С утра у нее звенело в ушах, попеременно – то в левом, то в правом, как будто невидимый комар задался целью лишить Саломею душевного равновесия. Порою звон проникал и в мозг, порождая почти невыносимый зуд в затылке, и тогда Саломея морщилась, закусывала губу и сжимала кулачки до хруста в пальцах.

Это все из-за бессонной ночи.

Ворочалась она долго в постели, задыхаясь от жары. Мысли лезли всякие в голову.

Позвонит ли Аполлон?

А может, и к лучшему, если не позвонит? Зачем начинать наново уже «пройденный» роман?

Ночь закончилась в полпятого утра, когда рассвет наконец прорвался в окна. И тогда-то и появился звон в ушах. Динь-дон. Надо привести себя в порядок и подумать… хорошенько подумать…

Хорошо ли она знает Аполлона?

Центр «Оракул». Аполлон мечтал поехать в Дельфы, не как историк-профессионал, но как паломник, жаждущий припасть к иссякшему источнику древней мудрости. Так он говорил. А еще что? Ну же, надо вспомнить.

Гомер воспевал Аполлона. Хитрый бог, прекрасный бог. Сын титаниды Лето и брат своевольной Артемиды.

Врач, спасший Афины от чумы, – и убийца, «одаривший» ахейцев мором.

Отвергнутый красавец: возлюбленные сбегали от него.

Жестокий.

Он подарил Сивилле вечную жизнь, но не молодость. Ужасно – распадаться на части, зная, что распад этот будет длиться вечно.

Сильный. Победил Пифона и отвоевал Дельфы.

Злой.

Бедолага Марсий посмел бросить вызов ему, лироносному, – и расстался с собственной шкурой. Зато тростник теперь поет голосом несчастного сатира.

Неудачливый. Погиб возлюбленный Гиацинт от руки дорогого друга. Случайность? Рок?

Мстительный.

Лишилась детей хвастливая Ниоба, вздумавшая поставить себя выше богини Лето. И Кассандра, получившая дар пророчества, тоже погибла. Аполлон не терпит обмана.

И что из того? Тот Аполлон ушел в небытие. Его нынешний удел – испещренные трещинами барельефы, осколки ваз и остатки легенд. Что до них Саломее?

Она ждет.

Долго… почему так долго? А если самой позвонить? Но куда? Аполлон не оставил ей свой номер. Не хотел, чтобы их встречи продолжились? Говорил-то он иное. Но разве можно верить однажды предавшему?

Звон в ушах нарастает. Уже не комар – целая стая мошкары вьется вокруг Саломеи.

– Это «ж-ж-ж» неспроста, – сказала она себе, затыкая пальцами уши. Звон не исчез. Он жутко мешал ей сосредоточиться, а когда Саломея включила компьютер, то и вовсе вызвал острый приступ боли в затылке.

От боли ее спасет парацетамол, а от странностей происходящего с ней – попытка в этом происходящем разобраться. К примеру, с тем, что такое горькое было во вчерашней пицце. И откуда взялась эта ее «нечеловеческая» откровенность с Далматовым?

Саломея набрала его номер и спросила:

– Что ты мне вчера подсыпал? В пиццу?

– В чай, – уточнил Илья.

Это, конечно, многое меняет! Следовало бы разозлиться и высказать ему все, что Саломея о нем думала, но, как назло, думалось ей туго.

– У меня теперь голова болит!

– Это от недостатка кислорода. Сходи, прогуляйся.

– Я тебя видеть больше не желаю!

Саломея начала с Аполлона – того самого, сына Лето и любвеобильного Зевса, которому явно тесновато было на Олимпе под присмотром ревнивой Геры. И грозный метатель молний то и дело сбегал на землю, где регулярно вел на редкость разнузданный образ жизни, естественным следствием которого стало множество детей полубожественной породы.

Мифы всплывали в памяти – один за другим. Саломея ведь читала об этом. Про Лето, которой не нашлось места на земле; только лишь мятежный Делос не подчинился приказу Геры и дал Лето приют – взамен на обещание грядущей славы.

Аполлон сдержал слово.

Ярость Геры не ведала границ. И Пифон очнулся ото сна… а дальше – схватка. Победа. Пролившаяся кровь – и покаяние.

Это все Саломея читала прежде, и до встречи с возлюбленным, и потом, позже, вместе с Аполлоном, желая стать еще немного ближе к нему. Разве можно прикоснуться к солнцу?

Можно, если ты готов сгореть.

Саломея пока что не готова. И мучительный звон в голове продолжает терзать ее. Далматов все-таки гад! Вот отравит он так кого-нибудь – и сядет. Кто ему передачки-то возить будет?

Лиру Аполлону подарили. И к ней в «приклад» – дар предвидеть грядущее, видно, слишком тяжелый, чтобы он мог нести в одиночку. Вот и раздаривает Аполлон его, и щедро весьма. Храм возводит на костях Пифона и вкладывает в губы пифий слова грозного своего отца.

Но храм рухнул, и ушла божественная сила. Куда?

К кому?

У Павсиния, столь подробно описавшего Дельфийский храм, нет ни слова об источнике оракула силы. А современники Саломеи весьма скептичны по отношению к древним пророчествам. Выстроили множество версий, но истина всегда «где-то рядом».

В музыке, от которой не удается отделаться – никак.

И Саломея не сразу соображает, что музыка вполне реальна: это звонит телефон.

– Да? – номер не определился, но она точно знает, чей голос сейчас услышит. И сердце ее сжимается от страха – а вдруг это знание ложно?

– Привет. Я тебя не разбудил?

– Нет, что ты…

Аполлон, не дельфийский, но – равный ему по божественной силе.

– Я рано встала.

– Чем занимаешься?

Обычный вопрос, но Саломея поспешно закрывает ноутбук. Ей стыдно из-за своего любопытства. Она не делала ничего плохого… или делала?

Это все Далматов с его паранойей!

– Давай встретимся, – предлагает Аполлон и шепотом, как будто боясь, что его подслушают, добавляет: – Мне нужна твоя помощь.

Встречу он назначил на площади, пустой не то из-за раннего времени суток, не то из-за жары. Солнце выбелило каменные плиты и выжгло траву, проросшую в их стыках. Воздух дрожал. Иссыхали листья на молоденьких деревцах, и старая кошка отчаянно пряталась в жидкой тени.

– Привет, – Аполлон был в белом, и цвет этот весьма шел ему. – Рад тебя видеть.

Он принес цветы, и букет, сухой, ломкий, было неудобно держать в руках. Но Саломея приняла его, как и легкий поцелуй-касание в щеку.

– Скажи, что ты устала и хочешь где-нибудь посидеть, – шепнул Аполлон и предложил ей руку.

– Тут ужас до чего жарко. – Саломея вцепилась в его ладонь.

Играть она никогда не умела и теперь вдруг испугалась, что ее неумелое притворство разрушит план Аполлона, каков бы он ни был.

– Я знаю одно очень уютное место, – ответил он, улыбаясь ей – ласково, безумно.

Кафе находилось в подвале старого дома. Вниз вела узкая лестница, пробитая, казалось, в самом фундаменте здания. Стены пестрели рисунками. Перил на лестнице не имелось. Узкие ступеньки разной высоты похрустывали под ногами, грозя рассыпаться от старости.

Аполлон шел сзади, словно отрезая ей путь к отступлению.

Кафе оказалось крошечным, всего на шесть столиков, отделенных друг от друга высокими перегородками. С перегородок свисали плети искусственного плюща.

Что-то за стенами гудело, громыхало, но словно бы где-то вдалеке.

– Садись, – Аполлон отвел ее к дальнему столику, зажатому между стеной и перегородкой. В тусклом свете лампочки и сам стол, и короткие лавки, заменявшие здесь стулья, и букет искусственных цветов в фаянсовой кривоватой вазе казались запыленными. – Я принесу нам попить. Только не уходи! Пожалуйста.

Саломея и не собиралась уходить, хотя происходящее нравилось ей все меньше. И Аполлон сегодня не был похож на самого себя: какой-то он был издерганный, суетливый. Он вернулся с пластиковым подносом в руках, на котором стояли бумажные стаканчики, заварной чайник и пара тарелок.

– Булочки с изюмом, – заискивающе произнес Аполлон. – С детства их обожаю.

– Я тоже, – на всякий случай солгала Саломея.

Чай имел привкус сена, через узкий носик чайника стакан попали соринки, они кружились по поверхности, не спеша оседать на дно. Сахарная пудра на булочках облезла, и «пролысины» эти отнюдь не делали выпечку более аппетитной на вид. Аполлон вытащил из кармана смартфон, снял с него чехол и, приподняв крышку чайника, положил в него аппаратик.

– Жалость какая! Уронил! – сказал он, переворачивая чайник на бок. Желтоватая заварка затопила его смартфон. Саломея подумала, что, возможно, не следовало ей соглашаться на это свидание.

Место уж больно уединенное…

– Ты, наверное, думаешь, что я сошел с ума? – Аполлон выловил из чая свою невинную, утопленную им трубку, и, вытерев ее салфеткой, положил на краешек стола. – Иногда я и сам думаю, что сошел, но… в общем, ты веришь, что вещи способны менять своих владельцев-людей?

Женился Аполлон по расчету. Ему было не стыдно признаваться в этом, ну, разве что самую малость. В конце концов, что, как не грамотный расчет, дает человеку шанс на долгую и счастливую жизнь? Любовь? В нее Аполлон не верил. Не потому, что испытал разочарование в любви, скорее уж, неверие его было чем-то само собой разумеющимся, сродни некоему исконному знанию. И данный факт изрядно облегчал ему жизнь.

В общем, Аполлон женился. По расчету.

Супруг он выбирал придирчиво, всякий раз взвешивая не только материальное положение очередной дамы, но и особенности характера новой избранницы. А вот внешность ее значения почти не имела.

– Значит, характер? – Саломея смотрела в стакан, опасаясь, что, если она взглянет на Аполлона, то не сдержится и плеснет чаем ему в лицо.

– Ты была очень молодой. И вспыльчивой. Ревнивой. Вряд ли твои родители одобрили бы ранний брак, следовательно, в худшем случае, меня ждала война с ними. В лучшем – их полное невмешательство.

– И чем это было так плохо?

– Ты не имела работы. И нормального образования – тоже, чтобы хорошую работу найти. И желания – не имела. Зачем искать службу, если все хорошо? Мне пришлось бы пахать за двоих. А я не был к такому готов. Прости.

Раскаяния в нем явно нет. Скорее уж, это просто дань традиции. За давние разлуки надо извиняться – положено так делать.

– Я не хочу лгать, – объяснил Аполлон. – Я мог бы придумать душещипательную историю – о вынужденной разлуке и собственных жутких страданиях, но я действительно не хочу тебе лгать.

И это – уже ложь.

Ведь был вчерашний день. Что же изменилось?

– Твоя жена… – голос ее сел, в горле пересохло. – Она – другая, не такая, как я?

– Она была… мудрой женщиной.

Случайная встреча – в магазине сувениров. Аполлона привлекла черная амфора, сделанная столь умело, что в первый миг он принял ее за настоящую – и заглянул в магазин. Конечно, он сразу разобрался, понял – подделка, но надолго застрял в зале, беседуя, как ему показалось, с обычной продавщицей – спокойной женщиной в возрасте. Сначала он говорил об этой амфоре, перечисляя изображенных на ней богов и героев. Потом – о Греции. О себе…

А оказалось, что продавщица в тот день взяла больничный, и Татьяне пришлось поработать за нее.

Это был удачный день для них обоих.

Встречи их продолжались.

– Она была очень уравновешенным человеком. Дипломатичным. Спокойным. И умела разговаривать.

– А я – нет?

– Ты… и многие другие, вы просто высказываете претензии – и ждете, что я тотчас изменюсь по вашему желанию.

Разве Саломея была такой? Наверное, была.

– Татьяна же все объясняла. Терпеливо. Подбирая правильные слова. И возражения она выслушивать умела, не ударяясь в слезы. Это она предложила – пожениться.

– А ты – согласился?

Татьяна всегда одевалась неброско, но со вкусом. Курила она дешевые сигареты, но носила их в дорогом портсигаре. А вот зажигалка была копеечной, пластиковой. Татьяна говорила, что зажигалки она постоянно теряет, и потому нет смысла на них тратиться.

– Я понимаю, что старше тебя, – Татьяна припарковалась и вышла из машины. Двигалась она резко, порывисто, как будто боясь что-то не успеть. – И что вряд ли ты действительно меня любишь.

– Я и не говорил, что люблю.

За стоянкой располагался крошечный скверик с каштанами и треснувшей пополам липой. Часть дерева отвалилась, но не умерла липа. И ветви ее торчали вбок, увешанные крохотными, словно бы измятыми листьями.

– Вот поэтому ты мне и нравишься, – Татьяна села на качели. – Ты не пытаешься притворяться. Если бы ты знал, сколько на моем пути встречалось хорошеньких мальчиков, которые только и пели, что о неземной любви!

Она оттолкнулась ногами от земли, и качели заскрипели. Цепи их, выглаженные снизу до блеска чьими-то ладонями, вверху имели неприятный – ржавый – цвет.

– А я же не дура, Полька! Я отдаю себе отчет, что в бабу моего возраста влюбиться… нет, можно, но уж никак не мальчику.

– Я не намного моложе тебя.

– Намного, – возразила ему Татьяна, откидываясь назад. Она раскачивала качели, вроде бы нехотя, но – упорно. Она все делала так – упорно. – Ты не представляешь, насколько. Возраст, он же не только в паспорте обозначен. А я… впрочем, не об этом я хотела поговорить. Ты мне не врешь, и это уже хорошо. Я тоже не буду тебе врать. Ты мне нравишься.

Аполлон знал это. Он нравился подавляющему числу женщин – еще с того, детского возраста, когда из такой симпатии выгода человеком извлекается чисто инстинктивно.

– Ты не глуп. Обходителен. Красив. Но главное – честен. Хорошее качество в партнере. Я бы сказала – определяющее.

Качели раскачивались, и Татьяне приходилось поджимать ноги под дощатым сиденьем, чтобы не задеть за землю.

– Поэтому я предлагаю тебе сделку. Подтолкни, пожалуйста, качели…

Аполлон, преодолев брезгливость, коснулся ржавых цепей, толкнул, увеличивая амплитуду движения.

– Мой отец их повесил тут, – призналась Татьяна. – Еще когда мы сюда только-только переехали. Он был военным. Порядочным человеком. Умер от рака.

Цепь прогибалась под ладонью, вибрировала, и Аполлон почти с облегчением отталкивал ее. Качели раскачивались все сильнее.

– И я умру. Опухоль… в легком. Вторая стадия.

Надо выразить ей сочувствие и сказать, что сейчас рак лечат, и успешно, особенно, если болезнь застать на ранней стадии. Но Аполлон молчал.

– Хорошо, что ты не притворяешься, – Татьяна запрокинула голову. – Я знаю, что шансы у меня хорошие и все такое, но… просто – предчувствие. И мне страшно умирать… одной. Женись на мне.

– Условия были просты, – Аполлон постукивает мертвым смартфоном по столу. – Мы заключаем брак. Не фиктивный. Я пытаюсь быть хорошим мужем. Она составляет завещание в мою пользу.

– А если бы… если бы она вылечилась?

Он поглядел на Саломею с жалостью:

– Тогда мы развелись бы. Или – нет. Татьяна была замечательным человеком. Я расстроился, когда она умерла. Мы рассчитывали лет на пять, но… она сгорела гораздо быстрее. И я знаю, что отчасти виноват в этом.

И снова – вина признается им лишь на словах.

– Я защитил диссертацию. Бессмысленное, по сути своей, действо. А Татьяна решила сделать мне подарок. Нам обоим. Путешествие в Грецию. Не туристическая поездка на неделю, просто – билеты туда и дом, арендованный на три месяца. Свобода передвижений. Свобода желаний. Исполнившаяся мечта. И знаешь, что?..

Саломея покачала головой.

– Мне совершенно не понравилась Греция. Камни! Козы. Развалины и греки. Море – да, красивое. А Дельфы – не очень. Я другого ждал… Чего – не спрашивай. Татьяна смеялась, говорила, что я слишком привередливый… – Он оставил мертвый телефон в покое, сцепил пальцы и уперся в них подбородком. – Чашу нашла она. В Дельфах. Я сначала решил, что это – одна из тех подделок, которые «скармливают» туристам…

Татьяна куда-то исчезла на сутки. Аполлон даже начал беспокоиться, не столько из-за нее, сколько из-за необходимости что-то предпринять. Обратиться в полицию? В консульство? Он понятия не имел, как положено поступать в подобных случаях. Он сперва разозлился, потом расстроился.

Решил немного выпить.

И выпил, пожалуй, больше, чем следовало бы. Это место угнетало его. Аполлон пытался проникнуться его атмосферой, но – не выходило.

И еще – Татьяна ушла, куда-то.

Она вернулась утром. Ее одежда была разорвана, руки – исцарапаны.

– Ты где была?!

Аполлон не собирался устраивать сцену. Усадив жену, он помог ей разуться. Кроссовки насквозь пропитались смердящей грязью.

– Я волновался.

Татьяна не ответила. Она смотрела куда-то поверх головы Аполлона – на горы, видневшиеся вдали. Их вершины окрасило золотом, по склонам потек багрянец, словно само небо прорвалось под тяжестью солнца. И лава света изготовилась затопить древние Дельфы.

– Я пытался выяснить, где она была и чем занимались, но Татьяна отмалчивалась. Требовать от нее объяснений я не имел права, да и не желал этого делать. Я предпочел забыть этот неприятный эпизод, тем более, что Татьяне вдруг стало плохо. Резко подскочила температура. Начался кашель. Появилась боль в груди.

– Рак?

Саломее не было жаль ту, неизвестную ей женщину. Саломея даже не думала, что она настолько мстительна, чтобы радоваться чужой мучительной смерти.

– Рак. И уже не вторая – а четвертая стадия! Такого просто не бывает, так мне сказали. Чтобы настолько быстро. Чтобы… не важно это. Мы вернулись домой. Я предлагал Татьяне пройти курс лечения. Германия, Израиль, Франция… на выбор. У нее ведь были деньги, а она твердила, что от солнца не спрятаться, что оно – везде. Потом ей стало легче. На некоторое время. Ее работа «держала». И дела даже в гору пошли. Но она все равно сгорала, с каждым днем становилась все тоньше, суше как-то, и ее ничуть не пугала смерть. Она знала, что смерти не избежать, и спешила ловить удачу. Утверждала, что видит все – в этой чаше. Ей предлагали лечь в больницу, но она отказалась. Держалась до последнего. Она была очень мужественным человеком.

Намек, что Саломее не стать такой? Она и не пытается. Она боится боли, и смерти тоже, и еще – больших пауков, сумасшествия и… лечения зубов. Это же нормально.

– Перед смертью, буквально за день, Татьяне стало лучше. Она отослала сиделку, сказав, что сама справится. И что нам надо побыть вдвоем. Тогда-то я и узнал про Дельфы…