Ник Перьев покинул гостиничный ресторан буквально через полчаса после начала ужина. За двумя составленными столиками еще присутствовала практически вся команда модельного агентства «Supermodels». Только Наташа Захарова, с подозрением покосившись на закуску из лягушачьих лапок, поклевала овощей и быстро удалилась. Через пять минут ее примеру последовал Ник.

Есть не хотелось. Слушать щебет глупых моделей, без устали обсуждавших подробности кастинга, желания также не возникало.

Ник поднялся в номер за курткой, позвонил на рецепцию.

– Такси закажите, пожалуйста, – попросил он и глубоко вздохнул.

Нет ничего хуже одиноких парижских вечеров. Париж создан для любви. Или, в крайнем случае, для того, чтобы о ней мечтать. Когда нет любви и когда точно знаешь, что больше ее не будет, – Париж становится западней, по которой мечешься в поисках выхода. И не находишь, и невозможно остановиться, но продолжать призрачную погоню за счастьем тоже нет сил.

– Добрый вечер. Куда месье желает поехать?

К горлу Ника подступил комок. Он едва смог выговорить:

– Провезите меня по Елисейским Полям, пожалуйста.

Жестокая судьба посылает мальчика-таксиста, похожего на Саньку! Как две капли воды. Как братья-близнецы. До чего же точная копия… Та же трогательная наивность широко распахнутых глаз. Такие же пухлые порочные губы. Только этому мальчику не нужны поцелуи Ника. Он любит женщин – это так же очевидно, как подсвеченная фонарями ночь за окном летящей по Парижу машины. И пусть таксист не сказал ничего по этому поводу, нет смысла смущать его вопросами. У геев особый взгляд, по которому они узнают друг друга, и в глазах француза нет самого важного, что сразу промелькнуло во взгляде Саньки.

Если бы предвидеть, что будет больно. Знать, что вообще существует такая боль, когда невыносимо все – думать, дышать, двигаться. Ник убрал бы Санькину руку с колена и бросился прочь из ночного клуба от ожидающих глаз, от полуоткрытых губ, которые хочется целовать, не останавливаясь.

Не знал. Тонул в сладком омуте. Пил поцелуи, пьянящие сильнее вина. Фотографировал совершенную красоту и молился, благодаря за счастье просто видеть Санькино тело, прикасаться, ласкать…

– Месье турист? Тогда почему вы не смотрите по сторонам? – недоуменно спросил таксист.

Ник с трудом сдержал стон. Даже улыбка – как у Саньки, приветливая, располагающая, открывающая жемчужную нитку идеальных зубов.

Без этой улыбки особенно тяжело. Наигравшись с Ником, Санька нашел себе новую игрушку. Только вот не научил, как жить без своих губ, сквозь сон улыбающихся первым солнечным лучам, льющимся на подушку.

Любимый жестокий Санька.

– Не заморачивайся, Ник. Я встретил нового парня. Ты тоже найдешь себе кого-нибудь. Все будет хорошо, – беззаботно сказал любовник и, захватив сумку с вещами, скрылся за дверью.

Ник не успел сказать, что все будет плохо. Нет сил бороться за утраченное счастье. Нет смысла. Какая борьба? Любимый человек сделал свой выбор. Решил, что в других объятиях будет лучше. Он любит и хочет того, другого. Его дыхание учащается, предвкушая радость встречи. И если Саньке хорошо с другим мужчиной – то, значит, с ним, с Ником, плохо. Разве возможно делать любимому больно? Никак нельзя. А кислота любви уже разъела доверчивое беззащитное сердце. В нем выжжена емкость, предназначенная строго для Саньки. Другой в нее не войдет, потому что нет другого Саньки. Он один, сладкий мальчик с миндальным запахом кожи, непостижимое чудо, невыносимая боль.

Эту фразу хотелось прокричать тогда в закрывшуюся за Санькой дверь.

Подобные мысли не оставляли Ника даже во сне.

И он не набрал номер Саньки лишь по одной причине. Мальчик влюбчив, но жалостлив. Он и от Ника бегал к предыдущему любовнику и давал ему насытиться своим телом. А потом мучился от измены. Лучше мучиться самому. Пусть Санька будет счастлив.

Наверное, он и был счастлив. Молодость – это жадность. Больше новых впечатлений, удовольствий, и чтобы адреналин в крови зашкаливал. Каждый новый день – как новая жизнь. Молодость – это эгоизм. Все мне, все вокруг меня, только мои интересы являются главными. А что такое страдания других? Пыль. Отряхнуться и забыть. Причем забыть даже раньше, чем отряхнешься… Ник не звонил Саньке, но общие знакомые старательно докладывали. Мальчик меняет любовников, как перчатки. И любовниц. Последнее было особенно обидно. Как можно после настоящей мужской дружбы выбирать глупеньких вертихвосток, без мозгов, с жирными ляжками, толстыми попами?! В голове не укладывается!

– Месье, – таксист неуверенно оторвал глаза от дороги, – мы уже проехали Елисейские Поля.

Ник на секунду задумался, глядя на Санькину копию.

– Развернитесь и провезите меня по улице Уинстона Черчилля. А потом вернемся назад в гостиницу.

– D’accord, – кивнул таксист.

Часто употребляемое французами слово. Да, согласен, хорошо.

«D’accord, Санька. Тебя нет рядом. Но ты все равно со мной, в моем сердце, ты мое дыхание, мои мысли, ты – это весь я, и я твой, – думал Ник, глядя в окно. – Я все равно с тобой, любимый. Для тебя эта теплая парижская ночь. Смотри на подсвеченный Гранд Пале. Лети со мной по мосту Александра III, наслаждайся едва заметной рябью Сены. И вся эта красота, и моя любовь, пусть они порадуют тебя, мой жестокий нежный мальчик…»

Когда такси притормозило у входа в отель, Ник достал из портмоне крупную купюру и сказал:

– Спасибо. Сдачи не надо.

– О! Спасибо! Хорошего вечера, месье!

Ник глубоко вздохнул. Его мальчик радовался любви, а не деньгам. Если бы Саньку только можно было купить – он с радостью заплатил бы самую высокую цену…

Ник поднялся в номер, сбросил куртку.

Не думать о слишком широкой кровати. О косом наклонном потолке, словно стекающем в окошко, которое горничная успела закрыть ставнями.

Но как об этом не думать! Глаза фотографа отмечают мельчайшие подробности идеального фона для любви!

Ник присел на корточки и щелкнул молнией большой сумки с фотопринадлежностями.

– Вот ведь опять притащил с собой целую кучу всего. Зачем мне эти объективы? – с досадой сказал он, перекладывая вещи. – Хотя, конечно, зум не дает такого эффекта, как объектив. Бленды опять взял. Подумал: а вдруг стану снимать девчонок на улице и будет солнечная погода. Так, спусковой тросик здесь что делает? Штатив ведь не брал. А мог бы. С моей-то рассеянностью.

– А ты все работаешь!

– Наташа?!

– Я стучала. Дверь ты не закрыл. Смотри, еще утащат чего. Камеры дорого стоят?

Ник кивнул. Профессиональная техника дешевой не бывает.

Наташино лицо выглядело усталым и расстроенным.

– Ник, ничего, что я пришла? Просто захотелось с кем-нибудь поговорить.

– Давай, – Ник указал на кресла у небольшого круглого столика. – Ты же знаешь, я люблю и тебя, и Ленку. И Иру Суханову, кстати, тоже люблю и очень уважаю. Кстати, а чего это она с собой подругу какую-то притащила? Неприятная такая деваха.

Наташа улыбнулась:

– Обычная девчонка. Ты ей понравился, вот и все. Поэтому она не понравилась тебе. Во всяком случае, с Ликой хотя бы можно общаться. А вот наших моделек мне лично хочется придушить! Какая же Арина тупая!

Ник пожал плечами. Девчонки разные. Кто-то глупее, кто-то умнее. Иногда он готов их боготворить – когда модели любят камеру, когда улыбаются душой, когда побеждают в вечной борьбе с целлюлитом и находятся в отличной форме. Иногда действительно раздражают.

– У Иры талант, – сказал Ник, открывая бутылку стоящей на столике минералки. – Налить тебе воды? Ладно, мне больше достанется! Так вот, Ириша видит красоту. Мне доставляет огромное удовольствие работать с ее моделями, потому что в каждой девушке есть своя изюминка. Неинтересных лиц в агентстве нет вообще. Но очень многие фотографы, добившись признания и успеха, знаешь, что начинали делать?

Наташа вопросительно вскинула брови, и Ник закончил:

– Фотосессии с манекенами. Куклы кажутся мэтрам привлекательнее людей.

Оглядев номер, Наташа увидела сумку и встала с кресла.

– Ого. Все-таки ты трудоголик, Ник.

– Есть такое, – Ник опустился на колени рядом с Наташей. – У тебя в руках 35-миллиметровая камера. Но в студии при съемках на пленку, конечно, я использую среднеформатные.

– А это что за ерунда?

– Так сейчас выглядят цифровые диктофоны.

Наташа осторожно вытащила из чехла светлый, узкий, как брусок, аппарат.

– Зачем он тебе?

– Делать записи от руки о том, на каких картах памяти и пленках что снято, мне лень, – признался Ник, забирая диктофон. – Положу его на место. А то потом в этой куче вещей вряд ли найду. И светофильтры не перепутай, пожалуйста!

Наташа аккуратно сложила в сумку коробочки с фильтрами и радостно заметила:

– Как приятно, когда тридцатилетнюю женщину называют девушкой!

Ник рассыпался в комплиментах. Во-первых, имелся повод не кривить душой. Правильные черты лица, полноватая, но идеально пропорциональная фигура, роскошная грива каштановых волос… Во-вторых, он знал о непростых отношениях Наташи и Петра Легкова. И хотя в глубине души не сомневался, что дизайнер просто использует Наталью, вслух всегда говорил обратное.

«Наташа очень хороший человек. А вдруг я все-таки ошибаюсь и ее роман с Петром продолжится? В таких ситуациях важно ободрять женщину. Пусть поверит в собственную исключительную судьбу. Может быть, это и станет реальностью», – думал Ник, прощаясь с Наташей Захаровой.

Закрыв дверь номера, он принял душ. Позвонил в ресторан с просьбой принести стакан теплого молока.

Но бессонница все равно упрямо не желала сдавать позиции…