Начало июня. Прибалтика

И снова – казенные стены. Ее пригласили в комиссариат полиции, позвонили по телефону, объяснили причину ее вызова простой формальностью. Зинаида Соболева шла по цветному узору, выложенному фигурной плиткой тротуара, мимо аккуратных клумб к отремонтированному двухэтажному зданию. Теперь это – комиссариат, а раньше здесь находилось отделение милиции. Она хорошо помнила, как ее вела сюда бабушка, но тогда тротуар был обычным, кое-где – в трещинах, вместо клумб стояли скамейки с изогнутыми спинками. Сейчас около крыльца тоже стояли скамеечки, но другие – низкие, в западном стиле. Бабушка тогда взяла ее с собой, как потом поняла Зина, для морального воздействия на милицейских бюрократов, чтобы, увидев такую кроху, они разрешили ей свидание с матерью.

Зина вошла в вестибюль, затем поднялась на второй этаж, к инспектору. Коридор, как и много лет тому назад, остался таким же мрачным, но теперь не было очереди под дверями. Она нашла нужный кабинет, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы избавиться от волнения. Вошла.

– Добрый день, присаживайтесь, – голос официально-любезный.

Инспектор, в аккуратной белой рубашке с погонами, начал с формальных вопросов: спросил ее фамилию, имя, адрес, а уж потом перешел к делу.

– Насколько нам известно, вы занимаетесь изучением жизни куршей и часто бываете в Гируляе. Наслышаны о вашем докладе. В связи с этим – вопрос. В реке найдет труп мужчины – вот этого. Он погиб примерно две недели тому назад. Вы его там видели?

Перед ней положили фото, явно сделанное для какого-то документа.

– Нет.

– Подумайте. У него имеются особые приметы: одна рука обожжена, на другой – татуировка в виде паука. Может быть, вы его встречали раньше?

От волнения у Зины участилось дыхание, под широкими рукавами к запястьям потекли два противных ручейка – ее прошиб пот.

– Нет, – повторила она.

Инспектор задавал еще какие-то вопросы, Зина отвечала как в полусне. После беседы, едва держась на ногах, она выплыла в коридор.

Ей часто снился один и тот же сон. Он снился ей очень давно, настолько давно, что, кажется, она его видела с самого рождения. После него душу всегда гнетет тревога и весь день все валится из рук. В этом сне ее молодая, красивая мама и папа – не такой молодой, но он с нежностью смотрит на маму. Потом – неизвестно откуда – появляются двое. Высокий бесцветный блондин и низкий усатый крепыш. Она четко видит их лица – неприятные и зловещие. «Прелестное дитя», – говорит высокий и тянет к ней огромную татуированную пятерню, чтобы погладить ее, как котенка. Зину охватывает ужас, она убегает, чтобы спрятаться. А потом видит маму с перекошенным лицом и окровавленными руками, а на полу лежит болезненно-белый папа. Зина понимает, что он – мертвый.

– Доченька! Пустите меня к ней! – раздается истошный мамин крик.

Зина хочет крикнуть: «Мама!» – пытается к ней бежать, но что-то ее удерживает. Она кричит – и просыпается.

Весь день потом Зина ходит как в воду опущенная. Ей всюду мерещатся эти двое из сна. То одного, то другого она видит в случайном покупателе, когда стоит в очереди в универмаге, в пассажире автобуса, сидящем у окошка напротив, во встречном прохожем… Пугается, приглядывается и с облегчением вздыхает – нет, не он.

Зина не сомневалась – утопленник, чье фото ей предложили для опознания, – не кто иной, как тот самый блондин из ее сна! Как так получилось, что человек из сна перешел в реальность, оставалось загадкой.

Доклад главного специалиста краеведческого музея Зинаиды Соболевой на конференции в Стокгольме вызвал большой общественный резонанс и обратил внимание городских властей на островок леса и части дюн, где когда-то жили племена куршей. Было решено создать там музей под открытым небом, чтобы сохранить обнаруженное наследие прошлого. Зинаиду пригласили сотрудничать; выделили для нее рабочий кабинет – там же, в Гируляе, в здании на заброшенной спасательной станции. Маленький, на две комнаты, домик на скорую руку отремонтировали, привезли туда простенькую мебель, оргтехнику, организовали небольшую кухню – стол с чайником и микроволновкой, так что получился вполне уютный офис. Зина лучшего места для работы и представить себе не могла! Утром она ехала против основного потока машин – за город, оставляла автомобиль в «кармане», на развилке, и шла пешком в дюны – в песчаную пустыню с проросшей травой и низкими кустами, с любовно сделанными из сухих веток искусственными укреплениями, напоминавшими пчелиные соты. Зина любила дюны – за их микромир. В дюнах всегда тепло, и оттуда открывается волшебный вид на море. Она спускалась к морю и шла по пляжу по дощатому настилу. Дорожка из досок обрывалась метров через сто – к спасательной станции новую еще не проложили, а старую давно разобрали. Зина разувалась и дальше шагала по кромке воды. Белая пена липла к ногам, норовя достать до подола длинной юбки. Зина задирала его выше колен, пытаясь спасти юбку от промокания, но море всегда побеждало, оно притворно успокаивалось, усыпляя бдительность своей жертвы, а потом внезапно окатывало ее высокой волной.

Спасательная станция располагалась в дюнах, на возвышенности, чтобы спасатели могли видеть все, происходящее на море. Теперь на смотровой площадке станции стоял милый деревянный столик и плетеные кресла, и она напоминала открытую террасу курортного кафе с потрясающей панорамой моря. Зине нравилось в теплую погоду работать на террасе и пить кофе, любуясь морским пейзажем.

Сегодня, потрудившись до обеда за столиком на смотровой площадке, Зина отправилась по делам к реке, где уже разворачивались археологические раскопки. Спустившись вниз на сыпучий, цвета брызг шампанского, песок, Зина пошла вдоль береговой линии до устья пока еще безымянной речки, а потом по извилистым тропкам направилась к месту ритуалов куршей. Его оградили предупредительной лентой из пластика от посторонних, которые после сообщений в прессе о Золотом Солнце стали приходить сюда тучами, и если бы не полицейский патруль, в будущем музее сохранять было бы уже нечего.

Издалека она увидела человеческую фигурку. Человек опасливо оглянулся по сторонам и пролез под ленту. Далеко он не ушел – его быстренько выдворили прочь подоспевшие люди в форме охраны. Поравнявшись с ним, Зина бросила короткий взгляд на изгнанника и на мгновенье остановилась: светловолосый мужчина примерно тридцати трех лет, высокий, но сутулый, отчего его облик терял всякую внушительность и воспринимался каким-то серым. Зина с трудом, но все же узнала его. Сколько же лет они не виделись? Она сменила школу в тринадцать лет и с тех пор со своими бывшими одноклассниками – и с ним в том числе – не встречалась. С ним она столкнулась однажды в городе, когда им было по двадцать; он был хорош собой, Зина – тоже, но он ее тогда не заметил. С тех пор он сильно изменился. Но этот треугольник губ, глаза с опущенными уголками, брови… И как же он похож на того человека с татуировкой из ее сна!

Зина не ошиблась – перед ней стоял Димка Полтинников, бывший одноклассник, издевавшийся над ней в школе. Димка ее тоже узнал.

– Здравствуй… те, Зина, – тушуясь, произнес он. – Слышал про твой доклад в Швеции. Ты стала краеведом?

– Да, – сдержанно ответила она. Продолжать разговор не хотелось.

– Молодец. А я хотел к идолу попасть, а тут – не пускают. Ты бы не могла меня провести? – тон просительный, в глазах – надежда. – Мы вместе учились, – на всякий случай добавил Полтинников.

– Нет. Не положено.

– Я бы очень хотел посмотреть это место, – сказал он ей в след. – Там мой отец утонул!

Зина остановилась. Так это был Димкин отец?! Вот откуда между ними такое сходство! Убийца ее отца – отец Полтинникова! Он лишил ее обоих родителей: убил ее отца, а после долгих лет – попавшая по ложному обвинению в тюрьму – умерла и мама. А ее детство! Во что превратилось ее детство! Она жила с ярлыком «дочь убийцы», и этот ярлык повесил на нее Димка – сын настоящего убийцы!

У Зины не нашлось слов. Она глубоко задышала, чтобы справиться с эмоциями. Димка расценил ее поведение как приглашение и пошел за ней.

Зина шла, словно набрав в рот воды, а Димку прорвало, ему нужно было выговориться. Дома-то поговорить не с кем. Есть семья и в то же время ее как будто бы и нет. С женой они друг к другу охладели, живут как чужие и только ради дочери остаются вместе.

Недавно заходил отец – сильно постаревший и, как показалось Димке, не совсем вменяемый. Жизнь у отца не заладилась: он уже разменял полтинник, а ни семьи, ни кола ни двора. Он приехал из Петербурга, где был проездом. Здесь поселился в мотеле, зашел повидаться. Никакой радости при виде отца Димка не испытал, как, впрочем, и неприязни, но в дом его впустил, а потом пошел с ним в пивную, подальше от колючих глаз жены и непонимания дочери.

– Диск вот такой, как блин! – показал он руками размеры идола. – Из чистого золота! И все это – тут, у вас под носом, в Гируляе!

Димка недоверчиво смотрел на захмелевшего отца и мало что понимал. Он решил, что у того пьяный бред.

– Иван Форельман! Оборжаться – сочетание! Я его, суку, повсюду выслеживал. Он эти идолы везде искал, а нашел – я! Понимаешь, я! А потом вот этими руками убил. Вот так вот взял бутыль – и кумпол расшиб, к едрени матери. И бабу этого Форельмана тоже я замочил, чтобы она рот не разевала. Она все равно проститутка. Все они проститутки!

– Кого ты убил? Что ты несешь?!

– Художника, Малуниса, что картину с солнцем в реке намалевал. Хотел с пейзажем сверить местность, но передумал – с картиной на руках можно спалиться. Я ее на помойку выбросил. На картине – река в Гируляе, понимаешь? Там, где этот идол гребаный хранится. И я его достану, вот увидишь, достану!

Дальше Димкин отец понес ахинею о том, как он разбогатеет с помощью золотого слитка, который укрыт под водой, в Гируляе, в районе Янтарного Берега. Что он купит яхту, о которой давно мечтал, построит дом на побережье, где будут жить все они.

– Я думал, что отец проспится и этот бред у него пройдет. А он на самом деле поехал в Гируляй за золотом. Полез в реку – и утонул, – грустно закончил Димка.

Зина слушала бывшего одноклассника, и в ее воображении, как мозаика, начала складываться картина произошедшего.

Димкин отец убил художника – Альберта, забрал у него картину, а потом приехал сюда, искать идола, но не принял в расчет коварное подводное течение и утонул.

– Он был никудышным отцом, – признался Димка. – Я думал, что он мне безразличен, а когда мне объявили о его смерти и пригласили в комиссариат полиции, я понял, что потерял близкого человека.

Впервые Димка увидел своего отца в двадцать два года. «Батя» появился на его пороге неожиданно, под вечер, такой несчастный и никому не нужный. А в детстве Димка о нем мечтал! Как же он хотел, чтобы у него был отец! Донимал маму расспросами: какой он и когда приедет? Мама вздыхала и говорила, что отец его служил в Афганистане. Мальчик переполнялся гордостью, ему представлялся бравый офицер с медалями на груди. Димка всем рассказывал, что он – сын героя, дети за это его уважали и завидовали. «И где твой папа?» – спрашивала дворовая ребятня. – «Сказано же – на войне!» – отвечал Димка. А сам до исступления ждал, что однажды под утро – ему почему-то думалось, что это случится ранним утром, – когда он еще будет спать, вдруг тихо откроется дверь, и в дом войдет отец. В военной форме, пахнущий дорогой и табаком, с саквояжем, который он поставит в прихожей. Они с матерью будут разговаривать вполголоса, чтобы не разбудить его, Димку. А он все равно услышит и выбежит в пижаме из своей комнаты, чтобы повиснуть у отца на шее и никуда его больше не отпускать.

Ждал Димка отца очень долго, несмотря ни на что. А потом, лет в двенадцать, понял, что отец его бросил и не приедет никогда. Мир помрачнел, сжавшись до размеров пачки сигарет, лежавшей в кармане пиджака маминого брата, дяди Толи. Сигарета не помогла, она надолго оставила во рту противный привкус. В Димкиной юной душе поселилась ненависть к отцу, за все те возможности, за семейные праздники, любовь, заботу, которые он не дал сыну. За разрушенные мечты и неоправдавшиеся надежды. Димка завидовал другим детям, кого отцы водили в парк аттракционов и брали с собой на рыбалку, с кем играли в дворовый футбол. Темке завидовал, которого отец лупил за двойки, и даже Зине, у которой отец погиб. Погиб, а не бросил ее, как котенка!

Где-то лет в шестнадцать ненависть к отцу стихла, истлела в его душе, оставив после себя пепел горечи. Потом Димка постепенно перестал о нем думать и забыл бы совсем, если бы отец сам не напомнил о себе запоздалым визитом.

У Зины из головы не выходила эта встреча с Полтинниковым. Димка, к своему счастью, не понимает, что рассказ его отца – отнюдь не бред. Если относительно того, что он убил Альберта, Зина твердой уверенности не имела, то в его причастности к смерти своего отца она не сомневалась.

Вечером она позвонила Кларисе, чтобы узнать, как продвигается следствие. Клара, как обычно, многословностью не отличалась.

– Нашли. Еврея какого-то.

– Форельмана? – предположила Зина.

– Да. Откуда тебе известно?

– Слухами земля полнится, – ушла от ответа Зина.

– Странный еврей, светловолосый и светлоглазый. Я его на лестнице в парадном видела, а потом меня на опознание пригласили.

Преступление совершил Димкин отец, а обвиняют в нем другого человека. Вот так же, много лет тому назад, ее мать обвинили в убийстве, которого она не совершала. Тем самым искалечили две жизни: ее и матери. Мама умерла в тюрьме, а Зина с раннего детства была лишена родительского тепла. Если бы не бабушка Алевтина, ее отправили бы в детский дом, и тогда, кто знает, как сложилась бы ее судьба! А у этого Форельмана, может быть, есть семья, и на его детей, так же как и на нее, в школе повесят ярлык детей убийцы. Даже если он одинок, это ничего не меняет, это ведь ужасно – попасть в тюрьму по ложному обвинению!

Зина с утра позвонила на работу и сказала, что берет отгулы, а днем уже летела в Петербург. Она намеревалась пойти к следователю рассказать ему все, что ей стало известно об отце Полтинникова.