Леночка
Ох, кажется, она окончательно во всем запуталась. Ей в жизни не разобраться в хитросплетениях этих отношений. Да ладно бы только отношения, но ведь она и в себе запуталась: к примеру вот не может она понять, нравится ей Герман или нет? Конечно, нравится, но... мама его вряд ли одобрит. И нужно ли слушать маму, если она все-таки не мама? Или все же мама? А та, другая, которая родила и которой Леночка не помнит, кто тогда? И Дарья Вацлавовна? И Милослав? Они же все здесь родственники!
Ну не все, Вельский и Шурочка точно чужие... кажется.
– Переезд произошел потому, что Дарье Вацлавовне вздумалось посмотреть на внучатую племянницу.
– И сделать ее наследницей, кинув и меня, и тебя, – влез Милослав.
Все-таки он Леночке не нравится, и дело не в том, что Милослав сидел за убийство и потом кого-то там обманул, дело во внешности, в облике, в ауре, от него исходящей. Тухловатая она.
– Возможно. Мы говорим о фактах, – жестко отрезал Герман. Не смотрит на нее? Почему? Что не так? Ну да, он думает, что Императрица теперь оставит состояние Леночке... а Леночке не надо чужого!
– Второй пункт, тот самый, который внес сумятицу и многое запутал, ибо к последующим событиям имел весьма и весьма отдаленное отношение. Смерть Лели. Если отбросить все, что случилось после, останется следующее: званый ужин, за которым присутствовали все жильцы, лекарство, таинственным образом исчезнувшее из квартиры, и собственно отравление, как процесс. Идея ужина принадлежала Александру, порошок в тарелку проще всего было высыпать именно ему, повару, ну и максимальную выгоду данная смерть принесла опять же ему. Александр получил квартиру, фирму, некоторую сумму в банке и долгожданную свободу.
– Вы... Вы... Вы не смеете! – взвизгнул Шурочка. – Это оскорбительно! Это...
– Это правда. Лекарство скорее всего вынесла именно Леля в последнюю нашу встречу, когда я сказал о том, что встреча последняя. Злость, обида и желание отомстить.
– Идиот, – прокомментировала Дарья Вацлавовна.
– Каюсь.
– Он спал с Лелей! – не успокаивался Шурочка. – Да, он с ней спал, а значит, он ее и убил! Он и никто другой, я лишь... я...
Он вдруг съежился, ставши и вовсе похожим на грязного, опустившегося гнома.
– Я боялся, что она уйдет. Я боялся, что она бросит меня, выгонит. И что тогда? Я любил Лелю и...
– И ненавидел, – закончила Дарья Вацлавовна. – Гремучая смесь и ненависть в конечном итоге победила. А флакон с лекарствами забрала Евгения, верно?
– Да... она... она случайно увидела. Сказала, что это очень опасное лекарство и... и нужно вернуть. Я отдал. Я боялся, что она расскажет, но нет, молчала. Я ждал, она молчала... улыбалась при встрече. И только с квартирой... потребовала.
– Ну знаете ли! – хриплый бас следователя кипел возмущением. – Хватит самодеятельности, если имеете чего сказать... эт ни в какие рамки! Сумасшедший дом!
– Есть такое, – согласилась Дарья Вацлавовна, роясь в корзинке с рукоделием. – Самый настоящий сумасшедший дом, ибо жадность – вот настоящее безумие. Серж был жаден. Милочка тоже. И Леля, хотевшая все и сразу. И Евгения... и вы, молодой человек. Геночка, будь добр покороче, я устала.
И Леночка тоже устала, вроде бы ничего не делала, сидела вот, слушала, пыталась разобраться, но ощущение такое, будто камни грузила.
Уйти бы поскорее, и из квартиры, и из дома.
– Итак, Евгения. Ее брак с Вельским давно начал утомлять. Супруг на поверку оказался не столь тих и мирен, каким выглядел, ну а собственный ее характер не позволял ей подстраиваться под кого-то. Вероятно, дело шло к разводу, вероятно, он бы, в конце концов, состоялся. Правда, в этом случае Евгения осталась бы ни с чем. Квартира получена была Вельским в наследство от матери, а имущества, на которое могла бы претендовать она, не существовало. Да, у нее имелся поклонник, куда более состоятельный и успешный, чем муж, но, во-первых, уходить с пустым чемоданом и гордо поднятой головой было не в духе Евгении, а во-вторых, ей хотелось самостоятельности. Ну а в-третьих, сам поклонник был неслучаен, и я затрудняюсь сказать, кто из них служил марионеткой.
А почему Герман смотрит на Эдичку? Выразительно так, обвиняющее даже. Или... нет, не может быть, Евгения и Эдичка? Глупость какая, Эдичка ведь в нее, в Леночку, влюблен... или не влюблен? Ему, наверное, тоже мама про «отличную партию» говорила.
– Подруга подруге о многом рассказывает, верно, Эльжбета Францевна? И о существовании Леночки вдруг вспомнила родственница, с которой Софье не хотелось связываться, но в то же время страшно было лишить любимую девочку такой возможности, ведь родственница не просто состоятельна, нет, она сумела собрать прелюбопытную коллекцию картин и статуэток... Это ведь ваш сын около года тому занимался организацией выставки?
– Я много выставок организую, – Эдичка пожал плечами. – Бизнес у меня такой.
– Бизнесмен, молодой и красивый, – теперь в голосе Германа проскользнули явные ехидные нотки. – Чем не девичья мечта.
У Леночки щеки загорелись. Мечта? Эдичка, он, конечно, такой, и бизнесмен, и молодой, и красивый, но... он же скучный! И предсказуемый. И вообще это только мама надеялась, что Леночка за него выйдет, а сама она вовсе даже не планировала.
– А с другой стороны вероятная наследница огромного состояния. Вы ведь не сомневались, что Леночка его получит?
Дарья Вацлавовна рассмеялась. Тихо хихикнул Милослав, прикрывая рот ладошкой, ехидно хмыкнул Вельский, и только следователь сохранил прежнюю невозмутимость.
– Конечно, не сомневались, ведь она уже получила квартиру, а значит, и остальное, по вашему разумению, должно было достаться ей. Но... но вы слишком осторожны, чтобы просто надеяться. Нет, вы еще раньше, когда только-только узнали о переговорах между Дарьей Вацлавовной и Софьей, решили действовать.
– Я? Эдик, о чем он говорит?
– Бредит, мама, не волнуйся, – он ласково погладил шелковую лапку Эльжбеты Францевны.
– Вот и вышло, что две родственные души обрели друг друга. С одной стороны Евгения, которой понадобился новый муж, с другой – Эдик, искавший источник информации. За короткое время ему многое удалось узнать, во многом, благодаря Милославу с его увлечением... или извращением? Работая в маленькой гостинице, Милослав приходит к мысли, что, если поставить видеокамеры в номере, можно получить некоторую сумму денег за снимки. Просил немного, снимки возвращал, связывался лишь с приезжими, зарабатывал понемногу. Потом захотелось иного, так камеры появились в квартирах, а к ним – скромная домашняя видеотека.
Господи, какая мерзость! Значит, он подсматривал? И звонил тоже он? А Герман так спокойно говорит об этом? И Милослав слушает, не делает попыток оправдаться? Или ему совсем-совсем не стыдно?
– Конечно, отдельный вопрос, как они узнали...
– Женька нашла, – Милослав откинулся на спинку стула, заложил ногу за ногу и, качнув ботинком, важно произнес. – Случайно. А он вот под жильцов копал, вот и раскопал судимость... или бывшая моя протрепалась? Никогда не умела рот на замке держать.
– Итак, у нашей парочки имеется некий объем информации о жильцах, банка с сильнодействующим средством, часть которого уже изъяли, думаю, они догадывались с какой целью, и желание получить чужое имущество. Лелина смерть им на руку, ведь к данному преступлению оба формально непричастны, зато в создавшейся суматохе можно разыграть еще одно представление для публики. Так появляются букеты с хризантемами. Чья придумка?
– Понятия не имею, – лениво отозвался Эдик. – Это сугубо ваша фантазия.
– Ну, допустим, Евгении. Как и затея с топором и звонками. В общем-то тут у вас цели слегка разнились, вам было не важно, кто убьет старуху, вы ведь полагали, что завещание уже составлено. Или даже позаботились о его существовании? Это вероятнее всего. Женьке было не важно, кого убьет муж, главное, чтобы убил и сел, тогда она получила бы квартиру.
– Он ненормальный! – Шурочка, сидя, раскачивался и теребил бакенбарды. – Вы видите? Нет, вы видите, что он – ненормальный?! Придумывает, придумывает, а сам всех и убил...
Лена зажала уши. Господи, она больше не вынесет этого!
– Сядь! – рявкнул Герман. – И слушай. Да, они начали действовать, слишком рано, слишком суетливо, слишком вразнобой. Жадность, вот что вас подвело. Сначала Евгения лишь хотела избавиться от мужа и получить квартиру. Потом – получить еще одну квартиру, ведь так заманчиво шантажировать Шурочку, он слабый и беспомощный, он совершил убийство и до жути боится, что кто-нибудь узнает об этом. Потом – устроиться в жизни, выйти замуж. Но этому мешала соперница. Да, Леночка, ты.
– Я?
– Ты. Если поначалу ты просто ей не понравилась, то позже появилась ревность. Ну и понимание, что у Эдуарда на будущее есть весьма конкретные планы, в которых самой Женьке места не отводилось. Отсюда и нападение в подъезде, бестолковое, но очень злое, и цветы, подброшенные в квартиру, и конфеты с лекарством, шаг до невозможности глупый и выдавший намерения Женьки ее соучастнику. Ты же рассказала про конфеты тогда, на вечере? Рассказала.
Вечер Леночка помнила не очень, чтобы хорошо. Скорее то, что она помнила, заставляло краснеть и отводить взгляд, и уж точно никоим образом не касалось злополучных конфет.
– Возник вопрос, что делать с Женькой. Нервной, импульсивной, неуправляемой и знающей слишком много? Ответ один – убрать. Полагаю, изначально была мысль свалить все на пребывающего в запое, а оттого не способного отвечать за собственные действия Аркадия, но помня о стоящих в квартире камерах, вы на всякий случай удаляете Милослава...
– А вам не кажется, что я не успел бы?
– Вполне себе успели. Вы ведь уже были, когда Евгения приехала, правда, она об этом не знала...
– Она звонила ему, – очнулся от раздумий Вельский. – Я слышал. Звонила и разговаривала. Потом... потом я разозлился.
Он густо покраснел, а Герман, кивнув, продолжил.
– Разговаривала. Из соседней квартиры. А потом столкнулась с тобой, испугалась и снова позвонила. Ну а вы поняли, что такой случай нельзя упустить, и жертва, и орудие убийства, и предполагаемый убийца – все сложилось как нельзя кстати. Вероятно, вы солгали, что находитесь неподалеку, приехали утешить и успокоить, и убили.
– Бред, – Эдичка поднялся и, подав руку Эльжбете Францевне, велел. – Идем мама, нам здесь больше нечего делать...
Герман не стал их задерживать, не попытался сделать это и Мирон Викентьевич, сидевший с видом задумчивым и усталым. Только пес у ног Вельского лениво зевнул, продемонстрировав черную пасть, белые клыки и длинный, розовый язык.
Неужели на этом все и закончится?
– Не волнуйся, милая моя, – мягко сказала Дарья Вацлавовна, прилаживая на ткань бледно-желтый, шелковый стебелек. – В этой жизни никогда и никому еще не сходила с рук подлость.
Было ли это деянием высших сил, решивших разом восстановить справедливость, либо же постарались силы земные, облеченные погонами и властью, но предсказание Дарьи Вацлавовны сбылось.
Леночка, которая вопреки настоятельным маминым уговорам осталась в доме, следила за происходящим исподволь, вылавливая информацию из слухов, редких, наполненных неловкостью и смущением, встреч с Германом, еще более редких, дабы избежать встреч, визитов к Дарье Вацлавовне.
Жизнь постепенно входила в колею если не прежнюю, то во всяком случае не сильно от прежней отличную. Все изменилось и вместе с тем осталось неизменным, что было странно, алогично, но так было.
Был Эдик и Шурочка, дожидавшиеся суда, и Мирон Викентьевич, уверенный, что сумеет доказать виновность обоих. Была Эльжбета Францевна и мама, ставшие в один миг врагами. И война, как водится, была: сплетни против сплетен, слухи против слухов, обвинения в клевете и многое другое, казавшееся Леночке глупым, ненастоящим и не имеющим к случившемуся никакого отношения.
Был Вельский, выгуливающий по утрам Демона, и Данка с криволапой, дефектной, но очаровательной Женевьевой.
Был Милослав, чуть постаревший, но все такой же вежливый и улыбчивый.
Была Дарья Вацлавовна, полюбившая вдруг долгие сидения во дворе.
Был Герман...
