Глава 1
ОКТЯБРЬ НАЧАЛСЯ В ФЕВРАЛЕ
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов.
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона.
Пред вами суд и правда — всё молчи!…
Но есть и Божий суд, наперсники разврата!…
Михаил Лермонтов
Крах Российской империи
Принято считать, что в конце февраля 1917 года в России произошла буржуазно-демократическая революция и было свергнуто самодержавие.
Вот и в Большом энциклопедическом словаре (1998) утверждается: «Февральская революция 1917, демократическая революция в России, свергнувшая самодержавие». Хотя, как нам придется убедиться, она царизм не свергла, тем более в указанном месяце.
Не следует думать, что вопрос исчерпывается формальностями. Мол, ну если не в феврале, то в начале марта Николай II отрекся от престола. Но и тут все не так просто, ибо отрекся он от своей личной власти, а вовсе не от самодержавия как такового.
Впрочем, обо всем этом следует поговорить обстоятельно. Для начала вспомним, что определило крах российской монархии.
Одним из важных факторов стала Первая мировая война. После двух лет побед и поражений, к концу 1916 года, моральное состояние солдат и даже офицеров российской армии ухудшилось. Помимо всего прочего, это было связано с недостатками снабжения. Нередко обмундирование и пища были плохими. Все чаще поговаривали, что это неслучайно: на бедствиях армии наживаются многие лихоимцы из окружения друга царской семьи, сибирского попа Григория Распутина.
С подобными подрывными слухами боролись без особого успеха. Они не только распространялись пропагандистами, но и подтверждались немалым числом фактов. К примеру, в некоторые воинские части артиллерийские снаряды поступали порой в ничтожном количестве. Приходилось выдавать их по два-три на орудие. А немцы снарядов не жалели, жестокие обстрелы порой совмещали с газовыми атаками, когда дул западный ветер. К нашему несчастью, он бывал часто.
Со временем снабжение нашей армии стало налаживаться, но было уже поздно: восстановить моральный дух солдат не удалось. Из глубокого тыла, из городов и деревень на фронт приходили тревожные вести. В письмах к офицерам и солдатам действующей армии их родные и близкие жаловались на повышение цен, нехватку промышленных товаров, продуктов. Все чаще бастовали рабочие на крупных предприятиях.
С осени 1915 года Николай II сместил с поста Верховного командующего вооруженными силами великого князя Николая Николаевича, заняв его место. Тем самым он брал на себя ответственность за поражения на фронте, которых становилось немало. Пребывая главным образом в своей могилевской Ставке, он, по слухам, передоверил управление державой царице Александре Федоровне. Она была женщиной властной, не питающей уважения не только к русскому народу, но и к правительству, ненавидевшей Государственную думу. Началась министерская чехарда.
Решительные перемены в руководстве армией и страной происходили в ту пору, когда и без того положение было нестабильным. Внятных объяснений происходящему официальные власти не давали. Написали, что расстроенное здоровье князя Воронцова-Дашкова заставляет его уйти с поста наместника на Кавказе, а вместо него назначается великий князь Николай Николаевич. А по слухам, главным инициатором перемен был Распутин. Он превращался в демоническую фигуру не просто опекуна и целителя царевича Алексея, но и вершителя судеб России. Понятно, людская молва склонна к преувеличениям. Но нет ли в ней немалой доли истины?
Как писал зарубежный историк М.М. Карпович, «являясь твердой последовательницей самодержавия, императрица Александра находилась во власти почти безграничной ненависти к Думе и оппозиции, а мрачный мистицизм сделал ее легкой добычей пользовавшегося дурной славой Распутина, чье влияние на нее стало в этот период наивысшим. Под сильным давлением со стороны императрицы и ее советника Николай II слепо последовал по пути собственного самоуничтожения. Дума… пренебрежительно третировалась и игнорировалась; другие организации вызывали глубокое подозрение. Один за другим наиболее либеральные министры были вытеснены из правительства, заменяясь реакционерами, многие из которых были в целом известны как креатуры Распутина. Среди персонала Кабинета министров происходили необычайно частые изменения, базировавшиеся на причудах власть предержащих; правительственная политика вскоре потеряла даже видимость единства и силы».
На заседании Думы в конце 1916 года один из идеологов кадетов, П.Н. Милюков, гневно обрушился на творимые безобразия. После каждого пункта «обвинения» он задавал риторический вопрос: что это — глупость или измена?
Предполагался, пожалуй, ответ: отчасти глупость, отчасти измена.
Депутат-юрист А.Ф. Керенский от имени партии трудовиков потребовал отставки всех министров, предавших свою страну. Член фракции октябристов С.И. Шидловский обвинил правительство в том, что оно намеренно создает дефицит продуктов питания, вызывая в столице голод, и тем самым провоцирует забастовки и мятежи, чтобы оправдать заключение сепаратного мира с Германией.
Подобные высказывания, запрещенные к печати, распространялись в листовках. По всем признакам, для страны наступала трудная пора.
Грозно заканчивался октябрь 1916-го в Петербурге. Два дня бастовали все заводы. Какими были требования рабочих, так никто и не знал. Пролетарии демонстрировали свою силу, сплоченность, решительность. На Выборгской стороне толпа стачечников собралась у автомобильной фабрики «Луи Рено» с криками: «Долой французов! Хватит воевать!» Инженеров и директоров, вышедших на переговоры, закидали камнями. Раздались револьверные выстрелы.
Вызвали полицию, а затем и взвод жандармов. Их оказалось слишком мало, чтобы разогнать толпу. На подмогу привели три-четыре батальона пехотинцев, расквартированных в ближайших казармах. «Стражи порядка» с шашками и револьверами двинулись на рабочих. А солдаты, зарядив ружья, сделали залп… в полицейских и жандармов!
Тем временем подоспели казаки и врезались в строй пехотинцев. Началась рукопашная схватка. Солдат удалось загнать в казармы. Это было событие знаменательное: войска стреляли в полицейских. Не так ли начинается революция, о которой не прекращались разговоры?
В конце года последовала отставка с поста председателя царского правительства Б.В. Штюрмера. В российских верхах отношение к нему было неприязненным. Его подозревали в симпатиях к немцам и желании примирения с ними. Вместо него был назначен А.Ф. Трепов, германофоб.
С удивительной быстротой доходили сообщения секретные, предназначенные вроде бы только для царских приближенных. Говорили, что в конце ноября в Могилев к императору прибыл Трепов. Он умолял Николая II назначить вместо А.Д. Протопопова другого министра внутренних дел, способного добросовестно и разумно выполнять нелегкие обязанности охраны общественного порядка в столь ответственный период, чреватый революционными потрясениями.
Император сказал, что следует соблюдать спокойствие, лояльность и облегчать задачу Протопопова. Трепов твердо и почтительно повторил свою просьбу — безрезультатно. Он предложил собственную отставку. Мол, совесть не позволяет ему взять на себя ответственность за власть, пока остается в правительстве Протопопов. В ответ услышал: «Александр Федорович, я приказываю вам исполнять свои обязанности с теми сотрудниками, которых я счел долгом дать вам».
Страна экономически не подготовилась к затяжной войне. Серьезные политические перемены, даже самые прогрессивные, в столь трудный период способны только усугубить ситуацию. Когда требуется напрячь все усилия, добиться победы или достойного мира, сохранить единство общества, целесообразней всего было бы сохранить царское единовластие. Пожалуй, Николай II это понимал. Но тогда зачем он брал на себя прямую ответственность за положение на фронте? Это не вызывало оптимизма и подъема патриотических чувств, а лишь подрывало веру в царскую власть.
Говорили, будто всему виной царица Александра Федоровна с ее властным характером, действующая под влиянием вполне еще молодого «старца» Григория. Даже среди закоренелых сторонников монархии — черносотенцев — раздались голоса, как выразился лидер «Союза русского народа» В.М. Пуришкевич, против «позорящих и губящих Россию темных сил». Какие это силы? Казалось бы, с позиций крайне правых — всяческие демократы. Ан нет! Речь шла о приближенных к царской семье. Пуришкевич, по своему обыкновению, заявил резко и темпераментно:
— Надо, чтобы и впредь недостаточно было рекомендации Распутина для назначения гнуснейших лиц на самые высокие посты. Распутин в настоящее время опаснее, чем был некогда Лжедимитрий… Господа министры! Если вы истинные патриоты, поезжайте в Ставку, бросьтесь к ногам царя, имейте мужество заявить ему, что так не может дольше длиться, что слышен гул народного гнева, что грозит революция и темный мужик не должен дольше управлять Россией!
Это сказано было открыто, гласно, на заседании Думы. Выходит, темные силы группируются вокруг царя? И те, кто яростней других защищали неограниченное самодержавие, вольно или невольно вскрывали его коренные недостатки.
В триаде «православие, самодержавие, народность» религиозная составляющая тоже стала вызывать сомнения. Странной выглядела официальная установка на освобождение Константинополя от мусульман. Одновременная война с Германией и Турцией грозила нам полным разгромом. К тому же вряд ли такие союзники, как Франция и Великобритания, могли позволить России укрепить свои позиции на Черном море с прямым выходом в Средиземное. Этому они препятствовали всегда.
А как же с народностью? Снова встает фигура Распутина. В царской семье почитали его едва ли не как святого и пророка, представителя российской глубинки, простого мужика. Однако в народной среде мнение было прямо противоположное, и его высказал Пуришкевич. Знаменитая триада, на которой, по крайней мере на словах, зижделось государство Российское, рассыпалась в прах.
Страну раздирали противоречия. В военное время важно единение всех сословий и партий. А тут одни призывают к мирному соглашению с Германией, другие — к войне до полной победы, третьи — к прекращению кровопролития без предварительных условий. Их называли германскими агентами. Однако у них имелось немало сторонников не только среди революционеров, но и в народе.
31 декабря Президент Соединенных Штатов Северной Америки Вильсон предложил правительствам воюющих держав сообщить свои взгляды на условия, которые необходимы для мирного соглашения.
Николай II, Верховный главнокомандующий, обратился к сухопутным и морским войскам с манифестом. Там, в частности, говорилось:
«Час мира еще не наступил. Неприятель еще не изгнан из занятых им областей, Россия еще не осуществила задач, поставленных этой войной, то есть овладения Константинополем и проливами, а также восстановления свободной Польши в составе всех ее трех частей…
Мы остаемся непоколебимы в нашей уверенности в победе. Бог благословит оружие наше: он покроет его вечной славой и даст нам мир, достойный ваших славных подвигов, мои славные войска, такой мир, что будущие поколения благословят вашу святую память».
17 декабря стало известно, что минувшей ночью убили Распутина. Казалось бы, сообщение обнадеживающее. Но и тут поползли зловещие слухи о падении дома Романовых. Еще резче обозначились противоречия между самодержавием и народом.
Стали поговаривать о готовящемся дворцовом перевороте для спасения монархии. Якобы готовится замена слабовольного и утратившего авторитет Николая II более значительным, разумным, последовательным царем (или регентом при малолетнем царевиче). Как выяснилось позже, в этих слухах была немалая доля правды.
Смута
Предреволюционные месяцы 1916—1917 годов в мемуарах современников обычно характеризуются как тревожные, противоречивые, пронизанные ощущением надвигающейся трагедии. Однако не всегда можно определить, когда возникло это ощущение: до или позже февральских событий.
Наша память выборочна и подвержена воздействию эмоций. После того как грянул 1917 год, а затем началась Гражданская война, многие события предшествующего времени стали выглядеть по-иному, осмысливаться по-новому. Вспоминалось преимущественно негативное, соответствующее последующей катастрофе.
Имеются и более или менее объективные свидетельства настроений, господствовавших в то время. Отчасти они запечатлены в периодической печати и дневниках. Судя по ним, в стране наступил смутный период.
Газеты пестрели тревожными сообщениями о несчастных случаях, распространении наркомании (тогда популярным был кокаин), пожарах, убийствах, грабежах, забастовках. В конце ноября 1916-го «Петроградский листок» писал: «Надвигается несуразица. Пустыми, непонятными страхами пугает. Чьи-то рожи в сумерках корчатся, мерещатся».
Шла война, отдельные победы сменялись поражениями, но ничего окончательно не прояснялось. Трудно было понять, за что идут бои, в которых тысячами ежедневно гибнут люди. При постоянной смене министров и премьеров терялась вера в царя и правительство. Власть демонстрировала свою беспомощность и растерянность. Совет министров стали называть «кувырк-коллегией». Ползли слухи об измене в высшем руководстве…
То, что Распутин — кумир царской семьи — выходец «из низов», оскорбляло и возмущало аристократию (кроме очарованных им экзальтированных дам). Но и в народе верховенство Григория Распутина над царем и царицей воспринималось болезненно и скептически. То, что придворные могли толковать как сближение царя с простым народом, в народе понималось как унижение царской власти.
Война не столько не объединила все социальные слои перед лицом общего врага, сколько еще больше разобщила: одним принесла беды и страдания, для других стала выгодным предприятием.
Но и до войны экономически укреплявшаяся Россия испытывала мучительный идейный разброд. Впрочем, это касалось всей западной цивилизации. Бурлили глубинные процессы в народных массах. Невозможно было понять, что происходит, но ощущались предвестники социальных бурь.
Смятение душ и падение нравов остро подметил Саша Черный:
Разорваны по листику
Программы и брошюры,
То в ханжество, то в мистику
Нагие прячем шкуры.
Славься, чистое искусство
С грязным салом половым!
В нем лишь черпать мысль и чувства
Нам — ни мертвым, ни живым.
Внедрение капиталистических отношений, появление «денежной аристократии», лишенной высоких идеалов и даже внешнего благородства, подрывали традиционные устои российского общества. Духовная немочь поразила не только простых обывателей, но и значительную часть «творческой» интеллигенции, удивительно бесплодной на подлинные произведения искусства и литературы.
Была ли камнем преткновения и первопричиной всех бедствий и переворотов только война, не популярная в народе? Вряд ли. Хотя пропаганда военных действий велась менее убедительно, чем агитация пацифистов. Вот, например, «патриотическое» откровение Федора Сологуба:
И наши станут ширю дали,
И средиземный гул войны,
О чем так долго мы мечтали,
О чем нам снились только сны.
Тут странно выглядит «мы». Кто имеется в виду? Загадка. Входит ли в это «мы» русский народ? Нет, пожалуй. О войне, тем более захватнической, он не мечтал. Зачем ему ценой своих жертв и страданий расширять российские дали — и без того неоглядные?!
Безверие и пустословие представил Саша Черный как следствие разочарования в высоких идеалах, отсутствия цели в жизни и упадка воли:
Вечная память прекрасным и звучным словам!
Вечная память дешевым и искренним позам!
Страшно дрожать по своим беспартийным углам
Крылья спалившим стрекозам!
На таком грязно-сером фоне особенно ярко выделялись те, у кого были твердые убеждения, кто выдвигал и поддерживал партийные программы, предполагающие радикальные преобразования общества во имя светлого будущего. Вера в будущее порой мешала им хорошо понимать настоящее и тем более прошлое. Но у них были ясные цели, хотя и фантастические.
Упадническими или революционными настроениями было затронуто не все общество. Предположим, на сто растерянных и жалких обывателей, о которых писали авторы «Нового Сатирикона», Саша Черный, был десяток целенаправленных и убежденных в верности своих идеалов. В таком случае именно этой небольшой активнейшей и целеустремленной части суждено было направлять общественные процессы.
Мировая война на некоторое время приглушила революционные страсти. Однако чем дольше она продолжалась — без заметных успехов, хотя и без больших поражений, — тем менее популярной, а затем и ненавистной становилась. В стране ощущался хлебный кризис (вызванный главным образом перебоями в снабжении), шла продажа товаров по купонам, повышались цены. У продовольственных магазинов выстраивались огромные «хвосты», очереди.
Трудности испытывал народ. Они вовсе не затронули наиболее обеспеченные слои населения. «В этом году, — писал в конце 1916-го «Петроградский листок», — наш тыл остался без хлеба и мяса, но с шампанским и бриллиантами… Рабочие, отдавая труд и здоровье отечеству, не находят, чем утолить голод, их жены и дети проводят дни и ночи на грязных мостовых из-за куска мяса и хлеба, и в то же время взяточники… блистая безумными нарядами, оскорбляют гражданское чувство пиром во время чумы».
Писательница Тэффи перечислила в фельетоне наиболее часто встречающиеся существительные с глаголами. Среди них были: «Общество возмущается. Министерство сменяется. Отечество продают. Редактора сажают. Дороговизна растет. Цены вздувают. На печать накладывают печать. Рабочий класс требует. Пролетарии выступают. Власти бездействуют».
Всегда граждане воюющей страны испытывают материальные затруднения, вынуждены переживать определенные лишения. Естественна строгая цензура. Приходится терпеть тяготы военного времени. А русский народ, как известно, один из наиболее терпеливых на свете. Почему же тогда «общество возмущается»? Да ведь — «Отечество продают»! Спекулянты наживаются.
Петроградские «Биржевые ведомости» в начале февраля 1917 года писали: «Сотни, тысячи, а иногда и десятки тысяч рублей щедро швыряются к столу аукциониста». «В течение нескольких месяцев народились миллионеры, заработавшие деньги на поставках, биржевой игре, спекуляции… Пышно разодетые дамы, биржевики, внезапно разбогатевшие зубные врачи и торговцы аспирином и гвоздями». «Несмотря на высокие цены, которые продолжают непрерывно расти, спрос на старинную мебель, фарфор, картины, бронзу и т.д. продолжает повышаться».
Столичный журналист Н. Брешко-Брешковский сообщал в «Петроградском листке»: «появились новые "ценители искусства" и покупатели художественных ценностей от биржи, от банков, от нефти, от марли, от железа, от цинка, от всяких других не менее выгодных поставок. Лысые, откормленные, упитанные, с профилями хищников и сатиров, ходят они по выставке, приобретая не картину, не ту или иную хорошую вещь, а то или другое модное имя… не жалеют чересчур легко доставшихся денег и закупают картины целыми партиями».
Царская Россия уходила в небытие под грохот снарядов и оружейные залпы на фронте, гневные разговоры в очередях, громкие лозунги на митингах и звон бокалов в салонах и дворцах. Россия распадалась изнутри, ее извечные опоры порядком прогнили. Именно поэтому Февральская буржуазно-демократическая революция (определение официальное, которое мы еще обсудим) свершилась без острых конфликтов. Верховная власть пала без вооруженных столкновений и гражданской войны, без дворцового переворота, под гул огромных митингов, демонстраций и под редкие выстрелы.
Обнаружилась необычайная слабость и малая популярность царской власти. Вряд ли тому виной была успешная агитация революционеров. Ведь и официальная пропаганда не дремала, не молчали и ярые приверженцы царя — черносотенцы. Правда, контрреволюционная деятельность последних осуществлялась нерешительно, без энтузиазма и, отметим, без того террора, который культивировали некоторые революционные партии.
Стали привычными сообщения о террористических актах против крупных правительственных чиновников, губернаторов. Трудно было понять цели таких акций. На кого они были рассчитаны? Запугать существующую власть они не могли. Убийства вовсе не увеличивали популярности террористов среди населения. Скорее — наоборот, вызывали опаску, неприязнь, возмущение. Результат: общая смута, дестабилизация общества.
В сентябре 1916 года на пост управляющего Министерством внутренних дел царь назначил креатуру Распутина — А.Д. Протопопова. Как было написано в учебнике «История СССР» для высшей школы (1981), он «явно тяготел к наиболее хищническим кругам монополистической буржуазии и помещиков. Он объявил себя противником твердых цен, запрета вывоза продовольствия, реквизиций, секвестров и т.п., стеснений частной инициативы и предпринимательства».
Подобные «либерально-экономические» меры, предоставляющие возможность наживаться частным лицам вне интересов всего общества, в трудный для страны период были губительны. В стране обострился продовольственный кризис. В некоторых периодических изданиях Протопопова стали клеймить как германофила, нарочно вызывающего народное недовольство и волнения для заключения сепаратного мира с Германией. А во главе правительства стоял Б.В. Штюрмер, которого с большим основанием, чем Протопопова, можно было подозревать в симпатиях к Германии.
За продолжение войны непоколебимо стояли прежде всего те, кто ориентировался на политику и государственное устройство Англии и Франции, а также, естественно, послы и агенты этих стран. Они опасались, что царь может решиться на сепаратный мир с Германией.
Возможно, такое мирное соглашение спасло бы Российскую империю, не допустив ни Февральской, ни Октябрьской революций. Конечно, это приходится утверждать сугубо умозрительно. Но, судя по тому, что происходило в последующие месяцы, такой вывод представляется весьма вероятным. Впрочем, если бы да кабы…
Существует мнение, что Николай II пал жертвой тайного заговора, направленного на свержение самодержавия. «Действительно, — как пишут авторы упомянутого выше учебника, — в буржуазных оппозиционных кругах разрабатывались всевозможные планы дворцового переворота, но практически, как признавал один из самых активных заговорщиков А.И. Гучков, мало что было сделано. Среди участников заговора не было единодушия. Они все время колебались, опасаясь, что насильственное отречение Николая II явится сигналом к выступлению "улицы". Боязнь народа сковывала их действия. Часть буржуазных лидеров вообще отвергала идею дворцового переворота. По убеждению Родзянко, такая "авантюра" привела бы к "смуте". Заговорщики, отмечал он, лишь грозили за спиной царя переворотом, но никакой подготовки к нему не вели. Недаром Ленин интерпретировал заговор буржуазии как стремление "только" сместить или даже "попугать" Николая II, "оставив неприкосновенною старую государственную машину, полицию, армию, чиновничество". Тактика "прогрессивного блока" в канун революции сводилась к новым попыткам вразумить царя, заставить его согласиться на перемены в правительстве и назначить приемлемых для Думы министров…
Буржуазия и царизм бились в неразрешимых противоречиях и не могли обходиться друг без друга: их объединял панический страх перед надвигающейся революцией».
Первые раскаты грома надвигающейся революционной грозы грянули 9 января 1917 года (в очередную годовщину Кровавого воскресенья 1905 года). В Петрограде, по официальным данным, число бастующих превысило 140 тысяч человек. Стачки и демонстрации состоялись также в Москве, Харькове, Баку. Следующие крупные забастовки и демонстрации рабочих произошли в Петербурге 23 февраля. Через два дня забастовка стала всеобщей. В казармах агитаторы убеждали солдат не выступать против рабочих.
Командующий Петроградским военным округом генерал С.С. Хабалов получил вечером 25 февраля приказ царя «завтра прекратить в столице беспорядки». Охранка стала производить массовые обыски и аресты. Войсковым начальникам было приказано открывать огонь по демонстрантам. На следующий день выступления рабочих действительно были подавлены силой; были убитые и раненые.
В ночь на 27 февраля учебная команда лейб-гвардии Волынского полка перешла на сторону народа. Прибывший утром в казармы начальник команды пытался угрозами вынудить их подчиняться, но был убит солдатами. Офицеры разбежались. К вышедшим на улицу революционным солдатам присоединились части Преображенского и Литовского полков, саперы. Через Литейный мост все они двинулись на Выборгскую сторону, где проходили митинги рабочих. Затем объединенные революционные колонны двинулись к центру столицы…
Монархия, изжившая себя
Можно было бы считать первой буржуазной (или предбуржуазной?) революцией в России отмену крепостного права в 1862 году по указу Александра II? Вряд ли.
Акция, проведенная по воле правителя, даже если она предполагает существенные изменения общественного устройства, может считаться революционной только условно. Самодержавие сохранялось. Да и обретешь ли свободу по воле своего господина? Освобожденный на определенных условиях и с оговорками раб порой оказывается в тяжкой экономической кабале.
Чаще высказывается и обычно присутствует в учебниках другое утверждение: первая буржуазно-демократическая революция произошла в 1905 году. Но и такое мнение по меньшей мере спорно. Называть подобные, далеко не повсеместные выступления трудящихся революцией вряд ли допустимо. Это было вооруженное восстание, и только.
Революция в отличие от мятежа, беспорядков предполагает изменение существующего государственного устройства. Вот и события 1905 года были лишь прелюдией Февраля и Октября 1917-го. Самодержавие устояло, а позже на некоторое время даже укрепилось. Социальный кризис завершился благоприятно для правящих классов.
Есть все основания полагать, что первая буржуазная революция в России произошла в феврале 1917 года. Именно после этих событий рухнуло самодержавие и к власти пришло буржуазно-демократическое Временное правительство… Впрочем, было не так все просто, и об этом — речь впереди.
Подчеркнем принципиально важный факт: после Февральской революции царь Николай II, добровольно-принудительно отрекшийся от престола, со своей семьей был взят под домашний арест.
Вот постановление Временного правительства от 7 марта об аресте Николая II, опубликованное в газетах на следующий день:
«I. Признать отреченных императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село.
II. Поручить генерал-адъютанту Алексееву для охраны отрекшегося императора предоставить наряд в распоряжение командированных в г. Могилев членов Государственной думы Бубликова, Вершинина, Грибунина и Калинина.
III. Обязать членов Государственной думы, командируемых для сопровождения отрекшегося императора из г. Могилева в Царское Село, представить письменный доклад о выполненном ими поручении.
IV. Опубликовать настоящее постановление».
Членов царской семьи лишили свободы, запретив покидать Россию, вовсе не большевики, а именно представители буржуазно-демократического правительства. Конкретным исполнителем стал генерал Л.Г. Корнилов, в последующем один из руководителей Белого движения. Это можно даже считать проявлением гуманизма: царя и его супругу оставили в живых. Ведь в результате буржуазных революций в Англии и Франции монархов казнили.
Что касается большевиков, которым подчас малосведущие люди приписывают свержение самодержавия, приходится констатировать очевидный и никем не оспоренный факт: их роль в событиях февраля 1917-го была весьма скромной, если не ничтожной.
Почему же в сознании многих современных россиян свержение царизма приписывается Ленину и его соратникам? По-видимому, сказалось влияние официальной пропаганды, возвеличивающей значение прихода к власти большевиков. При горбачевской «перестройке», когда смута в головах сограждан подошла к критическому рубежу, мне доводилось слышать, что во всем виноваты тайные заговорщики жидо-масоны, они же — большевики и губители исконной России. Такой вот компот из отходов интеллектуальной деятельности возник в головах под воздействием СМРАП.
Надо твердо усвоить непреложный факт: царизм окончательно пал в конце февраля — начале марта 1917 года. Какие силы способствовали его крушению? Прежде всего и, пожалуй, в наибольшей степени — внутренняя и внешняя политика царя Николая II и его правительства.
Безусловно, революционное брожение в стране началось значительно раньше и не без влияния Великой французской революции. Если не считать стихийных народных выступлений Степана Разина и Емельяна Пугачева, первыми революционерами явились дворяне — декабристы. Затем разночинцы и дворяне организовали революционные группы и организации народников и анархистов, а чуть позже — сторонников «Народной воли» и «Черного передела». Следом образовались партии социалистов-революционеров (эсеров) и социал-демократов, которые разделились на так называемых большевиков и меньшевиков.
Такова кратчайшая история «подрывных» организаций в России. В их среде выделились профессиональные революционеры. Но не следует чрезмерно преувеличивать их силу и влияние, словно им удалось совершить такие грандиозные общественные явления, как Февральская и Октябрьская революции. У антисоветчиков наблюдается в этой связи какое-то мистическое отношение к ним. Их представляют едва ли не демонами или бесами, взбудоражившими умильно патриархальное, смиренно православное российское общество и учинившими невиданную смуту.
Не стоило бы и упоминать о таких нелепых суждениях, но ведь они характерны для многих нынешних антисоветчиков, считающих себя патриотами. Вспомним: «Россия, которую мы потеряли» была слащаво и фальшиво показана известным режиссером, а ныне депутатом Думы РФ Сергеем Говорухиным. Ни он, ни прочие воспеватели царского времени не жили тогда. Они ухитрились забыть то, о чем свидетельствовали крупнейшие писатели, публицисты, философы России — свидетели тех десятилетий.
Великий ученый и мыслитель Владимир Иванович Вернадский (до революций 1917 года он был одним из видных деятелей кадетской партии) записал в своем дневнике 16 августа 1924 года:
«Среди белой молодежи, не видевшей старого режима, происходит его идеализация. Им кажется, что во главе власти стояли люди, бывшие морально и умственно головой выше окружающего… И передо мной промелькнул Государственный совет, где я мог наблюдать отбор "лучших" людей власти.
Внешность была блестящей. Чудный Мариинский дворец, чувство старых традиций во всем строе обихода, вплоть до дворецких, разносивших булочки, кофе, чай, на которые набрасывались, как звери, выборные и назначенные члены Государственного совета.
Несомненно, среди них были люди с именами и с большим внутренним содержанием — такие, как Витте, Кони, Ковалевский, Таганцев и др. Но не они задавали тон. Не было тех традиций у сановников, здесь собравшихся, какие были в такой красивой форме у дворецких — не было ни esprit de corps, ни блеска знания и образования, ни преданности России, ни идеи государственности. В общем, ничтожная и серая жадная и мелкохищная толпа среди красивого декорума… И это отсутствие содержания сказалось в грозный час.
Помню один разговор с Д.Д. Гриммом, когда мы возвращались из заседания [Госсовета]. Ему больше нас, обычных членов оппозиции, пришлось сталкиваться лично с членами Совета. Он был совершенно потрясен циничным нигилизмом этих людей, которые были готовы пожертвовать всем для того, чтобы "устроить" своих детей, получить лишние деньги… их помыслы все были направлены главным образом в эту сторону.
…Сейчас ничего не знающая молодежь идеализирует царских министров — точно так же, как многие… искажают истину в своей фантастической реабилитации Николая II. И эти министры последних лет да и раньше — Горемыкин, князь Н. Голицын, Протопопов, Щегловитов… Какой ужасный подбор!… Безумие многих — думать, что старое может вернуться».
Может быть, Владимир Иванович был слишком строг и субъективен? Мысль ученого имеет свою специфику и подчас отстранена от «мелочей жизни», склонна рассматривать все с теоретических позиций. Писатель несравненно ближе к реальной жизни общества, населения.
В таком случае, обратимся к свидетельству известного писателя и незаурядного мыслителя Василия Розанова. К революциям он относился неприязненно. На свержение царизма отозвался так:
«Эта мышка, грызшая нашу монархию, изгрызшая весь смысл ее, — была бюрократия. "Старое, затхлое чиновничество". Которое ничего не умело делать и всем мешало делать. Само не жило и всем мешало жить.
Тухлятина.
Протухла. И увлекла в падение свое и монархию».
Конечно, ссылка на бюрократию вряд ли убедительна. Без чиновников не обходится ни одно государство. Вопрос лишь в том, кто и как их контролирует, какая главная цель их деятельности.
«А все началось уличными мелочами, — продолжает Розанов. — Но, поистине, в столице все важно. Столица — мозг страны, ее сердце и душа. "Если тут маленькая закупорка сосуда — весь организм может погибнуть". Можно сказать, безопаснее восстание всего Кавказа… Бунтовала Польша — монархия даже не шелохнулась. Но вдруг стало недоставать хлеба в Петрограде, образовались "хвосты около хлебных лавок". И из "хвостов" первоначально и первообразно — полетел весь образ правления к черту. С министерствами, министрами, с главнокомандующими, с самим царем — все полетело прахом. И полетело так легколегко. Легкость-то полета, нетрудность напряжения — и вскружила всем головы. Это более всего всех поразило».
Но чему тут удивляться? Перезревший, подгнивший плод падает сам. Нет надобности его срывать. Напрашивается вывод: стало быть, не в одной бюрократии тут дело. Ведь за отречение Николая II выступило, в частности, высшее военное командование.
Розанов, писавший под именем «Обыватель» и отчасти вошедший в этот образ, спутал повод к революционным демонстрациям (хлебные очереди, «хвосты») с причинами. Сам же назвал главной причиной бездарное чиновничество. Хотя было бы точнее обвинять весь духовно прогнивший государственный аппарат Российской империи. А это — ствол, опора страны. Когда ствол прогнил или, как говорят, трухляв, даже могучее трехсотлетнее дерево обречено.
Завершил Обыватель свою статью так:«И вот странная мысль у меня скользит. Собственно, за XIX век, со времен декабристов, Россия была вся революционна, литература была только революционна. Русские были самые чистые социалисты-энтузиасты. И, конечно, падала монархия весь этот век, и только в феврале это кончилось.
И странная мысль с этим концом у меня сплетается. Что, в сущности, кончается и социализм в России. Он был преддверием мести, он был результатом мести, он был орудием мести. Но, свершив все, что нужно, он сейчас или завтра уже начнет умирать. Умирать столь же неодолимо, как доселе неодолимо рос. И Россия действительно вошла в совершенно новый цвет. Не бойтесь и не страшитесь, други, сегодняшнего дня».
Мрачное пророчество — все страшное еще впереди — вскоре оправдалось, когда началась Гражданская война. Однако окончания социализма не произошло. Вышло даже наоборот.
В тот период было неясно, какой цвет вскоре будет преобладать в России. Черный ли флаг анархистов или красный — большевиков? Или трехцветный, подобный флагу Французской буржуазной революции?
Главный вопрос стоял иначе. Сохранится ли страна при отсутствии твердой власти? Временное правительство почти не контролировало ситуацию. Многое определяла позиция Центрального исполнительного комитета Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Ходили упорные слухи, что и в правительстве, и в Совете главную роль играют масоны. А на улицах Петрограда появилось обилие праздно шатающихся или митингующих солдат и матросов. Своим поведением они демонстрировали желание лузгать семечки в столице, а не сражаться на фронте или работать.
Разве во всем этом разумно обвинять только русского закоренелого бюрократа?!
Иначе обрисовал сложившуюся к тому времени ситуацию коммунист и активный участник событий А.Г. Шляпников: «Легкая нажива и грабеж объединяли банкира еврея Рубинштейна с отъявленным черносотенцем и погромщиком попом Питиримом, взяточника Манасевича-Мануйлова с главой Совета министров Штюрмером, а все вместе они находили приют и защиту у придворного пророка Распутина».
Итак, почти бескровная победа Февральской революции (в резком отличии от буржуазно-демократических революций в Западной Европе) была предопределена слабостью и разложением царской власти. Но не только этим. В стране были достаточно влиятельные группы, социальные слои, партии, которые воспользовались слабостью существующего режима и неспособностью Николая II руководить страной в столь трудный период.
Какие же были эти партии, тайные организации, группы и конкретные личности? Об этом проще всего судить по тому, кто получил возможность реально и формально руководить страной, кто воспользовался падением царизма, взяв власть в свои руки. Среди них были и позже возглавившие Белое движение: Шульгин, Деникин, Корнилов, Колчак и пр.
С министрами Временного правительства постоянно общались компетентные правительственные лица Франции и Англии. Нет никаких сомнений, что Временное правительство стремилось придерживаться курса, заявленного еще в марте: «Свято хранить связывающие нас с другими державами союзы».
Может быть, этому препятствует Петроградский Совет? Однако и он в манифесте «К народам всего мира» высказался вполне определенно: «Русская революция не отступит перед штыками завоевателей и не позволит раздавить себя внешней военной силой». Так полагала и значительная часть большевиков.
Ситуация резко изменилась после приезда в апреле в Петербург из эмиграции лидера большевиков Ульянова-Ленина. Он провозгласил: «Никакой уступки революционному оборончеству!» То есть необходимо добиваться мира. И второй лозунг: следует от буржуазной революции перейти к социалистической.
В смелости ему нельзя было отказать. Неужели у него, лидера одной из фракций социал-демократической партии, больше власти и авторитета, чем у правительства, Совета и всех других партий?!
Никакой особой власти у Ленина не было. Его авторитет не распространяется дальше его единомышленников или, можно даже сказать, сообщников. Распространялись слухи, будто у них имеется немало денег, полученных от немецкого Генштаба. Мол, благодаря этому они ведут активную пропаганду среди солдат и печатают разные прокламации. Но если прикинуть хотя бы приблизительно, какими были их расходы, то получатся весьма скромная сумма.
Надо учесть: агитацию вели не только большевики, но также их многочисленные противники. Проводились демонстрации с лозунгами доверия Временному правительству и призывами «Долой Ленина!». Об этом же писали газеты, призывающие к решительным действиям против этого, как они называли, германского агента, вернувшегося в Россию со своими сообщниками в пломбированном вагоне.
Парадоксальным образом, чем чаще и громче кричали «Долой Ленина!», тем быстрее росла его популярность. Это было подобно славе Герострата, которого помнили только потому, что его постоянно проклинали. Но главное, пожалуй, не в этом. Ленин владел искусством убеждать; его лозунги находили все больше сторонников. Большинство солдат и матросов не желало воевать, а Временное правительство не обрело популярности у населения.
Кому это выгодно?
Такой вопрос следует задавать не только в экономике, но и в политике. Дело не только в том, кто оказался непосредственно на вершине власти. Они чаще всего не более чем ставленники других социальных сил, скрытых от поверхностного взгляда.
Кто претендовал на власть в период самодержавия?
Простейший ответ: революционеры, социалисты, сторонники марксизма (об анархистах речи нет, ибо они были противниками любой государственной власти).
Ссылки на марксистов в данном случае некорректны. По классической теории Карла Маркса, общественное развитие происходит по ступеням прогресса. От дикости — к варварству, от рабовладельческого строя к феодальному, а от него — к капитализму. Буржуазная революция знаменует именно последнюю ступень.
Неизбежен и следующий шаг прогрессивного развития: к социализму, который неумолимо переходит в коммунистический… рай, пожалуй. Он в чем-то подобен первобытному безвластному райскому существованию древних племен. В отличие от Страшного суда, воспетого в Апокалипсисе святого Иоанна Богослова, это — счастливый финал человечества.
Иоанн Богослов ссылался на откровение, данное свыше. Карл Маркс полагал, что делает научно обоснованный вывод. Действительно, вывод был обоснован логически, исходил из анализа исторических событий и текущей ситуации середины XIX века. Хотя уже через несколько десятилетий он устарел и нуждался в уточнениях, дополнениях, изменениях.
Правоверному марксисту (им был, в частности, Георгий Плеханов) было ясно: к приходу социализма общество должно «созреть». Капитализм достигнет расцвета, затем начнется череда кризисов, вызванных, в частности, стихийным развитием производства. Критическая ситуация разрешится социалистической революцией. Пролетариат, как наиболее организованная общественная сила, под руководством своей партии возьмет власть.
Таков простейший пересказ. Теория имеет солидное обоснование… Вновь уточним: умозрительное, ибо о будущем общества следовало бы судить с оговорками и вероятностно. Исторический процесс не предопределен, подобно движению по железнодорожному пути. Но многие марксисты воспринимали учение Карла Маркса как религиозное откровение. Вместо научного анализа и сомнений — безоглядная вера.
Из марксистов только «отступники» могли пренебречь выводами Маркса, превратившимися в символ веры. Таким еретиком отчасти стал — в значительной степени по стечению обстоятельств — Владимир Ленин. Но и он далеко не сразу понял, что в России при его жизни может свершиться социалистическая революция.
В январе 1917 года, за полтора месяца до падения самодержавия, он произнес на выступлении в Швейцарии: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции». Ему было 46 лет.
Да, большевики стремились к государственному перевороту, содействовали ему, были бы не прочь его возглавить, но в тот момент не могли этого сделать, упустив свой шанс. Ленин со своими соратниками появился в Петербурге через месяц после отречения императора Николая II и отказа его брата Михаила от трона.
Смены самодержавия конституционной монархией или буржуазно-демократической республикой добивались прежде всего конституционные демократы, или «Партия народной свободы». Магистральный путь к прогрессу они видели в установлении государственной системы, подобной английской или, в крайнем случае, французской. Свержение самодержавия входило в их политическую программу. Но как сторонники продолжения войны с Германии они понимали, что не следует торопиться, отвергая монархию.
В конце марта 1917 года В.И. Ленин писал: «Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольства с их агентами и "связями", давно делавшие самые отчаянные усилия, чтобы помешать сепаратным соглашениям и сепаратному миру Николая Второго с Вильгельмом IV, непосредственно организовали заговор вместе с октябристами и кадетами, вместе с частью генералитета и офицерского состава армии и петербургского гарнизона особенно для смещения Николая Романова».
Вряд ли в «смещении Николая Романова» сыграло решающую роль вмешательство Англии и Франции вкупе с упомянутыми «заговорщиками». Более обоснованным выглядит мнение, высказанное, в частности, английским советологом Эдвардом Карром:
«Февральская революция… была стихийным взрывом недовольства масс, доведенных до отчаяния лишениями войны и явной несправедливостью в распределении жизненных тягот. Она была восторженно встречена и использована широкими слоями буржуазии и чиновничества, потерявших веру в систему самодержавного управления и особенно в самого царя и его советников. Первое Временное правительство состояло именно из представителей этой части населения. Революционные партии не участвовали непосредственно в осуществлении революции. Они не ожидали ее и вначале были поражены».
Население России не довели до отчаяния лишения войны. Как говорится, бывали времена и похуже. Подрывало моральный дух народа осознание глубокой несправедливости происходящего. Для немногих война была средством наживы, для подавляющего большинства — источником бед и лишений. Смысл и цели войны были для народа туманны.
Против самодержавного строя выступали по разным причинам или с некоторыми оговорками почти все политические партии. Провал реформ П.А. Столыпина сказался на российском обществе, в частности, на крестьянстве так, что историк и социолог С.Г. Кара-Мурза обоснованно назвал его «отцом русской революции».
Опоры царского трона не только прогнили. Они расшатывались теми, кто был призван их укреплять, но погрязли в интригах, не обретя единства и решимости даже в столь трудный период истории страны. В такое время требуется напряжение всех сил и умение правительства вести тонкие политические маневры, нейтрализующие действия оппозиции, раскалывающие ее на противоборствующие группировки. А они объединялись в своих выступлениях против самодержавия.
«В высших сферах власти, — пишет С.Г. Кара-Мурза, — сложилось два заговора: придворная камарилья искала выход в ужесточении репрессивных мер, чтобы подавить не только революционное движение, но и оппозицию буржуазии. Были значительно увеличены штаты полиции (по 1 городовому на 400 жителей), полиция в городах была вооружена пулеметами. Другой заговор соединил часть думской оппозиции и генералитета. Здесь искались варианты дворцового переворота. Этому заговору сочувствовали некоторые сановники и даже родственники царя… Они организовали убийство Распутина. Налицо был полный развал власти».
Выходит, дни пребывания Николая II на троне были сочтены. В его свержении были заинтересованы крупные силы, а поддержка была слишком слабой. Но это касалось по большей части его лично вкупе с царицей, которую не слишком-то жаловали в народе и Думе.
Убийство Распутина не улучшило их положения. До этого момента многие беды сваливали на него. Но после его «ухода» ничего не изменилось к лучшему. Теперь главным виновником ошибок и неприятностей стали считать царя и царицу.
Миф о Февральской буржуазной революции
В конце февраля — начале марта 1917 года в России произошел парадоксальный переворот, возможно, единственный в своем роде.
Кто его совершил? Не революционеры. Они полвека расшатывали устои самодержавия, но не предусмотрели быстрого его падения и не воспользовались этим. Не буржуазные партии, соединившиеся в так называемый Прогрессивный блок. Их представители вынудили Николая II отречься от престола тогда, когда он фактически лишился власти, и желали установить конституционную монархию с малолетним царем Алексеем Николаевичем при регенте — великом князе Михаиле. Не пресловутые тайные агенты международного сионизма, империализма и капитала — жидо-масоны (о них речь впереди); такие группы способны лишь на дворцовый переворот, но не на революцию, сотрясающую основы государства.
Сразу после роспуска Государственной думы, 26 февраля, М.В. Родзянко отправил тревожную телеграмму в Ставку Николаю II:
«Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Частью войска стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца».
Кто бы ни подготавливал это событие в исторической ретроспективе, а произошло оно стихийно — как проявление анархии. Но не на основе теоретических положений М.А. Бакунина или П.А. Кропоткина и под чьим-то конкретным руководством. Февральский переворот был результатом стихийной воли народных масс.
Кто от этого выгадал? На небольшой период — представители либерально-демократических буржуазных партий. Однако не только в экономике, но и в политике (не говоря уже о частной жизни или об азартных играх) кратковременная выгода нередко оборачивается огромными потерями и банкротством в отдаленный период. И наоборот: первоначальный проигрыш может стать залогом окончательной победы.
Стихийная волна февральских манифестаций смела царизм и вознесла на вершину власти в России «прогрессистов» разного толка. Обретшие немалый авторитет, представители буржуазных партий воспользовались сложившейся ситуацией. Их кажущаяся победа определила и наиболее частое и неверное название: буржуазно-демократическая революция. Хотя в действительности произошло добровольное отречение царя и установилось двоевластие, ибо важнейшую роль сыграл в обстановке относительной анархии Совет рабочих и солдатских депутатов.
Произошли поистине революционные преобразования, но без организованного насилия, которое сопровождает революцию. Условно можно, конечно, считать это революцией. Но была ли она буржуазной? Судя по многим признакам — нет.
Ее так назвали с позиций канонического марксизма, из широко распространенного убеждения (заблуждения?) тех, кто верит в постоянный общественный прогресс. Согласно такой концепции, должен существовать непременный буржуазно-демократический этап развития, предшествующий социализму. А реальный опыт истории показал, что социализм по сути своей ближе к феодально-самодержавному, а не к капиталистическому буржуазному строю. Это определило его достоинства, особенно в критических ситуациях.
Впрочем, столь нетривиальную тему мы обсудим особо. Сейчас речь идет о другом. Повторю: есть все основания считать, что в России в конце февраля 1917 года произошла стихийная анархическая революция. Лишь после этого, не в феврале, а в марте последовало формальное отречение Николая II в пользу своего младшего брата. Такой была его личная воля. Он надеялся, что такой акт позволит избежать революционных потрясений.
Не было насильственного свержения самодержавия. Никакие партии в то время не организовывали революцию, не стремились к ней. Никто не собирался свергать существующий государственный строй. Все произошло стихийно.
Еще раз проследим ход событий. 19 февраля в Петрограде произошли волнения из-за нехватки хлеба. Начались забастовки и демонстрации в Петрограде и ряде городов России. В субботу, 25 февраля в столице была объявлена всеобщая стачка. На следующий день с утра празднично одетые рабочие группами потянулись к центру города. Путь им преградили усиленные наряды полиции и воинские части.
Днем демонстрантов кое-где стали останавливать ружейными залпами — сначала в воздух, затем по толпе. Особенно усердствовали полицейские. Отдельные воинские части отказывались стрелять в безоружных людей и переходили на сторону рабочих. Число жертв среди мирных жителей исчислялось десятками (до 150 человек), многие получили ранения. Всего в те февральские дни погибли более тысячи человек. Это уже напоминало начало гражданской войны или повторение восстания 1905 года.
Министр МВД Протопопов сообщил в Ставку императора о происшедших беспорядках, отметив: «Войска действовали ревностно, исключение составляет самовольный выход четвертой эвакуационной роты Павловского полка». Однако ситуация была значительно тревожней, чем он предполагал. Приказ царя о роспуске IV Государственной думы не возымел действия, а лишь обострил его конфронтацию с этим более или менее демократическим органом.
27 февраля бастующих и демонстрантов поддержали несколько лейб-гвардейских полков Петроградского гарнизона (Волынский, Павловский, Преображенский). Казаки преимущественно сохраняли нейтралитет. Солдаты и рабочие заняли Арсенал, захватив 40 тысяч ружей, и Петропавловскую крепость; освободили из тюрем политических заключенных. Власть в столице фактически перешла к народу.
Инициаторами революционных выступлений стали рабочие по собственной инициативе. Этим Февральская анархическая революция принципиально отличалась от Октябрьского вооруженного восстания. Хотя в обоих случаях был совершен государственный переворот.
В Таврическом дворце начались заседания наскоро собранного Временного исполнительного комитета Совета рабочих депутатов. В него вошли главным образом представители меньшевиков во главе с Н.С. Чхеидзе, а также два большевика: А.Г. Шляпников и В.М. Молотов. Был организован и военный штаб для защиты революции. В тот же день после бурного заседания было провозглашено создание Совета рабочих и солдатских депутатов. Из 15 человек, избранных в Исполком, только трое были большевиками; преобладали меньшевики (еще один парадокс этой революции).
Тогда же был образован Временный комитет Государственной думы. Он предложил добиваться отречения Николая II от престола в пользу сына Алексея при регентстве великого князя Михаила Романова. С этой целью к царю отправили А.И. Гучкова (лидера «октябристов», представителей крупной буржуазии) и монархиста В.В. Шульгина.
По свидетельству последнего, Гучков высказал свое твердое убеждение: «В этом хаосе, во всем, что делается, надо прежде всего думать о том, чтобы спасти монархию… Без монархии Россия не может жить… Но, видимо, нынешнему Государю царствовать больше нельзя… Высочайшее повеление от его лица — уже не повеление: его не исполняют… Если это так, то можем ли мы спокойно и безучастно дожидаться той минуты, когда весь этот революционный сброд начнет сам искать выхода… И сам расправится с монархией… Меж тем это неизбежно будет, если мы выпустим инициативу из наших рук».
Он говорил о хаосе и революционном сброде, то есть об анархическом движении масс. А Шульгин пояснил свою позицию: «Отречение должно быть передано в руки монархистов и ради спасения монархии».
28 февраля в первом номере «Известий» от имени Совета было опубликовано воззвание. В нем говорилось: «Борьба еще продолжается, она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место новому, народному управлению. В этом спасение России… Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе (т.е. в Таврическом дворце. — Р.Б.), ставит своей задачей организацию народных сил и борьбы за окончательное упрочение политической свободы и народного управления… Все вместе, общими силами будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв Учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, тайного, прямого и равного избирательного права».
Анархическая стихия дошла до предела после того, как Совет рабочих и солдатских депутатов составил и опубликовал «Приказ № 1», уравнивающий в правах солдат с офицерами. Принято считать, будто он появился по воле троицы членов Совета. Однако они писали едва ли не под диктовку или, во всяком случае, под контролем делегатов некоторых полков.
«В составлении этого приказа, — писал генерал А.С. Лукомский, — принимали участие из Генерального штаба генерал Потапов (назвавший себя "первым революционным генералом") и известный "сенатор" Соколов, впоследствии избитый солдатами, когда он их уговаривал слушать распоряжения Временного правительства».
Возможно, эти деятели полагали, что приводят Петроградский гарнизон в новое состояние в соответствии с эпохой демократии, политической свободы и равенства. Но регулярная армия не может существовать на основе безвластия, и распад ее лишь ускорился.
Временное правительство — действительно буржуазное — было образовано 2 марта. Его председателем и министром внутренних дел стал князь Г.Е. Львов (председатель Главного комитета Всероссийского земского союза), военным министром — Гучков, министром иностранных дел — Милюков, министром юстиции — Керенский… В общем, вполне справедливы были лозунги противников Временного правительства: «Долой министров-капиталистов!»
Вечером того же дня Шульгин и Гучков прибыли в Псков, где находился царский поезд. Перед Николаем II выступил Гучков (присутствовали Шульгин, генерал барон Фредерикс и генерал-адъютант Рузский). Он доложил, что столица находится во власти революционного движения (к нему присоединился даже полк личной охраны царя, состоящий из георгиевских кавалеров). Монархия в опасности. Единственный выход — отречение от престола в пользу сына. Впрочем, долгая речь вряд ли была уместна. По свидетельству Шульгина, Николай II ответил:
«Я принял решение отречься от престола… До трех часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына Алексея… Но к этому времени я переменил решение в пользу брата Михаила… Надеюсь, вы поймете чувство отца…» У него уже был подготовлен текст отречения. Черновой вариант представил ему генерал Алексеев, а царь сделал некоторые изменения и дополнения. Вот этот документ:
«В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны.
Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага.
В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной думой признали мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть.
Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие нашему брату, нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол государства Российского.
Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены.
Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний, помочь ему, вместе с представителями народа, вывести государство Российское на путь победы, благоденствия и славы.
Да поможет Господь Бог России.
Николай. 2 марта 1917 г.»
Отречение выдержано в торжественном тоне, исполнено патриотизма и достоинства. В первых же строках — ссылка на волю Всевышнего.
Да, судьба распорядилась так, что он водрузился на троне. Однако сомнительна ссылка на милость Божью. Понятно, что такова форма. Но ведь получалось, что государь лишился этой милости или пренебрег ею. Впрочем, если считать происходившие в России события объективным проявлением стихийных общественных процессов, то есть все основания считать это воздействием высших сил, Судьбы.
После того как великий князь Михаил не принял короны, участь самодержавия была окончательно решена. Рухнули многовековые устои государственности в России.
Казалось бы, теперь должна была начаться невиданная смута, полное смятение умов и кровопролитные столкновения враждующих сторонников самых разных партий.
Наступила анархия. Сильной централизованной власти уже не было. Существовало ослабленное двоевластие Временного правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов. Местные выборные органы самоуправления обретали решающее значение.
Когда прошла по войскам весть, что царь отрекся от престола и произошла революция, солдаты-фронтовики пожелали вернуться домой, ожидая передел земли. Недаром в Государственную думу от крестьян проходили преимущественно эсеры с их лозунгом: «Земля — крестьянам!»
Утратила смысл присяга, данная Богу, царю и Отечеству. Что дальше? Полная неопределенность. Среди солдат работали агитаторы-пацифисты. Это деморализовало армию, хотя Временное правительство приказывало вести войну до победы.
Все это способствовало смуте в войсках, постоянным митингам. Важным фактором полного духовного разлада в вооруженных силах стал «Приказ № 1». Он был опубликован в газете 2 (15) марта 1917 года от имени Центрального исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Адресованный конкретному гарнизону, он оказался распространенным по всей армии. Согласно приказу, нижние чины получали даже больше прав, чем офицеры.
Это был сильнейший удар по армейской дисциплине. Многие части стали небоеспособны. Солдаты избивали и расстреливали некоторых офицеров. Керенский издал «Приказ по армии и флоту», также направленный на «демократизацию» армейских порядков. Эти два приказа нанесли более мощный удар по российской армии, чем агитация большевиков.
Было ли это злокозненной, тщательно продуманной и ловко осуществленной акцией врагов России? Трудно сказать. Не исключено, что в «демократическом угаре» некоторые политические деятели решили перестроить армейские порядки. Такая «демократизация» была анархической, под стать характеру Февральской революции. И подрывала устои тех самых новых властей, которые ее инициировали.
В русской армии усиливались антивоенные настроения. Солдат, на плечах которого лежат все тяготы войны, должен либо ясно сознавать свой долг защитника Отечества, либо беспрекословно подчиняться начальству (идеальный вариант — соединение и того, и другого). В данном случае цели войны определялись в самых общих выражениях и в пламенных призывах.
Без четкой субординации и строгой дисциплины воинская часть разваливается. По всякому поводу — собрания, митинги, обсуждения, разбирательства. А как быть, если надо идти в атаку? Кто кого будет слушать? Кто станет отдавать приказы, а кто их выполнять?…
«Приказ № 1» подписали Н.Д. Соколов, Ю.М. Стеклов (Нахамкес) и М.И. Скобелев. Он деморализовал действующую армию. Ослабевшие государственные скрепы грозили полным развалом России. В такие времена состояние непомерно огромной армии во многом определяет судьбу государства. А в ней воцарилась анархия, допустимая лишь в тех редких случаях, когда все действуют заедино, понимают свои цели и задачи, добровольно подчиняются тем, в кого верят…
Итак, Февральский революционный переворот в России был не буржуазно-, а народно-демократическим. Он вполне отвечал сути анархизма. По этой причине царь вынужден был отречься от престола. Его не свергали представители буржуазии. Они даже попытались спасти монархию.
И еще одно важное обстоятельство. Именно потому, что Февральская революция в России была анархической, народной, она прошла почти бескровно и не сопровождалась террором. Этим она коренным образом отличалась от буржуазных революций, происходивших ранее в Западной Европе.
Синдром «мартобря»
Казалось бы, какое определение ни давай Февральской революции, главное — она свершилась. Однако неточное название любого явления не позволяет его понять, наводит на ложный путь рассуждений. Следует всегда стремиться к наиболее точным терминам и определениям. Неопределенные понятия — сумбурные мысли.
Странно, что большевики признали Февральскую революцию буржуазно-демократической. Хотя их противники вполне определенно утверждали: позиция их вождя по отношению к этому событию сугубо анархическая. А знаменитые «Апрельские тезисы» Владимира Ильича его бывшие соратники, социал-демократы, называли бредом.
Как известно, у Гоголя в «Записках сумасшедшего» чиновник Поприщин в «год 2000 апреля без числа» признал себя королем Испании. Следующая его запись датирована: «Мартобря 86 числа. Между днем и ночью». Вот эти записки и припомнил некогда высоко чтимый Лениным Георгий Плеханов в связи с «Апрельскими тезисами».
Все началось 3 апреля, когда Ленина встретили на Финляндском вокзале Петрограда его сторонники и председатель Петроградского Совета меньшевик Чхеидзе. Владимир Ильич обратился к собравшейся на улице толпе: «Дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие!» По-видимому, на этот раз рабочих было сравнительно немного.
Завершение его речи повергло в изумление правоверных марксистов: «Не нынче завтра, каждый день — может разразиться крах всего европейского империализма. Русская революция, совершенная вами, положила ему начало и открыла новую эпоху. Да здравствует всемирная социалистическая революция!» Этого призыва никто из присутствовавших не ожидал.
Свои «Апрельские тезисы» он огласил на следующий день на объединенном собрании социал-демократов. Меньшевик Б.О. Богданов (не путать с выдающимся ученым и мыслителем А.А. Богдановым) крикнул в его адрес: «Ведь это бред, это бред сумасшедшего!» Бывший большевик Гольденберг высказался дипломатичней: мол, Ленин выставил свою кандидатуру на тридцать лет пустующий трон Бакунина.
Это замечание не было лишено оснований. Оно подтверждает мысль, высказанную нами ранее: произошла в России Февральская анархическая революция, и Ленин претендовал на то, чтобы ее возглавить (хотя в таком случае это стало бы торжеством не безвластия, а новой власти). Плеханов ответил на апрельское выступление Владимира Ильича статьей: «О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас интересен». В ней он припомнил запись Поприщина: «Числа не помню. Месяца тоже не было. Было черт знает что такое». И продолжил:
«Мы увидим, что именно при такой обстановке, то есть при полном отвлечении от обстоятельств времени и места, написаны тезисы Ленина. А это значит, что совершенно прав был репортер "Единства", назвавший речь Ленина бредовой». Далее русский классик марксизма шаг за шагом вдребезги раскритиковал все положения упомянутых тезисов.
Ссылаясь на учение Маркса, Плеханов писал: «Россия страдает не только от того, что в ней есть капитализм, но также и оттого, что в ней недостаточно развит капиталистический способ производства. И этой неоспоримой истины никогда еще не оспаривал никто из русских людей, называющих себя марксистами». И напомнил, что такова точка зрения народников.
Завершил Георгий Валентинович свою статью вновь ссылкой на Бакунина, для которого «сам Маркс представляется оппортунистом, поддавшимся влиянию буржуазии». Вот и Ленин, по словам Плеханова, использует логику анархизма. Но «в призывах Ленина к братанию с немцами, к низвержению Временного правительства, к захвату власти и так далее, и так далее наши рабочие увидят именно то, что они представляют собой в действительности, то есть — безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту на Русской земле.
Русский пролетариат и русская революционная армия не забудут, что если эта безумная и крайне вредная попытка не встретит немедленного энергичного и сурового отпора с их стороны, то она с корнем вырвет молодое и нежное дерево нашей политической свободы».
Но именно благодаря отходу от догм марксизма Ленин совершил, казалось бы, невозможное: воспользовался анархической смутой (ее Плеханов не заметил) и со своими сторонниками взял власть в свои руки. Произошло это всего лишь за небольшой отрезок времени — от марта до октября. Поистине мистическое осуществление гоголевского «мартобря»!
Ленин ни в коей мере не был анархистом. По складу характера и ума его точнее назвать диктатором. Склонность русского народа к анархии была, с его точки зрения, серьезным недостатком. Но Владимир Ильич ощутил, а может быть, и осознал, что в России воцарилась анархия, подорвавшая основы государственной власти. Этим он и решил воспользоваться.
…Гоголевский Поприщин, с которым сравнил Плеханов Ленина, возомнил себя в бреду королем Испании. А Ленину суждено было стать во главе значительно более крупной державы — Российской Федерации, преобразившейся в Советский Союз.
Вновь повторю: такое стало возможным потому, что Февральская революция не установила и не укрепила капитализма в условиях буржуазной «демократии», точнее сказать, плутократии (господства богатых). Иначе бы твердая власть победившего «эксплуататорского» класса без труда подавила вооруженное восстание большевиков. Такая сила не успела окрепнуть, ибо в феврале 1917 года в России восторжествовала анархия.
Вряд ли допустимо говорить о гениальном прозрении Ильича, верно предугадавшего это самое «мартобря». Как мы знаем, он провозгласил начало гражданской войны во всей Европе, неизбежный крах европейского империализма, победу пролетариата, начало новой эпохи в результате всемирной социалистической революции…
Что из этого свершилось? В сущности, ничего.
Не исключено, что он допустил преувеличения, стремясь вдохновить слушателей и читателей, увлечь их глобальными масштабами грядущих преобразований общества, открыть перед ними величественные перспективы и т.п. Но в любом случае он верно оценил ситуацию с точки зрения возможности захвата власти.
Впрочем, он оговаривался, что призывает «ввести» не социализм, а лишь контроль Совета рабочих депутатов за общественным производством и распределением продуктов. Кроме того, предложил создать революционный Интернационал (в связи с мировым процессом), изменить название партии с «социал-демократической» на «коммунистическую» (в связи с дальней целью социальных преобразований).
Миф о Февральской буржуазной революции укоренился в учебниках по истории России—СССР и в общественном сознании. Он не соответствует реальности уже потому, что от февраля до октября 1917 года так и не оформилось единовластие буржуазного Временного правительства. И дело не только в недостаточном развитии капитализма в России. Главное: с самого начала именно народные массы определяли ход событий.
Могли ли большевики свергнуть царя?
На это ответ вроде бы очевиден: большевики не только не могли свергнуть самодержавие, но и не собирались в обозримом будущем это делать. Для такой акции у них не было ни сил, ни средств, ни возможностей. Об этом свидетельствует сам факт, что ни Ленин, ни его ближайшие соратники не принимали участия в Февральской революции.
В статье, опубликованной 7 апреля 1917 года в «Правде», Ленин отметил: «Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, — ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейшего крестьянства».
На следующий день Л.Б. Каменев в редакционной статье «Правды» представил эти выводы как необоснованное личное мнение автора: «Что касается общей схемы т. Ленина, то она представляется нам неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитана на немедленное перерождение этой революции в революцию социалистическую».
Но у Ленина не было сказано о немедленном переходе к власти Советов рабочих и солдатских депутатов. Он не заявлял (по крайней мере гласно) о праве большевиков на власть, а намекал своим соратникам, что следует внедряться в Советы всех уровней. Эту его негласную установку быстро осознало и приняло большинство большевистского руководства (первыми были Сталин и Зиновьев; Каменев остался при своей точке зрения). Владимир Ильич имел в виду перспективу. Не возражая против Учредительного собрания, главным лозунгом определил: «Вся власть Советам!» В отличие от других партий большевики упорно выступали за мир и против Временного правительства. Такая политика привлекала на их сторону часть представителей других левых партий, а также позволяла завоевывать авторитет в массах солдат и рабочих.
В начале июня состоялся I Всероссийский съезд Советов. Из 882 делегатов с правом решающего голоса большинство получили эсеры (285), чуть меньше — меньшевики (248). У большевиков было всего 105 делегатов. В остальном были представители небольших партий (150) и 45 беспартийных.
При таком раскладе сил сохранялась анархическая ситуация. Выступая на второй день съезда, министр почты и телеграфа меньшевик Церетели заявил: «В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место. Такой партии в России нет». Раздался возглас Ленина: «Есть!» Вряд ли кто-то из присутствовавших воспринял такое заявление всерьез.
Итак, даже при всем желании большевики тогда не могли прийти к власти. По канонам марксизма, им не следовало бы и стремиться к этому. Прежде должен укрепиться буржуазно-демократический строй, а капиталистическая система — пройти пик своего развития, чтобы рабочий класс стал мощной социальной силой. Тогда он и придет к власти.
Один из большевистских лидеров, А.И. Рыков, заявил, когда обсуждали тезисы Ленина на конференции РСДРП(б): «Откуда взойдет солнце социалистического переворота? Я думаю, что по всем условиям, обывательскому уровню инициатива социалистического переворота принадлежит не нам. У нас нет сил, объективных условий для этого».
Да, объективных условий было маловато, зато имелись субъективные. Вдобавок никто не мог заранее знать, в каких комбинациях они соединятся через некоторое время. Судьба общества подобно судьбе личности в немалой степени зависит от стечения обстоятельств.
Интересная деталь: позже, в сентябре 1917 года, В.И. Ленин в статье «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», упомянув, что прошло «полгода революции», продолжил: «…которую иные называют великой, но которую пока что справедливее было бы, пожалуй, называть гнилой» (этот пассаж он опустил в печатном тексте).
С таким взглядом на Февральскую революцию не согласились бы многие большевики, не говоря уже о меньшевиках, эсерах, анархистах… Впрочем, у одного человека, судя по его дневниковым записям, было сходное мнение. Он писал: «Болото — кругом. Ни на что нельзя опереться… Трехсотлетняя власть вдруг обвалилась… Представьте себе, что человека опускают в густую, липкую мешанину… И не республика, и не монархия… Государственное образование без названия». Это слова Василия Шульгина.
Что же общего во взглядах было у этого монархиста и вождя большевиков? Мне кажется, для них обоих анархия, слабая государственная власть была неприемлема. Казалось бы, для коммуниста, сторонника полного упразднения государства такая позиция по меньшей мере противоречива. Но для Владимира Ильича она вполне естественна по трем (по меньшей мере) причинам.
Во-первых, по своему характеру, складу личности он был склонен к диктаторству, о чем свидетельствовали многие, близко знавшие его. Во-вторых, он был признанным партийным лидером, который вел своих соратников к завоеванию власти. В-третьих, выход из состояния смуты, в котором пребывала Россия, мог быть либо в дальнейшем разрушении государственности, что грозило распадом страны, либо в установлении жесткой диктатуры. Выбор второго варианта для любого государственного деятеля (если он не предатель), безусловно, предпочтительней.
Не надо забывать: шла война. Она требовала консолидации сил и единоначалия. Недаром в такие периоды в республиканской Древней Греции назначали тирана, диктатора, которого после победы могли с почетом изгнать из страны, дабы он не узурпировал власть окончательно.
Правда, большевики умело использовали лозунг борьбы за мир против империалистической войны. Но в то же время разложение огромной армии (около 11 миллионов человек!) уже само по себе ввергало страну в анархию. А в буржуазную демократию Ленин не верил: она лицемерна и не отражает интересы пролетариата как «избранного» класса, которому принадлежит будущее. В сложившейся ситуации необходимо было подавлять всех, кто не поддерживает политику партии, а это возможно только при жесткой диктатуре.
Жаждал ли Владимир Ильич власти из-за своего честолюбия? Долгое время мне казалось, что ответ должен быть положительным. Однако, детально проследив и внимательно проанализировав его поведение вплоть до потери рассудка и смерти, я изменил первоначальное предположение.
Честолюбие у политических деятелей выражается в стремлении как можно чаще выступать перед публикой, наслаждаться восторгами толпы, овациями в свой адрес, играть роль диктатора и пророка, обустраивать свой антураж: от адъютантов до интерьеров служебных помещений, дач, домашних покоев. Желающие насладиться властью, «порулить», как выразился один такой деятель, всегда бывают безответственными демагогами, не способными к напряженному труду.
Ленина можно упрекнуть во многом, но не в подобных, достаточно пошлых недостатках, обличающих «негосударственного» деятеля. Он сумел не только взять власть, но и удержать ее в неимоверно трудной обстановке. Такое возможно при фанатической убежденности в своей правоте, поистине религиозной вере в исповедуемую идеологию, в данном случае в марксизм (частично «подправленный» в соответствии с текущей реальностью).
Приходится слышать: мол, Ильич ненавидел царя и его род за казнь своего старшего брата-революционера. Это уже и вовсе перенос кухонно-семейных отношений на политическую арену. Ведь именно Владимир Ленин сознательно отказался от индивидуального террора (позже используя террор государственный).
О том, чтобы покончить с самодержавием в 1917 году, ни Ленин, ни его соратники даже не мечтали. Февральскую анархическую революцию они по этой причине, что называется, прозевали. Много позже Владимиру Ильичу стали приписывать гениальную прозорливость и невероятный авторитет в большевистской партии и в народе. Тогда и возник миф о свержении царя большевиками или, во всяком случае, при их активном участии.
В первые месяцы 1917 года ничего подобного не могло осуществиться. Февральская революция застала Ленина и его партию врасплох. Падение самодержавия было результатом кризиса царской власти, анархии.
Бациллы революции в пломбированном вагоне
Книга некогда советского, а после расчленения СССР антисоветского писателя Владимира Солоухина «При свете дня» (1992) посвящена полному разоблачению Ленина как государственного преступника, под руководством которого было покончено «с Россией как могучим, богатейшим, просвещенным государством».
А вот великий русский поэт Есенин, современник Ленина, отозвался о нем:
Застенчивый, простой и милый,
Он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
Сумел потрясть он шар земной?
Признаться, я не отношусь к восторженным поклонником Ленина. Но то, что он был выдающимся политиком, вряд ли можно оспорить. Впрочем, к делу это, конечно, не относится. Солоухин имел другое мнение, и это было его правом, которым он при случае воспользовался.
Меня не удивила резко антисоветская позиция человека, весьма ловко и безбедно устроившегося при советской власти. Подобных, как их называют, «перевертышей» появилось в перестройку множество именно из номенклатуры и прочих привилегированных групп. Удивило другое: его книгу издали немалым тиражом на деньги американской фирмы. Хотя писатель выставлял себя патриотом.
Правда, как выяснилось, он был патриотом той страны, в которой не родился и не жил, — царской России. А стал злостным ненавистником той, в которой родился и жил, — Советской России, то есть своей Родины, когда такое превращение стало выгодно. И таких безродных патриотов, увы, у нас стало слишком много.
Один из пунктов обвинительного заключения Солоухина в адрес большевиков сформулирован так: «Не будем сейчас пережевывать жеваное, то есть тему Парвуса, через которого шли деньги, тему "пломбированного вагона", в котором Германия провезла тридцать головорезов-революционеров через свою территорию в Стокгольм, откуда эта "тридцатка" без труда, через Финляндию, перебралась в Петроград. Об этом много написано. Достаточно посоветовать две книги С.П. Мельгунова: "Как большевики захватили власть" и "Золотой немецкий ключ большевиков". Что касается количества немецких денег, с которыми высадился на российскую землю десант большевиков, то добросовестные исследователи сходятся на сумме 50 000 000 марок золотом. В те времена это была астрономическая цифра».
Последнюю фразу оспорить невозможно в отличие от предыдущих. Солоухин не был брезгливым, пережевав не только жеваное, но и давно проглоченное его предшественниками, и сделав это с явным удовольствием. Тех, кого он называет добросовестными исследователями, не раз уличали во лжи, так что представленный ими «информационный продукт» трудно назвать доброкачественным. Это — отбросы грязных антисоветских кампаний врагов СССР.
Прежде всего поражает названная сумма. Откуда у Германии, истощавшей свои последние ресурсы в войне, такое количество «лишних» денег? Какое безумство отдавать такие богатства кучке «головорезов», у которых в ту пору не было в России никакой надежной опоры! Какая гарантия, что они не прикарманят эту сумму для личного употребления или не разбазарят ее бездарно, а то и употребят против той же самой Германии?
Никакая организация на такой риск не пойдет. Кстати, когда большевики взяли власть, германское правительство не поспешило установить теплые, дружеские отношения со своими должниками, напротив, в меру своих сил и возможностей им вредило. Когда под ударами Белой армии и Антанты власть большевиков повисла на волоске, Германия не пришла к ним на помощь. Ну, просто благотворительная организация, поощрявшая своих врагов! Она ведь субсидировала, по этой версии, разжигателей мирового революционного пожара, желавших свергнуть и кайзера.
Оставим рассуждения. Обратимся к другому свидетельству, обличающему «бацилл революции», проследовавших в пломбированном вагоне через Германию, чтобы заразить смертельной болезнью «могучее, богатейшее, просвещенное государство».
«К истории получения партией большевиков так называемых немецких денег, — писала Нина Берберова, — сначала в Швейцарии, а затем в России — история масонства не имеет прямого отношения; открытие государственных архивов Германии и опубликование самого факта в подробностях ответило на все эти вопросы: немцы, как говорится, "делали ставку" на русскую революцию, рассчитывая, что пораженческие настроения в ней достаточно сильны и что революционная Россия заключит с ними сепаратный мир (а с союзниками Германия справится и одна). Вывод из этого был сделан: они подкупали, стараясь это делать не слишком заметно, пораженческую левую печать, без труда переводили деньги в Женеву и нашли канал, после приезда Ленина в Россию, в апреле, переводить их в Петербург. Но член Временного правительства, Досточтимый Мастер Павел Николаевич Переверзев, с помощью Г.А. Алексинского, в прошлом — большевика, а теперь ярого антиленинца, решил разоблачить этот подкуп. Они в газете Бурцева "Общее дело" напечатали все, что знали, несмотря на то что Керенский и другие министры требовали от них (временного) молчания. Газета Бурцева была на время закрыта по приказу Временного правительства, а Переверзев отставлен от своего места министра юстиции и прокурора Петроградской судебной палаты».
То, что немцы могли поддерживать левую печать для заключения сепаратного мира с Россией, не удивительно. Понятно и стремление масонов продолжать войну, как того требовали, в частности, их французские коллеги. Но можно ли было растратить астрономическую сумму на столь малую статью расходов, как поддержка малотиражных газет? Нет! Самое большее — тысячная ее доля, которой можно пренебречь. Несравненно больше денег тратило правительство на то, чтобы финансировать материалы в пользу продолжения войны.
Берберова оговаривается: пораженческую печать немцы старались поддерживать «не слишком заметно». Но миллионные суммы золотом переслать тайно в те времена было невозможно (в отличие от нынешней России, откуда «незаметно» вывозятся миллиарды долларов!). В сто раз меньшую сумму германская разведка, конечно, могла потратить на подкуп полезных для нее людей. Ничего удивительного в этом нет: так поступают все страны.
Вопрос в том, был ли среди этих людей Ленин? То есть был ли Владимир Ильич германским шпионом?
Предыстория обвинения такова. 5 (18) июля 1917 года петроградская газета «Живое слово» опубликовала заметку: «Ленин, Ганецкий и К° — шпионы». В ней сообщалось, что Комитету журналистов при Временном правительстве было доставлено письмо следующего содержания:
«Мы, нижеподписавшиеся, Григорий Алексеевич Алексинский, бывший член II Гос. думы от рабочих города Петрограда, и Василий Семенович Панкратов, член партии социалистов-революционеров, пробывший 14 лет в Шлиссельбургской каторжной тюрьме, считаем своим революционным долгом опубликовать выдержки из только что полученных нами документов, из которых русские граждане увидят, откуда и какая опасность грозит русской свободе, революционной армии и народу, кровью своей эту свободу завоевавших. Требуем немедленного расследования. Г. Алексинский, В. Панкратов, 4 июля, 1917 г. Петроград».
Данная газета была не из ведущих, бульварного толка. Казалось бы, столь сенсационное сообщение должно было бы взбудоражить всю прессу, а на него отозвалось только «Живое слово». Почему?
Оказывается, днем 4 июля большевикам стало известно о заявлении Алексинского и Панкратова. Член Центрального исполнительного комитета Джугашвили (Сталин) вечером сообщил об этом своему знакомому, социал-демократу меньшевику Чхеидзе, председателю Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, члену Государственной думы и представил данное заявление как клеветническое. Считая, что обвинение голословное, Чхеидзе обзвонил все редакции газет с предложением воздержаться от публикации этого материала.
В то время действовал закон о свободе печати. Любая редакция имела возможность подхватить сенсацию. Если этого не произошло — за одним-единственным исключением! — напрашивается вывод: редакторы сочли данное обвинение сомнительным. Тем более что имелась приписка авторов: «По техническим условиям подлинные документы будут нами опубликованы дополнительно». Получалось, что пока еще их нет. Вот эта заметка:
«При письме от 16 мая 1917 г. за № 3719 нач. штаба Верховного главнокомандующего препроводил военному министру протокол допроса от 28 апреля с.г. прапорщика 16-го Сибирского стр. полка Ермоленко. Из показаний, данных им начальнику разведывательного отделения штаба Верх. главнокомандующего, устанавливается следующее. Он переброшен 25 апреля с.г. к нам в тыл на фронт 6-й армии для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией. Поручение это Ермоленко принял по настоянию товарищей. Офицеры германского Генерального штаба Шидицкий и Люберс ему сообщили, что такого же рода агитацию ведут в России агент германского Генерального штаба, председатель Украинской секции "Союза освобождения Украины" А. Скоропись-Иолтуховский и Ленин. Ленину поручено стремиться всеми силами к подорванию доверия русского народа к Временному правительству. Деньги на агитацию получаются через некоего Сведсона, служащего в Стокгольме при Германском посольстве. Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц…»
Прервем текст. Отметим некоторые странности. Что за товарищи дали поручение Ермоленко? При чем тут германский Генштаб? Почему его сотрудники стали бы докладывать прапорщику о своих секретных агентах?! Впрочем, продолжим.
«…Согласно только что поступившим сведениям, такими доверенными лицами являются в Стокгольме: большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией "Ганецкий", и Парвус (доктор Гельфандт). В Петрограде: большевик, присяжный поверенный М.Ю. Козловский, родственница Ганецкого — Суменсон, занимающиеся совместно с Ганецким спекуляциями, и другие. Козловский является главным получателем немецких денег, переводимых из Берлина через "Дисконто-Гейзелыпафт" на Стокгольм "Виа-Банк", а отсюда на Сибирский банк в Петрограде, где в настоящее время на его текущем счету имеется свыше 2 000 000 р. Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами (Стокгольм—Петроград)».
На следующий день после опубликования этого материала М. Козловский выступил на заседании ЦИК Совета с заявлением, полностью опровергая выдвинутые обвинения. По его словам, никаких германских денег ему не пересылали, телеграмм «политического и денежного характера» от германских агентов он не получал, в банках на счету у него никогда не было двух миллионов рублей, а на текущем счету есть не более нескольких тысяч. (Но ни он, ни Ганецкий не были большевиками, а состояли в Польской социал-демократической партии.)
Ленин категорически опроверг все обвинения в свой адрес. Высказал удивление: имея неопровержимые сведения о нем как о немецком шпионе, его следовало бы арестовать сразу же после получения соответствующих документов (после 16 мая), назначив правительственное следствие. Почему-то этого не произошло.
…Насколько мне известно, ни один из серьезных историков (Берберову или Солженицына, не говоря уже о Солоухине, к этому числу отнести нельзя) не писал о Ленине как германском агенте и немецком золоте как двигателе русской революции. Но дело даже не в этом. Следовало бы учесть один важный факт: «революционные бациллы» в пломбированном вагоне пересекли Германию и прибыли в Россию после Февральской революции. В падении самодержавия, отречении императора и великого князя они не принимали никакого участия.
Самое удивительное то, что «могучее, богатейшее, просвещенное государство» смогли погубить 30 «головорезовбольшевиков» под руководством вождя, которого В. Солоухин называл психически больным! Правда, у них имелось, как утверждал данный писатель, 50 миллионов марок золотом. Вот за какую цену, оказывается, продажные русские люди учинили расправу над собственной державой, обрекая себя и свой народ на мучения и рабское прозябание. Своеобразная философия исторического процесса, где главный двигатель, по мнению писателя, деньги.
Удивительно, что миф о русской революции на деньги германского Генштаба и Ленине как немецком агенте существует и будоражит умы до настоящего времени. Это свидетельствует о сумрачном состоянии сознания у многих наших людей и о постоянном возрождении гнусных мифов усилиями врагов России, а также сознательных и невольных их сообщников.
Что же произошло в феврале-марте 1917 года?
Подытожим сказанное в этой главе.
В исторической науке, прежде всего советской, укоренился миф о буржуазно-демократической Февральской революции и свержении самодержавия. А тогда восторжествовала народно-демократическая революция, выражавшая анархистские настроения народных масс. По этой же причине не началась гражданская война, ибо не было противоборствующих — не на жизнь, а на смерть — политических партий и социальных групп.
Самодержавия никто не свергал. Оно прекратило свое существование примерно так, как умирает дряхлый старик, для которого смертельным может оказаться даже слабое потрясение или напряжение сил. Это с удивлением отмечали многие современники. В конце марта 1917 года архитектор А.В. Щусев написал художнику А.Н. Бенуа в связи с падением монархии: «Все сооружение рассыпалось как-то даже без облака пыли и очень быстро».
Как мы знаем, Гучков и Шульгин, принявшие по поручению Государственной думы отречение императора Николая II, по своим убеждениям были монархистами. Они вовсе не собирались свергать царскую власть.
Обратимся к воспоминаниям дальнего родственника царской фамилии, посла Французской республики в России Мориса Палеолога. В середине февраля 1917 года он отметил: «В России готовится революционный кризис, он чуть было не разразился пять недель тому назад, но только отложен. С каждым днем русский народ все больше утрачивает интерес к войне, и анархистский дух распространяется во всех классах, даже в армии».
В разговоре с ним великая княгиня Мария Павловна сказала:
— Императрица вполне овладела императором, а она советуется только с Протопоповым, который каждую ночь спрашивает совета у духа Распутина… Я не могу вам сказать, до какой степени я упала духом. Со всех сторон я все вижу в черном свете. Я жду наихудших несчастий… Но Бог не может хотеть, чтоб Россия погибла.
Морис Палеолог ответил:
— Бог поддерживает лишь тех, кто борется, и я никогда не слыхал, чтоб он помешал самоубийству. А ведь то, что сейчас делает император, это настоящее самоубийство для него самого, для его династии и для его народа.
Следует сделать оговорку. Палеолог в Росси вел краткие дневниковые записи, которые, по-видимому, дополнил позже, находясь во Франции. В некоторых случаях его воспоминания могут отражать его более поздние мысли. Не исключено, что он вольно или невольно преувеличил свой провидческий дар. Но для нас интересны факты, которые он приводит. В частности, о «консультациях» министра МВД с духом Распутина в преддверии Февральской революции.
В субботу 27 февраля Палеолог записал, что днем, несмотря на усиленные наряды жандармов, казаков и солдат, горожане стали собираться группами, петь Марсельезу, носить знамена и транспаранты с надписями: «Долой правительство!», «Долой Протопопова!», «Долой войну!», «Долой немку!». Судя по всему, за свержение самодержавия тогда никто активно не выступал.
На следующий день, по его словам: «Мрачные известия приходят одно за другим. Окружной суд представляет собой лишь огромный костер: Арсенал на Литейном, дом Министерства внутренних дел, дом военного губернатора, дом министра двора, здание слишком знаменитой охранки, около двадцати полицейских участков объяты пламенем; тюрьмы открыты, и все арестованные освобождены; Петропавловская крепость осаждена; овладели Зимнем дворцом, бой идет во всем городе».
Такова стихия народного бунта. Палеолог, имевший хороших осведомителей, отметил: никакого единого руководства восстанием нет. «Такая скорая и полная измена армии является большим сюрпризом для вождей либеральных партий и даже для рабочей партии… Она ставит перед умеренными депутатами (Родзянко, Милюков, Шингарев, Маклаков и проч.) вопрос о том, можно ли еще спасти династический режим. Страшный вопрос, потому что республиканская идея, пользующаяся симпатиями петроградских и московских рабочих, чужда общему духу страны и невозможно предвидеть, как армии на фронте примут столичные события!»
Это важное замечание. Даже если взбунтовались столичные рабочие и солдаты, для России это лишь частность. Власть остается у правительства, Думы, царя. Если бы эту власть поддерживал народ, она бы не рухнула после подобных беспорядков.
Во вторник Палеолог в разговоре с высокопоставленным сановником узнает: «Председатель Думы Родзянко, Гучков, Шульгин и Маклаков совершенно огорошены анархическими действиями армии». Как видим, еще до пресловутого «Приказа № 1» в армейских частях Петербургского гарнизона уже восторжествовала анархия. Позже Морис Палеолог записывает: «Солдатня теперь всемогуща».
Наконец, обратим внимание на характерную картину организованной анархии, которую посол Франции наблюдал в среду, 1 марта:
«Решительная роль, которую присвоила себе армия в настоящей фазе революции, только что на моих глазах нашла подтверждение в зрелище трех полков, продефилировавших перед посольством по дороге в Таврический дворец. Они идут в полном порядке, с оркестром впереди. Во главе их несколько офицеров, с широкой красной кокардой на фуражке, с бантом из красных лент на плече, с красными нашивками на рукавах. Старое полковое знамя, покрытое иконами, окружено красными знаменами…
Немного спустя старый Потемкинский дворец послужил рамой другой, не менее грустной картины. Группа офицеров и солдат, присланных гарнизоном Царского Села, пришла заявить о своем переходе на сторону революции.
Во главе шли казаки свиты, великолепные всадники, цвет казачества, надменный и привилегированный отбор императорской гвардии. Затем прошел полк Его величества, Священный легион, формируемый путем отбора из всех гвардейских частей и специально назначенный для охраны особ царя и царицы. Затем прошел еще железнодорожный полк Его величества, которому вверено сопровождение императорских поездов и охрана царя и царицы в пути. Шествие замыкалось императорской дворцовой полицией: отборные телохранители, приставленные к внутренней охране императорских резиденций и принимающие участие в повседневной жизни, в интимной и семейной жизни их властелинов.
И все, офицеры и солдаты, заявляли о своей преданности новой власти, которой они даже названия не знают, как будто они торопились устремиться к новому рабству».
Последние слова ясно показывают, насколько «западный» человек не может понять русского понятия свободы как «воли вольной», как полного освобождения от рабства. Ведь видел он демонстрацию не преданности каким-то неведомым новым властителям, начальникам, а освобождения от власти других людей над собой. Такова анархия.
Говоря о «новом рабстве», Палеолог ставит знак равенства между пребыванием в ранге «царских сатрапов» и переходом на сторону восставшего народа. Мол, освободились от старого ярма, тотчас радостно надели на себя новое. Но разве можно уравнивать служение хозяину, господину с подчинением народной воле?
Вельможного Мориса Палеолога понять можно. Он справедливо опасался, что анархия грозит или поражением России в войне с Германией, или заключением с ней сепаратного мира. К тому же он рассуждал с позиций именно господина, наблюдающего взбунтовавшихся рабов. Так же могли смотреть римские патриции на восстание Спартака.
Характерный факт: в наши дни примерно из таких же соображений исходят те, кто так же толкует переход царской России — после двух тяжелейших десятилетий — к социализму на основе народной демократии. Мол, из огня — да в полымя; избавились от власти царя и господ, а попали под власть вождей и партийной номенклатуры.
Не вдаваясь в дискуссию, напомню: в СССР произошел небывалый в истории подъем народного самосознания, культуры, образования. Это выразилось в необычайных успехах в науке, технике, литературе, искусстве, индустриализации страны, в великой Победе над фашистской Германией и ее союзниками. Без самоотверженности советского народа в труде и сражениях ничего подобного не произошло бы ни при каких условиях. Жалкие рабы на такое не способны. Понять это нетрудно: была бы совесть чиста и ум не замутнен многолетним воздействием СМРАП (средств массовой рекламы, агитации и пропаганды)…
Впрочем, завершим эту главу сценой, показывающей драматический финал самодержавия. Ее описал Морис Палеолог со слов одного из присутствовавших при этом, скорее всего, Милюкова, с которым он находился в дружеских отношениях.
Суббота, 4 марта. «Собрались в десять часов утра в доме князя Павла Путятина… Кроме великого князя [Михаила] и его секретаря Михайлова, присутствовали князь Львов, Родзянко, Милюков, Некрасов, Керенский, Набоков, Шингарев и барон Нольде; к ним присоединились… Гучков и Шульгин, прямо прибывшие из Пскова.
Лишь только открылось совещание, Гучков и Милюков смело заявили, что Михаил Александрович не имеет права уклоняться от ответственности верховной власти.
Родзянко, Некрасов и Керенский заявили, напротив, что объявление нового царя разнуздает революционные страсти и повергнет Россию в страшный кризис; они приходили к выводу, что вопрос о монархии должен быть оставлен открытым до созыва Учредительного собрания… Тезис этот защищался с такой силой и упорством, в особенности Керенским, что все присутствующие, кроме Гучкова и Милюкова, приняли его…»
(Отметим: предлагалось не упразднить монархию, а сохранить в этом вопросе неопределенность до решения Учредительного собрания.)
«Гучков сделал тогда последнее усилие. Обращаясь к великому князю, взывая к его патриотическому мужеству, стал ему доказывать необходимость немедленно явить русскому народу живой образ народного вождя:
— Если вы боитесь, Ваше высочество, немедленно возложить на себя бремя императорской короны, примите по крайней мере верховную власть в качестве "регента империи на время пока не занят трон", или, что было бы еще более прекрасным титулом, в качестве "прожектера народа", как назывался Кромвель. В то же время вы могли бы дать народу торжественное обязательство сдать власть Учредительному собранию, как только кончится война.
Эта прекрасная мысль, которая могла еще все спасти, вызвала у Керенского припадок бешенства, град ругательств и угроз, которые привели в ужас всех присутствующих.
Среди всего этого смятения великий князь встал и объявил, что ему нужно несколько мгновений подумать одному, и отправился в соседнюю комнату. Но Керенский одним прыжком бросился к нему, как бы для того, чтобы перерезать ему дорогу:
— Обещайте мне, Ваше высочество, не советоваться с вашей супругой.
Он тотчас подумал о честолюбивой графине Брасовой, имеющей безграничное влияние на мужа. Великий князь ответил, улыбаясь:
— Успокойтесь, Александр Федорович, моей супруги сейчас здесь нет; она осталась в Гатчине.
Через пять минут великий князь вернулся в салон. Очень спокойным голосом он объявил:
— Я решил отречься.
Керенский, торжествуя, закричал:
— Ваше высочество, вы — благороднейший из людей!
Среди остальных присутствовавших, напротив, наступило мрачное молчание; даже те, которые наиболее энергично настаивали на отречении, как князь Львов и Родзянко, казались удрученными только что свершившимся, непоправимым, Гучков облегчил свою совесть последним протестом:
— Господа, вы ведете Россию к гибели; я не последую за вами на этом гибельном пути.
После этого Некрасов, Набоков и барон Нольде средактировали акт временного и условного отречения. Михаил Александрович несколько раз вмешивался в их работу, и каждый раз для того, чтобы лучше подчеркнуть, что его отказ от императорской короны находится в зависимости от позднейшего решения русского народа, представленного Учредительным собранием.
Наконец, он взял перо и подписал».
Почему же Михаил принял такое решение? Разве он был демократом? Нет, конечно. Или он твердо стоял за конституционную монархию и ему важно было заручиться поддержкой Учредительного собрания? Вряд ли. Хотя в тексте его отречения есть ссылка на волю народа, Учредительного собрания и, соответственно, на благословение Божие. Вот подписанный им документ:
«Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне императорский всероссийский престол в годину беспримерной войны и волнений народных. Одушевленный единой со всем народом мыслью, что выше всего благо родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае восприять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского. Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное, возможно, в кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа».
Великий князь Михаил решил вернуться к акции трехсотлетней давности. Тогда Земский собор в 1613 году избрал на царство Михаила из рода Романовых. В 1917 году ситуация в стране была сходной: наступило смутное время. Но только царство уже было не то, что прежде, и отношение к царям кардинально изменилось.
Как свидетельствовал Родзянко, претендент на царский престол вовсе не благоговел перед волей народа, а, скорее всего, опасался ее. «Великий князь Михаил Александрович, — вспоминал Родзянко, — поставил мне ребром вопрос, могу ли ему гарантировать жизнь, если он примет престол, и я должен был ему ответить отрицательно, ибо… твердой вооруженной силы не имел за собой. Даже увезти его тайно из Петрограда не представлялось возможным: ни один автомобиль не мог был бы выпущен из города, как не выпустили бы ни одного поезда из него».
Вот в чем была главная причина: «должность» царя стала смертельно опасной. Конечно, великий князь Михаил мог бы рискнуть и продолжить царство Романовых. Однако он решил не искушать судьбу и отрекся от престола.
На следующий день после этого судьбоносного события при встрече с Милюковым Палеолог услышал от него:
— Мы не хотели этой революции перед лицом неприятеля, я даже не предвидел ее; она произошла без нас, по вине, по преступной вине императорского режима…
— В таком случае, династия Романовых свергнута?
— Фактически — да, юридически — нет. Одно только Учредительное собрание будет уполномочено изменить политический строй в России.
В стране осуществилось нечто нигде и никогда не бывалое: юридически сохранялось самодержавие, не свергнутое окончательно; буржуазное Временное правительство; Советы солдатских и рабочих, а затем и крестьянских депутатов. Получилась какая-то странная форма анархии, ибо реальной властью никакой орган управления не обладал.
О «Размышлениях над Февральской революцией»
27 февраля 2007 года были опубликованы массовым тиражом в «Российской газете» соображения А.И. Солженицына о Февральской революции. Они заслуживают отклика уже потому, что отражают, возможно, мнение значительного числа современных россиян. Во всяком случае, до сих пор творения этого писателя многими воспринимаются как откровения.
Сразу скажу: некоторые выражения и высказывания известного писателя вызывают недоумение. Конечно, он преимущественно повторяет то, что говорилось и до него, но в своеобразных сочетаниях и с некоторыми своими выводами. Основной его метод: предположить, а что бы произошло, если бы все было не так, как было, а так, как надо (естественно, с точки зрения автора).
Подобный взгляд — с интеллектуальной вершины, как бы некоего виртуального вершителя судеб, демиурга исторического процесса — характерен для Солженицына. Он привычно выступает в роли пророка.
Пожалуй, наибольшую вину за происшедшее он возлагает на царя, называя его поведение «хилой нерешительностью», безволием, если не отменной глупостью (ибо писатель тут же указывает простые меры, которые задушили бы революцию в младенчестве). Мол, «Государь… всё ждал, всё ждал, что уладится само, всё колебался, всё колебался — и вдруг почти без внешнего нажима сам извихнулся из трёхсотлетнего гнезда, извихнулся больше, чем от него требовали и ждали». Тем более что он перед февральскими событиями «уехал из-под твердого крыла царицы — беззащитным перед самым ответственным решением своей и российской жизни».
Я считаю Николая II фигурой роковой и трагической в нашей истории. Он был жертвой судьбы. Нечто подобное наиболее рельефно показано в древнегреческих трагедиях. Для христиан в подобных случаях принято ссылаться на Бога (древние греки обычно имели в виду волю богов). Правда, Солженицын не придерживается такой точки зрения. К сожалению, его чрезмерно упрощенный взгляд на исторические события может прийтись по душе неискушенным читателям. Именно примитивные идеи чаще всего завладевают массами людей, считающих себя интеллектуалами.
Представлять Николая II жалким, беспомощным «птенчиком», которого прикрывает «твердое крыло» супруги, означает полное к нему презрение. Не удивительно: писатель обвиняет царя в предательстве:
«Ему была вверена эта страна — наследием, традицией и Богом, — и уже поэтому он отвечает за происшедшую революцию больше всех…
Он предпочел — сам устраниться от бремени.
Слабый царь, он предал нас.
Всех нас — на все последующее».
Сильно сказано. И несправедливо (это вообще свойственно данному писателю). Хотя в действительности, сам того не заметив, Солженицын упомянул трех важных действующих лиц, которых обвинил с еще большей злобой.
Он классифицирует предательство царя едва ли не в глобальном масштабе — всех и всё! Вроде бы он, писатель, стоял на стороне царя как подлинный монархист, а тут — такой конфуз. Хотя невольно вспоминаешь, что Александр Исаевич был в свое время пионером и комсомольцем, присягал, между прочим, вовсе не императору Николаю II, а советской власти, делу партии большевиков и даже, можно сказать, лично товарищу Сталину (в те времена СССР, ВКП(б) и вождь были едины). Правда, его кумирами в зрелые годы были… нет, не цари, а Ленин и Троцкий. А уж они-то революционеры «круче» Сталина.
…Ну ладно, положим, писатель взбешен и не выбирает выражения (увы, для сугубо рационального, весьма ловкого и осмотрительного Солженицына такое не характерно). Тем не менее он утверждает: Николай II пытался действовать «для блага России», но то ли по недоразумению, то ли по его недоумию получилось, что он «отрекся в пользу Исполнительного Комитета Совета рабочих и солдатских депутатов — то есть шайки никем не избранного полуинтеллигентского, полуреволюционного отребья».
Тут уж и вовсе остается только руками развести. Разве не известно, в пользу кого отрекся царь?! Мало ли что получилось! Мог ли Николай II предвидеть грядущие события? Нет, конечно. Да и великий князь Михаил при всей непродуманности его отречения передавал власть не Совету, а Временному правительству — до скорого Учредительного собрания.
А в этом самом Совете пребывали, кстати сказать, депутаты, избранные петроградскими организациями рабочих и солдат. Как бы их ни оплевывал через 90 лет писатель, а некоторые из них были не полу-, а вполне нормальные интеллигенты и такие же революционеры. И уж если они дрянь и бездарь, никем не избранная, то как же тогда эта шайка смогла пересилить и монархию, и Временное правительство?!
Мнение Солженицына о 1917 годе и последующей истории России—СССР накладывает тяжелую печать на склад его характера и ума, весь его жизненный путь. Для историка, летописца событий, личное мнение играет второстепенную роль. Но для историософа, их толкователя, оно выходит на первое место. Не стану пересказывать две очень интересные книги Владимира Бушина: «Гений первого плевка» и «Неизвестный Солженицын», где приведены сведения о том, как этот плодовитый писатель был провокатором и грязным доносчиком, а в лагерях — тайным осведомителем; как он постоянно лгал о своем «героическом» пребывании на войне и т.д. Эти факты никто не опроверг, а потому я им верю. (Характерная цитата из труда Солженицына: «Отмываться всегда трудней, чем плюнуть. Надо уметь быстро и в нужный момент плюнуть первым».)
Главное несчастье нашей страны в том, что ее новейшая история продолжает до сих пор извращаться самым гнусным образом благодаря усилиям СМРАП и таких писателей и публицистов, как Солженицын. Когда-то первоначальный почитатель его таланта поэт А. Твардовский сказал ему: «У вас нет ничего святого». И был не совсем прав. Святое для Солженицына, как для множества людей его склада, — он сам.
Спору нет, и в данном его сочинении присутствуют некоторые верные, обоснованные суждения (ядовитые порции лжи опытный интеллектуальный кулинар дозированно добавляет в свои изделия). Сам того не желая, в «Размышлениях над Февральской революцией» Солженицын убедительно показал, что в 1917 году практически все население России «созрело» для радикальных переворотов, для свержения неправедной власти.
Не следует думать, будто выразилось это в том, что к тому времени уже не стало Святой Руси. Так может утверждать лишь тот, кто лишен чувства Родины, Отечества.
Благостной сусально-святой Руси не было никогда в природе (это же не Град Небесный!). Достаточно вспомнить о восстаниях Болотникова, Разина и Пугачева, о бесчисленных крестьянских бунтах; достаточно прочесть честных исследователей и классиков нашей великой русской литературы. Но, несмотря ни на что, до 1917 года, после и до сих пор сохраняется Святая Русь. Она не явлена для равнодушного или враждебного глаза. Подобно невидимому граду Китежу, она присутствует в сердцах людей.
Вот секрет наших побед, вот почему наша держава в XX веке не раз побеждала мощнейших врагов. И только к концу героической эпохи изнемогла, поддавшись на пропаганду заморского образа жизни, на дешевые, исчисляемые в долларах ценности западной цивилизации, на лицемерную буржуазную демократию. Вот когда не без помощи писателей, артистов, ученых, киношников, журналистов и прочих, воспринявших такие воззрения, Святая Русь оказалась опошленной и заплеванной прежде всего в их собственных душах. Можно согласиться с мнением писателя, настоящего фронтовика и патриота B.C. Бушина: «А. Солженицын — родоначальник того нравственного разложения, той деградации общества, которые обрушились сейчас на Россию».
Ныне как никогда важно нашему народу вернуть историческую память предельно ясной, чистой, правдивой, а не извращенной в угоду той или иной идеологической установке. Я не собираюсь утверждать, будто постиг истину и вещаю ее без сомнений. Революционный 1917 год всегда будет предоставлять возможность для разных толкований. Но надо уметь развеивать те мифы о нем, цель которых — унизить нашу Родину, наш народ.
