Шериф
Разговор, которого не было
Итак, наступило двадцать третье мая. Всю ночь я ворочался, не способный заснуть даже на минуту. Я вертел в руках проклятый доллар и думал, что если есть на свете справедливость – хоть от Бога, хоть от Дьявола, – то завтра этот бег закончится.
А незадолго до рассвета мы выдвинулись. Выбранное место как нельзя лучше подходило для засады. Поросшие мхом деревья росли так плотно, что скрывали нас, тогда как мы в просветы могли видеть любого на расстоянии в полумили. А слышали еще лучше – звуки легко разносились по лесу.
Рядом с придорожной канавой стоял грузовичок Метвина-старшего, а дальше, по другую сторону от нас, залегли снайперы. Людей нагнали много, это да. В последний момент к нам присоединились шериф округа Джордан Хендерсон и представитель округа Прентис Оукли. Метвины также там были, и это не моя прихоть – они сами настояли. Видимо, очень уж хотелось удостовериться, что Клайд Барроу, наконец, сдохнет.
С обеих сторон от засады мы выставили посты. В одном засел Тед Хилтон, на другом взялся дежурить Бобби Олкорн. Началось ожидание.
Ох и тяжкое это дело, ждать кого-то. Нервы натягиваются, что струны: тронь – и лопнут. Время стало медленным, а в голове одна за другой появлялись нехорошие мысли.
А ну как все зазря? Вдруг Барроу не поедет в город сегодня. И завтра. И вообще он уже за сотню миль, едет себе и посмеивается над глупым Фрэнком.
Я то и дело поглядывал на часы, и ребята нервничали, я чувствовал шкурой, как нарастает напряжение. Но вот в четверть десятого Боб Олкорн подал сигнал. И вскоре мы сами увидели на вершине холма бежевый «Форд». Знатная машинка, скажу я вам, и недаром Клайд то письмишко накропал, которое потом во всех газетах напечатали. Лучшей рекламы Генри Форду не сыскать…
Тогда мы сидели и гадали – он ли это? Машина приближалась. Сначала она катилась с холма быстро, но вот водитель, заметив грузовик на обочине, притормозил. Тогда-то мы и номера разглядели – Арканзас, 15-368.
– Он это. Точно он, – шепнул мне ротный Хинтон. Я кивнул, потому как разглядел человека, сидящего за рулем машины, и узнал его. Определенно, это был Клайд Барроу.
Тогда Хинтон вскинул на плечо автоматический «браунинг», направив ствол на машину. Остальные и я тоже последовали его примеру. Да, мистер Шеви, оружия у нас хватало. И патронов у каждого было по пять обойм, потому как не желали мы провалить хорошее дело из-за какого-нибудь пустяка.
Тем временем машина остановилась. Клайд, приоткрыв дверь, высунулся, завертелся, как червяк в банке. Сдается мне, он чуял что-то, но все никак не мог понять, что именно. Он продолжал думать, что Метвины – друзья, тогда как друзей своих давным-давно растерял. Кто сам ушел, кто, вроде Бака Барроу, под пули лег… печально это, мистер Шеви. И не такой уж я железный.
Ну значит, Клайд высматривал в лесу Метвина-старшего, а мы разглядывали тех, за кем уже пару лет гонялись по всей Америке. Я не знаю, чего именно мы ждали, и поверьте, это были престранные несколько секунд, когда все вокруг, кроме нас и их, замерло.
Белая шляпа Клайда. Красное платье Бонни. Скользкая кора гнилого дерева, на которое я опирался. Мох у моего лица. Машина напротив. И неожиданно горячий, точно его на огне раскалили, доллар в кармане моих брюк.
Я знаю, вам скажут, если уже не сказали, что я нарочно начал кашлять, ну, чтоб Клайд, услышав, понял про засаду и попытался сбежать. А мы бы тогда вынуждены были его застрелить. Нет, мистер Шеви, я говорил и повторю: Фрэнк Хеймер – честный человек. А что кашель, так с кем не случается?
И да, они услышали меня и сразу все поняли. И Барроу нырнул в машину, а мне осталось лишь приказать:
– Огонь!
А что, по-вашему, я должен был выпустить их? Нет, благородство благородством, а дело делом. Если кому-то будет легче, то я, Фрэнк Хеймер, сожалею о том, что не сумел захватить их живьем. В этом было бы куда больше чести и славы, а так гордиться особо нечем.
Приказ мой исполнили, это да. Скажу я вам так, началась сумятица. Бонни кричала, очень громко и надрывно. Я стрелял. И другие тоже. Хинтон все спрашивал:
– Когда ж она замолчит?
А она не замолкала. Мой «браунинг» плевался свинцом, и пули входили в корпус автомобиля, как ножи в консервную банку. Каменными брызгами летел гравий. А Клайд, бешеный волк, пытался вырваться. Его «Форд» почти тронулся, даже прополз с полтора фута, но это было не в человеческих силах – уйти. Перекрестный орудийный огонь, подобный иссушающему пламени. Грохот. Лязг. Звон в ушах. Ствол в руках стремительно нагревается. В лицо летит щепа и ошметки гнили. Во рту появляется привкус железа. И совсем не хочется смотреть на то, что творится прямо передо мной.
Но я смотрю. Я по-прежнему помню все в деталях, мистер Шеви.
Вот стрельба прекращается. Не было ни команды, ни знака, просто все одновременно опустили стволы. Да и чего стрелять, если эти двое, которых мы ненавидели, а вы так наоборот, мертвы?
Я первым выбрался из лесу, отряхнувшись от паутины и прочего мусора, который налип на форму. Мне отчего-то хотелось выглядеть достойно, пусть мертвецы и не могут видеть, но…
Не скажу, что я шел к автомобилю совсем уж без опаски. Грызла, грызла мыслишка, что Клайд лишь притворился, что сейчас схватится за ствол и пальнет прямо мне в рожу. И вторая мыслишка – я не один, люди за моей спиной крепко на взводе, и если кому-то примерещится, будто Барроу жив, то начнется стрельба. А мне как-то очень уж не хотелось помирать теперь, когда я вроде как стал победителем.
Но как сами видите, я вполне себе жив и цел. Я дошел до машины и увидел Клайда, который наполовину выпал из автомобиля. Его голова была в крови, да и вообще крови там хватало. Я перелез через капот и бросил взгляд на сторону Бонни. Она лежала, такая красивая и миниатюрная, такая молодая, что сердце мое сжалось от боли. И в тот миг сквозь пороховую вонь и дым я ощутил аромат ее духов. Вот так все и было… Ну газеты, конечно, начали вопить. Сначала все в один голос на нашей стороне были, славили, что мы, наконец, избавили страну от кровавых чудовищ. Потом шумиха сошла, и начали поговаривать, будто все на той дороге получилось неправильно. Дескать, заманил Фрэнк Хеймер невинных в ловушку и расстрелял, ибо кровожадный, да еще на привязи у Симмонса, а Симмонсу Клайд Барроу иглой в заднице был.
Нет, мистер Шеви, был-то он, конечно, был, даже не иглой – шилом настоящим, но какая теперь разница? Почему они и вы не вспоминаете про полицейских, которых убила банда Барроу? Или про мирных людей, которые тоже пострадали? Или про то, что закон в этой стране – самое важное наследие прошлого?
Но закон скучен, а романтика всегда жива. И потому, я вам так скажу: что бы я ни говорил сейчас, что бы вы ни писали, это все многажды переврут и перекроят, вылепив из этой истории конфетку про любовь с кровавой начинкой. И нет, не буду я ничего делать, чтоб тому воспрепятствовать. Я сделал достаточно, чтоб вы, такой умный, могли безмятежно писать свои сказки, а значит, совесть моя спокойна…
Доллар вам отдать? Забирайте. Я его выкинуть хотел, да рука не поднималась. Если нужен, то пускай… Знаете, одно все-таки из головы выбросить не могу. Что было бы, если б эти двое не встретились?
Дамочка кинулась наперерез машине, смешно растопырив руки, будто этот беспомощный жест мог помешать Сергею объехать ее. Вывернув руль, он попытался пробраться по бордюру, но неугомонная дамочка заколотила кулачками по стеклу.
Идиотка.
– Чего?
– Семен. Я от Семена. Точнее, не совсем, чтобы от Семена, но его убьют!
Длинная, тощая и растрепанная. Ни дать ни взять – швабра не первого дня существования.
– Семен Семенов, – повторила она и, скривившись, едва сдерживая слезы, добавила: – Пожалуйста. Помогите.
– Садись.
В машину заползла боком, съежилась на сиденье, стараясь казаться меньше. Заговорила:
– В деревню ехать нужно. Туда, куда письма писали. Там где-то его логово. Мне Семен сказал, что уже все закончилось, а потом пропал. Он просто избавиться от меня хотел. А на самом деле ничего не закончилось, старушка врала.
– Какая старушка?
– С козами. Она живет в деревне. И про Матюхиных рассказала, только… она врала. Пожалуйста, поверьте мне! И Ядка сказала, что про меня спрашивали, только не Варенька и не этот, который старый. Молодой спрашивал. Он их обманул. И вас тоже. Он всех обманул. Вот, погодите.
Она вытряхнула фотографию, измятую, покрытую пятнами, как шкура далматинца. И лица на снимке тоже выглядели пятнами, случайными и бессмысленными.
– Я про всех узнала. Вот это Вера, она умерла. И Илья тоже, старший, видите? А вот Олег.
Узнать кого-либо сложно, и чем всматриваться, проще выпихнуть настырную девку из машины, пусть катится на все четыре и достает своими фантазиями кого-нибудь другого.
– А это Антон. Антошка. Вот он, рядом с Олегом. Что с ним стало, а? – она настойчиво тыкала снимком в лицо, и Серега, отобрав фото, сделал вид, что рассматривает.
Неинтересно.
Или интересно? Тому мужику было хорошо за тридцать, а Антошке с фотографии не могло быть тридцати. Двадцать два или двадцать три. И телосложение у него типично астеническое. Пальцев не разглядеть, но…
– Он их всех обманул. И Семена тоже обманет. Он туда полез, а я потом подумала, что одному нельзя! Семен сильный, но доверчивый, а этому доверять нельзя! Он Семена убьет, если вы не поможете! Пожалуйста, помогите… хотите, я заплачу, – девка вытащила из-за пазухи пачку купюр и принялась совать в руки, как недавно совала фотографию.
– Убери, – велел Серега, заводя машину. Правда в ее словах или фантазия бабская – еще вопрос. Но проверить следовало. В конце концов, что он потеряет, потратив час-полтора времени? Ничего. А совесть спокойна будет.
– Пожалуйста, – повторила она, хватаясь за руку. – Он же убьет Семена! Он же сумасшедший!
Дуло смотрело в колено, с той же насмешкой, что и человек, его державший. Семен ничуть не сомневался, что стоит дернуться, и вылетит пуля. И уж куда она попадет – в ногу, в руку, в голову, раз и навсегда избавив от боли, – дело десятое.
И понимание это убило страх.
– Тебе просто надоело ждать, когда тебе дадут твою долю. Или ты понял, что ее не дадут никогда, а стоит дернуться – прибьют. И ты решил действовать.
– Не я решил, – поправил Антошка. – Они решили. Варенька – избавиться от Олега. Олег – избавиться от Вареньки. А старый хрыч – от всех нас разом. Мне осталось лишь ударить и отойти в сторону. Они считали меня полудурком. Варька прятала свои секретики, фетишистка ненормальная, Олежка баб водил, пока не появилась одна, которую не привел… тогда-то я понял, что скоро начнется. Но ты говори. Нам интересно. Нам ведь интересно?
Марина медленно кивнула. Истеричка! Дура психованная, которая сама не понимает, во что влипла! Но молчать нельзя. Говорить. Тянуть время. Вдруг да Сергей успеет…
– Ты убил Олега. Забрал деньги. И дал остальным разбираться между собой. Думаю, время от времени ты корректировал их действия.
– Кор-р-ректировал… красиво звучит. И точно. Но деньги я не брал. Зачем мне деньги? Я свободы хотел от них всех, чтоб как Клайд… А карточку банковскую Варька прихватила с самого начала. И монету тоже. Но монету я подменил. Там, в мастерской. Она думала, что мне интересно с ней спать, а я хотел получить свою монету. И Пантелею подсказать, где искать виноватую… Все было рассчитано, но тут ты появился. Мелочь вроде, но мелочь к мелочи и…
Мелочь к мелочи. В мелочах Бог, поэтому его никто не замечает.
– Пришлось все менять. Умереть вот, чтоб отвадить от норы. Сгореть. Варька удивилась бы, узнав, что на нее и это дело повесили. Варька не собиралась меня убивать, во всяком случае в тот раз. Она просто ушла. А мастерская просто загорелась. А тот урод давно меня доставал, вот я его и… картин жалко. Но я новые напишу. С Мариной.
Зрачок дула медленно поднимается от колена, на миг замирает, нацелившись на пах, и вихляет в сторону. Возвращается. Смотрит в живот.
Говорят, если в живот, то больно…
Выше. В грудь, чуть левее, чтобы точно в сердце.
– Варька думала, что главное – это карточка и деньги на ней. Берегла. И я честно оставил ей ее драгоценную карточку, положил рядышком. И вот как ты думаешь, ее сломали или выкинули? Или кто-то припрятал, чтобы через месяцок-другой снять наличку? Он рассчитывает на сотню-другую рубликов, а получит… много получит. И сто пудов решит, что ему сказочно повезло. И будет в чем-то прав. Деньги – ничто. Везение – вот что важно.
На второй руке блеснула монета:
– Орел? Решка?
– А на что играем?
– На шанс. Я знаю, куда стрелять, – поясняет Антошка, хотя его пояснения не нужны. – Но стрелять скучно. Стреляться веселее.
Шанс… орел-решка, аверс-реверс, игра, которая не надоедает, но правды в ней нет.
– Ну так что?
Подпрыгнув на ладони, монета легла. Как – не разглядеть.
– Орел, – сказал Семен наугад. И по радостной улыбке Антошки понял – угадал.
– Ну что, везунчик, пойдем?
Сердце ухает, проглатывая нежданную отсрочку. Радоваться ей? У надежды горький вкус. И где Серега? А если Агнешка его не нашла? И если он отмахнулся от Агнешки. И… и самому звонить надо было, Семен Семенов. Так нет же, погеройствовать захотелось, лавровых венков в жизни не хватало. Будут теперь венки. С черными ленточками и готическим шрифтом: «От друзей…»
Вышли в коридор. Потом налево и направо, очутившись в пустом зале. Актовый? Бальный? Огромные окна и пустые стены. Кое-где поблескивают осколки зеркал. Под потолком знакомо курлычут голуби, под ногами скрипит древний пол.
– Двадцать метров. Значит, если от середины, то по десять будет. Марин, где тут середина? Поставь ведро.
Ржавое и выгрызенное ржавчиной в кружево, ведро слабо звякнуло и против ожидания не рассыпалось.
Антошка, обойдя кругом, выбрал направление и приказал:
– К стене иди.
Семен пошел, считая шаги. На двенадцатом уперся в стену, в зеркальный зуб, который плеснул в глаза светом, заставил жмуриться.
– Стреляемся на счет «три»!
Стреляемся? А пистолет как же? Какая дуэль без пистолета.
– Марина, дай ему.
Молча подала, стараясь не коснуться руки. Отошла к стене. Села, кажется. Заплакала. Чего уж теперь. Теперь плакать поздно.
На счет «три». Раз-два-три… вечный ритм вальса. Семен – плохой танцор. И спортсмен никудышный. Недотягивает. Недобирает. Из-за характера.
– Раз…
Характер ни при чем. Трус и мямля. А это диагноз. И нечего искать себе оправданий.
– Два.
Хоть раз в жизни… но в человека стрелять…
В безумца и психа.
В убийцу.
В того, кто выстрелит раньше.
– Тр…
Семен обернулся и, не целясь, нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Залопотали голуби, захлопали крыльями, заглушая женский крик…
В этом храме было жарко от свечей. Горячий воздух поднимался к куполам, оседая на лицах святых угодников мягкой копотью да росой. И казалось – плачут они.
Тяжелой позолотой сияли оклады. И воронья стая старух, сгрудившись у алтаря, следила за сокровищами. Внимательные взгляды их ощупывали, обыскивали, норовя заползти в душу.
И когда свечка все-таки стала на место, Агнешка попятилась.
– Идем отсюда, – шепнула она Семену, хотя на самом деле хотелось не уйти – убежать.
– Идем, – согласился он.
Снаружи церковь была бела и светла, манила витражами окон, полыхала в полуденном мареве металлом крестов. Бухнул колокол, и эхо покатилось по пропыленным небесам.
– Зачем ты сюда ходишь? – Агнешка скинула платок и, скомкав, сунула в сумку.
– Я человека убил.
– Не человека и не убил. Только ранил.
– Смертельно, а значит, убил, – как всегда, в этом разговоре он отводил взгляд и оттого казался виноватым, хотя Агнешка тысячу и один раз говорила ему, что никакой вины нету.
– Думаешь, Бог простит?
– Бог – не знаю. Мне бы с собой разобраться и вообще…
Вообще все уже разобрались.
Антошка, что умер прямо там, в зале, и от этого стало тошно, будто убили ее, Агнешку.
Сергей, который «уладил вопрос», и дело закрыли так быстро, что Агнешка удивилась.
Марина, попавшая в больницу, но уже вышедшая. Вроде бы она замуж собралась, за врача…
– Монета, – сказал вдруг Семен, глядя на тени. – У него была фальшивая монета. Я знал и не сказал. Он думал, что удача на его стороне. А в результате… я лжец. И убийца. И…
– Тебе просто повезло, – Агнешка заглянула в глаза, повторив: – Тебе просто повезло. Или ты думаешь, что у Пантелея была та самая монета?! Да сочинил он все, чтоб мозги пудрить! А вы и рады верить… как дети, честное слово.
Перебегавшая дорогу черная кошка хитро зыркнула желтым глазом. Агнешка остановилась, а после решительно шагнула вперед.
– И вообще, после всего случившегося ты как приличный человек обязан на мне жениться. Ну, или на свидание пригласить. Для начала.
И когда Семен чихнул, Агнешка с удовлетворением отметила:
– Видишь, правду говорю.
Клайд Барроу и его женщина погибли в Луизианской ловушке!
Специально для «Нью-Йорк таймс»
Шривпорт, Луизиана, 23 мая – Клайд Барроу, печально известный в Техасе как «плохой парень» и убийца, а также его сообщница-ганфайтер Бонни Паркер попали в ловушку и были убиты сегодня в столкновении с полицией и техасскими рейнджерами.
К своим двадцати четырем годам Клайд Барроу обвинялся в двенадцати убийствах, которые он совершил всего за два года. В тот роковой день он и его компаньонка мчались со скоростью восемьдесят пять миль в час на бежевом авто в направлении к Гибсланду, чтобы в пятидесяти милях от города угодить в смертельную ловушку.
Прежде чем бандиты смогли использовать оружие из арсенала, который всегда возили с собой, рейнджеры и полиция накрыли их автомобиль смертоносным огнем. Однако машина продолжила движение и, опасно накренившись, съехала в прибрежную канаву. Водитель умер. Однако колеса автомобиля продолжали вертеться, и офицеры не стали рисковать и давать бандиту, столько раз обманывавшему их, шанс выжить. Полиция дала еще один залп по машине.
Они умерли, не выпустив из рук оружия
Мгновение спустя стрельба, потревожившая мирную сельскую местность, прекратилась, и полицейские поспешили к автомобилю. Они обнаружили, что Бонни и Клайд умерли с оружием в руках. Это говорило о готовности начать стрельбу при малейшей тревоге. Женщина была убита на месте, но на ее коленях лежал автомат. Барроу, весь красный от крови, сжимал в руке свой знаменитый спиленный дробовик, которым он пользовался, когда вел машину.
В автомобиле же был обнаружен целый передвижной арсенал. Офицеры извлекли три автомата, шесть автоматических пистолетов, один револьвер, два спиленных автоматических дробовика и столько боеприпасов, что хватило бы выдержать осаду.
Губернатор Луизианы О. К. Ален, получив известие о смерти Барроу и Паркер и деталях проведенной операции, поздравил шерифа округа Бенвилль Андерсона Джордана.
Так называемый «Антиобщественный элемент № 1 Юго-Запада», в которого превратился после 1930 года обыкновенный хулиган, встретил свою судьбу в засаде, тщательно спланированной Фрэнком Хеймером, бывшим капитаном техасских рейнджеров. Фрэнк Хеймер много лет шел по следу Барроу, и вот теперь эти двое встретились.
Хеймер, который был недавно уполномочен возглавить особый отряд полиции, созданный для поимки банды Барроу, появился в Боссер Перис, поскольку здесь жили родственники бандитов.
Имеются сведения, что Хеймер получил информацию о местонахождении Барроу от отца одного из преступников, недавно сбежавших при нападении Клайда на Истхем, Техас. Отец беглого заключенного, житель Луизианы, пошел на сотрудничество с властями, надеясь на помилование для сына.
Несколько недель Хеймер и его офицеры провели в укрытии на Черном Озере. В это время рейнджеры и полиция штата занимались картированием шоссе, которое часто использовалось преступной парой, после чего было принято решение ждать подходящего случая.
Сигналом к действию стала информация о том, что Барроу и его сообщница направятся на запад Техаса. Тогда Хеймер при помощи рейнджеров и шерифа Джордана помчались к одному из выбранных ранее пунктов на шоссе, где и устроили засаду. Там они скрылись и ждали.
Вскоре после 9.00 наблюдатели заметили восьмицилиндровый седан, приближающийся на огромной скорости. Некоторые из полицейских вышли на шоссе, крича, чтобы водитель остановился. В это же время сидевшие в засаде офицеры направили оружие на преступников.
Барроу ответил тем, что нажал на акселератор и поднял свой дробовик. За долю секунды судебные исполнители, получившие подтверждение нечеловеческой жестокости Барроу, открыли огонь. Первый залп был подобен молнии, которая остановила несущийся автомобиль, направив его в канаву.
Закон свел счеты с Барроу и его сообщницей-ганфайтером.
notes
