Леночка

Свет погас, когда Леночка принимала душ. Она как раз смыла пену, вышла из кабинки и, укутавшись в огромное, мягкое полотенце, принялась разглядывать себя в зеркале. Раскрасневшаяся, она казалась себе обыкновенной, простоватой и чем-то напоминающей бодрых девиц, которых рисуют на пачках с молоком. Мокрые волосы завивались мелким бесом, на бровях блестела вода, щеки алели здоровым румянцем, и на шее, и на плечах проступали веснушки.

Собственное отражение удручало, и Леночка подумала, что хорошо бы вообще его не видеть. Тотчас же, словно спеша исполнить невысказанное желание, лампочка мигнула раз-другой и погасла.

– Мамочки, – сказала Леночка, на всякий случай уцепившись за край умывальника. И совершенно растерялась: ванная комната была огромной, пол – скользким, а в какой стороне находится дверь, Леночка забыла.

Справа? Там, кажется, ванна стоит. Или ванна слева? А стойка с полотенцами и халатами где? И туалетный столик, нехорошо будет споткнуться о него. Ко всему столик стеклянный и, споткнувшись, Леночка вполне может его разбить.

К счастью, растерянность ее была недолгой, потому как в дверь постучали.

– Лена? С тобой все в порядке?

– Да! – не слишком уверенно ответила она, сделав первый шаг в темноту. Заодно и полотенце поплотнее закрутила. Халат бы найти, но если начнет искать, то точно дверь потеряет.

Опять? Это не ее воспоминания, чужие, которых Леночка знать не желает. Она кинулась туда, где теоретически находилась дверь, налетела с разбегу на столик, упала со звоном, грохотом и закричала от боли.

– Лена? Лена открой! – Герман стучал в дверь, совсем рядом.

– Я... я в порядке! Я на столик наткнулась! Я... я сейчас.

Чуть позже, сидя на кухне возле умывальника, она держала в руках граненый стакан со свечой и морщилась от прикосновений пропитанной перекисью ваты.

– Зашить надо, – сказал Герман, прилаживая самодельную повязку. – И проверить, чтобы стекла не осталось.

Леночка мотнула головой и закусила губу.

– Ну и зря, воспалиться может.

Ну и пусть. Сейчас ею двигала не логика, а детское упрямство, неосознанное, нечувствительное к доводам и объяснением, основанное на алогичном желании быть здесь. И понятие «здесь» включало и кухню, в темноте кажущуюся необъятной, и эту странную квартиру, и этот дом, и – данный факт Леночка воспринимала с обреченным смирением – Германа. Еще, пожалуй, можно было бы включить и свечу в подстаканнике, и грозу за окном, далекую и потому нестрашную, и даже боль от полученных порезов.

– А она спит? – спросила Леночка шепотом.

– Императрица? Нет, не спит. У себя. На дождь смотрит, – он ножом вспорол бинт, разделяя на две части, обернув которые вокруг лодыжки, завязал плотным узлом. – Она любит дождь.

– Почему?

– Почему любит? Откуда ж мне знать.

– Нет, почему ты ее Императрицей называешь? – Леночка поставила стакан на стол и подумала, что совсем скоро свет дадут, а значит, придется задуть свечу, и факт этот ее огорчил почти до слез.

– Ну... это долго. И вряд ли интересно.

– Интересно. Смотри, она – Императрица, ты – наследник, будущий император, ведь так получается?

– Не так, – он поднялся и, сложив бинт, перекись и вату в аптечку, спрятал ее в один из кухонных ящиков. – Она – императрица, это да, а вот мне императором точно не быть. Физиономией не вышел. Дарья Вацлавовна – человек специфический... мягко говоря. И я не только о характере, с биографией у нее тоже далеко не все так ажурно, как с виду кажется. Вообще Императрицей ее один человек назвал, мой... знакомый, которому в свое время случалось прибегать к ее услугам.

– Каким? – боль в ноге утихала, а любопытство, наоборот, росло. Больше всего Леночка опасалась сейчас, что Герман замолчит, отделается шуткой или вовсе велит к себе идти. Но он только хмыкнул и сказал неопределенно:

– Разным. В некоторые подробности лучше не вникать. Тот мой знакомый погиб в конце девяностых, правда, до того на тот свет отправились многие из его друзей, причем в большинстве своем в виду причин заурядных. Инфаркт, инсульт, эмболия...

Слова с едким больничным привкусом, с запахом хвои и свечей, с призраком чего-то плохого, такого, к чему Леночке и вправду не хотелось приближаться.

– Она – медик, не хирург, но ученый, кандидат наук, докторскую защитить вот не успела, но говорит, что не жалеет, что ей и без докторской работы хватило. Специалист по сердечно-сосудистым... лекарство разрабатывала.

Леночка кивнула и замерла, потому что вдруг поняла, о каких таких подробностях предупреждал Герман. И лекарство, неизвестное, может быть даже полезное, способное спасти многие и многие жизни, вдруг представилось в виде склянки с нарисованными на крышке черепом да костями.

Инфаркт, инсульт, эмболия, лекарство – цепочка становилась длиннее, а знания, пусть случайные и здорово попахивающие сплетнями – опаснее. А Герман и не думал останавливаться.

– Слухи в свое время разные ходили, и что она на контору работает, и что крышует ее чуть ли не Кремль, и что на самом деле она только притворяется немощной старухой, чтобы спрятаться от ЦРУ...

– Да?

– Нет. Ерунда все. Выдумки. На самом деле она всегда сама по себе была, но удачно поймала момент, пришлась ко двору, сумела подняться, а потом и выйти вовремя. А те, кто считал себя круче, сильнее и уж точно здоровее, на кладбище теперь. Ее это забавляет.

– А тебя?

– А меня, если честно, пугает, – признался Герман и, подняв Леночку, пересадил на табурет. – Жжется?

– Неа. Все хорошо, – она потрогала повязку, на которой уже проступило темно-красное пятно крови, и спросила: – Ты ее боишься?

– Не знаю даже. Может, ее. Может, себя. А то мало ли, вдруг и вправду императором стану... знаешь, как это бывает? Один дракон сменяет другого на страже сокровищ. – Его выражение лица, задумчивое, даже мечтательное, было настолько нехарактерно, что Леночка проглотила вопрос, уже готовый сорваться с языка. Герман же, сев на край стола, повернулся к окну и сказал:

– В этой истории много драконов. Скажем, жил в девятнадцатом веке Сын Неба и Дракон, китайский император Сянфэн. Неплохо жил, в отличие от большинства подданных, впрочем, их он и не видел, поскольку Запретный город покидал редко, ну и сама понимаешь, совсем не для того, чтобы инспектировать земли. Императору хватало развлечений, благо, наложниц ко двору каждый год поставляли. И вот однажды в их число попала маньчжурская девочка из знатной, но обедневшей семьи.

На сказку похоже, только вот Леночка слишком взрослая, чтобы сказки слушать, а Герман не похож на человека, который станет их рассказывать. Но за окном дождь, гром и молнии, в квартире темнота, в стакане свеча, и история из далекого прошлого кажется уместной.

– У девушки только и было, что красивое имя и хороший голос, ну еще, пожалуй, амбиции и ум. Не тот, который мудрость, но тот, который потом назовут бабской хитростью. Орхидея, а ее звали Ланьэр, что значит Орхидея, – пояснил Герман, – с самого начала решила добиться если не трона, то власти. Она не побоялась сбегать из дворца, чтобы брать уроки у знаменитой гейши, подкупить евнухов, чтобы те закрыли на ее проделки глаза, и носильщиков, которые носили императора по саду наслаждений. Ей хватило одной встречи, чтобы попасть в святая святых – покои Сына Неба, и одной ночи, чтобы надолго в них прописаться.

Теперь Герман говорил с явной иронией, только не понятно было, на кого она направлена, на девушку-орхидею, на саму историю или на Леночку, которая сидела и слушала, затаив дыхание.

– Постепенно она приручил императора, стала второй после законной супруги, которую, как понимаешь, ненавидела от всего сердца. Та отвечала тем же, однажды даже избила Орхидею, правда, уже не Орхидею, а Цыси, драгоценную императорскую любовницу. И не улыбайся, это титул такой.

– Врешь!

– Нисколько. Клянусь, – Герман поднял вверх два пальца. – Чтоб мне провалится, если не так. Титул. Впрочем, еще немного и он бы не спас Цыси от смерти. Орхидея ведь ядовитой оказалась, и в самом прямом смысле слова... Ланьэр неплохо разбиралась в травах и минералах, сама составляла яды, и сама же их применяла против конкуренток. Вот так в императорском гареме случилась небольшая эпидемия, унесшая жизни многих истинно китайских красавиц. Императора это рассердило, императрицу – тем паче, и не избежать Орхидее казни, если бы не одно обстоятельство.

– Какое? – Леночка послушно заполнила возникшую паузу вопросом.

– Беременность. Поскольку детей у Дракона не имелось, Цыси мигом превратилась в фигуру государственного значения. Естественно, ни о какой казни и речи быть не могло. Кто осмелился бы причинить вред матери будущего императора? Хотя с беременностью тоже не все понятно. Наша-то утверждает, что детей у Сянфэна быть не могло, он давно уже сидел на опиуме, ко всему был сифилитиком... да и Цыси не являла собой пример идеальной матери. Так или иначе на свет появился мальчик, Тунчжи, будущий император. Ты не устала еще слушать?

– Нет. Мне интересно. Правда, интересно.

Снова эта непонятная усмешка, а Леночка ведь не солгала, ей на самом деле было очень интересно, более того, история, которую рассказывал Герман, порождала странное ощущение. Нет, она не была знакома, но в то же время... Имена и события были близки, как если бы ей случалось уже слышать все это, но очень давно.

– Мать будущего императора сама стала императрицей, но Западного дворца, тогда как законная супруга Сянфэна титуловалась Великой Императрицей Восточного, и снова стояла на ступень выше. Впрочем, у Цыси имелись планы на этот счет. Сначала умер Сянфэн. Переправляясь через реку, он нечаянно выпал из лодки, заболел и... – Герман начертил в воздухе крест. – Перед смертью, правда, он издал указ о том, что дарует Цыси смерть, только вот та вновь сумела ускользнуть, слишком мягка и добра оказалась соперница, за что и поплатилась.

– Она тоже?

– И она, и Тунчжи, который вздумал было выйти из-под опеки матери, и супруга его, фактически уморившая голодом и себя, и нерожденного ребенка. Потом настал черед некоторых неудобных лиц из свиты, а наследником был провозглашен племянник Цыси, или, если верить некоторым источникам, ее родной сын, отданный на воспитание. Может, и вправду родной, кто знает? Факт, что Гуансюй остался жить после открытого мятежа, но девушку, которую он любил, по приказу Цыси завернули в ковер и бросили в колодец.

– Какой ужас! – Леночка представила и... и едва не рухнула в пыльную темноту очередного воспоминания. Оно мелькнуло, не молнией, но скорее тьмой, ужасом и пережитой когда-то болью, но тут же погасло, развеялось, отступив перед теплом свечи, от которой еще оставался огарок высотой сантиметров в пять или шесть.

– Ужас, – согласился Герман. – Цыси правила страной более сорока трех лет, разрушив то, что еще не было разрушено. Восстания и бунты, кровавые мятежи, войны... мраморный корабль, на который ушли деньги, предназначенные для флота, а сам он был упразднен за ненадобностью. Роскошные наряды, балы, увеселения. Электричество, проведенное во дворец тайно. Велосипед, на который она решилась сесть в возрасте более чем преклонном. Ядовитые подарки тем, кто неугоден, или просто развлечения ради. В конце концов, болезнь, предчувствие скорой смерти и последний приказ. Гуансюй не получил наследства. Еще бы двадцать четыре часа, даже меньше, и он стал бы императором, но... по официальной версии – сердечный приступ, правда, мало кто ей верит. С другой стороны, смерть избавила его от судьбы стать последним императором Китая.

Герман встал, слишком резко, так, что Леночка невольно отшатнулась и едва не упала с табуретки.

– Осторожнее, – с укором сказал Герман. – Хватит на сегодня травм.

– А... а откуда ты все это знаешь? Ну про императрицу, про императора, про Китай, – Леночка тоже встала, ногу тотчас обожгло, точно крапивой. Может, стоит таблетку попросить? Но тогда Герман снова про врача заговорит.

– От нее, – он кивнул в сторону двери. – Дарья Вацлавовна любит рассказывать. Ну и сам кое-что почитал, чтоб знать. Она ж себя считает второй Цыси. Подарок, предопределивший судьбу... только ты не слушай. И не бойся. Я присматриваю за ней, и потому тут безопасно. А скоро и в остальном разберусь.

– В чем?

– Когда разберусь, тогда скажу. Спать иди. Сама сможешь? Или помочь?

Не дожидаясь ответа, Герман обнял ее, пробурчав при этом что-то совсем уж неразборчивое, но вогнавшее Леночку в краску, и потянул в коридор.

– А они и вправду похожи, – сказал он шепотом. – Только не потому, что обе в ядах разбираются, а потому, что драконихи по натуре, до последнего свое стерегут.

– Ты не похож на дракона, – также шепотом ответила Леночка, вглядываясь в черноту коридора. Жутко здесь, и в комнате тоже, а потому хотелось потянуть разговор, откладывая обязательное расставание на пороге комнаты и еще немного, хотя бы минуту, побыть вместе, побыть в безопасности.

– А поначалу никто не похож. Драконами не рождаются.

Герман протянул стакан со свечей и громко уже, деловито добавил.

– Сиди, пойду гляну, что там с пробками.

И в этот момент раздался истошный женский крик.