Алиска не знала, куда ее везут. В машине было темно, за стеклом мелькали улицы, дома, деревья какие-то, но Алиска совсем не знала города. Она спросила у водителя, но тот не ответил.

Тогда ей стало не по себе.

А если ее сейчас похитят? И продадут в рабство?!

Алиска читала про такое, но никогда не думала, что это случится с ней. И вот случилось… или почти случилось. Она уже собралась было закричать, но тут машина остановилась возле неприметного зеленого забора. Из калитки вышла Анна Александровна, и ее появление разом развеяло все Алискины страхи.

– Дорогая! Ты в порядке? Девочка моя, как я за тебя волновалась! – Анна Александровна обняла Алиску. – Пойдем в дом, милая. Поживешь несколько дней на даче, отдохнешь…

Машина отъехала, и Алиска сообразила, что не посмотрела на ее номер.

Хотя, какая разница! Главное, что теперь все наладится.

За забором скрывался невысокий домик под плоской крышей, окруженный обширным зеленым газоном. В центре газона стоял пластиковый стол, какие обычно используют в уличных кафешках.

– Я здесь бываю только на выходных, – пояснила Анна Александровна. – Мешать тебе не стану.

Она проводила Алиску в дом, оказавшийся тесным, но довольно-таки уютным. Зеленые стены, желтый пол. На скрипучей кровати возвышалась гора подушек. В углу единственной комнатушки ютились крохотный холодильник, электрическая плита и старенький телевизор.

– Конечно, это не то, к чему ты привыкла, но надо потерпеть, дорогая.

Алиска кивнула, она была согласна потерпеть.

– Ты же все сделала правильно, – Анна Александровна усадила гостью на шаткий табурет. – И надо лишь подождать. Скоро приворот сработает. Он захочет тебя увидеть… Чайку попьем? Конечно, попьем. Травяного. Тебе надо нервы успокоить. Переволновалась ты, девочка моя. Но ничего… бросится он тебя искать, а тебя-то и нет. И чем дольше нет, тем сильнее он страдать будет.

Она говорила ласково, совсем как бабушка, которую Алиска очень любила. И этот воркующий голос развеял ее последние опасения. Анна Александровна – хорошая, замечательная просто! И говорит все правильно. Пусть Далматов пострадает! Пусть помечется в поисках Алиски.

А потом он ее найдет, и… Алиска его простит.

Она – добрая.

– Вот, милая, – Анна Александровна протянула ей чашу, совсем не похожую на привычные фарфоровые чашки. – Выпей.

Напиток был холодным. И еще – горьким.

– Надо обязательно выпить! До дна. И смотри хорошенько… видишь себя? Свадьбу свою… ты в белом платье…

Со дна чаши на Алиску смотрело солнце, круглое, лохматое, похожее на разъяренного льва. Оно скалило желтые клыки, и, когда Алиска попыталась оттолкнуть это чудовище, оно дохнуло на нее жаром.

– Фата… шампанское… смотри. Ты должна увидеть!

Не получается!

– Сейчас ты поспишь, а проснешься и…

Алиса подчинилась ее голосу. Она больше не была собой, хотя прекрасно осознавала, что происходит. В теле ее словно поселился кто-то другой, он потеснил Алису и стал ею управлять. Этот кто-то знал, как поступить, чтобы все получилось правильно.

Когда Саломея пропала, Далматов растерялся.

Он смотрел на цветочный горшок, на кровь и волосы и уговаривал себя, что крови не так уж много. И что, если тела ее нигде нет, остается надежда. А когда уговоры эти перестали помогать, он отставил горшок и двинулся в дом. Ярость ослепляла его.

Пожалуй, будь Алиска у себя – он убил бы ее.

Но ее не было. Гремела музыка. Шевелились шторы на открытом окне. И кукла Барби, сидевшая на подоконнике, опасно накренилась, угрожая совершить кукольный суицид. Алискины вещи висели в шкафу, частично – валялись на кровати. Запах ее духов еще не выветрился, складывалось такое ощущение, что Алиса просто ненадолго вышла.

Сбежала!

Далматов выключил музыку и осмотрел дом от крыши до подвала, и в подвал тоже заглянул.

Никого.

Спохватившись, он набрал ее номер, но абонент был недоступен.

Сама ушла? Увели? Дура! Ну, дура же! И он – идиот, если позволил кому-то войти в свой дом. Осознание неудачи привело его в бешенство.

Он должен был это все предвидеть!

И Далматов отправился туда, где имелись если не ответы, то подсказки относительно интересовавших его вопросов – в Центр.

Аполлона Кукурузина Илья застал уже на выходе. Тот явно спешил и нервничал, озирался по сторонам и долго не мог завести машину. Когда же машина наконец тронулась, то он поехал нервно, и держаться Долматову приходилось в отдалении от него. Злость его обрела выход, и Далматов сосредоточился на одном – не потерять цель из виду. Машина Аполлона дважды пересекла центр города, словно водитель ее желал убедиться в отсутствии слежки, затем остановилась около супермаркета. Аполлон ненадолго вышел и вернулся с букетом белых роз, коробкой бельгийского шоколада и бутылкой вина в руках.

Дама сердца обитала в массивной новостройке-двенадцатиэтажке. И, видимо, отношения с нею зашли у него достаточно далеко, потому что железную дверь подъезда Аполлон открыл собственным ключом.

– Стоять! – приказал ему Далматов, появляясь за его спиной и резко перехватывая дверь.

Пахло стройкой – краской, растворителем, меловой пылью; ее дорожка усыпала край ступенек. Аполлон вздрогнул, едва не выпустив бутылку.

– Обернись!

Аполлон подчинился и, увидев Далматова, выдохнул с явным облегчением:

– Это вы!

– Это я, – ответил Далматов.

– Какое совпадение! А… вы здесь живете?

– Нет.

– В гости, пришли, значит?

– Нет.

Аполлон сник, помолчал и спросил:

– Чего вам надо?

– Поговорить. – Далматов отобрал у него букет и положил его на ступеньки. – Где Саломея?

Он отчетливо понял, что разговор этот окажется бесполезным, потому что Аполлон, «солнечный бог», на самом деле – пустышка. Кукла, которую кто-то дергает за веревочки, заставляя ее исполнять причудливые «па».

– Мы… мы просто старые знакомые! Ничего больше! Вы, наверное, подумали… та встреча – случайность! Ей нужна была работа!

– Врешь!

Далматов мог бы его ударить – человек, стоявший напротив, не оказал бы сопротивления, несмотря на то что был выше, тяжелее его и в форме был неплохой. Но бить его Илье было противно.

И бессмысленно.

– Пойдем. – Далматов крепко взял Аполлона за локоть. – Познакомь меня с твоей любовницей. Или лучше Ренате позвонить? У вас ведь добрые дружеские отношения, правда? Знаю, Саломея рассказывала… видишь ли, в отличие от тебя она врать не любит. И мне на твои похождения плевать, я даже рад за тебя. Но Саломея пропала.

– Совсем пропала?

– Частично! – сказал Далматов – и все-таки ударил его, несильно, лишь желая продемонстрировать силу. Эффект оказался неожиданным – Аполлон расплакался.

«Любовь» его обитала на седьмом этаже. Звалась она Оксаной и лет имела от роду девятнадцать. Помимо юного возраста и собственной однакомнатной квартиры, к несомненным достоинствам Оксаны следовало отнести изящную фигуру, длинные светлые волосы и очаровательное личико, в меру глуповатое. Если Оксану и удивило появление Далматова, то виду она не подала.

А вот плачущий Аполлон ее расстроил.

Оксана принялась над ним порхать, норовя вытереть ему слезы кухонным полотенцем, и Далматову не оставалось ничего другого, кроме как ждать и тихо материться.

– Вы расстроили Полечку! – сердито произнесла Оксана.

– Я расстрою Полечку еще больше, если он не возьмет себя в руки. Дай ему воды. И сгинь!

Воду Оксана Аполлону подала, но исчезнуть не исчезла. Она села рядом с ним, взяла его ладонь в свои руки и нежно ее поцеловала.

– Я не хотел, – Аполлон произнес это, слегка заикаясь. – Я не хотел, чтобы ее… я не думал, что они посмеют…

Он воззрился на Далматова – растерянно и печально, словно вымаливая прощение. Но Далматов был не священник, чтобы грехи кому-то отпускать. В данный конкретный момент времени ему была нужна лишь информация.

Информация полилась рекой.

Консультационный центр предсказаний и белой магии «Оракул» был идеей первой супруги Аполлона. Он до последнего не знал, чем занимается Татьяна, да и, честно говоря, не слишком-то интересовался ее делами.

Главное, что дела эти явно шли в гору.

Татьяне везло. Везло, как никогда прежде. Бизнес ее, «пребывавший» не столько в кризисе, сколько в преддверии оного, вдруг воспрянул. Несколько удачных сделок – и денежный приток усилился. Самое странное, что Татьяна, прежде отличавшаяся бережливостью, если не сказать – скупостью, вдруг словно утратила всякий интерес к деньгам. Она не то чтобы принялась их тратить, скорее, просто забыла об их существовании.

В отличие от Аполлона.

Сперва он тратил деньги с оглядкой, готовый начать оправдываться в любой момент, но очень быстро сообразил – Татьяне больше нет дела до него. Это было несколько оскорбительно.

Первая любовница появилась случайно. Приятное знакомство, легкий флирт, и территория чужой квартиры. Приключение это оставило приятные воспоминания, и Аполлон с готовностью повторил опыт. Романы его длились недолго, как-то сами собой иссякая – к обоюдному удовлетворению сторон. Инстинктивно ли, но Аполлон выбирал дам, которые не предъявляли к нему претензий и не горели желанием окрутить своего случайного друга, а желали лишь приятно провести время.

Когда Татьяна умерла, Аполлон огорчился.

Во-первых, эта смерть нарушила установившийся жизненный порядок. Во-вторых, ему самому теперь придется заниматься делами, а деловой хваткой Аполлон отнюдь не обладал. В этом отношении он был достаточно самокритичен.

Сперва дела шли своим чередом, не требуя его участия, и он в какой-то момент понадеялся, что так будет всегда. Но проблемы, поначалу скрытые, разрастались, деньги иссякали, а предприятие превращалось в обузу. Еще и этот Центр, который, по-хорошему, закрыть бы надо, но Аполлон привязался к этому чужому детищу. Ему понравилось помогать людям.

А он ведь помогал!

Выслушивал их. Утешал. Давал им советы и принимал искренние, такие сердечные слова благодарности. С некоторыми, особо благодарными клиентками у него завязывались отношения. И отношения эти разоряли его.

Аполлон был щедрым кавалером.

В некоторых пределах.

Но его банковский счет иссякал, и Аполлону пришлось принять решение. С Эммой его познакомил университетский друг. Какой? Ну, обыкновенный. Даже не друг, если разобраться, просто приятель, с которым Аполлон некогда делил съемную квартиру. Это же не запрещено!

Как его звали, этого друга?

Пашкой. Павлом. Сейчас он предпочитает именоваться Паоло. Вообще-то он происходил из состоятельной семьи. Отец – генерал. Мать – генеральша. Она и сейчас сохранила манеру командовать, этакая железная рука в бархатной перчатке. Кому, как не Аполлону, знать характер Ренаты – его очередной дорогой супруги! И – да, этот брак – тоже был идеей Паоло.

Если вернуться к Эмме, то Аполлон отнюдь не загорался от счастья при мысли о возвращении в клетку брака, но выбор у него был невелик – или расстаться с Центром, или жениться на состоятельной, пожилой и, в общем-то, весьма неглупой даме. Она некрасива? Ну, Аполлон найдет, где ему утолить свою эстетическую жажду.

Все получилось как нельзя лучше. Короткое ухаживание, принятое весьма благосклонно. И свадьба, на которой Пашка выступал свидетелем. Свадебное путешествие – никакой Греции, но – облагороженная Турция, где все «включено» настолько, что выходить из отеля вовсе нет надобности.

Возвращение.

И жизнь в почти прежней колее. Несколько огорчала лишь явная неприязнь Эммы к Центру, она считала его бесполезной игрушкой и слушать Аполлона не желала. Нет, Эмма не требовала немедленно закрыть Центр. Она лишь не давала денег на него.

И на любовниц – тоже.

Аполлон всерьез начал подумывать о разводе, но тот же Пашка упросил его погодить. Он был умный парень, хотя ум этот порою как-то странно проявлялся. Однако в нынешнем случае Пашка оказался прав – Эмма передумала. Она появилась в Центре без предупреждения, прошлась по комнатушкам – а их у Аполлона осталось всего две, собственный кабинет и приемная, где велась запись, – и сказала:

– Здесь нужно сделать ремонт.

Об этом Аполлон твердил ей уже давно. Ну как ему работать в месте, где потолок треснул, а на стенах проступают темные пятна плесени? Но прежде Эмма и слушать его не желала. А тут вдруг сама…

– И расшириться. Не можешь же ты один заниматься всем! Найми кого-нибудь.

– Кого?

Эмма пожала плечами, выглядела она растерянной, как будто заблудившейся.

– Кого-нибудь…

Аполлон не умел нанимать персонал. И первую гадалку, разбитную женщину цыганистого вида, привел к нему Пашка. Женщина умела раскидывать карты, сочинять и озвучивать громким голосом будущие ужасы, от которых и «избавляла» клиентов на месте. В необъятной сумке ее нашлось место для тоненьких церковных свечей, ароматических масел, бумажных иконок и костяного Будды, который несколько выбивался из общего православного ряда.

Второй сотрудницей стала тонкокостная изможденная девица-спиритуалист, общавшаяся с усопшими…

Третьим – Пашка.

– Зачем это тебе? – его решение удивило Аполлона. Ну, не походил Пашка в его нынешнем рафинированном обличье на мага!

– Я чувствую в себе силу! – ответил Пашка и, проведя по волосам, которых за последние годы изрядно убавилось, произнес: – Лоа проснулся во мне.

Почему бы и нет? Место для старого друга в Центре тоже нашлось.

И жизнь его чудесным образом наладилась.

Ее не портили даже такие мелочи, как досадное исчезновение цыганки, напротив, Аполлон воспринял это, скорее, с облегчением – уж больно непростой характер имела дамочка. Следом ушла, не сказав ни слова, прозрачная спиритуалистка. Ее исчезновение Аполлон заметил лишь потому, что рассчитывал на роман с нею и даже предпринял некие шаги относительно развития их отношений, которые девой были приняты благосклонно.

Замена ушедшим сотрудницам – благодаря Пашке – нашлась быстро.

Анна Александровна была весьма благообразна на вид, вежлива и походила, скорее, на библиотекаршу, нежели на гадалку. Впрочем, с работой она справлялась, а большего Аполлон и не требовал.

Проблемы пришли оттуда, откуда он и не ждал.

Эмма… его спокойная, уравновешенная Эмма вдруг начала закатывать ему скандалы. О нет, это не были припадки ревности, которые еще можно было бы счесть вполне обоснованными. Эмма плевать хотела на романы мужа. Ее беспокоило… солнце.

– Он за мной подглядывает, – жаловалась она, тыча пальцем в небо, и поспешно задергивала шторы. – Это из-за тебя… все… из-за тебя…

Истерики ее становились все более частыми. Эмма то требовала дать ей чашу – как только она узнала о ее существовании? – то, напротив, получив желаемое, впадала в меланхолию и часами сидела, разглядывая рисунок на почерневшем от времени дне сосуда. Потом вдруг вздрагивала и ударялась в крик, требуя свободы.

– Он мне сказал… он мне велел… всю правду, как есть! Надо платить… надо… спрашивай – отвечу! – Эмма хватала Аполлона за руки, требуя задать ей вопрос.

Однажды, не выдержав, он спросил:

– Что будет со мной?

– В третий раз ты женишься по расчету, – спокойно ответила Эмма. – Но рассчитывать будешь не ты. Ее душа покрыта язвами. Тебя погубит жадность. Берегись, Аполлон! Ты – совсем не бог.

Психиатр, благообразный старичок, которого посоветовал пригласить Павел, сказал, что скрытая фаза, на которой болезнь еще можно было остановить, уже упущена. И теперь Эмма окончательно ушла в собственный фантастический мир. Что было делать Аполлону?

Ничего.

Требовалась организовать за Эммой круглосуточный уход, но он с этим точно не справится. Образования нужного не имеет.

Новость Аполлон воспринял с изрядным облегчением. Отсутствие образования освобождало его из ловушки морали. Действительно, разве не лучше отдать Эмму в специализированное заведение, где за ней будет обеспечен должный уход и предоставлено вполне комфортное существование?

Павел помог ему такое заведение найти.

И – оформить развод.

Относительно последнего мероприятия Аполлон долго колебался, но затем все-таки решился. Не столько из желания получить свободу, сколько по необходимости.

– Центр долго не протянет, – когда Пашка сбрасывал личину мага, которая с каждым днем «прирастала» к нему все более прочно и крепко, он мыслил на редкость здраво. – Нам надо расширяться. И клиентуру нормальную привлекать, а не этих чокнутых.

Иногда у Аполлона складывалось впечатление, что друг его совершенно искренне презирает всех клиентов – без исключения.

– Я не могу растрачивать свой дар понапрасну, – объяснил ему Пашка. – Лоа мне этого не простит.

– Денег нет. – Аполлон на всякий случай обозначил свою позицию. Нет, деньги-то еще имелись, не сказать чтобы много, но на безбедную жизнь в течение года-двух Аполлону хватило бы. И рисковать этой своей жизнью ради мифических Пашкиных «предков» он вовсе не собирался.

– Деньги есть. Если у тебя хватит духу.

И Пашка познакомил Аполлона с матерью.

– Она – собирательница, – предупредил Пашка. – На тебя она вряд ли клюнет, потому что умная. У нас в роду все умные, кроме Дуськи. Если ты мамашу зацепишь, она тебе предложит сделку. Торговаться и не думай, это с ней не пройдет.

Рената и вправду отличалась от всех других дам, которых знал Аполлон. Она не скрывала свой возраст, предпочитая найти ему достойную оправу. И выглядела тоже весьма достойно.

Очаровательно!

Аполлон и сам не понял, как рассказал ей обо всем – о своей жизни, о женах, о Центре, являвшемся единственной вещью, к которой он действительно испытывал привязанность. О чаше и… сумасшествии. О собственном потаенном страхе перед этим старинным предметом.

Рената слушала его внимательно. А выслушав, предложила Аполлону… руку и сердце.

– Мне интересен ваш Центр, – сказала она. – И я готова вложить деньги в его развитие. Но тут есть одна сложность. Мы, наша семья – так сложилась исторически, – вкладываемся лишь в то, что принадлежит нам. Вы же вряд ли отдадите Центр Павлу?

Отдать?! Нет, на это Аполлон был не готов.

– В таком случае, вам придется стать частью нашей семьи. Вас это не смутит?

Аполлона это не смутило. Еще одна сделка, уже не с совестью, скорее с данью привычки. Тем более что обернулась она сплошной выгодой. Аполлон переехал из собственной квартиры, которая уже не казалась ему такой роскошной, как никогда, в жилище Ренаты. Женился он не на Евдокии, хотя поначалу планировалось сделать именно так. В последний момент Дуся закапризничала.

– Он – подлый бабник, – сказала она, по-девичьи оттопыривая губки.

– И что? – Рената удивилась. – Все мужчины гуляют. Главное, чтобы они возвращались на место.

Аполлон даже ощутил легкую обиду – о нем говорили, как о прирученном звереныше, глуповатом, но, в общем-то, милом. Впрочем, вскоре обиду свою он забыл.

Да и с чего обижаться-то?

Центр переехал в новое здание, которое можно было бы назвать роскошным. Рената лично подобрала персонал, начиная от гадалок, заканчивая фармацевтами, присутствие которых поначалу изрядно смутило Аполлона.

– Косметика – тоже бизнес, – ответили ему. – И бизнес выгодный, при грамотном подходе. Омолаживающих кремов много, а вот ниша магических средств пока свободна. Главное, чтобы бренд заработал.

Рената оказалась бабой умной, хитрой и жесткой. Аполлон весьма скоро осознал, что он больше не хозяин в собственном доме, а, скорее, удобная фигура, которой легко управлять. О нет, его не шантажировали, не угрожали ему, но просто как-то так получалось, что все более или менее важные решения принимала Рената.

Или Пашка.

Тот по-прежнему строил из себя колдуна, причем куда более старательно, чем прежде. Сказывалась конкуренция с сестрицей, в которой вдруг тоже «проснулся» дар предков. И Евдокия оказалась более талантливой мошенницей – в дар ее Аполлон не верил совершенно. Люди потянулись к ней, а Пашка оказался забыт. Пожалуй, если бы не Рената, он и вовсе ушел бы из Центра. К чему держать колдуна, у которого нет собственной клиентуры?

– Люди – сороки, – ворчал Пашка, кривясь от тайной обиды. – Падки на все яркое. Дуська лжет! А у меня – дар…

Аполлон соглашался с ним, понимая, что ничего уже не изменит. Развод? И брачный договор, отбирающий ту иллюзию обладания собственностью, которая еще у него осталось.

Лучше уж оставить все, как есть…

Тем более что в личную жизнь Аполлона никто не вмешивался.

– А потом они начали пропадать. – Аполлон безостановочно потирал руки и растер наконец кожу докрасна. – Я хотел устроить туда Оленьку… она умела хорошо с рунами обращаться. Но она вдруг пропала. И Женечка тоже. А с Мариночкой вообще непонятно получилось. Я к ней пришел, а дверь – открыта. Я подумал, что Мариночка дома, но там было пусто. И, главное, сумочка-то на месте! Сумочку эту Мариночке я подарил. Хорошую. Дорогую. Ренате ее из Австрии привезли, но – не подошла. Рената была не против, чтобы я Мариночке ее отдал! И Мариночке так понравилась сумка… она с ней не расставалась. А тут вдруг – сумочка есть, а Мариночки – нет.

– И ты ушел? – Далматов понял, что больше не будет бить этого человека. Что человека-то и вовсе нет, оболочка только. Дышит она, оболочка эта. Ест. Гадит.

Оправдывает себя.

И неужели женщина, сидящая рядом с ним, держащая его под локоток – так поддерживают больных и ослабевших людей – не видит, сколько мерзости в ее Полечке?

– А потом я вновь пришел, и сумочки уже не было тоже. Я подумал, что Мариночка уехала. Она была такой легкой на подъем…

Уехала. Только недалеко. Скорее всего, туда, куда «уехала» Саломея.

– Я начала подозревать плохое, когда и Иринка пропала. Она-то была не такой, она бы не бросила меня без предупреждения!

Оксаночка ласково погладила Аполлона по плечам, приобняла, всем своим видом показывая, что в отличие от Мариночки, Женечки и Иринки она точно уж не бросит своего «принца».

– Она мне звонила накануне, – со вздохом признался Аполлон. – Просила, чтобы я приехал. А я не мог! У Ренаты был званый ужин. Люди пришли. Это было бы неучтиво – бросить в такой момент Ренату. Ира же кричать начала вдруг… никогда не кричала, а тут… Сказала, что я виноват, что я оставил чашу без присмотра, и теперь ее используют. Но я не оставлял чашу! Я Ренате ее отдал, в коллекцию. У Ренаты замечательная коллекция!

Саломея рассказывала об этом Илье.

Она тоже всерьез любила вот эту… ласковую сволочь?

– А Иринка вернулась такой… такой страшной… совсем сумасшедшей! Мне пришлось… увезти ее.

Вышвырнуть на улицу – беспомощную, бессознательную.

– Это все Дуська. Или Пашка. Они берут чашу! Я к ней и пальцем не прикасался! – Аполлон теперь почти кричал. – Пашка магом себя мнит! А Дуська мне завидует! И мамочку вечно поддевает, что она за меня замуж вышла! Дуська боится, что Рената помрет и все завещает мне! А она, дура жирная, останется ни с чем! Вот и мстит.

Только страдают от этой мести совершенно посторонние люди.

Саломея…

– Ты у них спроси о Саломее, – завершил свой рассказ Аполлон. – Они точно знают, где она… а я – так… я подумал, что она во всем разберется. Я хочу, чтобы кто-нибудь с этим всем разобрался! Чтобы все стало, как раньше.

– А ты?

– Я… я не умею, – тихо ответил Аполлон.