. Значит, такие балкончики, на которых невозможно уединиться, – беда всего отеля…
Я уже собиралась удирать с подоконника – вечернее солнце более мягкое, но все равно жаркое, а кондиционер в номере включать не стоит, Тане сейчас простудиться – проще простого, – но вдруг заметила, что рядом с прозрачной пластиковой пляжной сумкой лежит какой-то листок, испещренный пометками.
Естественно, читать чужие записи некрасиво.
Полностью с этим согласна.
Но я буду не я, если когда-нибудь мимо них пройду.
И не воспитывайте горбатого. Время и так спринтер, слишком стремительно несется ко все исправляющей могиле…
Впрочем, в пометках не обнаружилось ничего любопытного. Видимо, Таня или Саша просто записывали всякую всячину – время встреч, какие-то станции метро, номера телефонов. Почерк – на первый взгляд мужской, мелкий, остроугольный, никаких круглых буковок. Но я в принципе тоже корябаю аналогичными каракулями. О, поняла! Да, писала именно Таня – вот в уголке помечено название краски для волос и номер оттенка. А еще…
Я развернула сложенную вдвое бумажку и чуть не закричала.
Да ведь это же до превращения в черновик было расчетным листком! Дорогая бухгалтерия: в связи с увольнением Татьяны Кирилловны Липкиной выплатите барышне дополнительный оклад и пособие, как и предусмотрено заключенным ранее контрактом в случае досрочного расторжения по желанию работодателя.
Ну и дела…
А строила-то из себя, а выпендривалась! Центр мироздания, вечносияющая незаменимая звезда на редакционном небосклоне! Ни шага, ни вздоха, ни передранного из Интернета репортажа – только Танечкина несравненная работа все расставит на свои места…
Хотя… Может, девочка все-таки не врет, а лукавит? Ее могли выпереть с основного места работы (кризис действительно очень поганое время, карьеры людей щелкают, как семечки, разлетаются, словно шелуха. У Женьки в газете, судя по его рассказам, тоже бардак начался: гонорары снизили, количество полос сократили, как следствие – лишние кадры, как вынужденная мера – сокращения…), но кто ей мешает договориться о внештатном сотрудничестве? Мой сын одно время, пока его не повысили, а жена в декрете сидела, тоже на несколько изданий пахал.
Что же все-таки там, в углу номера, за птица с разбитыми коленками на широкой постели дрыхнет? Хитрая лгунья или стойкий оловянный солдатик, не имеющий привычки жаловаться на проблемы?
Но – кстати, о птичках – у меня ведь есть Женька! И он может для меня все выяснить! Так, так… сейчас соображу… в эсэмэс ситуацию объяснять слишком долго. Но возле бара имеется комната, а над ней хорошая такая многообещающая табличка: интернет-кафе. Да, я собиралась на пляж, и что? Отправлю письмо – и сразу на шезлонг. Много времени это не займет. Все-таки я жутко любопытная особа, тут уж ничего не поделаешь!..
Нет, нет…
Это все неправда.
Я вру. Ищу повод, предлог, основание.
Только мысли об Интернете – а руки начинают дрожать. Медик во мне бесстрастно отмечает усилившееся сердцебиение и затрудненное дыхание. Интернет-маньяк предчувствует скорую дозу, желанную инъекцию – и весь замирает от счастья.
Эта болезнь, как, наверное, и все зависимости, стала развиваться постепенно.
Все-таки я – барышня уже очень даже взрослая. И прекрасно помню те времена, когда экспертизы печатали на машинке. До сих пор на подушечках указательных пальцев остались чуть уплотненные участки – увлекаясь, я стучала по клавишам, словно дятел, и дробь печатной машинки была лучшим тонизирующим средством. Все равно ведь бумаги оформляются в основном по ночам, глаза слипаются, а тут какой сон под резвое тра-та-та. Когда появились компьютеры, громоздкие, туго соображающие, постоянно «виснущие», я и подумать не могла, что буквально через пять лет такая дура с тяжелым монитором займет полстола каждого эксперта. И что в кабинете обоснуется по-стариковски кряхтящий принтер.
Мне не нравилось все, что было связано с компьютером: необходимость разбираться в клавиатуре и текстовом редакторе, предательски исчезающий несохраненный текст, какие-то постоянные поломки. То ли дело печатная машинка – хоть бей по ней, хоть роняй, все равно работает, и набранная на ней уже почти законченная экспертиза никуда не денется, даже если вдруг внезапно вырубится электричество.
Но когда что-то нельзя изменить – это проще принять, правда?
С неимоверными мучениями я освоила систему dos, потом, слегка поругиваясь, windows 3.1, затем, уже с удовольствием, 95-винду, после чего… Меня стали неимоверно раздражать прилагающиеся к компьютеру вьюноши, гордо именующие себя системными администраторами! Прыщавые и немытые, боявшиеся морга до одури, они требовали слишком большого количества реверансов и пряников, чтобы приступить к исполнению своих непосредственных обязанностей. Понаблюдав за этими ребятами – тыкают отверткой куда ни попадя, с энтузиазмом малыша, получившего конструктор, – я поняла, что нет, видимо, особых сакральных знаний для обуздания куска железа и пары микросхем. К тому же в магазинах полно соответствующей литературы, где путь к реализации любой задачи расписан подробно, как для совершеннейших «чайников». Первый раз поменяв сгоревший вентилятор, я гордилась собой даже больше, чем после проведения боевого крещения первой аутопсией. Теперь я могу даже перепаять чип «видюхи». Но при этом все равно благоговейно не понимаю, к примеру, принципов работы вайфая или блютуза. Технический прогресс погружает меня в состояние восторженного гипнотического транса. Наверное, если бы господин из прошлого столетия увидел наши автомобили, телефончики и компьютеры, то сразу бы опять помер от удивления и мучительной зависти! Все-таки все эти технические штуки здорово облегчают и разнообразят жизнь. И я преклоняюсь перед человеческим мозгом, который создал эту россыпь умной техники!
Параллельно увлечению «железом» меня как магнитом тянуло во Всемирную ловушку, питающуюся чужим временем, нервами и остротой зрения. В Интернете я общалась с однокурсниками, коллегами из других городов, потом появились форумы – судебно-медицинские, посвященные проблемам брошенных животных, и так далее, и тому подобное. Гадание на картах Таро, онлайн-магазины, сводки новостей, социальные сети… Сна не стало вообще, были только покрасневшие глаза и нарастающее иссушивающее чувство жуткого беспокойства. Я мчалась из дома в офис (читай: от одного компьютера к другому) как сумасшедшая. Мне казалось, что придут важные суперценные письма, и если я на них не отвечу, всенепременно случится конец света. Вскрываемые трупы плыли передо мной, как в тумане. Конечно, меня по-прежнему интересовало, что именно в попавших на секционный стол человечках сломалось. Но хотелось, действительно всей душой хотелось, по большому счету, только к монитору. Вот такая ситуация, наверное, возникла потому, что я всегда все делаю по максимуму, на предельной скорости: люблю, езжу, работаю. И даже фигней страдаю – с саморазрушающим энтузиазмом… «Рыжая, ты пропала», – констатировал как-то муж, застукав меня за чтением учебника по Mac OS (мне надоело выковыривать «троянов» из винды, и я подумывала о смене операционной системы, макинтошевский софт вроде бы пока считается менее уязвимым для вирусной заразы). С воплями о том, что я опять провела ночь без сна, он выдрал кабель, соединяющий модем и компьютер. То же самое позднее безжалостный мучитель сделал и с машиной, установленной в рабочем кабинете.
Это было очень больно.
Но очень вовремя!
Я благодарна мужу за помощь радикальными мерами.
Хотя я чуть тогда не сдохла…
Наблюдая мои мучения, коллеги говорили: что-то похожее испытывают курильщики и алкоголики, решившие завязать с вредными привычками. Головная боль, раздражение, дрожащие руки, резкие колебания температуры тела, невозможность сосредоточиться…
Я не выздоровела, как не исцеляются алкоголики. Я просто «не пью» свою водку – и дома, и на работе сделала Интернет с минимальным объемом трафика: отправить почту, почитать новости – и все.
Но когда я придумываю достаточно веский предлог для того, чтобы «уколоться», то… Счастье, трясущиеся руки, замирающее от предвкушения дыхание и невероятно насыщенный, полный вкус жизни – все это свидетельствует о том, что собственная терапия пока дает минимальный результат. К сожалению…
– Да, вот пришлось слетать в Москву, срочно понадобилось завизировать документы. И, я думаю, еще раз придется срываться – на следующий вторник назначено совещание мэра с представителями бизнес-элиты, от участия в таких мероприятиях отказываться не следует…
Мимо меня, пересекающей холл, прошел мужчина, увлеченный телефонным разговором. По корпусу его массивного черного мобильника скользнул солнечный луч, и на мраморном полу сразу же рассыпалась пригоршня разноцветных зайчиков. Я читала о том, что есть производители элитных сотовых телефонов, предпочитающие украшать корпус бриллиантами, – но только теперь увидела, насколько это роскошно, красиво и эффектно. Разноцветный сияющий водопад струился, бежал, извивался на светлом мраморе. От такого шоу глаз не оторвать!
Пока я про себя ворчливо прикидывала, сколько помощи приюту для бездомных собак можно оказать в счет стильной безделушки, мужчина помахал мне рукой.
– Привет! Как дела? Слушайте, вот какой вопрос – у вас в номере тоже горничная убирает из рук вон плохо? У нас с Серым все очень запущено. Такое ощущение, что она не убирает, а по вещам шарит – тряпки разворошены, разбросаны!
Изумленная, я замедлила шаг, прищурилась. Неужели мы знакомы? Но мне кажется, что я бы обязательно запомнила такого франта – туфли из крокодиловой кожи, дорогой костюм, умопомрачительно стильный портфель с золотистой пряжкой. Однако мне незнаком этот человек, не могу его узнать, нет, мы никогда не пересекались, точно.
– Наталия, ау? Как можно такое забыть! В баре только вчера винишко пили! Я на вас еще так посматривал многозначительно. Если бы не ваш Дитрих…
Лишь когда мужчина улыбнулся и подмигнул, до меня, наконец, дошло: да это же Сергей-Толстый!
Как же сильно меняет человека одежда! В этом отлично скроенном костюме Сергей даже не кажется полным!
Вот тебе и якобы уволенный менеджер из автомобильного салона…
Лерик, Светусик, берите вилку и снимайте лапшу, которую ребятки навешали вам на уши.
По крайней мере Сергей-Толстый измучен не нарзаном и кризисом. Судя по обрывку разговора, который мне удалось услышать, все у него в шоколаде. Вот только непонятно, почему он здесь, а не на Лазурном Берегу? И зачем так старательно изображает рубаху-парня?..
* * *
Сладко пахнущий цветами, озаренный отблесками заходящего солнца вечерний час наполняет умиротворением и расслабленностью большой отельный муравейник.
Только что служащие закончили поливать из шланга извилистые белоснежные дорожки, петляющие между ярких пятен клумб. Собраны шезлонги, опустела длинная широкая лента пляжа. Темпераментный Таркан больше не присасывается к кому ни попадя через динамики возле баров у бассейна. Серьезный черноусый дядечка, с важной торжественностью выдающий полотенца, укатил трескучую тележку с высокой сине-красной махровой горкой. Официанты и повара пока еще не наполняют террасу перед рестораном предшествующей ужину звякающей суетой.
Это время оранжевого неба, падающего в море солнца, соленого дыхания волн, засыпающих пальм и сосен.
Я сижу на балконе, наслаждаюсь тишиной, любуюсь отсвечивающими легкой розовинкой волнами и думаю о том, что могу собой гордиться.
Долг врача выполнен. Беспокоиться за здоровье Танюши уже нет особых причин. После того как царевна очнулась от сна, я еще раз провела осмотр, не обнаружила ничего подозрительного и сдала девушку на руки окольцованному ею принцу с четкими инструкциями о возможных проблемах и соответствующей технике реабилитационных поцелуев.
В сети Интернета я путалась ровно столько, сколько потребовалось для изложения сути вопроса моему Женьке. А ведь искушений было великое множество – непрочитанные письма, личные сообщения с форумов, сайты о компьютерных новинках! Устояла. Буду жить реальной жизнью. Отдыхать. Наслаждаться и радоваться. Наша жизнь и так слишком быстротечна. Миг, вспышка. Буду брать с собой только важное и лучшее. Или, по крайней мере, попытаюсь.
А еще я помогла Сергею пообщаться с барышней на рецепции по поводу чистоты номера. Сергей-Толстый, как выяснилось, не говорил по-английски. А девушка в холле не понимала по-русски. Моего инглиша худо-бедно хватило на то, чтобы сказать: уборка комнаты должна проводиться с меньшим усердием, нет никакой необходимости разбираться с личными вещами постояльца. Потом я, правда, не удержалась, чтобы не вставить свои пять копеек:
– Сергей, если у вас такие высокие требования, надо тщательнее выбирать отель.
Сначала он отшутился. Непритязателен, скромен, непривередлив – сущее золото. А потом вдруг схватил за локоть, затащил в свой номер, распахнул шкаф и засмеялся:
– Смотрите сами! Ну, при чем тут мои требования! Да это же бардак полный! Я – далеко не чистюля и аккуратист, но тут уже вообще ни в какие ворота!
Ой, мрак… Стопки белья действительно разворошены, рубашки, синхронно соскользнув с вешалок, беспомощно распластались внизу!
Я осмотрела комнату, и мне показалось, что по ней промчался смерч. Эпицентр случился в кресле – все вперемешку, куча мала – майки, шорты, плавки. Какая же это уборка! Здесь просто все обшарили, перевернули с ног на голову и, должно быть, не успели замести следы…
– У вас очень красивый телефон. Может, горничная его заметила раньше, а потом искала, чтобы прикарманить? – предположила я, обмирая от восхищения. На тумбочке лежал ОН.
ОН, ОН, ОН!!!
Ноутбук «Apple MacAir», тонкий, как папка, с диагональю 13,3 дюйма, весом немногим больше кило, двухъядерным процессором, 2—4, в зависимости от конфигурации, гигами оперативки; скромным по современным меркам «веником», потрясающей матрицей, эх…
ОН слишком дорогой, не полностью удовлетворяет моим пользовательским требованиям, но его дизайн вызывает почти физическое вожделение. Хочу его трогать! Прикоснуться к серебристо-серому пластику, обвести пальцем светлое яблочко на крышке, сыграть нежную мелодию на чутких клавишах эргономичной клавиатуры…
Мужчина, пребывающий в полнейшем неведении по поводу моих мук, пожал плечами:
– Да че его искать, я мобилу даже в сейф не убирал, на пляж с собой не таскал. Что за отдых без вискарика? А когда выпью – трубу теряю, так что мобила в номере оставалась. Ну а с сейфом париться тоже резона нет. Я считаю: захотят обворовать – обворуют, и никакие замки не спасут. Тем более сейфы здесь, кажется, совершенно голимые, замок ключом закрывается – фигня полная. Так что уже имелась у горничной возможность всяких прибамбасов из номера потырить. И сегодня тоже – меня весь день не было, ноут не брал с собой, а он три тысячи долларов стоит… Выдернули меня поутру на работу, конечно, резко. Хорошо, что костюм на отдых взял. Как в воду глядел: пришлось срочно в Москву летать. Зато даже домой не заезжал, переодеваться нет необходимости. Ну в Москве и холодина в сравнении со здешним климатом! Чувствую, уже горло болит, там народ еще в плащах ходит… Знаете, я вообще не люблю понты все эти – тачки, мобилы, шмотки дорогие. Но что делать, приходится терпеть, в нашем круге есть правила и стандарты…
Я не нашлась с ответным словом. Была одна мыслишка – заявить, что не так уж и сложно смириться с необходимостью разговаривать по мобильнику, усыпанному бриллиантами. Что вот пожилому дворнику, который с утра до вечера снег разгребает, на порядок сложнее. Но был у этих рассуждений не только ироничный привкус, горчили они злобно-пролетарским. Глупость подумала! Каждому – свое. Сергей-Толстый нашел удобное высокооплачиваемое место в жизни. Но не за красивые же глаза оно ему досталось. Может, и пахал на порядок больше того же дворника. Скорее всего, именно так: света белого из-за работы не видел. Только почему он все-таки скромничает, не афиширует свой достаток? Успех – это повод для гордости. Особенно у мальчиков, которые со стадии сперматозоида стремятся всех обогнать, стать первыми, после чего с тем же пылом отчаянно самовлюбленно хвастаться. Хотя, хотя… Иногда успех и экономность «в одном флаконе» доходят до таких невероятно извращенных форм, что просто диву даешься! Мне приятельница как раз недавно рассказывала про своего экс-кавалера. Удачливый состоятельный бизнесмен был жаден в быту до неприличия. Обладающий феноменальной памятью, мужчина знал цены на все товары буквально до рубля. И мог объехать несколько магазинов в поисках более дешевых хлеба, молока, крупы, самой обычной еды, которую любой взрослый работающий человек метет себе в корзинку, особо не изучая ценники. Притом бизнесмен одевался в самых дорогих бутиках, обожал стильные бессмысленно дорогие аксессуары. Он менял машины как перчатки и не дарил моей приятельнице, даже хилых тюльпанчиков, заставлял ее экономить на всем – продуктах, моющих средствах, зубной пасте. Надолго девчонки не хватило, сделала ноги от жадного бизнесмена – и правильно. Все люди если не экономят, то обращают внимание на цены и планируют свой бюджет. Но не надо же доводить все до абсурда! Что это за мужик, который на шикарном «Мерседесе» по магазинам мечется, выискивая самый дешевый пакет сахара?! Цирк, да и только! Может, Сергей-Толстый тоже из породы успешных, но жадноватых? На наш отель действовало спецпредложение, тур стоил очень недорого…
И еще один непонятный момент. Проясню, пожалуй:
– Знаете, Сергей, мне Дитрих говорил, что вы с другом здесь, в общем-то, случайно оказались. Собирались в Египет, полюбоваться рыбками и кораллами. Как можно было перепутать!
– Под этим делом, – он щелкнул себя по шее, ослабил узел пастельного галстука, отлично сочетающего с бежевым костюмом, – все, что угодно, случается. Проблема у меня, да. Заливаюсь виски больше, чем следует. Не могу себя контролировать. Время сейчас у всех непростое, буксует работа… Да, мы с Серым конкретно лажанулись. Нарочно не придумаешь! Приехать на Эгейское море со всеми причиндалами для дайвинга! Впрочем, я вообще не помню, как выбирали, что выбирали… Но если уж приперлись с оборудованием – решили, надо хотя бы пару погружений сделать. Хотя и выглядит это по-идиотски, согласен… Кстати, я вот на вас смотрю и хочу кое-что спросить. А с этим рыжим немцем – оно у вас как, серьезно? Наташа, отпуск слишком длинен для одного курортного романа. Вы подумайте как следует. И я, и Лысый – парни хоть куда.
О да, сам себя не похвалишь – так и просидишь неликвидным пузатиком. Из меня, как из бокала шампанского, вырываются пузырьки смеха.
– Боюсь, ребятки, я вас не стою. Не по Сеньке шапка, куда уж нам, простым адептам тряпки и швабры! Я ведь домработницей тружусь. С Лериком и Светусиком! У нас творческое трио. Сначала мы квартир надраимся, а потом выходим охотиться на мужика. Все строго по плану: я его завлекаю, а Лерик со Светусиком оприходовают.
Сергей присел на край кресла и расхохотался:
– Нажаловались, кто бы сомневался! В отношении вас мне это абсолютно безразлично! Вы можете работать кем угодно – с вами все равно интересно. Девчонки же слишком просто заточены. Нужно же мне было к чему-то придраться. Между нами, малышки глупы, как пробки, даже для одноразовых отношений. Я ж не спорю, согласен, неловкая ситуация: сами с Лысым их кадрили, потом сами соскочили. Но еще хуже с такими тусоваться. Вот вы – совсем другое дело. Дался вам этот немец!
Сейчас. Сейчас произнесу свою коронную фразу. Аплодисменты, занавес, вспыхивают софиты. Итак:
– Думаю, моей внучке вы бы не понравились.
– Кому?! – Отвалившаяся челюсть – это, оказывается, не преувеличение. – Не сказал бы, что у вас даже дочка наличествует. С такой-то фигурой нерожавшей бабы! Вы выглядите младше меня! Вот это да, до чего дошли всякие омолаживающие технологии… Слушайте, Наташ, так, может, вы это, девчонкам, Лере и Свете, подгоните телефон вашего хирурга. Жалко же, молодые девочки, а так себя изуродовали. Я как представил Лерин рот за работой…
Тоже мне, заботливый выискался! Хамло похабное!
Прочие физиологические подробности я уже не слышала, выскочила из номера Толстого, оглушительно хлопнув дверью.
На себя бы посмотрел, эстет! Самые красивые части в Сергее – мобильник и ноутбук!
Мужчины неисправимы. Иногда мне кажется, что они думают исключительно головкой своего осеменительного агрегата. Ни манер, ни такта, ни культуры. Все мысли снизу бегут!
Вопросов о том, чем заняться до ужина, не возникло.
Люблю оранжево-розовые закаты! Самые желанные для меня, самые лакомые кусочки южного лета. Как хорошо, что иногда представляется такая возможность – остановиться, понаблюдать за красотой гаснущего солнца, насладиться каждым нюансом меняющихся красок. Рисование – еще одно мое хобби, неистовая страсть. Я специально не брала в Кушадасы мольберт – и так вещей много, тяжело тащить с собой еще и чемоданчик с кистями и тюбиками. К тому же на отдыхе хочется как можно больше увидеть. А если начнешь писать картину – потеряешь время и что-то упустишь. Переносить впечатления на холст можно и позднее. Обязательно нарисую турецкий закат – роскошный, насыщенный, свежий, вкусный! И погода налаживается – я до сих пор торчу на балконе в легком коротком желтом сарафанчике, и мне ничуть не зябко. Вот только…
Блин!
Твою мать!
Нет, я все понимаю! Я сама свободный человек без комплексов! Но есть же какие-то правила поведения!
Демонстративно встав со стула, я пошла в номер и что было сил хрястнула дверью.
Может, бюргер-сосед, наконец, поймет, что меня нервирует его появление с рукой, запущенной в плавки.
Вот хам: как приклеилась лапа к яйцам, постоянно!
Если у него чесотка в этом месте, вши лобковые, то пускай лечится! А если ему нравится мять свой стручок на моих глазах, то я, то я… Даже не знаю, что сделаю, но так просто это не оставлю!
Пометавшись по номеру, я схватила телефонную трубку, набрала номер Дитриха.
Он снял в ту же долю секунды, и сначала было дрожащее «алло», потом нервно-громкое дрожащее «алло» и вот уже даже крик, взвинченный, нервный…
– Привет, привет! Да не ори ты так, оглохнуть можно! У тебя все в порядке? Зайди ко мне, пожалуйста, если ты ничем не занят.
– Я… – он запнулся, вспоминая нужное слово, – я… хорошо, я сейчас приходить и тогда все объяснить. Кажется, я скоро буду умирать.
«Не надо мне ничего объяснять. Соседу моему все объясни. Объясни, прошпрехай – и потом умирай себе, сколько влезет! – Кипение раздражения – процесс длительный. – Да, я в курсе – у европейцев вообще и особенно у немцев нет никакого стеснения в отношении своего тела. Они с пеленок о наготе не задумываются. В сауну всей семьей ходят. А в плавательных бассейнах даже раздевалки не всегда оборудованы, плавки или купальник при всем честном народе разного пола в Германии натянуть – не проблема. Но у нас другие культурные традиции. Хорошие или плохие, не суть важно, они другие, и их надо уважать! Тем более бюргер этот! Он же без штанов не ходит, то в трусах, то в плавках дефиле на балконе устраивает. Но себя там регулярно лапает, извращенец проклятый!»
В дверь номера постучали.
Распахнув дверь, я ахнула. Жара на улице стоит, а Дитриху осталось только шубу надеть! Плотные черные джинсы и голубая джинсовая рубашка с длинным рукавом уже наличествуют.
– Ты заболел?
Прикасаюсь к бледному лбу под ежиком-рыжиком – теплый, не горячий, обычный.
– Я купить на экскурсия турецкий еда. Сладкий, орехи, вкусно. Но там теперь, – Дитрих указал пальцем на живот и закатил глаза к потолку, – я думать, что я умирать. Очень плохо там теперь чувствовать.
Детский сад, старшая группа! А ведь взрослый человек, путешествовать, судя по его словам, любит. Неужели так сложно запомнить: нельзя есть в жарком климате всяческие разносолы. Захлебывайся слюной, но не жри! Неизвестно, где все это готовилось, в каких условиях и сколько темпераментных бактерий там радостно наплодилось под ласковым солнышком!
– Сейчас я тебя спасу. У меня таблетки есть от всякой такой хвори. Еще водки хорошо выпить. Ты пьешь водку?
– Я любить пиво. – Дитрих присел на кресло и грустно вздохнул. – А водка я пробовать – невкусно, и потом крепко хотеть спать.
Я протянула ему упаковку с таблетками, повернулась к столику, чтобы наполнить стакан минеральной водой, и…
Застегнутая на все пуговицы рубашка Дитриха чуть собралась в складки, позволяя сбоку увидеть грудь, тронутую золотистым курчавым пушком. Но меня интересовал не он. А ссадины, свежие, багровые, особенно заметные на белой коже…
– Вот, выпей сразу две таблетки. Теперь вода. Конечно, минеральная, поздно ты стал обращать на такие вещи внимание.
Я говорю и при этом думаю о том, что, когда мы ездили на экскурсию, Дитрих ушел, оставив меня в очереди у источника. А через пару минут раздались крики Татьяны. У нее на руках обломаны все ногти, под корень, до крови. В автобусе немец старательно от меня отворачивался, а когда мы приехали, пулей помчался переодеваться. Кажется, теперь понятно, почему…
– Слушай, поговори с моим соседом. Он меня достал, все время рука в трусах. Ну что ты смотришь так непонимающе! Он выходит на балкон и мнет себя здесь, – я помахала ладошкой ниже ремня Дитриха. – У русских так делают только больные люди.
– Конечно, я ему объяснить. Я его знать, это Ганс, из Штутгарта. Может быть, Ганс тебя тоже хотеть любить. Это есть нормально. Ты такая красивая, Наташа.
Безусловно. Вся красота при мне. И, кажется, в связи с этим у меня возникла одна идея.
Музыку мне! Джо Коккер, небритый развратник, ты бы прохрипел что-нибудь соответствующее!
– Дитрих, как ты себя чувствуешь? Уже лучше? Отлично! Я знаю еще одно очень хорошее средство от всех болезней. Сейчас, милый, тебе понравится…
Забираюсь к нему на колени. Глубоко вздохнув – прости меня, Леня, ты сам во всем виноват, не надо было ломать нижнюю конечность и выпроваживать меня на море в одиночестве, – касаюсь губ немца осторожным поцелуем.
Напряженные, неприветливые. Как испуганного истукана облизываешь…
А если попробовать поерошить волосы, гладить затылок, целуя мочку уха? Шею? Ключицы? Любой каприз! Просыпайся же!
Нет контакта. Нет контакта!
Только бы успеть расстегнуть рубашку, только бы успеть, что за дурацкие тугие петельки, интересно, если бы у меня имелись длинные ногти, этот джинсовый панцирь было бы расстегивать проще или…
– Натали, я тебя хотеть. Но я теперь болеть. Ты очень красивая! – Рука Дитриха перехватывает мою безуспешно пытающуюся его раздеть ладонь. Сколько искреннего страдания в увеличенных очками голубых глазах… – И потом, у тебя есть муж. Я не хочу, чтобы ты жалеть. А ты потом жалеть. Ты ведь говорить, что ты его любить. Но если ты все-таки меня хотеть – я быть счастлив, потом, завтра. Я знаю, ты мне подарить классный секс.
SPASIBO TEBE ZA KLASSNIJ SEX!
Проклятая эсэмэска мелькает перед моими глазами, вздрагиваю от плетки воспоминаний.
Нет ничего удивительного, что он запомнил это выражение, хотя и не прочитал стертое мной послание.
Да-да-да, ведь такое сначала стонут, с трудом разлепив пересохшие губы. Благодарная исступленность, да, Дитрих? Высокий профессионализм, неутомимый член, изматывающая обстоятельность – ваши национальные особенности? Твоя девочка захлебывалась от благодарности: спасибо, спасибо?.. А потом, когда утекло немного времени и воспоминания окутали все еще сладко ноющее тело нежностью, любовница во всем призналась маленьким кнопочкам мобильника. Чтобы потом, с сытой полуулыбкой отбросив телефон, потянуться, выгнуть спину и промурлыкать: «Жизнь прекрасна…»
А я, кажется, все поняла.
Наконец-то до жирафа дошло!
Я знаю, кто твоя кошечка, милый!
У Дитриха же роман с Таней! А я – просто удобная маскировка. Для усыпления бдительности супруга.
Ох, «женатые» романы – постоянный бег с препятствиями. Толком не поговоришь, спаривание похоже на спринт, и даже поругаться особо негде.
Они там выясняли отношения. Танечка была очень зла, выпустила коготки. Дитрих покорно подставил свою белую кожу, позолоченную красивым пушком. Их это завело? Вряд ли – они бы тогда сорвались вниз вдвоем или не расшиблись бы вовсе. Просто была ругань, со вкусом слез, отчаянными шлепками, поболезненнее и прямо туда, где еще недавно заедала пластинка поцелуев…
Все сходится, все объяснено, все совершенно ясно и понятно. Вот почему я не нашла монеток – Таня их попросту придумала. Дитрих прибежал к той части склона, где лежала его любовница, одним из первых – а ведь он якобы ушел к палаткам, которые находятся в противоположном конце от места падения, возле стоянки для многочисленных автобусов. Как трогательно немец пытался остаться у нее в номере. Еще бы, такая возможность, брат милосердия у постели любимой девочки, белоснежные простыни, мягкий свет, пробивающийся сквозь шторы. Дальше все понятно – дас ист фантастиш, еще, еще, так хорошо, порноактеры мрут от зависти пачками. А когда я все-таки вытолкала Дитриха из Таниной комнаты, он закрылся в своем номере, гипнотизируя телефон. Вдруг у них еще будет возможность встретиться после того, как я уйду, но перед тем, как вернется муж? Ловить момент и быстро-быстро им наслаждаться – что еще остается таким парам? Успеть, не опоздать…
Дитрих все рассчитал правильно: замужняя, не ищущая приключений, но и не возражающая против дружеской компании, я стала отличной ширмой, за которой можно прятать от Таниного мужа страстные объятия, распухшие счастливые губы и ссадины обиды.
Какой неожиданно умный мальчик! А ведь я поверила твоим восхищенным глазам, предупредительности, комплиментам. Впрочем, восторг – я это знаю – был небезосновательным, спасибо маме, папе и Господу Богу, у меня роскошная роковая внешность, подходящая скорее для театральной сцены, чем для морговских кроваво-кафельных интерьеров. Я люблю и умею красиво одеваться. Повышенное мужское внимание привычнее воздуха. Жалуюсь на него, но мне бы не хотелось, чтобы оно полностью исчезало. Иногда мне даже кажется, что меня не станет, если я перестану чувствовать в отношении себя эти вечные интерес, восхищение, желание… Немец не особо лукавил, осыпая меня комплиментами, выбранный объект объективно стоит высокой оценки. А любовь… Любовь в его взгляде тоже была самой искренней, настоящей, только она адресовалась немного другой женщине. Все выглядело так убедительно, так естественно!
Аккуратно спихнув меня с коленок, Дитрих поднялся с кресла:
– Я пойду лежать. Ужинать я не ходить. Извини меня, пожалуйста.
Я вежливо улыбнулась:
– Действительно, какой уж теперь ужин. Поправляйся скорее! От всех своих болезней, без исключения…
* * *
Сделайте мне хирургическую операцию. Пожалуйста, чик-чик, удалите уязвленное женское самолюбие. Как же сильно мешает думать, дышать и наслаждаться жизнью эта невыносимая разрастающаяся опухоль дурацкой обиды!
Я сижу в баре, красивая до неприличия для отдыхающей без мужа барышни. На мне шикарное красное платье, чуть ниже колена, восхищайтесь все: облегающий верх, расклешенный низ, открытая спина, располосованная перекрещенными шелковыми жгутиками. С моим ростом и фигурой каблуки не нужны, но в шпильках столько эстетики, сексуальности и аристократизма! Золотистые туфли, девять сантиметров как девять граммов, прямо в сердце. Золотое колье, распущенные рыжие кудри. Немного туши, влажный алый блеск для губ. По логике, для завершения образа требуется капелька Chanel, но я ненавижу правила, стандарты и стереотипы. Заимствую иногда у мужа его туалетную воду. На сей раз умыкнула Kenzo и отчасти разочарована, в нем слишком много цитруса, и аромат недостаточно пряный. Настроение у меня теперь в духе резкого перечного Paco Rabanne или, может быть, даже Hugo Boss. Одобрительные мужские взгляды, как очереди, прошивают со всех сторон. А еще я каждой клеточкой загорелой шоколадной кожи чувствую женские глаза, пронзительные, завистливые. Отогреться в лучах такой явной славы – проще простого.
Тем более было бы о чем грустить.
Пусть немчик наврал. Пускай поганый очкарик лукавил, хитрил, притворялся. Мне-то что от ледяных губ и спящего члена Дитриха? Только плюс. Да за счастье надо считать такое равнодушие. А иначе бы что? Объясняла причины активного использования динамо-машины. Если бы смогла, если бы успела. Мужчины вообще часто все понимают очень и очень плохо. А уж в возбужденном состоянии – не знаю, каким надо быть величайшим педагогом, чтобы донести самую простую мысль…
Думай о хорошем.
Мысли позитивно!
Кому сказала, улыбайся!
В моей жизни – полный комплект, все ингредиенты женского счастья. Ленька – мой лучший друг, телепат, генератор тепла и радости. Наверное, у всех на работе бывает: достанут так, что больше терпеть, кажется, невозможно. И у меня такое случается. Я еще только собираюсь живописать мужу все ужасы изрезанных трупов, глупых следователей или нечестной экспертизы, которую из меня выдавливает начальство, – а он уже достает из-за спины огромную красную розу на длинном колючем стебле, или пакет моего любимого молока, или новый детектив Марии Брикер. Не знаю, как милый фокусник всегда угадывает, что я в «бурчащем» настроении! После приятного сюрприза мимолетное недовольство исчезает без следа, решение проблем находится, и весь вечер я то и дело расплываюсь в улыбке.
Муж – потрясающий любовник, чувственный, свободный. Волнуюсь от его губ, люблю его тело. Наша спальня – это как дверь в другой мир, иное измерение, фейерверк ощущений и эмоций.
Ну и главное, наверное. Он настолько легкий в общении человек, что жизнь рядом с ним, вне зависимости от того, что происходит, похожа на вечный праздник. Мой Ленька – парк, в котором никогда не заканчиваются ни свет, ни радость, ни развлечения, ни аттракционы. Все для меня: сладкая вата, попкорн, тир, американские горки. Не знаю почему, но мне нужен этот быстро меняющийся калейдоскоп. Щелк – одна картинка, щелк – уже другая. Ага, похоже, точно шило в заднице. Лене вряд ли так же комфортно в этом калейдоскопе, как мне. Муж по характеру другой, но он меняется для меня, подстраивается под меня. Рядом с ним любые проблемы – как облачка, ненадолго и неплотно закрывающие солнце. Поэтому можно себе позволить не бояться туч: совсем не страшно, солнце ведь видно, и его тепло проникает через облако, а муж всегда спасет, утешит, выручит…
Наш супружеский стаж уже исчисляется пыльными замшелыми веками, однако я редко об этом вспоминаю. Только когда сын с невесткой поздравляют с очередной годовщиной семейной жизни и внучка интересуется, сколько лет мы живем вместе. И мне становится страшно. Вот тогда я начинаю ощущать ускользающий между пальцами песок времени. Жизнь мчится так стремительно, сын вырос, я давно стала бабушкой. Однако как мгновенно все пронеслось, будто бы вчера все было: первое свидание, наша первая тесная квартирка, безмятежная улыбка сына еще беззубыми деснами. И пусть мое лицо и тело старательно хранят эту тайну, от себя не утаишь лихорадочно-равнодушную гонку времени. Досадно. Обидно. Но потом я вижу сияющие глаза мужа – они не меняются, в них плещется все то же теплое море любви, ко мне, к миру, окружающим людям. И я понимаю, что все в моей жизни происходит очень правильно и верно. И что надо благодарить Бога за то огромное богатство, которое он с неимоверной щедростью послал мне в дар. А время снова исчезает из моего сознания – до какой-нибудь очередной болезненной годовщины.
Вот только этот проклятый атавизм – женское самолюбие. Рефлекс сильнее меня. «Меня отвергли! Попросту использовали! Меня никто не хочет! Я начинаю стареть, вянуть и портиться!» – звенят его истеричные выкрики. Этот гад заставил меня надеть соблазнительное платье, выгнал в бар, и вот я провожу вечер за негламурным стаканом молока, дразня своим видом достопочтенных бюргеров.
Господи, да какая ерунда это все – равнодушие Дитриха, его роман с Таней, мои каблуки и красное платье!
Жизнь прекрасна.
Все, что ни делается, к лучшему.
А теперь мне надо срочно переодеться в неприметные светлые льняные брючки и целомудренную маечку. Иначе меня растерзают и изнасилуют здесь же, в полумраке, под нежный шепот клавиш белого стенвеевского рояля. Меньше всего мне нужны такие страсти!
Все-все, убегаю. Не очень быстро – шпильки любят и требуют неспешного дефиле.
Коридоры, витрины магазинов (здесь они открываются ближе к ночи, а днем висит табличка «closed»). Слева, справа, голоса, одно и то же, вот попугаи: «Заходи, скидки, распродажи, только для тебя, красивым женщинам подарок». Невероятно: у турков уже нет акцента. В Москве какая-нибудь кавказская теточка возле метро зазывает к своим трусам-колготкам куда менее грамотно. Правду говорят: Турция – преимущественно российский курорт.
Останавливаюсь…
Телефон, эсэмэс.
Сыночек, чтоб тебя, лишил мать такого веского предлога сгонять в интернет-кафе! Не мог мейл прислать, муля моя!
Ага, вот что он пишет: «Таня Липкина – бездарность. Выгнали при первом удобном случае. Таких „блондинок“ в стрингеры не берут. Как погода? У нас холодно, папа и собаки – нормально».
Благодарю сына, смотрю в окно, чтобы закончить эсэмэску, – какая же здесь погода? – и сердце замирает от восхищения.
Погода… Ах, какая романтичная здесь погода! Потрясающая ночь, оказывается! Роскошная, теплая, едва слышно шелестящая морскими волнами.
Бар старательно морозил мощный кондиционер, поэтому я так и не могла оценить всю ночную нежность. Теперь же, в коридоре, тепло затекает через открытые окна – прекрасное, ненавязчивое, с едва различимой ноткой соленой свежести.
И почему я не на улице? До корпуса, где находится мой номер, вполне можно прогуляться по пальмовой аллее, а не идти по галерее, соединяющей все здания отельного комплекса! Кстати, отличная идея! Как я люблю такие ночи – не зябкие, но и не душные…
Значит, сыночек все разузнал. Наша Таня горько плачет. Безработная, не особо востребованная, не подрабатывающая внештатником. В общем, что и требовалось доказать – второй раз девочка на экскурсию ломанулась для того, чтобы с любовником встретиться. Мужу, должно быть, лапши навешала – и вперед, в Эфес, украдкой миловаться-ругаться с рыжеволосым бюргером. Да, я теперь точно начинаю припоминать: на древних развалинах был такой момент, когда сладкий российско-бюргерский твикс куда-то исчезал. Целовались, наверное, укрывшись за стенами публичного дома. Ну и бог с ними – меня все это совершенно не касается. Зачем мне по поводу чужой личной жизни париться. Лучше займусь своей собственной. Позвоню Лене, спрошу, как поживает моя любимая костяная ножка, а еще…
Увы, я не могу передать ему ни этого ночного тепла, ни яркого сияния подсвеченного бирюзового бассейна, ни сладко-горького аромата крупных фиолетовых цветов, которых тут повсюду целые заросли.
Но все-таки кое-что из прелестей этой ночи получится оценить и в Москве. Я буду с мужем говорить под шум бьющихся о берег волн. Ленька помнит: мы любили слушать шипящий плеск, обнимались, смотрели на лунный мостик, переброшенный через море…
Идти на каблуках по пляжу – та еще пытка, каждая песчинка норовит ввинтиться в ступни. Но сбрасывать обувь ночью нельзя – под покровом темноты берег обожают исследовать морские ежи, и выковыривать из пяток их иглы – удовольствие ниже среднего.
Хоть и медленно, но уже почти добралась. Думаю, еще один ряд зонтиков впереди – и можно доставать мобильник, и Лене будет казаться, что волны совсем рядом, очень близко.
Не знаю, почему я замедлила шаг.
Не понимаю, как не налетела на них, переплетенных, растерзанных страстью.
Сначала меня притормозила интуиция. И вот уже различаю в полумраке, слегка сбрызнутом лунным светом, белый шезлонг, светлые волосы Саши, закрытые от удовольствия глаза, его мускулистые руки, сжимающие статуэтку изящного женского тела. В его объятиях, на его коленях мерно покачивается не Таня – у той длинные волосы, а я различаю темненькое каре, растрепанное ветром и Сашиными пальцами. Сладкие волны удовольствия выгибают женщину, она со стоном откидывает назад голову, и…
Вне всяких сомнений, конечно, это она.
Вероника! Вероника Яковлева, симпатичная жена Андрея. Все-таки своего добилась, стервозина с умопомрачительными персидскими глазами!
А Саша! Это уже вообще за гранью добра и зла…
Ну мужики, ну народ! Жена едва дуба не дала, чуть мозги по горам не разбрызгала, я до сих пор беспокоюсь, не зайдут ли у нее шарики за ролики от такого опасного падения, – а он с другой женщиной через пару часов трахается! И никаких тебе ни волнений, ни переживаний. Только отличная эрекция!
Блин, чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак!
А еще…
Мысли заканчиваются внезапно.
Есть только чьи-то крепкие руки, неслышно выскользнувшие из темноты. Они бесцеремонно зажимают мне рот и одновременно тащат прочь от пляжа…
