Интерлюдия 10

Он не приехал, а пришел. Со стороны леса и тогда, когда Семен и Сергей почти отчаялись кого-нибудь дождаться. Сначала они услышали собачий лай, а потом и увидели, как по дороге поднимается человек в зеленой военной форме. Шел он тяжело, опираясь на длинную палку и то и дело поправляя огромный рюкзак за спиной, но все же сейчас в нем не осталось ничего старческого.

– Я сам, – шепотом сказал Семен, и Сергей, кивнув, отступил в тень комнаты.

В тот же миг в окно постучали и веселый голос спросил:

– Есть кто дома?

– Есть! – откликнулся Семен. – Заходите, гостем будете.

– Да лучше ты выйди, добрый молодец. Разговор к тебе имеется. Серьезный.

Почуял засаду? Или просто перестраховался на всякий случай? Семен, сунув пистолет за ремень, вышел во двор. Гость его незваный сидел на колоде и курил. Знакомая собачонка разлеглась у ног, вывалив язык. Дышала она сипло, с натугой.

– Болеет. И старая уже. Усыпить думаю, да все жалко, – сказал человек, протягивая руку. – Ну давай знакомиться. Меня Пантелеем звать.

– Семен.

– Это я знаю. Семен Семенов. Бывший спортсмен. Бывший мент. Бывший детектив. Бывший-бывший, тут я лучше тебя знаю.

Убьет. И почему-то не сомневается, что убить выйдет. И наглость такая вызывает оторопь.

– Скажи честно, Семен Семенов, это ты деньги спер? – поинтересовался Пантелей, закидывая ногу на ногу. – Только в глаза гляди. Когда в глаза глядят, то оно сразу видно, кто и об чем думает.

Пустота и мертвота. Как будто этот, оседлавший колоду, поигрывающий топором человек и не человек вовсе.

– Не я.

– А Олежку нашего ты убил?

– И его не убивал.

– Ну надо же, какой хороший человечек. И денег не брал, и убивать не убивал. В раю-то тебя, такого славного, заждались небось. Ну да ничего, скоро попадешь…

Пистолет он вытащил так, как вытаскивал портсигар, неспешно и небрежно, уверенный, что не остановят.

– Дернешься – стрельну, – предупредил Семен. – Не один ты с пушкой.

– Ага. Не один. Только пистолет – это цацка. Стрелок – вот что главное. А ты стрелок плохонький, слабенький. И скорости в тебе нету. И решимости. А без них стрелять – патроны переводить. Правда, Блох?

Собака вяло вильнула хвостом.

– Так что убери-ка ты, мил друг, цацку и садись, в ногах правды нет… и нигде ее нет.

Серега выручит. Или нет? Он ведь не спасать сюда явился, а разбираться в деле. И до последнего встревать не станет, а там – как знать, успеет ли?

– Жизнь – игра, слышал небось? Конечно, слышал, – Пантелей убрал пистолет и вытащил из кармана монету, предложил: – Сыграем? Все просто. Я подбрасываю, ты загадываешь. Угадаешь – твоя сила, твоя правда. Не угадаешь – моя. Все по-честному.

– Покажи, – Семен присел на лавку. Гнилая, она заскрипела, шатнулась, но выдержала.

– Недоверчивый… правильно, веру-то, ее заслужить надо. На, смотри, мне не жалко.

Монета тяжелая и теплая. С одной стороны женский профиль, с другой – орел. Звезды над ним поистерлись, как и насечка на ребре. Металл блестит, видно, что трогают часто, стирая черноту окислов пальцами.

– И у Вареньки такая. Точно такая была.

Пантелей расхохотался.

– Была. Ой, была. Сам подарил. Всем им подарил. Каждому да по монетке…

– И каждый из них думал, что только у него монета особенная?

– А ты догадливый. Точненько. Так оно проще. Одна – для Олежки, другая – для Вареньки. И детки сидят тихонечко, играются, а чего уж там они себе наиграют – не моя беда.

– Беда не твоя, – согласился Семен. – Твоя монета. Настоящая? Или тоже обманка, на аукционе купленная?

Хитро прищурившись, Пантелей сказал:

– Может, и настоящая. Оно ж как, во что веришь, то и настоящее. Мне эту цацку верный человек передал, а где взял – об том я не спрашивал. Главное, что должок он возвернул, а это – по справедливости. Должки-то возвращать надо. Так ты говоришь, не брал денег?

Семен вернул монету. Случайно коснувшись закостенелых пальцев старого вора, одернул руку, словно ожегшись прикосновением.

– Олег меня подставить хотел. Он убрал бы и меня, и Вареньку, а выглядело бы так, как будто бы мы с деньгами сбежали. Сам бы он сидел в пострадавших. Потом, думаю, и от вас избавился бы.

– Может, и так, – спокойно согласился Пантелей. – Думаешь, девка успела раньше? От же паучиха…

Семен пожал плечами. Гадать о том, что произошло в его офисе, было бессмысленно. Но скорее всего Пантелей прав: Варенька прикончила муженька и подельника, потом позволила Семену избавиться от тела. И подранила, чтоб далеко не свалил.

– Беда молодых в том, что вы мните себя самыми умными.

Монета подпрыгнула на ладони раз, другой, третий… сверкнув, взлетела в небо и снова шлепнулась каплей серебра на смуглую кожу.

– Орел? Решка? – хитро улыбаясь, спросил Пантелей. Вторая рука легла на пистолет.

Орел или решка.

Аверс-реверс. Жизнь-смерть. Сухота во рту, и бок колет. Что ни скажи – финал предопределен.

– Чего вам не хватало, а? – Семен тянул с ответом, потому что было страшно. – Деньги же были. С дела соскочили. Вам бы жить спокойно, а вы как…

– Пауки в банке?

– Да.

– Слышал про Бонни и Клайда? Давненько дело было. В Америке. Фильм есть такой «Однажды в Америке». Хороший. Не про них, но хороший. Если выживешь – посмотри. Так вот, эта парочка колесила по стране. Грабила людей, не банки, нет. По мелочи работали, но с шумом и фейерверками. И померли как в сказке, в один день. К чему это я? А к тому, что их счастье, что померли, потому как случись им выжить – никто бы о любви не пел. Год, два, может, пять или десять, а натура все равно выползла б, и тогда либо Бонни убила бы Клайда, либо он пришиб бы подружку. Такая вот судьбы предопределенность.

Болтовня. Но где Сергей? Какого черта он прячется?

– Ну так орел или решка? Не тяни, паря, все равно решать придется.

Орел. Точно орел. Черная тень в синем стекле неба. Или решка? Хитрая улыбка на губах женщины, которая врет, будто она – Свобода. Несвобода. Серебряная сеть и предопределенность…

– Считаю до трех, а после палю, – предупредил Пантелей, поднимая дуло. – Раз.

Аверс-реверс. Хорошо, что Агнешки нет.

– Два.

А бабка на том свете будет смотреть с упреком. Лучше бы уж сказала, чего думает.

– Тр…

– Орел!

– Угадал, – Пантелей спрятал монету в карман и поднялся.

И в этот миг грохнул выстрел.

Марина позволила себя переодеть. Кажется, ему нравилось возиться с нею. Раздевать. Трогать, не нагло, но любопытно, изучая линии ее тела, пятна веснушек и темную родинку на шее. Одевать.

– Пожалуйста, подними руки, – просил он, и Марина поднимала.

Белая блузка с пуговицами, похожими на пластиковые глаза плюшевых зверей.

– Пожалуйста, сядь ровно.

Она садилась.

Трусики. Брюки. Сначала поднять одну ногу, потом вторую. Выдохнуть, чтобы ему легче было застегнуть молнию. Пушистые носки и пушистый же свитер.

– Умница моя, – сказал он, целуя шею. Марина закрыла глаза.

Почему она не убежала ночью? И сегодня, когда он ушел из дому и долго-долго не возвращался? Почему она сидела и глядела на стену, отсчитывая секунды? Зачем измеряла свое одиночество? И сейчас тоже… он не такой и сильный. И расслабился. Можно схватить что-нибудь тяжелое, к примеру, вон ту бронзовую статуэтку, и огреть по голове. Можно украсть пистолет и пригрозить. Можно не грозить, а просто дождаться, когда он заснет, приставить пистолет к виску и нажать на спусковой крючок.

Будет громко и грязно. Но потом Марина спокойно покинет это место.

Она вернется в свою квартиру и забудет обо всем.

И платье купит. Белое.

Белое-белое, с кринолинами и пышными юбками, с корсетом, который нужно шнуровать туго-туго. С открытыми плечами и…

– Посмотри, что я тебе принес, – усадив Марину в кресло, похититель исчез за дверью и вернулся с картонной коробкой. Перетянутая алой атласной лентой, она была огромна. – Если не подойдет, я поменяю. Я договорился, чтобы поменяли. Но ты открой.

Марина потянула за край ленты, и скользкий бант распался. Крышку она поднимала медленно, не из опаски – с похитителем бояться совершенно нечего, – но потому, что не хотела принимать подарок.

И не могла не принять.

Внутри комом белой, искрящейся серебром материи, лежало платье.

– Хочешь примерить? Давай, я помогу. Давай-давай. Мы должны увидеть, что оно тебе подходит…

Простой лиф расшит мелкими кристаллами. Две юбки. Нижняя плотная, скроена просто, но расшита теми же кристаллами. Верхняя полупрозрачная и асимметричного шитья, слева подобрана крохотными бантами, справа спускается тончайшей вуалью.

Он снова раздевал Марину. И снова она не сопротивлялась, глядя на платье.

Красивое.

Никто никогда не дарил ей ничего, настолько красивого.

А в коробке лежали и туфельки, и фата. Точь-в-точь такая, как Марине мечталось. И даже крохотный цветок-заколка из все тех же кристаллов имелся.

Холодная ткань коснулась кожи. Его руки умело управились со шнуровкой. Потянули.

– Выдохни. Не туго?

– Нет, – ответила Марина, глядя на свое отражение в зеркале.

– Ты красавица. Обуй. И погоди…

Белый туман фаты окружил ее, укутал теплом, от которого внутри что-то хрустнуло, громко, как будто раскололось пополам стеклянное сердце. И слезы подкатили к горлу.

Марина и вправду красавица. А красавицы не убивают чудовищ. Они превращают их в принцев.

Человек, стоявший сзади, обнял Марину и, положив голову ей на плечо, коснулся губами уха.

– Ты прекрасна, любовь моя, и греха на тебе нет… нет ни на ком из тех, кто свободен. Мы ведь свободны?

– Да, – ответила Марина, закрывая глаза.

Мечта почти исполнилась.

Дома было пусто и грустно. Квартира казалась как никогда чужой и неуютной. Агнешка ходила из комнаты в комнату, трогала вещи, удивляясь тому, сколько их набралось. Откуда? И зачем? И когда? И что с ними делать?

А с собой что?

Позвонить Семену? Он сказал, что все хорошо, и отключился.

Позвонить на работу? Нет. Не сегодня. Не сейчас. Возможно, вечером или даже утром. Она обязательно позвонит и соврет, а ей поверят. Точнее, не поверят и будут орать, но потом сообразят, что другую дуру на такую зарплату найти сложно. И когда эта мысль прочно обоснуется в начальственной башке, Агнешку простят и позволят вернуться.

Штраф наложат, это да.

И вспоминать ее «загул» станут долго, но…

Позвонить Ядвиге? Нет! Здесь ложью не отделаешься. Придется рассказывать. Но что и сколько говорить? И где остановиться? И как врать, ведь Ядвига точно знает, когда Агнешка врет, а рассказывать все никак невозможно.

Ну и что делать?

Агнешка не делала ничего.

Заглянула в ванную комнату. Открыла краны. Постояла, глядя на текущую воду, и краны закрыла. Добралась до кухни, сделала себе кофе и, попробовав, вылила в раковину.

Набрала знакомый номер.

Ничего.

Слушала гудки. Считала. И когда почти уже отчаялась, ответили.

– Привет. Это снова я. Я волнуюсь!

– Не надо волноваться, – ответил Семен. – Со мной все в порядке. А ты как?

– Нормально, – Агнешка вскочила и снова села. – Я дома. Мне приехать? Слушай, я тут…

– Все кончено.

– Как?

Неужели старуха призналась и всех повязали? И Вареньку нашли?

– Варенька мертва. Тот дед тоже… умер. Он все затеял. Захотел избавиться от подельников, вот и разыграл представление. Подтолкнул обоих к побегу, после заставил убрать друг друга. А уже потом…

– Ты откуда звонишь? – перебила Агнешка. – Я приеду. Просто так приеду. Поговорить.

– Нет, – неожиданно резко ответил он. – Спасибо большое за все, но не нужно.

Почему? Не доверяет? Но Агнешка уже не раз и не два доказала, что ей можно верить!

– Послушай меня, пожалуйста, – смягчившись, сказал Семен. – Ты очень хорошая женщина. Ты замечательная женщина…

Вот и все. Конец неначавшегося романа. Яд в цветах комплиментов. Будет сладко, а потом горько.

– Именно поэтому тебе лучше держаться от меня подальше. Слишком много всего… случилось.

Да. Случилось. Сначала Агнешка помогала прятать труп. Потом лечила этого идиота. Лезла за него в чужую квартиру. Врала сестре. Из-за чего?

Из-за него. Из-за человека, которому не нужна.

– Я в полном дерьме и поэтому…

– Да, я поняла. Бывай. Приятно было познакомиться.

Агнешка нажала на «отбой», положила телефон на стол и полчаса сидела, глядя на то, как меняются цифры на дисплее. Перезвонит. Хотя бы для того, чтоб извиниться, перезвонит.

Фокус не удался.

Убрав телефон, Семен закрыл глаза и лег. Отчаянно хотелось позвонить и рассказать обо всем, что произошло в доме, но он понимал – нельзя.

Слишком все зыбко пока. Опасно. Непонятно.

Тогда он стоял и смотрел, как, покачнувшись, падает Пантелей, а собака с визгом несется в дом и, нарвавшись на пулю, отлетает к стене. Семен видел выпавший из руки пистолет и серебряную монету, которая долго крутилась на ребре, а потом все-таки упала.

Орел? Решка? Улыбка судьбы, однажды впаянной в серебро. Кем? Когда? Зачем?

Сергей, выбравшись из засады, долго не решался подойти к мертвецу. Стоял, разглядывал, думая о чем-то своем. А стоило Семену пошевелиться, сказал:

– Вот и все.

Тогда-то резьбу и сорвало.

– Ты что наделал, идиот? Ты зачем его убил? Он же…

Сергей легко стряхнул руки и ударил тоже легко. Он точно знал, куда бить. И после удара смотрел с тем же холодным любопытством, с каким разглядывал мертвеца.

– Ты что, вправду поверил, что он уйдет? Вот так запросто возьмет и уйдет? – В конце концов Сергей подал руку, помогая подняться. – Он бы отошел на пару шагов, развернулся и всадил бы пулю в твою тупую голову. Я успел раньше. Спасибо скажи.

Говорить не получалось. В боку дергало, и боль рывками расползалась по крови, подталкивая к горлу комок вязкой мути.

– Ну извини, извини. Рефлексы, – сказал Сергей. Семен же, упершись обеими руками в стену сарая, выворачивался наизнанку в приступе сухой рвоты.

– Сейчас пройдет. Да и… и если бы он не думал стрелять, я бы его живым не выпустил.

– П-почему?

– А сам подумай.

Удар ноги, и пистолет отлетает в заросли полыни. Подумать… думать нечего. Пантелей заслужил смерть. Он сам убивал, а теперь убили его. Он уродовал людей, всех, которые попадались на пути.

Старый паук.

Все правильно и… неправильно.

Разве возможно такое?

– Отпускать его нельзя было, – Сергей сел на колоду, достал сигареты, закурил и Семену предложил. Горький дым слегка сгладил тошнотворный привкус во рту. – Ментам сдавать? А доказательства какие? Никаких. Вывернулся бы угрем, а потом продолжил свое… я таких много видел.

– Убивал?

Нехороший вопрос, ответа на который не последовало. Не считать же ответом неопределенное пожатие плечами, словно Сергей и сам не мог вспомнить – убивал он кого или нет.

– Тело надо спрятать.

– Я… я знаю одно место. Подходящее.

Дальше все повторялось с фантастической точностью. Обыск. Документы, полетевшие в печь, и деньги, отправленные туда же. Серебряная монета, прижавшаяся к Серегиной ладони, чтобы через секунду соскользнуть в костер. Рыжие руки пламени, принявшие подношение.

Огонь ласкал серебро, и металл не выдержал ласки. Растаял, мешаясь с алыми рубинами углей.

– Дьявол, дьявол… им лишь бы свалить на кого-нибудь собственные грехи. – Сергей жадно вглядывался в пламя, и в этот миг лицо его было странно. – Пошли, еще надо с телом разобраться.

Голый, мертвец был страшен своей наготой, и два слоя пленки, так кстати обнаружившейся в багажнике Серегиной машины, не спасали от отвратительного зрелища.

К озеру добрались в сумерках. От воды поднимался туман, пахло по-особенному, не то гнилой травой, не то болотным цветом, но аромат этот дурманил и успокаивал.

Шли вдвоем. Тащили, нимало не боясь, что кто-нибудь увидит. Оба пребывали в удивительной уверенности, что округа пуста. У самой воды толстое пуховое одеяло мха проломилось под ногами, выплескивая черную воду в ботинки.

– Холодно, – пожаловался Сергей и, уронив голову мертвеца, спросил: – Олег ведь тоже тут? На дне?

Врать было совершенно невозможно, а правда пугала, поэтому Семен промолчал.

– Тут, значит. Ты его не убивал?

– Не убивал. Он уже… я пришел, а он там…

– Повезло тебе.

Красным глазом вспыхнула сигарета.

– Будешь? – Сергей протянул пачку.

– Буду.

Курили. Сизый дым мешался с туманом, разбавляя болотные запахи сигаретной вонью.

– Он мне другом был. Так получилось. Никогда не знаешь, чего за человеком стоит. Нормальный вроде парень, а… Я вот чего думаю. А если б он живым оказался, тогда как? Выходит, эта стерва блондинистая меня спасла. Избавила от решения, которое я должен был бы принять.

– Выходит, – Семен просто курил, глядя на зеркало воды.

– То-то и оно, что теперь дерьмо выходит…

Окурок полетел в воду. А следом и тело нырнуло. На берегу стояли еще долго, ждали неизвестно чего и думали каждый о своем. Когда же выбрались к машине, Серега спросил:

– Тебя куда? В город? Или назад?

– Лучше в город.

Дом. Постель нормальная. Ванна. И в аптеку заехать, купить бинтов для перевязки. Сегодня придется самому, ну да как-нибудь Семен управится.

– Хорошо. Только… короче, всем будет лучше, если ты пасть на замке держать станешь. Ничего не видел. Не слышал. Не знаешь. Из города уезжал, а теперь вот вернулся. Понятно?

Серега вновь преобразился, став похожим на себя стрелявшего. И пистолет тут же уперся в шею.

– Девка твоя пусть тоже молчит. А лучше, если вообще забудет про все. Нам ведь не нужны проблемы?

Не нужны.

– Смотри, раскроешь рот про этого, узнают и про Олега.

Это понятно. Но оставался один вопрос, который беспокоил Семена куда сильнее угроз.

– А Варенька? С нею что?

– Найду и разберусь.

А оказалось, в этом нет нужды. Случайный репортаж, знакомое лицо и вместо облегчения – убийца мертва – необъяснимая тоска.

Он не позволил снять платье, сказал:

– Ты в нем красивая, как будто из сказки. Ты любишь сказки?

Марина кивнула.

– Они все заканчиваются хорошо. Они жили долго и счастливо… на самом деле ложь, – ее похититель сидел на кровати и смотрел на Марину. Любовался. И в глазах его собственное отражение казалось прекрасным. Почти таким же прекрасным, как и в зеркале.

Что с ней происходит? Нужно бежать.

Нужно что-то сделать, но… она просто сидела. Слушала.

– На самом деле, когда заканчиваются приключения, героям быстро становится скучно.

Он симпатичный. И ласковый. И украл ее, потому что хотел спасти. Он сам рассказал Марине о том, что убил кого-то, чтобы ее спасти.

Это любовь? Если так, то он любит ее сильнее, чем кто бы то ни было прежде. И платье купил.

– Время идет. Привязанности слабеют. Гниют, как нитки на старой одежде, и вот уже она трещит по швам… главное, не пропустить момент, когда дыра появится.

– Чтобы зашить?

Собственный голос похож на шелест.

– Нет, милая, чтобы разорвать. Раз и навсегда. А когда умрет старое, появится новое. Например, ты. Навеки вместе? – спросил он. Когда успел оказаться здесь? Сидя на коленях, заглядывает в глаза. Протягивает коробочку алого бархата. Просит: – Открой.

Ткань сухая. Синтетически-жесткая. Колется. А замочек не поддается. Случайное прикосновение к его пальцам обжигает.

Нет! Не поддавайся.

Да. Ты же этого хотела. Чтобы любовь и до гроба. Чтобы кольцо полыхало холодной радугой в мягкой пасти шкатулки.

– Это тебе.

– Спасибо, – Марина надела кольцо и, преодолев отвращение, коснулась щеки похитителя. Какой же он горячий. Не заболел ли?

– Тебе ведь нравится, правда? Мне очень хотелось, чтобы оно тебе понравилось. Теперь мы вместе, да?

У него, все еще стоящего на коленях перед Мариной, глаза цвета мутного городского льда. И в них такая боль, которую описать невозможно. Сжимается сердце. Сжимается его рука на ее колене, сгребая хрупкую ткань в горсть.

Он… он хороший. Он не сделал ничего дурного. Он спас Марину от тех, других. А что убил… она же не видела, чтобы он убивал, и, значит… значит, этого не было. Ничего не было.

– Совсем скоро мы уедем. Ты и я. Я и ты.

– Сегодня?

– Не знаю. Орел или решка? – Серебряная монета взлетела с его ладони и, упав, потерялась в складках Марининой юбки.

Все-таки он немного сумасшедший, если гадает, вместо того чтобы просто принять решение.