14 мая. Санкт-Петербург

Илья Сергеевич Тихомиров сидел в своем кабинете и допивал утренний кофе, настраиваясь на работу. День ему предстоял непростой и, возможно, не сплошь приятный, поэтому чашка капучино с медом и каплей ирландского ликера авансом его скрашивала. К капучино следователь припас бутерброды с твердым сыром цвета спелой луны, душистым укропом и свежим огурчиком. Свой завтрак Илья Сергеевич разложил на красивой оранжевой тарелке, в блюдце под чашку положил цветастую салфетку – чтобы промокнуть кофе, если он вдруг прольется, что случалось крайне редко, ибо следователь был аккуратистом, но больше – для настроения.

Дело Альберта Малуниса, которое получил Илья Сергеевич, пришлось для него весьма некстати. Он почти закончил с двумя другими находившимися у него в производстве делами и через две недели собирался в отпуск, в Хорватию. Следователь часто просматривал фотографии отелей, предвкушая отдых на Адриатике. Пальмы, волны с белыми барашками, лимонное солнце в пронзительно-синем небе, чайки, большие яркие цветы… Буйные краски юга манили и обещали долгожданный сказочно-роскошный отдых. Илья Сергеевич закрывал глаза и чувствовал дуновение ветра, ароматы цветов, слышал крик чаек. Они с женой будут со вкусом завтракать на террасе. Это будет омлет с беконом, сыр, мед или абрикосовое варенье, кофе со сливками. К такому завтраку кофе должен быть непременно со сливками. Илья Сергеевич мечтательно улыбнулся. Он включил чайник и подошел к маленькому холодильнику, замаскированному под секцию шкафа, открыл его, окинул взглядом содержимое. Омлета с беконом там, конечно, не нашлось, но аппетитный сыр и сливки были. Насыпал в свою любимую эстетскую чашку из костяного фарфора кофе, маленькой серебряной ложечкой положил сахарку, залил кипятком, добавил сливок. Откусил кусочек сыра. Тихомиров предпочитал сыр и колбасу есть без хлеба, чтобы отчетливее чувствовать их вкус. Блаженно отпил глоток кофе. Почти как в отпуске.

После завтрака они с женой пойдут на пляж. Он будет плавать и загорать, а Татьяна – больше загорать, прячась под зонтиком. И так им будет хорошо вдвоем! Господи, как же мало времени они с женой проводят вместе! Все работа, работа, работа… А потом – быт, хлопоты: в магазин сходить, машину-старушку подлатать, да мало ли что! Домой придешь, поужинаешь – и спать. Даже на выходных работать приходится. А куда деваться, если следователей не хватает? И Татьяна всегда занята: работа, домашние дела, ребенок. Крутится целыми днями, как белка в колесе, и устает, бедняжка, но не жалуется, только иногда, когда совсем забегается, просит, чтобы он за дочкой приглядел, позволил ей немного отдохнуть. Так вся жизнь и проходит. А ведь он еще не старый – ему всего-то тридцать шесть лет, а что его по имени-отчеству зовут, так это потому, что так полагается, чай, он – процессуальное лицо, а не черт в ступе. И жену свою Татьяну он любит, она у него красавица: кровь с молоком, коса – золотом и нос в веснушках. Тихомиров представил, как вечером на набережной они с женой будут любоваться закатом; ветер будет играть ее распущенными по круглым плечам волосами, нахально норовя забраться под шелк длинной юбки. Он обнимет ее и неторопливо поцелует в малиновые губы. Они будут целоваться, как подростки, ничуть не стесняясь окружающих, и, распалившись, отправятся в номер, чтобы провести незабываемую ночь.

Кофе еще плескался в чашке с профилем Ахматовой, на блюдце остался недоеденный кусочек сыра, когда в дверь постучали. Илья Сергеевич очень не любил, чтобы его тревожили, когда он ест, но почему-то всегда посетители появлялись именно в это время. Он тогда отодвигал тарелку, недовольно глядя на визитера. Чаще всего во время трапезы заявлялись опера. Им всегда было некогда, и поэтому плевать они хотели на ворчание Тихомирова – поворчит и перестанет. Знают, что он не злобный, и этим пользуются.

Илья Сергеевич сделал последний большой глоток и произнес: «Входите». Но вместо оперативного работника на пороге, стесняясь и переминаясь с ноги на ногу, появилась Клариса Дьячкова. В серой кофточке и все в той же юбке-«карандаше», с гладко зачесанными волосами, она нервно теребила потрескавшуюся ручку громоздкой сумки.

– Извините, – произнесла женщина. – Вы меня вызвали на полвторого, но у меня работа… Я подумала… если вы не возражаете, мне было бы удобнее прийти сейчас.

Следователь заглянул в открытый ежедневник. Действительно, он пригласил на сегодня Дьячкову. Правда, сначала он рассчитывал получить от оперов по ней кое-какие данные, так и беседовать сподручнее. Но раз уж пришла, не выгонять же.

– Проходите, – указал он на стул.

Клариса Владимировна уселась и уставилась на Тихомирова своим немигающим змеиным взглядом. Они уже беседовали в ее квартире в день убийства. Тогда разговор получился поверхностным, на ногах и в спешке. Теперь следователю предстояло допросить свидетельницу детально. Он начал издалека, затем задал ей те же вопросы, которые уже не раз задавал и он сам, и оперативники. Дьячкова смиренно повторяла ответы, немного путаясь и сбиваясь от волнения. Понемногу женщина успокоилась, манеру выдавать фразы по одной оставила и говорила в терпимом темпе. Как догадался Тихомиров – из-за того, что она торопилась на работу.

– Малунис к вам приехал во вторник, а в понедельник его убили. Вспомните, что-нибудь необычное происходило в течение той недели, что он у вас жил?

– Да вроде бы ничего. Если только в субботу… Да, в субботу я должна была к крестнику в больницу заехать. Он в Боткинской с отравлением лежит. А потом еще за тканью зайти собиралась. Недалеко от больницы есть большой магазин тканей. Обычно на такую поездку у меня полдня уходит, не меньше. Альберту я так и сказала, когда уходила, что вернусь только к вечеру, чтобы он ужинал без меня. Он кивнул – все понял, говорит, Клариса. Он меня Кларисой называл, Кларой звать не решался и никаких фамильярностей себе не позволял – воспитанный. В тот раз в больнице карантин объявили и посетителей не пустили. Я передачу оставила, во дворе под окошками постояла немного и ушла. А что там стоять? В магазин тоже не попала – там в это время обеденный перерыв был. В общем, вернулась я раньше. Поднимаюсь по лестнице и слышу, как вверху входная дверь закрывается и потом – шаги. Ну, звук своей-то двери я всегда узнаю. Значит, думаю, ко мне кто-то приходил. Может, из службы газа, наконец-то добрались до меня? У меня газ еле поступает, огонек совсем маленький. Вызвала газовщика еще неделю назад, а он все никак дойти до меня не может – нарядов у него много. Я Альберта предупредила, если газовщик придет, чтобы он его впустил, а то неизвестно, сколько еще ждать придется. На площадке между третьим и четвертым этажом мы поравнялись. Мужчина лет тридцати трех, ростом чуть ниже среднего, спортивного телосложения, светловолосый, светлоглазый, одетый просто, но не дешево – так работяги не одеваются. Зыркнул на меня недобро и дальше полетел. Я у Альберта спросила, кто приходил. Он руками развел, говорит, покупатель, хотел картину купить «Солнце в реке». Но Альберт продавать ее наотрез отказался. Сказал, что продаст любую другую, кроме этой. Я еще удивилась, что покупатели на дом ходят – не успел приехать, а уже мой адрес всем подряд раздает! Вслух я сказала иначе, но смысл был такой. Альберт смутился, ответил, что сам не ждал гостя и что он моего адреса никому не давал, разве что в оргкомитете выставки его назвал, потому что у них так положено.

– А что это за картина – «Солнце в реке»? И почему Альберт ее не захотел продавать?

– Картина как картина, – пожала плечами Дьячкова. – Река, солнце… да обычная картина! А почему не захотел продавать – не знаю. Может, нравилась она ему, а может, за нее уже кто-то залог внес.

Разговор с Дьячковой давал пищу для размышлений. Стоило разобраться, во-первых, с визитером, заходившим к Малунису в субботу, а во-вторых, с картиной «Солнце в реке»: в квартире Дьячковой оперативная группа ничего подобного не обнаружила.

Антон Юрасов явился к Тихомирову как раз после ухода Дьячковой, он буквально столкнулся с ней в коридоре, возле кабинета следователя. Клариса Владимировна ужалила Антона взглядом и поспешила прочь. Оперативник хмыкнул, оценив ее сердитое лицо вкупе с образом, который принято называть «синий чулок».

– Здорово, Сергеич, – поприветствовал он Тихомирова. – Чего плохого?

Это был обычный вопрос капитана. Они со следователем знали друг друга давно, были почти ровесниками, что позволяло им общаться на короткой ноге.

– Как обычно. Вопросов больше, чем ответов. А у тебя что?

– Дьячкова эта – типичная ученая грымза. Не привлекалась, в связях не замечена. И вообще, скучная, как перловка. О ней даже сплетни не ходят! С мужем-алкоголиком давным-давно развелась. Детьми не обзавелась, так до сих пор и кукует одна. Ни любовника, ни кота, одни микробы в пробирках да кактусы на подоконнике. С Малунисом – хуже. Он – подданный другого государства, поэтому ни до его родни не достучаться сквозь километры и стены границ, ни в прошлом покопаться, – развел руками Антон.

– Этого и следовало ожидать. По иностранцам работать – хуже некуда. Слава богу, что покойник был простым художником, а не дипломатом, иначе мы хлопот не обобрались бы.

Тихомиров бросил печальный взгляд на монитор компьютера с заставкой в виде Адриатического побережья. Чутье ему подсказывало, что в отпуск он пойдет не скоро.

– Дьячкова мне вот что рассказала, – следователь открыл протокол и вкратце пересказал сегодняшнюю беседу с Кларисой Владимировной.

– А это уже кое-что, – оживился Юрасов. – Когда я к Дьячковой приезжал, искал, куда машину поставить. На ее улице – Большой Зеленина – с парковками беда. Так вот, прямо перед аркой, что во двор дома Дьячковой ведет, расположен банк. Я под арку въехал, хотел там приткнуться, но шиш – банкиры для своих автомобилей место оттяпали и шлагбаум установили, так что там не только машину не оставить, но и не пройти теперь. Жильцы напрямки через стоянку чешут, обходить ее не желают. На наше счастье, парковка находится под видеонаблюдением. Так что есть вероятность обнаружить физиономию нашего блондина в видеоархиве службы безопасности банка.

– Только к дому Дьячковой можно подойти еще и с Корпусной улицы, – заметил Тихомиров.

– Можно, но так путь длиннее, – возразил Антон. Перед его глазами предстала галерея дворов-колодцев, тянущаяся от Большой Зеленина к Корпусной. Старые дома бордового цвета с непривычными взгляду лифтами на фасаде, которым не хватило места внутри дома, огромные коммунальные квартиры с коридорными окнами, из которых можно увидеть часть лестничной площадки. Что и говорить, Петроградская сторона – старейший район города.

– Вот и чудненько! Берите с Костровым в оборот службу безопасности банка и работайте, – улыбнулся следователь. В его душу снова заглянуло ласковое солнце Адриатики. Авось с делом ему удастся быстро расправиться, и тогда они с Татьяной поедут в отпуск, как и планировали.

Юрасов оказался прав. Система видеонаблюдения банка фиксировала всех, кто ходил через парковку.

– Выделили же им дорожку, плиткой фигурной выложили, – не дорожка, а конфетка, сам бы всю жизнь по ней ходил, а они всё через парковку шлындают. Лишних два шага не сделать! – ругался на жителей близлежащих домов начальник охраны. – И еще имущество портят! Третий шлагбаум за полгода сменили, а они и этот, – он пнул ногой гнутую перекладину, оставив на ней след от кроссовки, – уже погнули, собаки!

За интересовавшие сыщиков последние три дня в архиве охраны скопилось достаточное количество информации. Народ ходил исключительно через парковку, и видеорегистратор, запрограммированный на движение, фиксировал всех ходоков, поэтому полицейским пришлось хорошо потрудиться, чтобы отыскать среди множества лиц подходивших под описание, данное Дьячковой, мужчин. Таковых оказалось трое: все – невысокие, спортивные и светловолосые.

– Вот этот, – уверенно показала на одного из них Клариса Владимировна, когда ей предъявили для опознания несколько снимков, сделанных с помощью видеокамер банка.

К счастью, банк не поскупился на качественную технику. Кадр максимально увеличили, и стали хорошо различимы черты его лица. Выразительные, глубоко посаженные глаза под широкими крыльями светлых бровей, острый нос, крупные губы с чуть приподнятыми вверх уголками – внешность приятная, располагающая к себе. Одежда обычная – джинсы, свитер и куртка, ничего приметного. Судя по записям, он зашел во двор на улице Большой Зеленина в субботу, в шестнадцать ноль семь, вышел в шестнадцать тридцать четыре, а Дьячкова, которая тоже попала в объектив камеры, вернулась домой в шестнадцать двадцать восемь, что подтверждало ее слова. Парковка банка была их сыщицкой удачей. Кроме записей, сделанных в субботу, они, конечно же, просмотрели и все остальные, особенно тщательно – записи за понедельник, когда был убит Альберт. Этот интересный блондин побывал здесь и в день убийства художника.